Одиннадцатая заповедь

14 октября 2014 - Владимир Степанищев

Кабы жить в теплом уютном домике на берегу тихого озера, над покойной водою которого, любуясь собою, склоняются по осени златокудрые березы да оживляют чуть скучающую гладь его хулиганскими кляксами огненно-рыжие клены, где воздух звонок, чист и прозрачен, куда не доносятся ни кваканье клаксонов, ни рычание моторов, ни даже заунывный вой загородной электрички не нарушают торжественной этой тишины, где единственно колоратурное сопрано собирающихся в дальнюю дорогу птиц порой тревожит ее, но даже и кар провожающих их ворон звучит консонансным контральто божественной, неповторимой симфонии покоя и умиротворения, предвещая увертюрою своею долгую зиму, но и ее, неприютную, ожидал бы тут со смирением, ибо она есть непременное условие неизбежной и вдохновенной весны… Эх-х…, кабы жить…, кабы еще при том и родиться без дум о хлебе насущном, а еще и поцелованным Богом на поэзию, музыку иль живопись, то сколько б простой этой красоты и незатейливой гармонии мог бы передать я людям, но… я городской житель чуть выше средней образованнности, чуть ниже среднего достатка и никто ни на что мня не целовал. Жаден Создатель на ласки свои, а если кого приласкает дарованием каким да поселит в эдакой вот идиллии, - так непременно наградит такою судьбою и так укоротит срок жизни его, что мы уж лучше как-нибудь так, в сторонке, в серенькой толпе, но в сытости, с книжкою в руках, с репродукцией на стене и с тихой музыкой из динамиков.

   Какая гармония может родиться в душе, прозвучать из души городского жителя, ежели одними окнами жилье его обращено на проспект с кажется никогда не засыпающими автомобилями, а другими на грязный двор с вечно через край мусорными баками и нерусской перебранкой закаспийских дворников? Мне повезло чуть больше иных – окно спальни моей выходит на детский садик. Уже с восьми утра высыпает эта неугомонная ватага на прогулку и начинается такой перезвон, что мои соболезнования вернувшемуся с ночной смены. Однако человеку праздному и уже почистившему зубы, детский щебет краше и птичьего, - в нем, невзирая на время года, час дня и погоду столько жизни, что кажется даже странным – что же такое случается с человеком по дороге, что уже к отрочеству мажорные интонации начинают перемежаться минорными, посредине все больше Вагнера да Бетховена, ну а к концу жизни – Шопен за праздник сойдет. Глотнул всегдашнего утреннего пивка своего, вышел на балкон, закурил… В какой же момент ребенок так безвозвратно, неизлечимо заболевает жизнью, в какую такую скорбную минуту Бог отворачивается, оставляет творенье свое навсегда? И тут, будто подслушал меня Творец, сквозь многоголосый детский гомон услышал я отчетливое: «Вижу-вижу, Катька! Вот я все Тамаре Ивановне расскажу». «Да?! А я тогда, Люська, все ей рассказу, как ты…».

   М-да… Как сказал бы Гамлет - вот и ответ. Казалось бы…, что такое ябедничество? Это ведь не грех даже, а даже и наоборот – благость, ибо правда? Лгать мы научаемся ровно когда начинаем говорить и в том нет ничего удивительного. Ложь – первая и даже единственная защита беззащитного. В заповедях Божьих ни слова, ни буквы про ложь. Про ложное свидетельство на ближнего, девятая заповедь, - да, но это ж скользко-то как! Можно ведь солгать про ближнего так, что тот избежит незаслуженного наказания, а можно правду сказать про него такую, что опять-таки незаслуженное это наказание он понесет. Не из детского ли ябедничества рождено стукачество? Говорить правду о другом сначала во благо себе, потом ради канонической идеи, а после и просто по привычке – не это ли есть самый смертный из всех смертных грехов? Все законы, начиная с тех же скрижалей, возникают из наличия, в результате обнаружения греха, но если нет закона против ябедничества, следует ли из того, что и греха такого нет? Разрешено все, что не запрещено. Давай, Катька! Давай, Люська! Режьте правду-матку, взращивайте в себе праведника и даровано вам будет царствие Божье, ибо не согрешили вы против десяти правил Его!

   Светское законодательство и того пуще – предусматривает уголовное наказание за недонесение свидетелем правды, называя это противодействием следствию. То есть прямо утверждает, что грех как раз неябедничество! Экий красивый мир! Мы, те, что вытравили стукачеством своим весь цвет своей культуры, казалось бы, должны уже понять, что пропущена, недописана была заповедь одиннадцатая, да и первые десять, ну хотя бы пять первых из них не указывают разве, что речь в них идет исключительно и только о народе, который вывел Он из земли Египетской? Хотя… Кто теперь нам напишет одиннадцатую: «не говори правды на ближнего своего», если по закону убили мы, если нет уж никого, кто, поселившись в теплом уютном домике на берегу тихого озера, над покойной водою которого, любуясь собою, склоняются по осени златокудрые березы да оживляют чуть скучающую гладь его хулиганскими кляксами огненно-рыжие клены, где воздух звонок…, смог бы рассказать нам, что ябедничать нехорошо? Нет, домики такие и теперь есть и даже в изобилии, только вот живущие в них вряд ли чтут скрижальный и уголовный кодексы и никакая божественная природа вокруг них не рождает в душах их ничего, кроме грязи невежества и разврата ибо… «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!».

   Загасил третью сигарету…, ушел с балкона…, закрыл дверь…, умолк для меня детский щебет… Пивка… «В моей душе лежит сокровище и ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине». А как дивно начинался день…

Регистрационный номер №0245456

от 14 октября 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0245456 выдан для произведения: Кабы жить в теплом уютном домике на берегу тихого озера, над покойной водою которого, любуясь собою, склоняются по осени златокудрые березы да оживляют чуть скучающую гладь его хулиганскими кляксами огненно-рыжие клены, где воздух звонок, чист и прозрачен, куда не доносятся ни кваканье клаксонов, ни рычание моторов, ни даже заунывный вой загородной электрички не нарушают торжественной этой тишины, где единственно колоратурное сопрано собирающихся в дальнюю дорогу птиц порой тревожит ее, но даже и кар провожающих их ворон звучит консонансным контральто божественной, неповторимой симфонии покоя и умиротворения, предвещая увертюрою своею долгую зиму, но и ее, неприютную, ожидал бы тут со смирением, ибо она есть непременное условие неизбежной и вдохновенной весны… Эх-х…, кабы жить…, кабы еще при том и родиться без дум о хлебе насущном, а еще и поцелованным Богом на поэзию, музыку иль живопись, то сколько б простой этой красоты и незатейливой гармонии мог бы передать я людям, но… я городской житель чуть выше средней образованнности, чуть ниже среднего достатка и никто ни на что мня не целовал. Жаден Создатель на ласки свои, а если кого приласкает дарованием каким да поселит в эдакой вот идиллии, - так непременно наградит такою судьбою и так укоротит срок жизни его, что мы уж лучше как-нибудь так, в сторонке, в серенькой толпе, но в сытости, с книжкою в руках, с репродукцией на стене и с тихой музыкой из динамиков.

   Какая гармония может родиться в душе, прозвучать из души городского жителя, ежели одними окнами жилье его обращено на проспект с кажется никогда не засыпающими автомобилями, а другими на грязный двор с вечно через край мусорными баками и нерусской перебранкой закаспийских дворников? Мне повезло чуть больше иных – окно спальни моей выходит на детский садик. Уже с восьми утра высыпает эта неугомонная ватага на прогулку и начинается такой перезвон, что мои соболезнования вернувшемуся с ночной смены. Однако человеку праздному и уже почистившему зубы, детский щебет краше и птичьего, - в нем, невзирая на время года, час дня и погоду столько жизни, что кажется даже странным – что же такое случается с человеком по дороге, что уже к отрочеству мажорные интонации начинают перемежаться минорными, посредине все больше Вагнера да Бетховена, ну а к концу жизни – Шопен за праздник сойдет. Глотнул всегдашнего утреннего пивка своего, вышел на балкон, закурил… В какой же момент ребенок так безвозвратно, неизлечимо заболевает жизнью, в какую такую скорбную минуту Бог отворачивается, оставляет творенье свое навсегда? И тут, будто подслушал меня Творец, сквозь многоголосый детский гомон услышал я отчетливое: «Вижу-вижу, Катька! Вот я все Тамаре Ивановне расскажу». «Да?! А я тогда, Люська, все ей рассказу, как ты…».

   М-да… Как сказал бы Гамлет - вот и ответ. Казалось бы…, что такое ябедничество? Это ведь не грех даже, а даже и наоборот – благость, ибо правда? Лгать мы научаемся ровно когда начинаем говорить и в том нет ничего удивительного. Ложь – первая и даже единственная защита беззащитного. В заповедях Божьих ни слова, ни буквы про ложь. Про ложное свидетельство на ближнего, девятая заповедь, - да, но это ж скользко-то как! Можно ведь солгать про ближнего так, что тот избежит незаслуженного наказания, а можно правду сказать про него такую, что опять-таки незаслуженное это наказание он понесет. Не из детского ли ябедничества рождено стукачество? Говорить правду о другом сначала во благо себе, потом ради канонической идеи, а после и просто по привычке – не это ли есть самый смертный из всех смертных грехов? Все законы, начиная с тех же скрижалей, возникают из наличия, в результате обнаружения греха, но если нет закона против ябедничества, следует ли из того, что и греха такого нет? Разрешено все, что не запрещено. Давай, Катька! Давай, Люська! Режьте правду-матку, взращивайте в себе праведника и даровано вам будет царствие Божье, ибо не согрешили вы против десяти правил Его!

   Светское законодательство и того пуще – предусматривает уголовное наказание за недонесение свидетелем правды, называя это противодействием следствию. То есть прямо утверждает, что грех как раз неябедничество! Экий красивый мир! Мы, те, что вытравили стукачеством своим весь цвет своей культуры, казалось бы, должны уже понять, что пропущена, недописана была заповедь одиннадцатая, да и первые десять, ну хотя бы пять первых из них не указывают разве, что речь в них идет исключительно и только о народе, который вывел Он из земли Египетской? Хотя… Кто теперь нам напишет одиннадцатую: «не говори правды на ближнего своего», если по закону убили мы, если нет уж никого, кто, поселившись в теплом уютном домике на берегу тихого озера, над покойной водою которого, любуясь собою, склоняются по осени златокудрые березы да оживляют чуть скучающую гладь его хулиганскими кляксами огненно-рыжие клены, где воздух звонок…, смог бы рассказать нам, что ябедничать нехорошо? Нет, домики такие и теперь есть и даже в изобилии, только вот живущие в них вряд ли чтут скрижальный и уголовный кодексы и никакая божественная природа вокруг них не рождает в душах их ничего, кроме грязи невежества и разврата ибо… «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!».

   Загасил третью сигарету…, ушел с балкона…, закрыл дверь…, умолк для меня детский щебет… Пивка… «В моей душе лежит сокровище и ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине». А как дивно начинался день…

Князь и нищенка

Осень осени

Рейтинг: 0 396 просмотров

Комментарии (1)

Елена Крылова # 14 октября 2014 в 15:04 0

Еще бы уважаемый автор запомнил, что после точки не ставится никакой знак, если это не сокращение...

RSS-лента комментариев