Застывшая музыка

9 июня 2014 - Владимир Степанищев

Во рту сухо, пива с вечера не осталось, курю, гляжу в утренний потолок. Он белый, но ласковое рассветное июньское солнце, будто невидимый живописец набрасывает на его холст мазки-блики окон соседних домов, трепетные тени голенастых берез, что за двадцать пять лет вымахали уж выше пятого этажа; прилетела муха, смешно и тщательно умылась, оптимистично потерла лапки, полетела дальше; гашу сигарету, блики ярче, тени резче; закуриваю другую, где-то набежало облачко, картина чуть успокоилась в пастельную гамму… Ни секунды мир не стоит на месте, ничто сегодня не то же, что вчера. Прав Платон – мы наблюдаем не вещи, а лишь тени вещей…, но прав и Гераклит – все течет, все меняется. Художники – всего лишь творцы, ремесленники застывших форм, но гениален средь них тот, кто уловил и оставил в веках движение, как это сделал Серов в «портрете Мики Морозова». Человек, не реагирующий на течение реки времени, - мертв, как мертв «портрет Ермоловой» того же гения. Облачко растворилось и потолок вновь ожил…

   Сумма личностных ценностей, а вовсе не социальное положение иль достаток определяет суть человека. Тот, кто не готов, не способен пересматривать систему своих ценностей ежедневно или хотя бы раз в год, именуя ее толерантным мнением, объективным видением, ну или раз и навсегда убеждениями…, хм…, ищу слово поделикатнее…, скучен что ли... Почему скучны старики? Не в том даже дело, что «сужденья черпают из забытых газет времен Очаковских и покорений Крыма», а именно в том, что повторяют суждения эти изо дня в день, а к месту иль мимо – им неважно; при этом требуют к себе за глупые…, ну пусть и не глупые, но банальные, тривиальные труизмы эти априорного уважения. Первая внятная демократия на земле родилась в Афинах в пятом веке до новой эры при стратеге Перикле (к слову сказать, на нем же и закончилась как идея, на века доказав свою несостоятельность, мелочность, плебейскую стадность, готовность следовать не за тем, кто радеет о благе общем, а за тем, кто более велеречив, щедр на обещания и мелкие подачки). Так вот в экклесии, народном собрании Афин, если оратор повторял одну и ту же мысль в одной речи дважды, - наказывался весьма ощутимым штрафом.

   Порази меня неизлечимая болезнь, если стану проповедовать неуважение к старикам! Дайте им почетное золоченое кресло, перевяжите шелковой орденской лентой дряхлую грудь, причислите к лику святых – черт с ними, но только не слушайте их. Они оштрафованы до конца дней своих за перманентные повторения, заезженную пластинку мудрости. Мысль изреченная есть ложь, говорил поэт, но ложь повторенная, да еще неоднократно, да еще выжженная на скрижалях… Возьмите хоть десять заповедей… Только подробно, слово в слово, без метафорических переложений, без экстраполирования на сегодняшний потолок. Чушь, прости господи! Первые четыре вовсе можно выкинуть – даже Гитлер со Сталиным не выдумывали под себя таких самовлюбленных правил, хоть и имели ввиду, разумеется, но не писали открытым текстом. С пятой по девятую? Да любой младенец уже генетически рождается с такими запретами, ну или хотя бы с пониманием греховности их нарушения (то, что Кант называл непостижимым моральным законом внутри нас) – тоже, спаси Христос, мудрость! Десятая понятна по сути, но про раба, вола и осла зачем? Тогда уж разжуй про убийство, прелюбодейство, кражу и лжесвидетельство поподробнее, как там и что, с деталями. Само ничтожество, местечковость слога изложения говорит не о божественности, а, напротив, о человеческом происхождении текстов, писанных лишь к одному месту и времени – застывшая музыка. И, будто догадываясь, что неубедительно звучат стариковские эти брюзжания, придумал античный писатель-выдумщик Торы двойной поход Моисея на гору Синай (кстати, второе восхождение пророка и дублирование текстов уже должно штрафоваться, ну, по законам экклесии и богу грех повторяться). Когда Ницше говорил, что Бог умер, он конечно имел ввиду смерть сказки, что надоела уже своей навязчивой банальностью. Ты виси-возвышайся в красном углу и в золотом окладе, почет Тебе и уважение, но не брюзжи на ухо – мир изменился, а Ты - нет. Даже Сын Твой устарел навсегда. Пускай река Твоя есть река мудрости – в нее никому не войти дважды…

   М-да… Какая чушь только ни посетит больную голову, когда сухо в горле и живопись потолка перед глазами. Схожу за пивом да стану смотреть под ноги. Лицом вверх вредно. Там истина, но зачем она, если итог ее, при всей завораживающей красоте, – скорбь? Мудрость старика в том, чтобы не менять ошибочных мнений, не глядеть в небо, в потолок...

Регистрационный номер №0219963

от 9 июня 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0219963 выдан для произведения: Во рту сухо, пива с вечера не осталось, курю, гляжу в утренний потолок. Он белый, но ласковое рассветное июньское солнце, будто невидимый живописец набрасывает на его холст мазки-блики окон соседних домов, трепетные тени голенастых берез, что за двадцать пять лет вымахали уж выше пятого этажа; прилетела муха, смешно и тщательно умылась, оптимистично потерла лапки, полетела дальше; гашу сигарету, блики ярче, тени резче; закуриваю другую, где-то набежало облачко, картина чуть успокоилась в пастельную гамму… Ни секунды мир не стоит на месте, ничто сегодня не то же, что вчера. Прав Платон – мы наблюдаем не вещи, а лишь тени вещей…, но прав и Гераклит – все течет, все меняется. Художники – всего лишь творцы, ремесленники застывших форм, но гениален средь них тот, кто уловил и оставил в веках движение, как это сделал Серов в «портрете Мики Морозова». Человек, не реагирующий на течение реки времени, - мертв, как мертв «портрет Ермоловой» того же гения. Облачко растворилось и потолок вновь ожил…

   Сумма личностных ценностей, а вовсе не социальное положение иль достаток определяет суть человека. Тот, кто не готов, не способен пересматривать систему своих ценностей ежедневно или хотя бы раз в год, именуя ее толерантным мнением, объективным видением, ну или раз и навсегда убеждениями…, хм…, ищу слово поделикатнее…, скучен что ли... Почему скучны старики? Не в том даже дело, что «сужденья черпают из забытых газет времен Очаковских и покорений Крыма», а именно в том, что повторяют суждения эти изо дня в день, а к месту иль мимо – им неважно; при этом требуют к себе за глупые…, ну пусть и не глупые, но банальные, тривиальные труизмы эти априорного уважения. Первая внятная демократия на земле родилась в Афинах в пятом веке до новой эры при стратеге Перикле (к слову сказать, на нем же и закончилась как идея, на века доказав свою несостоятельность, мелочность, плебейскую стадность, готовность следовать не за тем, кто радеет о благе общем, а за тем, кто более велеречив, щедр на обещания и мелкие подачки). Так вот в экклесии, народном собрании Афин, если оратор повторял одну и ту же мысль в одной речи дважды, - наказывался весьма ощутимым штрафом.

   Порази меня неизлечимая болезнь, если стану проповедовать неуважение к старикам! Дайте им почетное золоченое кресло, перевяжите шелковой орденской лентой дряхлую грудь, причислите к лику святых – черт с ними, но только не слушайте их. Они оштрафованы до конца дней своих за перманентные повторения, заезженную пластинку мудрости. Мысль изреченная есть ложь, говорил поэт, но ложь повторенная, да еще неоднократно, да еще выжженная на скрижалях… Возьмите хоть десять заповедей… Только подробно, слово в слово, без метафорических переложений, без экстраполирования на сегодняшний потолок. Чушь, прости господи! Первые четыре вовсе можно выкинуть – даже Гитлер со Сталиным не выдумывали под себя таких самовлюбленных правил, хоть и имели ввиду, разумеется, но не писали открытым текстом. С пятой по девятую? Да любой младенец уже генетически рождается с такими запретами, ну или хотя бы с пониманием греховности их нарушения (то, что Кант называл непостижимым моральным законом внутри нас) – тоже, спаси Христос, мудрость! Десятая понятна по сути, но про раба, вола и осла зачем? Тогда уж разжуй про убийство, прелюбодейство, кражу и лжесвидетельство поподробнее, как там и что, с деталями. Само ничтожество, местечковость слога изложения говорит не о божественности, а, напротив, о человеческом происхождении текстов, писанных лишь к одному месту и времени – застывшая музыка. И, будто догадываясь, что неубедительно звучат стариковские эти брюзжания, придумал античный писатель-выдумщик Торы двойной поход Моисея на гору Синай (кстати, второе восхождение пророка и дублирование текстов уже должно штрафоваться, ну, по законам экклесии и богу грех повторяться). Когда Ницше говорил, что Бог умер, он конечно имел ввиду смерть сказки, что надоела уже своей навязчивой банальностью. Ты виси-возвышайся в красном углу и в золотом окладе, почет Тебе и уважение, но не брюзжи на ухо – мир изменился, а Ты - нет. Даже Сын Твой устарел навсегда. Пускай река Твоя есть река мудрости – в нее никому не войти дважды…

   М-да… Какая чушь только ни посетит больную голову, когда сухо в горле и живопись потолка перед глазами. Схожу за пивом да стану смотреть под ноги. Лицом вверх вредно. Там истина, но зачем она, если итог ее, при всей завораживающей красоте, – скорбь? Мудрость старика в том, чтобы не менять ошибочных мнений, не глядеть в небо, в потолок...

Каштанка и майдан

Зевс Олимпийский

Рейтинг: 0 618 просмотров

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!