ГлавнаяПрозаЭссе и статьиМемуары → ПТ. Часть вторая. Глава 3. Версия о сложном характере. Ведьмин романс

ПТ. Часть вторая. Глава 3. Версия о сложном характере. Ведьмин романс

21 июня 2013 - Елена Сироткина

Глава 2. Двусоставная честность. Борьба за самодисциплину

 

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 3. Версия о сложном характере. Ведьмин романс


Любила же я более всего литературу, русский, немецкий и историю. При этом не было стойкого неприятия прочих учебных предметов. Я была довольно любознательной, в семье эту широту интересов не гасили, а в школе какие-то ужасные люди, исполняющие роли учителей, мне не встретились. Правда, с мамой бывали небольшие стычки из-за того, что она редко видела меня с учебниками в руках: мне для загрузки памяти вполне хватало объяснения учителей на уроках и беглого прочтения там же соответствующего материала. Тогда ей вдруг приходило в голову, что я ленюсь, что школой уже никак не интересуюсь. В результате получались весьма комичные проверки моего усердия к учёбе. Мама брала, к примеру, учебник по биологии, узнавала, что нам задали. Я пересказывала написанное в параграфе, потом ехидно спрашивала: «А задачу решать будем? У нас завтра ещё и геометрия». Мама смеялась, откладывала злосчастный учебник, вздыхала: «Ага, только математики мне не хватало. Как вы в ней что-то понимаете? Ладно, иди, зубри свою роль…» 

 

Интерес к урокам литературы, разумеется, не мог не возникнуть у ребёнка, много читающего уже с детства. Сказать, что меня к этому занятию как-то специально приучали, я не могу. Библиотека у нас в доме была не слишком большая, но золотой фонд русской классики присутствовал. Никаких отдельных разговоров о прочитанных родителями книгах я припомнить не могу, однако чтение для них было естественной частью досуга, мы с братом были тому свидетелями. С тех пор, как я научилась читать, я делала это постоянно и без участия родителей. Чтение вошло в мою жизнь легко и свободно.

 

Наша учительница по литературе, Екатерина Ивановна Камышан, была обыкновенной советской словесницей тех лет. Да, она не выходила за границы перечня произведений, которые были прописаны программой. А нам не приходило в головы, что именно этот «выход» должен был бы означать некую её интеллектуальность и личностную свободу. Основные её качества – трудолюбие и человечность. Она не дёргала неокрепшие души своих учеников разговорами о том, что «всё совсем не так, как на самом деле». Если, скажем, мы читали «Молодую гвардию», то внимание акцентировалось на дружбе, любви героев, на том, что проклятая война не позволила этим героям пережить всё, что полагается нормальным людям. И мы им сочувствовали, искренне и страстно. 

 

«Школьные» произведения я успевала прочитать до того, как за них брался класс. Разумеется, я очень этим гордилась. Но совершенно не задумывалась о том, что учительница-то прочитала их уже не один десяток раз и потому мне с ней равняться негоже. :) Екатерина Ивановна меня выделяла, ей очень нравились мои сочинения. Мне это, само собой, было приятно, но я всегда недоумевала, когда она зачитывала из моих опусов отрывки: при озвучивании акценты как-то смещались… Потом, в своей учительской практике я напрочь отказалась от зачитывания детских сочинений. Но мы ещё об этом поговорим. :)

 

Где-то в 5 классе Екатерина Ивановна, как руководительница литературного кружка (в школе нашей каких только кружков не было!), отобрала моё нехитрое стихотворение для общешкольной газеты. Можно сказать, это стало моей первой публикацией. :) Радости не было предела. До сих пор помню, что называлось оно «Дети Севера» и я долго маялась, выбирая эпитет для снега – колющий или рябящий, при этом оба не устраивали, звучали по-дурацки. Представлялась картинка с таким ослепительно белым снегом, что смотреть на него было почти невозможно: то ли он тебе колет глаз, то ли уже в этом глазу рябит…

 

Когда дома я робко заикнулась о своей удаче («яканье» строго запрещалось), мама зачем-то полушутя сказала:

 

- Не может быть, это не твоё. Списала из «Пионерской правды», наверное…

 

Я?! Списала?! Увидев моё посеревшее лицо, она испугалась:

 

- Ты что?

 

Я молча ушла в другую комнату. И решила, что не буду до ужина ни с кем разговаривать. Вот накажу их за то, что говорят такую неправду, пусть даже в шутку. Они что, не знают, что я сочиняю стихи, для меня это серьёзно? И зачем я буду списывать? Я никогда не списываю, мне чужое ни к чему.

 

Да, представьте себе, к такой палочке-выручалочке, как списывание, я обратилась только однажды в своей жизни. Была самостоятельная по географии, а я материала не знала, потому что занималась во время объяснения чем-то другим. Ну, думаю, ладно, раз люди так делают, попробую тоже. «Четвёрку» я получила-таки, но чувство дискомфорта испытала оглушительное: это же самообман, на кой мне такая «четвёрка»? Мне легче было отметиться «двойкой», оценочные цифры как-то мало волновали. Поэтому в дальнейшем я спокойно отвечала учителям, что не готова к уроку, и не изображала бурную деятельность там, где её не было. Поскольку при этом все были в курсе моих учебных возможностей, никто воспитательных речей по поводу отдельных таких перерывов в раскалывании орешков знаний мне не закатывал. Взрослые объявили, что у Лены сложный характер. :)

 

Русскую грамматику я осваивала не только благодаря школьным урокам: она была мне необходима из-за пристрастия к собственной писанине. Бытует мнение, что от постоянного чтения дети становятся грамотнее по части письма. Это не совсем так: гораздо полезнее упражнения в сочинении текстов. Если сам за руль не сел, как ты научишься управлять автомобилем? Конечно, чтение помогает, если человек внимателен к деталям и потому просто запоминает написание тех или иных слов. Но пока он не будет поставлен перед необходимостью самостоятельно записать хотя бы несколько предложений, он с практической орфографией и пунктуацией не столкнётся.

 

«Пятёрку» по русскому в аттестат Екатерина Ивановна выставила мне, что называется, на вырост. Написать диктант или сочинение без единой ошибки удавалось нечасто. Но она сказала, что я обязательно доберу, просто чуть не хватило времени, школа закончилась. :) И оказалась права. Хороший учитель – это не столько тот, кто получил подтверждение знаний ученика по определённому списку материалов, а тот, кто видит перспективу самостоятельного движения этого ученика.

 

Когда пришла пора выбирать иностранный, у меня уже давно всё было решено. На одной из полок в нашем книжном шкафу лежали книги на немецком. Мама до рождения брата собиралась поступить заочно в какой-нибудь вуз, а её школьным иностранным был этот язык. Кроме того, в Харькове, где мы жили, пока папа заканчивал военную академию, с родителями дружила соседская пара, в которой кто-то (не помню, он или она) был с немецкими корнями. Так у нас завелись эти непонятные мне книги, которые, конечно, очень хотелось прочесть: как это, лежат книги, а я не знаю, о чём они? Непорядок. :)

 

Английскую и немецкую группы в нашем классе образовали очень просто. Сначала поделили поровну всех отличников, потом хорошистов, потом прочих. То есть никакой особой крутизны «англичан» не возникло. А немецкий вела сама директриса. И вот это стало моим невезением. У неё было отвратительное произношение, смесь немецкого с украинским. Поскольку я к 5 классу, в котором мы начали изучение иностранных языков, успела наслушаться пластинок и насмотреться телевизионных уроков (в СССР были специальные телепередачи по разным предметам), понимала, что директриса не права, то есть брать пример с неё не надо. Она некоторое время пыталась со мной бороться, но столкнувшись с непомерным упрямством, оставила-таки в покое. Но тоже стала поддерживать версию о моём сложном характере.

 

Классная руководительница, Галина Алексеевна Непомнящая, подружила меня с историей. Да, вот здесь был тот классический случай, когда уважение к человеку вызвало и интерес к тому, чем он занимается. Ей я обязана тем, что научилась уже в школьном возрасте сопоставлять множество фактов, внимательно читать нехудожественную литературу. Например, она посоветовала завести специальные тетради в виде таблиц по всемирной истории, по одной на каждое столетие. Отмечаете отдельное десятилетие, а потом перечисляете исторические события в разных странах – получается этакая панорама: в Индии случилось то-то, в Италии то-то, в России то-то… Картина вырисовывается исключительно выразительная. Научила она также составлять дельные конспекты, потом в институте мне было очень легко работать с историческими и литературно-критическими материалами. Как я обнаружила позднее, Галина Алексеевна была одной из немногих в моей жизни качественной читательницей Маркса.

 

А что одноклассники, спросите вы? Они, разумеется, учились по-разному. И учителей видели тоже по-разному. Многие легко могли бы променять учёбу на элементарные игры друг с другом, если бы не те условия, в которые были поставлены. Это совершенно естественно. Довольно рано я уловила, что чаще люди ориентируются вовсе не на поиск истины, а на обретение простенького комфорта, из которого исключено познание законов движения материи, разные формы коей и образуют мир. Люди ограничиваются нехитрым подражанием ближним, а свою индивидуальность укладывают в узкое пространство чисто эмоциональных проявлений. Но в Союзе тогда ещё была важная социальная норма – похвала эрудированности. Гибельное словечко «ботаник» появилось на разломе советского общественного уклада как один из признаков уничтожения настоящего образования.

 

Подростки в нашем маленьком городке не были брошены в мутные волны «взрослой атрибутики» в виде химического допинга или псевдосексуальности. На подобные глупости, а в худшем варианте – гадости, – просто не было ни времени, ни места. Шатающихся без всякого дела людей мы не встречали, и сами таковыми стать не могли. Конечно, к старшим классам не у всех обошлось без апробации сигарет и веселящих напитков, мальчишки и девчонки стали поглядывать друг на друга с особенным интересом, иные не только поглядывать, но такого балагана, с которым затем столкнулись в городах, у нас не было. Учиться не считалось чем-то позорным, всякая умелость воспринималась доброжелательно. За года два до окончания школы мы в целом определились с вузами, в которые будем поступать. В основном выбор падал на технические направления. Но это не удивительно: в стране тогда было засилье именно технических институтов, самыми престижным местами работы большинство считало НИИ, обслуживающие госзаказы по оборонке. При вузах обязательно открывались всякие заочные курсы и школы, многие мои одноклассники, к примеру, таким образом держали связь с МАИ.

 

А я по совету Михаила Владимировича и Изабеллы Яковлевны Домбровских два последних школьных года заочно осваивала курс актёрского мастерства. Была такая Всесоюзная заочная театральная школа (за правильность названия поручиться не могу, но что-то в этом роде). Два раза в месяц на мой домашний адрес высылалось задание. Обычно это был небольшой драматический этюд, я в нём выбирала роль, придумывала расширяющий текст, костюм, всё это расписывала как можно подробнее и отправляла далёкой преподавательнице. Однажды я получила даже бандероль с настоящим актёрским гримом и инструкцию к нему.

 

Наш театральный кружок я обожала. Роли мне доставались главные, но не все из них меня устраивали. Например, мне предложили в какой-то сказке царевну. Я попросила Михаила Владимировича дать мне что-нибудь поинтереснее.

 

- Да все девочки хотят быть царевнами. Ты что это?

 

- А играть тут что? Жди суженого, слёзы проливай, пяльцы верти – скучища!

 

- То есть ведьму тебе было играть веселей?

 

- Конечно!

 

Ведьма, действительно, была моей любимой и самой удачной ролью. Я её переиначила по сравнению с тем, что было написано в тексте пьесы, то есть сделала молодой, красивой, игривой. Михаил Владимирович одобрил. Нашёл где-то роскошную жёлтую цыганскую юбку, которой обзавидовались мои подружки. И даже заказал какому-то солдатику-поэту текст романса для этой лукавой героини. На премьере я впервые показалась с гитарой: мальчишки, не занятые в спектакле, потом допытывались, когда это я научилась на ней играть? Я честно призналась, что сама не умею: это солдатик за занавесом играл, я только руками водила. Но пела сама.

 

Домбровским же я показывала и свои пробные литературные опусы. Помню, после выхода на экраны «Доживём до понедельника» сочинила нечто подражательное, и Изабелла Яковлевна, быстро мне это доказавшая, сказала очень нежно, но веско: «Так не надо. Пиши всегда только про себя и так, как сама это чувствуешь».

 

20 июня 2013 года

 

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

 

Глава 4. Драгоценная молния. Аттестат порядочности

© Copyright: Елена Сироткина, 2013

Регистрационный номер №0143213

от 21 июня 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0143213 выдан для произведения:

Глава 2. Двусоставная честность. Борьба за самодисциплину

 

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 3. Версия о сложном характере. Ведьмин романс


Любила же я более всего литературу, русский, немецкий и историю. При этом не было стойкого неприятия прочих учебных предметов. Я была довольно любознательной, в семье эту широту интересов не гасили, а в школе какие-то ужасные люди, исполняющие роли учителей, мне не встретились. Правда, с мамой бывали небольшие стычки из-за того, что она редко видела меня с учебниками в руках: мне для загрузки памяти вполне хватало объяснения учителей на уроках и беглого прочтения там же соответствующего материала. Тогда ей вдруг приходило в голову, что я ленюсь, что школой уже никак не интересуюсь. В результате получались довольно комичные проверки моего усердия к учёбе. Мама брала, к примеру, учебник по биологии, узнавала, что нам задали. Я пересказывала написанное в параграфе, потом ехидно спрашивала: «А задачу решать будем? У нас завтра ещё и геометрия». Мама смеялась, откладывала злосчастный учебник, вздыхала: «Ага, только математики мне не хватало. Как вы в ней что-то понимаете? Ладно, иди, зубри свою роль…» 

 

 

Интерес к урокам литературы, разумеется, не мог не возникнуть у ребёнка, много читающего уже с детства. Сказать, что меня к этому занятию как-то специально приучали, я не могу. Библиотека у нас в доме была не слишком большая, но золотой фонд русской классики присутствовал. Никаких отдельных разговоров о прочитанных родителями книгах я припомнить не могу, однако чтение для них было естественной частью досуга, мы с братом были тому свидетелями. С тех пор, как я научилась читать, я делала это постоянно и без участия родителей. Чтение вошло в мою жизнь легко и свободно.

 

 

Наша учительница по литературе, Екатерина Ивановна Камышан, была обыкновенной советской словесницей тех лет. Да, она не выходила за границы перечня произведений, которые были прописаны программой. А нам не приходило в головы, что именно этот «выход» должен был бы означать некую её интеллектуальность и личностную свободу. Основные её качества – трудолюбие и человечность. Она не дёргала неокрепшие души своих учеников разговорами о том, что «всё совсем не так, как на самом деле». Если, скажем, мы читали «Молодую гвардию», то внимание акцентировалось на дружбе, любви героев, на том, что проклятая война не позволила этим героям пережить всё, что полагается нормальным людям. И мы им сочувствовали, искренне и страстно. 

 

 

«Школьные» произведения я успевала прочитать до того, как за них брался класс. Разумеется, я очень этим гордилась. Но совершенно не задумывалась о том, что учительница-то прочитала их уже не один десяток раз и потому мне с ней равняться негоже. :) Екатерина Ивановна меня выделяла, ей очень нравились мои сочинения. Мне это, само собой, было приятно, но я всегда недоумевала, когда она зачитывала из моих опусов отрывки: при озвучивании акценты как-то смещались… Потом, в своей учительской практике я напрочь отказалась от зачитывания детских сочинений. Но мы ещё об этом поговорим. :)

 

Где-то в 5 классе Екатерина Ивановна, как руководительница литературного кружка (в школе нашей каких только кружков не было!), отобрала моё нехитрое стихотворение для общешкольной газеты. Можно сказать, это стало моей первой публикацией. :) Радости не было предела. До сих пор помню, что называлось оно «Дети Севера» и я долго маялась, выбирая эпитет для снега – колющий или рябящий, при этом оба не устраивали, звучали по-дурацки. Представлялась картинка с таким ослепительно белым снегом, что смотреть на него было почти невозможно: то ли он тебе колет глаз, то ли уже в этом глазу рябит…

 

Когда дома я робко заикнулась о своей удаче («яканье» строго запрещалось), мама зачем-то полушутя сказала:

 

- Не может быть, это не твоё. Списала из «Пионерской правды», наверное…

 

Я?! Списала?! Увидев моё посеревшее лицо, она испугалась:

 

- Ты что?

 

Я молча ушла в другую комнату. И решила, что не буду до ужина ни с кем разговаривать. Вот накажу их за то, что говорят такую неправду, пусть даже в шутку. Они что, не знают, что я сочиняю стихи, для меня это серьёзно? И зачем я буду списывать? Я никогда не списываю, мне чужое ни к чему.

 

Да, представьте себе, к такой палочке-выручалочке, как списывание, я обратилась только однажды в своей жизни. Была самостоятельная по географии, а я материала не знала, потому что занималась во время объяснения чем-то другим. Ну, думаю, ладно, раз люди так делают, попробую тоже. «Четвёрку» я получила-таки, но чувство дискомфорта испытала оглушительное: это же самообман, на кой мне такая «четвёрка»? Мне легче было отметиться «двойкой», оценочные цифры как-то мало волновали. Поэтому в дальнейшем я спокойно отвечала учителям, что не готова к уроку, и не изображала бурную деятельность там, где её не было. Поскольку при этом все были в курсе моих учебных возможностей, никто воспитательных речей по поводу отдельных таких перерывов в раскалывании орешков знаний мне не закатывал. Взрослые объявили, что у Лены сложный характер. :)

 

Русскую грамматику я осваивала не только благодаря школьным урокам: она была мне необходима из-за пристрастия к собственной писанине. Бытует мнение, что от постоянного чтения дети становятся грамотнее по части письма. Это не совсем так: гораздо полезнее упражнения в сочинении текстов. Если сам за руль не сел, как ты научишься управлять автомобилем? Конечно, чтение помогает, если человек внимателен к деталям и потому просто запоминает написание тех или иных слов. Но пока он не будет поставлен перед необходимостью самостоятельно записать хотя бы несколько предложений, он с практической орфографией и пунктуацией не столкнётся.

 

«Пятёрку» по русскому в аттестат Екатерина Ивановна выставила мне, что называется, на вырост. Написать диктант или сочинение без единой ошибки удавалось нечасто. Но она сказала, что я обязательно доберу, просто чуть не хватило времени, школа закончилась. :) И оказалась права. Хороший учитель – это не столько тот, кто получил подтверждение знаний ученика по определённому списку материалов, а тот, кто видит перспективу самостоятельного движения этого ученика.

 

Когда пришла пора выбирать иностранный, у меня уже давно всё было решено. На одной из полок в нашем книжном шкафу лежали книги на немецком. Мама до рождения брата собиралась поступить заочно в какой-нибудь вуз, а её школьным иностранным был этот язык. Кроме того, в Харькове, где мы жили, пока папа заканчивал военную академию, с родителями дружила соседская пара, в которой кто-то (не помню, он или она) был с немецкими корнями. Так у нас завелись эти непонятные мне книги, которые, конечно, очень хотелось прочесть: как это, лежат книги, а я не знаю, о чём они? Непорядок. :)

 

Английскую и немецкую группы в нашем классе образовали очень просто. Сначала поделили поровну всех отличников, потом хорошистов, потом прочих. То есть никакой особой крутизны «англичан» не возникло. А немецкий вела сама директриса. И вот это стало моим невезением. У неё было отвратительное произношение, смесь немецкого с украинским. Поскольку я к 5 классу, в котором мы начали изучение иностранных языков, успела наслушаться пластинок и насмотреться телевизионных уроков (в СССР были специальные телепередачи по разным предметам), понимала, что директриса не права, то есть брать пример с неё не надо. Она некоторое время пыталась со мной бороться, но столкнувшись с непомерным упрямством, оставила-таки в покое. Но тоже стала поддерживать версию о моём сложном характере.

 

Классная руководительница, Галина Алексеевна Непомнящая, подружила меня с историей. Да, вот здесь был тот классический случай, когда уважение к человеку вызвало и интерес к тому, чем он занимается. Ей я обязана тем, что научилась уже в школьном возрасте сопоставлять множество фактов, внимательно читать нехудожественную литературу. Например, она посоветовала завести специальные тетради в виде таблиц по всемирной истории, по одной на каждое столетие. Отмечаете отдельное десятилетие, а потом перечисляете исторические события в разных странах – получается этакая панорама: в Индии случилось то-то, в Италии то-то, в России то-то… Картина вырисовывается исключительно выразительная. Научила она также составлять дельные конспекты, потом в институте мне было очень легко работать с историческими и литературно-критическими материалами. Как я обнаружила позднее, Галина Алексеевна была одной из немногих в моей жизни качественной читательницей Маркса.

 

А что одноклассники, спросите вы? Они, разумеется, учились по-разному. И учителей видели тоже по-разному. Многие легко могли бы променять учёбу на элементарные игры друг с другом, если бы не те условия, в которые были поставлены. Это совершенно естественно. Довольно рано я уловила, что чаще люди ориентируются вовсе не на поиск истины, а на обретение простенького комфорта, из которого исключено познание законов движения материи, разные формы коей и образуют мир. Люди ограничиваются нехитрым подражанием ближним, а свою индивидуальность укладывают в узкое пространство чисто эмоциональных проявлений. Но в Союзе тогда ещё была важная социальная норма – похвала эрудированности. Гибельное словечко «ботаник» появилось на разломе советского общественного уклада как один из признаков уничтожения настоящего образования.

 

Подростки в нашем маленьком городке не были брошены в мутные волны «взрослой атрибутики» в виде химического допинга или псевдосексуальности. На подобные глупости, а в худшем варианте – гадости, – просто не было ни времени, ни места. Шатающихся без всякого дела людей мы не встречали, и сами таковыми стать не могли. Конечно, к старшим классам не у всех обошлось без апробации сигарет и веселящих напитков, мальчишки и девчонки стали поглядывать друг на друга с особенным интересом, иные не только поглядывать, но такого балагана, с которым затем столкнулись в городах, у нас не было. Учиться не считалось чем-то позорным, всякая умелость воспринималась доброжелательно. За года два до окончания школы мы в целом определились с вузами, в которые будем поступать. В основном выбор падал на технические направления. Но это не удивительно: в стране тогда было засилье именно технических институтов, самыми престижным местами работы большинство считало НИИ, обслуживающие госзаказы по оборонке. При вузах обязательно открывались всякие заочные курсы и школы, многие мои одноклассники, к примеру, таким образом держали связь с МАИ.

 

А я по совету Михаила Владимировича и Изабеллы Яковлевны Домбровских два последних школьных года заочно осваивала курс актёрского мастерства. Была такая Всесоюзная заочная театральная школа (за правильность названия поручиться не могу, но что-то в этом роде). Два раза в месяц на мой домашний адрес высылалось задание. Обычно это был небольшой драматический этюд, я в нём выбирала роль, придумывала расширяющий текст, костюм, всё это расписывала как можно подробнее и отправляла далёкой преподавательнице. Однажды я получила даже бандероль с настоящим актёрским гримом и инструкцию к нему.

 

Наш театральный кружок я обожала. Роли мне доставались главные, но не все из них меня устраивали. Например, мне предложили в какой-то сказке царевну. Я попросила Михаила Владимировича дать мне что-нибудь поинтереснее.

 

- Да все девочки хотят быть царевнами. Ты что это?

 

- А играть тут что? Жди суженого, слёзы проливай, пяльцы верти – скучища!

 

- То есть ведьму тебе было играть веселей?

 

- Конечно!

 

Ведьма, действительно, была моей любимой и самой удачной ролью. Я её переиначила по сравнению с тем, что было написано в тексте пьесы, то есть сделала молодой, красивой, игривой. Михаил Владимирович одобрил. Нашёл где-то роскошную жёлтую цыганскую юбку, которой обзавидовались мои подружки. И даже заказал какому-то солдатику-поэту текст романса для этой лукавой героини. На премьере я впервые показалась с гитарой: мальчишки, не занятые в спектакле, потом с пристрастием допытывались, когда это я научилась на ней играть? Я честно призналась, что сама не умею: это солдатик за занавесом играл, я только руками водила. Но пела сама.

 

Домбровским же я показывала и свои пробные литературные опусы. Помню, после выхода на экраны «Доживём до понедельника» сочинила нечто подражательное, и Изабелла Яковлевна, быстро мне это доказавшая, сказала очень нежно, но веско: «Так не надо. Пиши всегда только про себя и так, как сама это чувствуешь».

 

20 июня 2013 года

 

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

 

Продолжение следует.

 
Рейтинг: 0 630 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!