ПТ. Часть вторая. Глава 2. Двусоставная честность. Борьба за самодисциплину

Глава 1. Псковская Венеция. О пользе некоторой загруженности

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 2. Двусоставная честность. Борьба за самодисциплину

Школа в нашем городке, в котором народу всего ничего, разумеется, была небольшая. Когда после 8 класса (тогда были десятилетки) несколько человек ушли в техникумы, нас осталось всего 16 учеников, тех, кто успевал на «четвёрки» и «пятёрки». Исключение было сделано только для одного мальчика, сына учительницы из началки, у него в свидетельстве о восьмилетнем образовании оказалась пара «троек». Но мы все радовались, что его оставили в школе: парень был и неглупый (кстати, очень начитанный), и добрый. Для сравнения: в городских школах в среднем наполняемость класса была до 35 человек.

Учителя, конечно, с нами работали разные. И, конечно, мы, подростки, тогда мало понимали, как нам с ними в целом повезло. Потом, когда мы стали взрослыми, на юбилейных встречах все делились своим первым впечатлением от однокурсников, с которыми столкнулись в вузах: их «пятёрки» зачастую соответствовали нашим «тройкам». И ещё мы поразились тому, как принято было у наших городских сверстников хамить родителям и учителям. Нет, мы не считали старших небожителями и хорошо видели их недостатки, далеко не во всём и всегда были с ними согласны. Но накричать на маму? Рассуждать об учительнице так, как будто она девочка-припевочка, одного поля с тобой ягода? Это было невозможно. Ну, выслушай спокойно, не спорь, а поступи по-своему, если считаешь, что права ты, а не она.

Наш детский мир был под надёжным и внимательным крылом взрослого. Если готовились к праздникам, то все. Концерты по этому случаю – выступают и взрослые, и дети. Масленичные гуляния – с утра до вечера, строится ледяная крепость, устанавливаются нехитрые приспособления для спортивных соревнований, шатёр, в котором пекут блины и тут же ими угощают гостей. Но никаких свинских пьянок на глазах у детей. Ну, с этим вообще в нашей части было строго, туда абы кого служить не направляли, если что, могли и выслать в 24 часа вместе с семьёй. Поскольку папа о своей работе дома подробностей не рассказывал и вообще не жаловал сплетников, мы с братом никогда не слышали ничего дурного или сомнительного о его сослуживцах или о наших соседях. Отголоски некоторых ЧП и скандалов доносились до меня только от соучеников. Мама иногда передавала какие-то версии, рассказанные ей женщинами, но папа на это реагировал просто: «Ты сама там была? Ты это видела? Вот и не надо повторять чужие глупости».

Сказать, что я прямо-таки обожала школу, было бы неверно. Я рано привыкла к довольно свободному режиму: главное, вовремя прийти на обед и ужин, чтобы мама могла всех вместе покормить. В промежутках между ними я сама определяла себе занятия. А тут уроки по чёткому расписанию, всем встать, всем сесть, руки сложить перед собой… Для чего это? :) Больше всего я любила уже в первом классе чтение, в портфеле у меня обязательно была какая-нибудь книжка. Естественно, хотелось её достать, а не учебник. Через пару недель после того, как я поступила в школу, осмелилась наведать тамошнюю библиотеку: интересно было узнать, что в ней есть. Библиотекарша засмеялась, увидев меня: «Ваш класс скоро сюда приведут, чтобы всех записать, и тогда я дам тебе любую книгу, которую ты захочешь почитать». Скоро. А когда именно? Пока что-то всё палочки пишем… А я-то уже буквы знаю. Правда, печатные – но скопировать их могу запросто. Где мне было понять, что способ записи, которому нас обучают, имеет преимущество, как раз экономит время. Вот ведь детская самонадеянность. :)

Тогда ещё существовали перьевые ручки, которые нужно было макать в чернильницы, укреплявшиеся в специальных углублениях парт. Ужасная вещь! Попробуй не капнуть на парту, которая к тому же ещё и покатая (врачи боролись с искривлениями детских позвоночников очень усердно, мебель в школах старались строго подогнать под рост учеников, а плоскость стола делалась наклонной, чтобы удобно было держать руки при прямой спине). А капнешь – попробуй потом эту парту отмыть. В общем, мы запасались промокашками, которые тогда обязательно по одной вкладывались в каждую тетрадку. Исписанные тетрадки мы выбрасывали, а промокашки сохраняли. Современные дети про такое уже не знают. :) Промокашка – это такая бумага, чуть поменьше самой страницы. Ею покрывалась капля чернил (клякса она называлась, эта большая капля), чтобы та не растекалась. Вот мы и маялись с этими кляксами. Но сначала нам разрешали писать хорошо отточенными карандашами – во избежание приключений с чернилами. Потом изобрели ручки, которые чернилами заправлялись на довольно долгий период, мы немного расслабились. А уж затем появились ручки шариковые, в которые вставлялись стержни со специальной пастой, чернила умерли. Подумать только, какими темпами в XX веке прогрессировали инструменты для письма! :)

В начальной школе у нас был отдельный предмет – чистописание. Я его ненавидела. Мама придавала оценкам большое значение. Она вообще была человеком, зависимым от чужого мнения. А я маму любила и травмировать лишний раз не хотела. Когда началась Отечественная война, ей было всего три года. В этом возрасте у ребёнка формируется эмоциональный фундамент – у неё он строился на страхах: бомбёжки, переполненные беженцами поезда, голод, усталая, недосыпающая бабушка, смерти попутчиков… Конечно, в детстве я не понимала связи маминого поведения с такими обстоятельствами, но чувствовала, что она искренне страдает от всяких моментов, которые мне кажутся пустяками. Ей почему-то хотелось, чтобы дети её были без сучка без задоринки. Ну, общая болезнь молодых родителей. :) Уже в средних классах я поняла, что дело ещё и в женской зависти по отношению к маме, бывало, что дома она даже плакала из-за каких-то колкостей… А ещё она была очень чистоплотная, у нас в квартире всегда было уютно, все вещи на своих местах. Нет, до фанатизма не доходило: порой она увлекалась чтением какой-нибудь биографической книги о Пушкине и напрочь забывала про хозяйственные дела. Мы приходили на обед и смеялись: сварим суп с клёцками, он такой вкусный!

Так вот, чистописание. Я была торопыгой, и писать без клякс или ровнёхонько по линеечкам мне никак не удавалось. Однажды я получила «тройку», которая для моей мамы была равнозначной колу (так называли «единицу» за внешнее сходство с вертикальной дубиной). Вот ведь беда: мне опять скажут, что я неряха, начнутся переживания, даже раздражение. Подошёл одноклассник, я ему про беду рассказала.

- Да я сейчас эту «тройку» перерисую на «пятёрку», – обрадовался он возможности поучаствовать в важном деле.

- Ну да, – недоверчиво посмотрела на него я, – а ты сможешь?

- Ха! – браво воскликнул художник и вытащил из кармана лезвие. После стирания злополучной «тройки» на странице образовалось подлое розовое пятно (учителя писали красными чернилами). То есть стало ещё ужаснее.

- Ладно, – процедила я, – иди давай, расскажу дома как есть.

- А тебя бить не будут? – спросил он вдруг серьёзно.

- Ты что? Нет, конечно. Будут долго ругать.

- Тогда ерунда, – преобразился мальчик. – Пусть болтают. Ты это, не обижайся на меня: я помочь хотел.

- Да знаю я, знаю. Иди!

Отогнав незадачливого товарища, я задумалась. Сказать сразу или дождаться, когда она сама обнаружит? Каждый день мама в мои тетради не заглядывала и вообще слишком не контролировала, могло статься и так, что она никогда про эту розовую дрянь не узнает. Зато я буду всё время о ней думать… Наверное, лучше всё-таки сказать самой.

Мама открыла дверь в самом замечательном настроении. Я поставила портфель рядом с собой в прихожей, молча его открыла и достала тетрадку.

- Ты чего это?

- Я получила «тройку» по чистописанию. Здесь она не видна, я хотела её стереть.

Мама внимательно посмотрела на пятно.

- Ты сама это делала или тебе кто-то помогал?

- Никто не помогал. Сама. В общем, я неряха.

- Точно-точно никто не помогал?

- Точно, – буркнула я и закрылась в ванной.

К моему удивлению, взбучки не было. Никакой. Мне дали спокойно переодеться (мы в школу ходили в форме) и заняться пианино в ожидании на обед папы. Я для себя сделала очень значимый вывод: честность бывает двусоставной. Про себя надо говорить правду, даже если несёшь плохую новость, но другого при этом не подставлять. Ещё бы я сказала, кто это пятно соорудил, – а если его дома бьют?

Избавиться же от разных нежелательных последствий вечной торопливости мне помогла наша учительница математики, Тамара Никандровна Елизарова. При этом сама математика не входила в число любимых мной предметов, что умную и добрую женщину очень огорчало. Она мне этого не говорила, но я чувствовала. Алгебра меня порой просто бесила: что за мука – подставляй под буквы цифры и занимайся дурацкой арифметикой! Геометрия – куда ни шло, там разные фигуры, отношения пространственные, интересно бывает. Более всего меня устраивали самостоятельные и контрольные: решила в тишине четыре-пять задачек, а ещё время остаётся на чтение. Или на писанину (за десять-пятнадцать минут можно две строфы накатать!).

- Так, – подходила к моей парте учительница. – Читаем?

- А я всё решила. Вот, пожалуйста.

- Угу. Очень интересно. Ответ правильный, но как ты к нему пришла, никто не поймёт (пара действий пропущена, вместо плюса минус, десятые преобразились в тысячные – кошмар!). Черновик есть?

- Есть, а как же, – делаю хрустальные глаза. – Конечно!

- На твой почерк шифровальщика надо вызывать. И где здесь то, что ты пропустила? Не вижу… Вот эта закорючка что обозначает? А хорды на чертеже почему нет, куда она подевалась?

- Ну, букву я тут поставила, и хватит. Начертить забыла. Не успела…

- А куда не успела-то? Лена, – смеялась она, – что ты вытворяешь? Ну, фантазёрка, всё надо переписать. Черновик не трогай, ладно, раз у тебя память работает. Но в чистовике всё надо привести в порядок. А потом решай второй вариант.

- Это нечестно!

- А читать «Войну и мир» на математике честно? Екатерина Ивановна (наша учительница по русскому и литературе), конечно, будет рада, когда я ей это расскажу. Зато у меня какое горе!

Я вздыхала, убирала в портфель Толстого и расправляла тетрадь. Но гарантировать, что со второй попытки запишу всё, как полагается, конечно, не могла. И почему нечестно читать, когда ты уже всё решила? Кому это мешает? :) Ещё этот второй вариант. Опять же скука: только последнее задание немного другое, а в принципе всё одинаково…

Но Тамара Никандровна добилась-таки того, что я стала гораздо внимательнее к мелочам. Однажды она просто оставила меня после урока и сказала:

- Понимаешь, если ты не научишься самодисциплине, ты будешь проигрывать в жизни. Чем бы ты ни занималась. Вот посмотри на свою соседку: она решает медленнее тебя, но зато она очень аккуратная, у неё плюсы на минусы не меняются.

Действительно, я обнаружила в тетрадях моей соседки по парте всё в образцовом порядке. И в таком же порядке всегда были черновики. Вот значит как, а я такая растеряха рядом с ней. Нехорошо, надо брать себя в руки. И ещё одно открытие было связано для меня с этой замечательной девочкой. Как-то Тамара Никандровна объяснила нам новую теорему – а делала она это великолепно, у неё не было ни одного лишнего слова в изложении – и, как положено, дала соответствующую задачу. Смотрю, я уже нацарапала почти всё, а соседка сидит без действия.

- Ты чего?

- А я не поняла, – ответила она, – а почему вот здесь…

И запнулась, смутилась. До этого случая я считала, что, в общем, все люди могут нормально учиться, если только не ленятся и не слишком отвлекаются от того, что делает учитель. Но про эту одноклассницу я знала, что она не лентяйка, не болтушка и уж точно не дурочка. Я взяла лист, сделала чертёж и повторила запись и объяснение за учительницей. Девчонка радостно закивала: да, теперь поняла. Так я выяснила, что у людей разная скорость мышления и нет в этом никакой их вины. Потом моя одноклассница перестала стесняться и в трудных случаях запросто ко мне обращалась.

Уже в выпускном классе Тамара Никандровна при посещении её уроков завучем и директором норовила вызвать меня к доске. Видимо, она мной гордилась. Хотя там была и другая причина, но о ней я расскажу позднее. Заинтересовать меня своим предметом на более глубоком уровне ей не удалось: я была неумолима в пристрастии к литературе и языкам – но если бы не её настойчивость, вряд ли бы я добилась на той дороге, по которой пошла, приличных результатов. Это ведь только кажется, что школьные предметы никак друг с другом не связаны, как бы на разных материках проживают.

И ещё один забавный случай помню. Дочка Тамары Никандровны, ожидая её после уроков, зашла к нам в класс и увидела у меня учебник химии.

- А что это такое – химия?

- Наука такая. Всякие жидкости и газы изучает.

- А зачем?

- Ну, интересно. Например, когда вода холодная, она гладкая, а когда кипит, у неё пузыри на поверхности, а потом пар поднимается. Видела?

- Видела. А правда, почему пузыри? Они откуда берутся?

- Вот химики и думают, откуда.

Потом я её развлекала сказками про соединение кислых и горьких жидкостей, из которых может получиться что-то неожиданное. :) Как ещё восьмилетнему ребёнку объяснить про химию? На следующий день моя учительница сказала, что я натворила проблем: дочка требует купить ей учебник химии. И добавила, что, видимо, из меня выйдет толковая учительница. Это было второе пророчество за мой школьный период.

13 июня 2013 года

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

Продолжение следует.