Высота

Иван Кузьмич грустил, сидя на верхней ступеньке стремянки, в позе роденовского мыслителя. Грустить было не совсем удобно - костяшки кулака больно упирались в подбородок, зад постоянно норовил соскользнуть с тонкой дощечки, а любое шевеление приводило шаткую конструкцию к мелкой пугающей дрожи.

Решив достать с верхней книжной полки томик с мыслями мудрого человека, Иван Кузьмич невольно замер, сидя на «высоте». Эта вот «высота» и расстроила Кузьмича, а вернее  её преображение. Кажущийся снизу белым потолок, как-то вдруг скис и проявил на себе явные признаки желтушных пятен, испещрённых морщинами одряхлевшего ремонта.

Шкаф и книжные полки обросли сверху серым пухом пыли, и на них обосновалось кладбище вымершей мошкары. «Высота»  к разочарованию Ивана Кузьмича выглядела тревожно и, отличаясь своим пренебрежением к чистоте и порядку, наводила на мысли о запустении, а то и о захолустье.

Кузьмич почесал в затылке и шумно вздохнув, задумался о том, что и выше его потолка так же творятся страшные дела. Там в бескрайней черноте лютого холода друг за другом носятся громадные каменные глыбы, пылающие звёзды пожирают всё, что попадает в их раскалённые пасти, при этом постоянно угрожая лопнуть от обжорства и накопленной злости. И к нешуточной печали Кузьмича выходило так, что всё то, что творится там наверху - есть кромешная и беспросветная жуть.

Кузьмич сполз со стремянки, исчерпав запас терпения от крайне неудобной мыслительной позы и постоянного балансирования. Он заварил себе чайку и стал смотреть в окно, осмысливая возникшие в нём чувства. Первым делом он решил, что великому и почитаемому Родену уже никогда не стать его кумиром. Этому противились, его Кузьмича затекшая поясница, отсиженный зад и мрачные мысли.

Прославляемое же поэтами великолепие высоты стало казаться ему несколько надуманным, а то и преувеличенным.

Качая головой, и, говоря себе самому утешительное; «Ай-яй-яй…» - он взял кружку чая, сигарету и, выйдя на балкон, чуть не упёрся лбом в белый лунный диск. Луна висела перед глазами во всей своей полноте и монументальности. По бокам от неё кое-где уже начинали теплиться огоньки первых звёздочек.

Глядя на эту благодать, Кузьмич невольно смягчился в своих умозаключениях, и уже через минуту с удовольствием прихлёбывал чаёк, умиротворённо любуясь небесными высями. А когда среди подмигивающих звёздных огоньков он увидел лениво ползущую бусину спутника, его словно тряхнуло током от возникшей мысли.

Он ещё какое-то время простоял, раскрыв рот, пытаясь сформулировать сошедшее на него откровение. А чуть «разложив всё по полочкам», начал бормотать себе под нос, словно боясь, что вертлявая догадка вдруг возьмёт да и выскользнет из его рук. Сначала это были отдельные слова и вздохи междометий, но немного позже они стали складываться в предложения и фразы.

- Да…. Да…. Именно так…. Но если это так, то….. То всё же сразу меняется.… Всё ж меняется…. И получается так, что и нету никаких этих противоречий…. Ну конечно….. Это ж мы сами в своём вечном желании ко всему прилепить ярлык, эти самые противоречия-то и надумали…. И в них же и уверовали…. Нет никаких этих разных и отдельных чувств, чувствишек и чувствитюлечек….  Нет никакой вычлененной любви или ненависти, злобы или радости… Не-е-е-ту-у-у….

Кузьмич вытер ладонью вспотевший лоб и задал себе главный вопрос,

- А что же тогда есть-то? – и тут же ответил, - А есть одно цельное и единое Чувство Жизни, что клубится в человеке, переворачивается и меняет свои очертания и оттенки, в зависимости от бессчётной россыпи жизненных мелочей! Вот оно-то и проявляется то печалью, то блаженством. То восторгом, а то и страхом, хоть и перед той же высотой, стоит лишь ту чуть ближе притянуть к глазам. Всё тут в этой цельности – и величие и унижение и ещё чёрт знает что….

Немного успокоившись и выкурив сигарету,  Иван Кузьмич вернулся в комнату и, осторожно ступая, чтобы «не расплескать» только что обретённую наполненность, встал и непонимающе уставился на стоявшую посередине стремянку. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить о желании перечесть уважаемого мудреца, и о том, как он полчаса назад сидел на жёрдочке и корчил из себя мыслителя.

Кузьмич ухмыльнулся и так же медленно пошёл на кухню за новой кружкой чая.

Высота манила его своим новым обликом и требовала додумывания….