Иван Кузьмич, сам от себя того не ожидая, взял, да и вляпался в канитель. Приманила его сердце, стучащее ровными ритмами, одна пикантная, жизнелюбивая особа, отличающая созвездия от звёздных скоплений, и, не считающая Шопенгауэра внебрачным отпрыском Шопена.
А как только это привлечение сработало, тут сердечные пульсации и обнаружили в себе частотные аномалии. Прислушиваясь к тому, кто морзянкой стучал из него самого, Иван Кузьмич ясно различал, то спокойные длинные «тире», то быстрые суетливые «точки». А то и их смешение, нет-нет, да и пугающее Кузьмича тройными «точками-тире», что распознавалось им, как страшное слово «SOS»!
Будучи мужчиной разведённого статуса, Иван Кузьмич, безусловно, понимал, что толкает себя в ту сторону, где его подкарауливают всё «те же» грабли. И что они обязательно подползут под весело шагающую ногу, выпрыгнут из разнотравной эйфории черенковой дубиной, и наградят его, Кузьмича, головной болью, а то и глазным искрением.
Понимать-то это он понимал, однако противиться своему влечению не желал, прицельно вспоминая те супружеские времена, где, скользящая по лазурной глади семейная ладья ещё не клюнула носом, и не превратилась в мрачную субмарину.
Конечно же, доводить себя до весьма внушительных граблей с торжественным клеймом «Законный брак», Иван Кузьмич и не помышлял. Влечение его было воздушным, можно сказать, что и электромагнитным от проснувшихся в нём токов, а потому тонким и неосязаемым, не имеющим никакого отношения к грубой материи совместного проживания, проявленной кастрюлями, стиркой-глажкой и прочей стряпнёй.
Определившись со своими желаниями, Иван Кузьмич и назначил час свидания примагнитившей его особе, облачился в слегка легкомысленный летний костюм, вышел на улицу, и взял курс на зюйд-зюйд-вест, в направлении своего счастья. Вот с этой самой минуты в его жизни и завертелась вышеупомянутая канитель.
Потому как сразу же взять и предложить своей избраннице ночное созерцание планет и туманностей, посредством вглядывания в них через зеркала телескопа, на ночных сотках садового участка, Иван Кузьмич посчитал делом не вполне учтивым, а возможно, что и оскорбительным.
А посему собрался с силами и кинулся во все тяжкие, пойдя при этом по большому кругу взаимного сближения, который включал в себя не только прогулки по Нескучному саду и любование театральными постановками, но и наблюдение балета, музейных шедевров и даже посещение храма современного искусства, где хранится неприкосновенный запас гвоздей-болтов-проволоки, тщательно замаскированный под скульптурные композиции.
Эмоциональный надлом произошёл в Иване Кузьмиче в оперном зале, когда бравый Эскамильо воспевал жгучие глаза испанок. Кузьмич вдруг почувствовал, что чертовски устал от всего этого нагромождения образов, призывов, трагедий и чужих жизней. От немых, кукольных балерин, от назойливой заумности авангардистов, от бесконечных коридоров картинных галерей и от этого орущего истребителя крупнорогатого скота.
В конце концов, взаимное сближение, ревниво подстёгиваемое Кузьмичом, набрало чрезмерную культурную скорость, и вместо мягкой стыковки, обернулось весьма прозаичным дтп…
Уже потом, спустя месяцы после расставания, Иван Кузьмич получил сообщение, в котором жизнелюбивая участница минувшего происшествия поздравляла его с днём рождения. Поздравляла нежно, и как показалось Кузьмичу, с искренним теплом и лёгкой грустью.
В самом же конце послания, после заглавных букв PS, говорилось о том, что он должен её понять, и не таить на неё обиду за случившееся, потому как она не может жить такой насыщенной событиями жизнью, какой живёт он. Просто она на это не способна...
И дальше: «Пишу тебе из Терскола. Сижу в гостинице на балконе, пью облепиховый чай, и смотрю на горы и звёзды…»
Сердце Ивана Кузьмича вновь ёкнуло, провалилось и забарабанило тройными «точка-тире»…
Помочь сайту
Поздравления
написан
