Умер человек, говорят, хороший...

 Я застыла, как парализованная, не веря услышанному, даже переспросила:

– Что-о?

– Да, Игорь Храбриков умер, – повторила моя бывшая одноклассница Маша Хмелева, как мне показалось, со вкусом. – За что ему такая болезнь? В двадцать семь-то лет! Хороший человек был, недавно воцерковился, стал отцом. И вот… такая мучительная смерть после долгой болезни. Ужасно!

Она говорила и что-то еще, я уже не слышала. Голова была словно забита стекловатой.

Долгое время старалась забыть об этом Игоре, самом факте его существования в моей жизни, том дне, когда на мое лицо упали капли салюта и щеки обожгло. Тогда, пять лет назад, я стояла, поглаживая еще плоский живот. Безысходность разъедала.

От этого меня покачивало. Мне казалось, я горю посреди улицы, но никто этого не замечает. Праздновался День города, многие были навеселе. И я наверняка производила такое же впечатление. Впрочем, уверена, окружающим было все равно. Как всегда.

И сейчас ноги подогнулись, как тогда.

Игорь умер.

– Как думаешь, за что? – вопрошала Хмелева. Словно провоцировала.

...

Пять лет назад я перебралась в Москву со своим парнем Матвеем после окончания института. Только нашла работу. И тут выяснилось, что я беременна. Мой парень, как запоздало выяснилось, хотел познать жизнь и прожечь ее в столице. Дети в его планы не входили. Лет десять – точно. Он смылся.

У меня было два варианта: остаться в Москве, где я только-только устроилась, но сделать аборт… либо вернуться в плен родного городка к уставшей. В двушку, где проживали мама, папа, лежавший после инсульта, моя младшая сестра.

Вот так отречься от мечты детства?

С другой стороны… вдруг я пожалею, что не родила, скажем, лет через пять-десять? Первый аборт может оказаться фатальным. Потом не смогу иметь детей, а это станет моей мечтой, по сравнению с которой Москва и прочие достижения померкнут. Если они вообще будут… Буду проклинать себя.

Оставив ребенка, буду думать: «Если бы осталась в столице, может, жизнь бы увидела, реализовалась», превращусь в озлобленную «яжемать»: «Да, у меня нет шуб, квартир, машин, путешествий, зато есть ребенок, это главное! И нищета – ерунда! Главное – любовь. Вы несчастны, несчастны, а я родила, родила, родила…» – а глаза буду переполнены «счастьем», да так, что слюна забрызжет. Страшно!

...

Я советовалась с приятельницами, сказав, что речь идет о моей подруге, но меня сразу раскусили.

– Аборт, конечно, – сказала 35-летняя Вита, моя старшая подруга. Красивая, моложавая. Да, в 22 года мне казалось, что 35 – это уже ого-го. Молодой женщин в таком возрасте точно не назовешь. Ха-ха. Так что именно «моложавая».

– А если не смогу?

– У меня они были, но в тридцать захотела ребенка – родила. Надо сначала самой состояться, – говорила Вита.

Я склонялась к той же мысли.

– Убийца! – отрезвила меня другая приятельница, Анна, неожиданным воплем. – Я пять лет пытаюсь забеременеть… и не могу, а ты отказываешься от дара! Почему я хочу, но не могу, а твари, которым дети не нужны, беременеют? Надеюсь, если ты сделаешь аборт, у тебя будет перитонит! Почему я не могу родить, а все беременеют? Почему все, а не я, не я? – выкрикнула она, закрыв лицо руками.

– Ты с ума сошла?! – возмутилась Вита. – Зачем ты Нику доводишь? У нее тяжелая ситуация!

– Да и пусть! Ника твоя готова убить человека. Тогда и захлебывайся собственными слезами! – взвизгнула Анна.

– Я вот растила ребенка одна… – вклинилась в разговор посторонняя женщина, сидевшая за соседним столиком в кафе. В другой ситуации я бы обозначила границы и сказала дамочке, что подслушивать и вмешиваться в чужие беседы – некультурно, но была в таком состоянии после Аниного пассажа, что не могла и слова проронить.

– Мне было тяжело. Ну и что? А вы хотели легкой жизни? Предохраняться мы не умеем, а потом по хирургам бегаем? – отчитывала незнакомая дама.

– Эй, тетя, полегче, – возмутилась Вита. – Вас вообще не спрашивали. Сидите и ешьте.

– А я скажу! Пожалеешь ты! Кровавые слезы лить будешь!

– Вот именно! – поддержала Анна. – Никакие поездки, никакая карьера тебе не заменит ребенка! Одумайся, пока не поздно! Все, кто так жил, как собаки под забором умирают. В одиночестве!

– Уж не нагнетай. Не все, – встряла Вита.

Перепалка между ними продолжилась, а я осталась со своими мучительными раздумьями.

...

Я приехала на праздники в родной город, решив прерывать беременность там, если надумаю.

Мечтала же вырваться оттуда… найти хоть какое-то оправдание своему существованию. Например, что я – особенная. Иначе с чего меня с детства ненавидели?

Странным девочкам не прощают ошибок. А уж если они внешне неидеальные…

Даже не пожалуешься на несправедливость, ища элементарного сочувствия. Это вызывает или раздражение у молодых людей (а зачем сочувствовать и опускаться до прочих «со», если данная особа не вызывает никакого желания?), или снисхождение у девушек («Тьфу-тьфу, со мной такого не было и не будет, а ты, долбанутая, поменьше злись на жизнь, может, и тебе кусочек от счастья отломится, а то злость, знаешь ли, обезображивает, не ной, мысли позитивно, надо улыбаться…»).

Я с детства мечтала о яркой жизни, уехать в столицу, например, путешествовать, с тех же лет слышала:

– Кому ты нужна? Много хочешь! Нашлась тут умная / красивая / особенная.

Я не хотела смиряться с тем, что являюсь «вторым сортом» лишь оттого, что родилась неидеальной внешне.

Я хотела жить, жить, жить, жить. Реализоваться.

Осложнялась жизнь тем, что до девятого класса училась в гоповской (среднестатистической) школе. Один раз в нос получила – «авторитету» Игорю из параллели не понравилось, что «эта чувырла перед ним стоит».

Я его послала куда подальше.

В ответ он подошел и врезал, а все вокруг улюлюкали:

– Так ей и надо!

Никогда не забуду. Бывает, беседую с кем-то, общаюсь, и тут вспоминаются эти искривленные полудетские лица с горящими глазами. Звереныши!

Я тогда пошла во двор, взяла большую палку и отправилась в школу – бить гаденыша. Вызвали классного руководителя. Та назвала меня «умалишенной».

– Но вы же видите, мне нос разбили!

Она изрекла патетическое:

– Не просто же так, Ника! Значит, сама напросилась. Ты же знаешь, какой у Игоря характер. У других девочек нет таких проблем. Может, поищешь проблему в себе?

Попросили бы убиться – ударься об стенку головой. Жалко, что ли?

И почему я обязана была угождать какому-то Игорю? Мало ли что ему не нравится!

В общем, до самого ухода в колледж я ненавидела Игоря мучительно, страстно. Есть мнение – если тебя унижает некий молодой человек, значит, ты ему нравишься. В том случае все было не так.

Просто не был Игорь в школе хорошим человеком.

...

Гуляя в День города, совпавший с моим приездом, я решила, что оставлю ребенка. Сколько лет дрожала во мне невостребованная нежность, неспособная излиться. Никому не была нужна, неприкаянная.

Может, когда родится ребенок, я смогу в полной мере ощутить всеобъемлющую любовь.

Решение показалось мне единственно верным.

Я почувствовала, как снисходит успокоение.

И тут увидела бывшего школьного «авторитета» Игоря Храбрикова. Того самого, что ударил меня в нос ни за что. Рядом с ним шла хорошенькая девушка. Игорь что-то говорил ей, она смеялась. В глазах его плавилась нежность. Оказывается, и такие, как Игорь, способны на симпатию. Мне-то он казался монстром.

– О! – заметил меня он и остановился.

На тот момент мы не виделись уже семь лет. Странно, что Игорь меня узнал. Я-то считала, что похорошела с пятнадцати годков, похудела, изменила прическу.

Видимо, в этом городе моя неуверенность в себе проступала сквозь внешнюю оболочку.

– Ника-дура, хвост надула! – сказал взрослый амбал, скорчив мне рожу, как в школьные годы. Приобняв свою пассию, ушел. Его подруга заливисто расхохоталась, словно ей было пятнадцать.

Меня пронзило разочарование.

Нам по двадцать два, а я по-прежнему «Ника-дура». Хотя мы - давно уже взрослые люди, но, видимо, глупые школьные дразнилки остаются с человеком навсегда.

Я рожу ребенка, буду упахиваться, как мои родители, на сменной работе, а дети этого Игоря будут травить моих. Сомневаюсь, что своих отпрысков он воспитает.

Учителя же станут говорить, что мои дети сами виноваты.

Я не хочу всего этого по второму кругу.

Нет!

...

Вроде ничего особенного. Ну обозвал бывший одношкольник-идиот, а его пассия оказалась такой же незрелой девушкой, коль нашла это забавным, подумаешь, детство, но именно этот салют что-то сломал во мне.

Я вспомнила эти ужасные школьные годы.

В тот самый момент умерла моя вера в любовь и надежда стать счастливой. Я снова осознала, что ничего не достигла за все эти годы метаний, навсегда останусь «долбанутой» и «Никой-дурой» в глазах тех, кто ломал мне жизнь в школе.

«Уехать, уехать, навсегда!»

...

Я покачала головой, избавляясь от этого страшного воспоминания о том болезненном для меня салюте пятилетней давности.

– Почему ты молчишь? – все вопрошала Машка. – А я-то думала, позлорадствуешь. Это мы тут поражаемся его тяжелой смерти, да человеком хорошим считаем, а ты-то – вряд ли.

– Ага. Я же чудовище, которое всегда радуется узнав, что у кого-то рак. До потолка прыгаю. У меня ведь нет сострадания. Высокого ты, видимо, обо мне мнения.

– Так я бы на твоем месте и радовалась, Никуша! Неужели у тебя к нему возникло сострадание? Да ладно! Меня удивило, что ты спокойно эту новость восприняла! Неужели не помнишь, в девятом классе Игорь толкнул тебя с лестницы?

– Помнишь.

– И называл тебя чувырлой.

– Тоже помнишь. Странно, что у тебя это сохранилось в памяти, Машунь. Ты хранишь в воспоминаниях мои школьные годы лучше, чем я сама. Если когда-нибудь по моему сценарию снимут легендарный фильм, напишешь мою биографию, ладушки?

Казалось, Маша сарказм уловить не могла.

– Как скажешь, Ник! Буду в интервью на ток-шоу про тебя рассказывать... Хотя... разве сценаристов знают в лицо-то? Ими ведь обычно не интересуются.

– Нет, конечно. Кому я нужна? Кроме тебя. Поэтому ты и напиши, чтобы обо мне хоть кто-то узнал.

Маша продолжала захлебываться воспоминаниями: «А помнишь?..»

Откуда в людях столько злорадства и гадости? Никогда не понимала стремления напомнить человеку о чем-то неприятном!

Откуда берутся такие Маши-Игори? И для чего?

–... и еще он звонил тебе и ржал в трубку, дверь куртку твою новую порезал… – продолжала школьная «подруга».

– А это все тебе откуда известно? Особенно то, что куртку именно он порезал? Виноватого ведь не вычислили! – спросила я.

Маша замолчала.

Стоило ожидать. От такой-то «преданной» подруги.

Теперь замолчала и моя бывшая одноклассница, так долго набивавшаяся мне в друзья снова, после того как по моему сценарию сняли первый фильм, его показали по телевизору. Столько восторгов выражала. «Я всегда знала, что ты многого достигнешь, Ника!»

А то!

– Да ладно тебе, Никуш, – подала голос Машуня, – это же давно было. Просто мне Игорь тогда очень нравился… Мне тоже хотелось с ним тусоваться! С его компанией... Какая теперь разница? Все равно ведь он сдох. И заслуженно получил. Знала бы ты, как он надо мной измывался, когда мы встречались... Он явно нарц! А я ведь правда была в него влюблена. Истеричкой стала из-за него. Его смерть – всем нам урок! Никогда не знаешь, чем твоя жизнь закончится и во сколько лет, а ты ничего сделать не успеешь!

– Спасибо за урок. Прощай, – просто сказала я и исключила злобствующую Машуню Хмелеву из своей жизни.

Мерзкая деваха, брр, лицемерка!

Еще некоторое время я сидела, объятая этим странным чувством, привнесенным звонком.

Мне хотелось, чтобы живой человек, теплый и родной, забрался ко мне на коленки, обвил шею руками: «Не плачь!»

Конечно, никто не вошел.

Я вытерла неожиданные слезы. Потом заставила себя встать с дивана, заняться новым сценарием.

Мир не изменился.

Просто умер человек. Говорят, хороший.

Картинка: ИИ (DALLE)