Если принять за истину постулат, говорящий о том, что «хорошо там, где нас нет», то на первый взгляд, таких райских мест должно быть огромное количество. Столько, что усидчивый пятиклассник-хорошист, увлёкшись их счетом, может и оплошать, не имея знаний о столь тучных числах.
Однако если проявить терпение и внимание, то со второго взгляда, возможно, ясно увидеть совершенно обратное. А именно: что таких сказочных областей крайне мало, и для их учёта вовсе не стоит отвлекать гимназиста с пятилетним стажем, потому как с задачкой вполне справится и школьный новобранец.
Найти подтверждение этому выводу совсем незатруднительно, так как при должной настойчивости можно обозреть-обнюхать-ощупать, как чернозёмы Тамбовщины, так и пески Марса. С той лишь разницей, что в случае с Марсом – обозревание-обнюхивание-ощупывание надобно запрятать в железный ящик и метнуть его в сторону красной планеты.
Или же взять, да и взрастить в себе ясновидца. И тогда уж совсем без излишних усилий, а с достойной, вальяжной ленцой, беспрепятственно заглядывать в любую дыру – хоть в чёрную вселенскую, хоть в чернозёмную тамбовскую.
Принимая во внимание вышесказанное, легко сообразить, что поиск местоположения «хорошо там, где нас нет» может привести к пожизненному скитанию путешественника, в чём, по большому счёту, нет ничего страшного, за исключением разве что хронического отсутствия под его башмаком «своей» земли. При этом, конечно, можно назначить таковой наугад выбранную. Но это, как правило, требует самоукрощения, а то и некоего самоуничижения ищущего пилигрима, потому как многие из них впоследствии желают помереть совершенно в иных, изначальных для них ландшафтах.
***
Иван Кузьмич не был настолько чувствительной натурой, которой владеет ощущение жизненной необходимости держаться своих корней. А может просто это чувство, было для него само собой разумеющимся – обычным и ежедневным, так как судьба уберегла его от участи пленника, дипломата или, упаси бог, космического командировочного. Да и не ощущал Кузьмич в своих мякотях шила, что погоняло к перемещениям Миклухо-Маклая или какого другого Веспуччи.
Хотя экскурсионные вылазки он планово совершал, желая убедиться, то в силе живительных горных ветров Тибета или Кавказа, принадлежащих всем и никому, то в безжизненности, непонятно для кого выстроенных пирамид-соборов, потому как боги в них заселяться отказывались, а рабы божьи заходили на часок-другой, блюдя кодекс культурного туриста. Были в его круизах и моря, и океаны, и залитые кровью древние арены, и экзотические страны населённые людьми непонятного пола.
Из всего этого многообразия увиденного Иван Кузьмич делал свои выводы, отвлечённые от рекламных панегириков, а будучи молчуном, оставлял их при себе, не споря и не пытаясь переубедить какого случайного собеседника. Потому как каждому воля, в какой хомут себя впрягать и какой плёткой зад охаживать.
Делая же свои выводы, Кузьмич, не желая того, взял да и пришёл к весьма неутешительному осознанию, что человек он оказывается скучный, хотя и не брюзга, по своим внутренним качествам не азартный, ровно дышащий к заморским чудесам и деликатесам, а от этого и не горящий исканием того хорошего, где нас нет. Может быть от того, что что-то где-то недоглядел, а может быть и не почувствовал притяжения – сильного и настоящего, по причине отсутствия в себе шипучей восторженности и болтливого восхищения. Может быть…
Вот так он и сидел в открытой беседке скучным молчаливым истуканом, время от времени оживающим, для того, чтобы сделать пару глотков горячего чая. Сидел и смотрел, как низкое осеннее солнце удлиняет тени. А когда тень от старой яблони доползла до него самого и прилипла к его ногам, Иван Кузьмич замер и почувствовал, что попался…
Что давным-давно попался в эту клейкую обволакивающую сласть, насыщенную яркими запахами и приглушёнными радужными полутонами. И что он здесь вовсе не чужой и не глядящий со стороны, а такая же равноправная часть, как и всё окружающее.
Как только солнце скрылось за дальним лесом, Кузьмич очнулся и первым делом принялся дышать глубоко и гулко, как отчаянный ныряльщик. А отдышавшись, глотнул чайку и подумал, что только что нашёл то хорошее, где его уже и нет, и что теперь его на мякине не проведёшь и глаз не замылишь, потому как он, верно, знает, где это самое «хорошо там…» хоронится.
А допив чай, Иван Кузьмич расслабился и весьма довольный своей находкой развалился в старом уютном кресле. Кресло скрипнуло, Кузьмич хмыкнул и тут же напрягся, подумав о том, что нахождение «хорошо там, где нас нет» вовсе и не окончание мучительного поиска, так как за ним вдруг стало ясно различимо более туманное и загадочное - «лучше хорошего там, где нам быть нет ни малейшей возможности»…
Помочь сайту
Поздравления
