Внук и его дед

  - Вами, профессор, недоволен сам Кальтенбрунер! Эксперименты слишком затянулись, и всякому терпению может придти конец! – лицо офицера было красным, и вена на шее, выходящая из-под чёрного мундира, вздулась. - Рейху необходимо оружие возмездия после неудач на Восточном фронте! Геринг жалуется фюреру, что обещанные люфтваффе новые машины до сих пор не запущены в производство! А вы, Франк, кормите меня обещаниями и сосёте из империи средства, которые ей так нужны в это трудное время! Если сейчас этот третий за последние сутки запуск установки будет неудачным, пеняйте на себя! Мы сочтём ваши действия саботажем, и у вас будет одна  дорога - в лагерь! – эсэсовец выкрикивал угрозы почти в самое ухо профессора Франка, когда тот щёлкал тумблерами, запуская изобретённую им энергоустановку, генерирующую поле сродни гравитационному. Её конструкция, разработанная в руководимом профессором берлинском КБ, пришлась по душе Гитлеру. Он лично принял Франка в Рейхсканцелярии и внимательно его выслушал. Другую его идею о расщеплении атома в военных целях фюрер отверг, и попросил не отнимать у него времени.  Потом то же самое профессор рассказал в кабинете рейхсфюрера Гиммлера военному руководству вермахта, куда были приглашены ведущие физики Германии. Разработки Франка всем показались верными и перспективными, и на изготовление опытной модели установки учёный получил всё, что потребовал. И вот теперь, находясь в глубоком подземном бункере под Смоленском, охраняемый чуть ли не полком эсэсовцев, курируемый лично начальником Главного Управления имперской безопасности Эрнстом Кальтенбрунером, он начал подумывать о том, что поторопился тогда, полгода назад, заявив о своём изобретении. Виной всему было его тщеславие. Франку льстило в декабре прошлого года, что ему жал руку сам Адольф Гитлер, что он прислушивался к его словам и благодарил за плодотворную деятельность на благо Рейха. И вот теперь какой-то штандартенфюрер угрожал ему лагерем. Где? Где он ошибся? Напряжённость поля, создаваемая его детищем, превосходила все мыслимые реальные величины, но оставалась недостаточной  пока, чтобы побороть гравитацию. Может быть, всё же подключение дополнительного трансформатора позволит решить проблему? Вот сейчас это и выяснится.

Профессор Франк  двигал рукоятку реостата, увеличивая нагрузку на катушки, и гул, исходящий от установки, нарастал, заставляя вибрировать бетонные полы под ногами.

      

Гюнтер Хорст стоял навытяжку у стальных дверей просторного зала лаборатории, прижимая к груди автомат. До него доносились слова, выкрикиваемые штандартенфюрером Мозелем в адрес профессора Франка. С юных лет, приученный к воинской дисциплине в гитлерюгенде и штурмовых отрядах, Гюнтер недолюбливал штатских, особенно яйцеголовых умников, одним из  которых считал профессора. Поэтому он испытывал наслаждение от нагоняя, получаемого Франком. Это по его милости он, Гюнтер, вместе с другими парнями из  полка СС вынужден, как крыса, сидеть в бетонной могиле, вместо того чтобы бороться с партизанами, которых в здешних лесах пруд пруди, или воевать на фронте. Хорст примерно знал над чем работал профессор и его люди, и бесконечные неудачи, преследующие учёных, его тоже возмущали, как и Мозеля. Слушая отдалённые крики своего начальника, Гюнтер вспоминал Марту, их последний вечер перед отправкой в Россию и тот горячий поцелуй своей любимой девушки.  Прошло всего полгода, а кажется, минула целая вечность! Захотелось  вытащить из нагрудного кармана её фотографию, но он не мог себе этого позволить, так как стоял на посту.  Вспомнился печальный образ отца, вспомнилась мать и её слёзы, когда он, весёлый, запрыгивал в армейский грузовик, перевозящий их взвод на железнодорожный вокзал для отправки на восток, и загрубевшее сердце образцового эсэсовца сжалось от тоски.

 

Алексей получил, наконец, долгожданный десятидневный отпуск от командира погранчасти, расположенной в Мурманской области, где он нёс полтора года свою срочную службу. И вот уже второй день он гостил у престарелого деда Фёдора, отца своей матери. Живя с родителями в самом Смоленске, Алексей с раннего детства почти каждый год проводил летние каникулы в доме деда Фёдора, одиноко стоявшем среди леса в стороне от небольшой деревеньки в два десятка дворов, превращённой в дачный посёлок городскими жителями. Вот, и сейчас парень, навестив в первую очередь родителей, пробыв в городе пять дней, вырвался от них и приехал за семьдесят километров в эту глушь. Вчера вечером они с дедом хорошо посидели на веранде за бутылочкой самогона со скромной стариковской закуской, за чаем из самовара и за разговорами. Старик интересовался службой, которую нёс  внук на Севере, его отношениями с командирами и солдатами, и  вспоминал молодость и войну, которая его самого застала в таком же молодом возрасте. Вспоминая лихолетье, дед рассказывал фронтовые истории, свидетелем и участником которых непременно был он сам. Внук с интересом и завистью слушал о подвигах таких же молодых парней, как и он, и думал про себя, что, наверное, никогда не смог бы противостоять в бою обученным эсэсовцам, как его дед, и тем более драться с ними в рукопашной схватке. Кишка тонка у его поколения. Дед Фёдор на фронте был снайпером, и на его счету осталось  много убитых им фашистских солдат и офицеров. После войны старик долгие годы работал егерем в охотхозяйстве, и, с его слов, мог подстрелить белку не в бровь, а в глаз. На стене в горнице до сих пор висел карабин, как память о былой жизни.

- А сейчас, дед, слабо белку снять? – Алексей похрустывал солёным огурцом и с прищуром смотрел на старика.

- Бог с тобой, какой из меня теперь снайпер? Всё, Лёха, отвоевался твой дед. На тот год восемьдесят пять будет. Теперь ты воюй. Помру – карабин твой будет. Там, в погребе у меня ещё дробовик лежит, и его заберёшь. Дом этот, конечно, твои родители продадут, а карабин и двустволка – мой тебе подарок.

- Брось, дед, себя хоронить, ты ещё моих детей понянчить успеешь. Ты крепкий старик, всё хозяйство на тебе держится, да, и самогон тебя совсем не берёт.

 

Рукоятка реостата в руке профессора Франка упёрлась в крайнее положение. Установка гудела, и пол под ней вибрировал. Даже сам воздух вокруг неё будто загустел, затрудняя дыхание, но огромная чугунная болванка, лежавшая на вмонтированных в пол весах, даже не думала взлетать.

- Так что, Франк, опять неудача? – в голосе Мозеля чувствовалось ехидство. - Где-то вы просчитались. Видимо на нарах Освенцима к вам придёт правильное решение, если оно вообще есть.

- Но вы же видите, господин Мозель, что вес плиты уменьшился на сорок килограммов. Это несомненный успех. Это подтверждает то, что я двигаюсь в своей работе правильным путём.

- Вы издеваетесь, профессор! Сорок килограммов! Да, в самолёте с таким двигателем вы свою старую задницу от земли не оторвёте! Сорок килограммов! – штандартенфюрер хлопнул ладонью по стенке установки. - Я должен немедленно доложить обергруппенфюреру Кальтенбрунеру о результатах. Что прикажете ему говорить?

- Скажите, что в моей работе просматривается очевидный положительный результат, - видно было, что профессор Франк, несомненно, напуган очередной неудачей, потому что весь он как-то сгорбился, и взгляд его потускнел.

- Я доложу наверх всё, как есть, и, думаю, что обергруппенфюрер придёт в ярость.

Быстрым шагом Мозель подошёл к  стене, на которой висел телефонный аппарат, глубоко вздохнул, сосредоточившись перед предстоявшим разговором с начальством, и снял трубку.

- Что за чёрт! – вырвалось у него. - Связь нарушена. Хорст, проверь, аппарат в коридоре работает или нет. Живо!

Солдат у дверей щёлкнул каблуками и выбежал из лаборатории. Через несколько минут он вернулся и доложил, что связи на их уровне нет.

- Проклятье! Опять партизаны где-то провода перерезали. Придётся посылать связистов. А у вас, Франк, временная отсрочка из-за повреждений на линии. Соображайте своими учёными мозгами, почему эта железяка не желает взлететь, - Мозель небрежно кивнул головой в сторону чугунной плиты и направился к двери.

Профессор тяжело вздыхал и не сводил глаз со своего злополучного детища, ставшего угрозой его жизни. Так простоял он довольно долго, размышляя над причиной очередного неудачного эксперимента, пока не услышал за дверями лаборатории какой-то шум и беготню. Дверь приоткрылась, и эсэсовский солдат что-то крикнул часовому, стоявшему внутри. Тот выбежал наружу, и всё сразу стихло. Франк почувствовал что-то неладное, происходившее за стенами этого помещения, и заволновался, отвлёкшись от своих тяжёлых мыслей. Может быть, крупное партизанское соединение атаковало бункер, и там, наверху идёт бой? Профессор неуверенной походкой пошёл к выходу. Он выглянул в длинный пустой подземный коридор с овальными стенами и потолком и не увидел в нём ни одной живой души. Только где-то в конце его просматривалось какое-то движение, и Франк с опаской направился в ту сторону.

 

- Что произошло? Почему все выходы засыпаны и отсутствует связь? – вслух спрашивал сам себя штандартенфюрер Мозель, окружённый десятком солдат из числа охраны объекта. -  Может быть, мы подверглись бомбардировке русской авиации и получили прямое попадание одной из бомб? Но я не чувствовал никаких толчков, и откуда могло быть известно врагу о нашем существовании?

Солдаты молча смотрели на офицера и ждали команды.

- Литке, что с остальными выходами?

- Все засыпаны, господин штандартенфюрер! – солдат вытянулся по стойке смирно.

- Хорст, проверь лифты!

- Яволь! – бетонные стены отразили эхом удалявшиеся звуки  топота армейских сапог.

- Почти уверен, что лифты тоже будут заблокированы. Попробуем разобрать завалы. Приступайте!

Как и предположил Мозель, не один из трёх лифтов, включая грузовой, не работали, и солдатам пришлось долго расчищать проход, ведущий на следующий уровень. Профессор Франк стоял чуть поодаль и молча наблюдал за их работой. Когда, наконец, через два часа тяжёлого труда удалось пробиться на следующий этаж, то все увидели, что он погружён во мрак, хотя ниже освещение работало. Лучи нескольких фонариков прорезали темноту, и взорам эсэсовцев предстал пустой длинный коридор, населённый множеством крыс. Эти твари шныряли повсюду, здесь было их царство.

- Что это значит?! – вырвалось у одного из солдат, пока другие молча рассматривали ужасную картину. - Куда делся персонал, и откуда здесь крысы?

- Странно! – только и смог выдавить из себя штандартенфюрер Мозель. - Ничего не понимаю. Давайте пробиваться на верхний уровень, может, там найдём ответы на наши вопросы. Расчищайте лестницу. Пользуйтесь только одним фонариком, неизвестно, сколько нам здесь придётся проторчать. А вы, Франк, что думаете обо всём об этом?

Профессор не видел в темноте лица офицера, но был уверен, что оно выражало растерянность и крайнее недоумение.

- Я человек науки, и в чудеса не верю, - ответил он, - но вижу, что произошло что-то необъяснимое.

- Вы имеете в виду крыс?

- Нет, не крыс, хотя и их присутствие меня удивляет.

- А что же тогда? – голос эсэсовского офицера напрягся.

- Плесень, - послышался тихий ответ.

- Где вы её увидели?

- Все стены покрыты ей.

Солдаты разом умолкли, и наступила гробовая тишина. Луч фонарика двинулся в сторону и остановился на близлежащей стене. Тут все увидели, что вся она покрыта грязными пятнами чёрной плесени. Мозель медленно поднёс к стене руку и провёл по ней пальцами.

- Плесень, - констатировал он  факт. - Я утром проходил по этому коридору, и ничего такого не было.

- И я ничего  не заметил, когда мы заступали на пост и проходили с ребятами по этому уровню.

- Да, никакой плесени не было! - выкрикнули остальные солдаты.

- А куда делись все? – послышался тревожный голос Хорста.

- Персонал мог покинуть помещения по тревоге, только странно, что мы её не слышали, - штандартенфюрер вытащил для чего-то из кобуры парабеллум. - Продолжайте расчищать проход! Нам необходимо пробиться наверх!

… В последние часы приходилось откапывать завалы уже в темноте на ощупь. И когда за грудой бетонных обломков и земли показался первый луч солнечного света, послышались вздохи облегчения, и солдаты задвигались проворнее.

- Что-то я не узнаю лес, в котором находился наш объект, - белокурый парень  втиснул голову назад между большими обломками, преграждавшими дорогу на свободу из бетонного плена. -  Я не вижу дороги, что огибала бункер, не вижу ограждения из колючей проволоки, и часовых нет! Вообще никого нет!  Такое впечатление, что мы выбрались наружу совсем в другом месте.

- Опять чертовщина какая-то! – выругался Мозель, когда он и его солдаты оказались, наконец, на поверхности. Все в полном молчании озирались по сторонам, не узнавая окружающего  леса.

- Лес чужой, а бункер наш, только какой-то разрушенный и заброшенный, - сделал вывод  рядовой Хорст. -  Вот на этой бетонной стене я сам выбил старым штыком имя своей девушки, когда болтался здесь без дела, ожидая, пересменки. Смотрите, вот моя надпись: «Марта». Видите?

- Кто тебе позволил заниматься такой глупостью?! – возмутился офицер. - Когда поймём, что произошло, и где наша часть, пойдёшь на гауптвахту на пять суток!

- Яволь, господин штандартенфюрер! – солдат вытянулся по стойке смирно, удерживая кое-как равновесие на бетонном крошеве.

- А вы, что думаете, Франк? – обратился Мозель к профессору, стряхивавшему чуть в стороне с себя цементную пыль.

Учёный тяжело вздохнул и, не отвечая на вопрос, огляделся.

- Вам не кажется всё это странным?

- Боюсь, что всё это естественно.

- Вас не удивляют развалины и чужой лес?! – брови эсэсовца поползли вверх, и фуражка с высокой тульей сдвинулась на затылок.

Франк потёр грязными пальцами лоб, формируя в голове мысль, потом тихо сказал:

- Я не был сторонником взглядов Альберта Эйнштейна и русского математика Фридмана.

- Вы говорите о евреях?

- Я говорю об учёных.

- Вы упоминаете имена каких-то грязных евреев!

Профессор продолжил, будто не услышал угрожающей интонации в голосе эсэсовца:

- Так вот, из научной теории этих самых «грязных евреев», как вы изволили выразиться, следует, что время может замедляться около больших масс и в сильном поле, - Франк сделал паузу, оглядывая своих спутников. Все они безучастно смотрели на него, и их взгляды не выражали ничего такого, что хотел бы увидеть учёный. Не смотря на это, он продолжил: - Моя установка создавала вокруг себя сильнейшее магнитное поле. Вы понимаете, о чём я говорю?

- Не забивайте нам головы своей научной ерундой! Какое отношение имеет ваша чёртова установка к этому чужому лесу и этим развалинам, выглядевшим так, как будто им сто лет?

- В том-то всё и дело, что этот лес не чужой, а тот же самый, только изменившийся со временем.

- С каким ещё временем? – Мозель оглянулся. - Я только вчера был здесь, и всё тут было по-другому!

Франк глубоко и тяжело вздохнул.

- Боюсь, что это было не вчера.

- Если ещё раз откроете рот, и будете внушать свои безумные соображения мне и моим солдатам, я пристрелю вас, как врага Рейха! Двинемся на север в направлении деревни!  Я думаю, что там будет стоять, как и стояла вчера, - штандартенфюрер сделал ударение на слове «вчера», - воинская часть СС.

 

Грузный мужчина в белых шортах и голубой майке с надписью «Adidas» с корзиной в руках переходил от дерева к дереву, не сводя глаз с земли, и откидывал палкой прелые листья. Его корзина на половину была заполнена грибами, и он нагнулся за очередной находкой. Толстяк вытащил из кармана шорт маленький ножичек и аккуратно срезал красивый гриб на короткой ножке. Он внимательно рассмотрел его со всех сторон и уже хотел положить в корзину, как тут увидел дюжину мужчин, одетых в перепачканную пылью чёрную форму немецких солдат времён Второй Мировой войны. Каждый из них держал в руках по автомату, и только у офицера был пистолет. Сначала мужчина напугался неожиданной странной встрече, но потом ему пришло в голову, что где-то рядом снимают фильм про войну, и эти люди артисты. Он заулыбался и шагнул к ним.

- Здорово, мужики! Чтой-то вы разнарядились фашистами? Никак со съёмок? Посмотришь на вас, ну, вылитые эсэсовцы. Я даже струхнул поначалу. А где кино-то снимают? – мужчина сделал ещё несколько шагов в направлении солдат.

- Хальт! – один из них вскинул автомат, и его перепачканное лицо показалось мужчине в шортах слишком серьёзным, как, в общем-то, и у всех остальных. А, может, они, эти люди, так хорошо играли свои роли и решили разыграть первого встречного?

- Ладно вам придуриваться! Я сам так умею: «Хенде хох! Пиф! Паф!» – мужчина выставил вперёд указательный палец и начал имитировать стрельбу.

Офицер что-то сказал по-немецки, и один из солдат, сделав несколько шагов вперёд, нанёс удар прикладом в лицо  грузному весельчаку. Тот отшатнулся и рухнул без чувств на прошлогодние листья.

- Может, пристрелить этого наглеца, господин штандартенфюрер? – Гюнтер Хорст навёл автомат на лежавшего на земле мужчину.

- Пристрели, конечно. Что церемониться с этой русской свиньёй?

Солдат уже хотел дать короткую очередь по толстяку, бродившему по лесу в одном нижнем белье, как громкий выкрик профессора Франка его остановил:

- Подождите! Ради бога подождите! Неужели этот человек не показался вам странным? Этот русский ведь не испугался вас!

- Эти дикари здесь совсем распустились! Всему виной наш излишний гуманизм.

- Боюсь, что вы ошибаетесь, господин штандартенфюрер. Почти уверен, что этот несчастный вообще не знает кто мы такие. Вместо того чтобы напугать, наш внешний вид его развеселил.

- Это ещё раз доказывает то, что эти аборигены здесь совсем распустились!

Профессор подошёл ближе к солдату по фамилии Хорст, державшему под прицелом бесчувственное грузное тело, и отвёл его автомат в сторону.

- Всё говорит за то, что этот встретившийся нам русский - человек другой эпохи.

- Что за чушь! Откуда взяться здесь человеку чужой эпохи?!

- Боюсь, господа, что это мы – люди чужой эпохи, а этот толстяк живёт в своей.

- Вы меня окончательно разозлили, Франк! – Мозель махнул у носа профессора парабеллумом. - Ещё одно слово, и вы покойник! Хорст, сделай то, что я тебе приказал!

- Оставьте в покое этого человека! Он наш далёкий потомок! – профессор бросился на солдата, приготовившегося застрелить русского, и стал вырывать из его рук автомат.

Офицер скорчил гримасу и два раза нажал на курок своего пистолета. Учёный старик вздрогнул, ноги его подкосились, и он начал валиться на землю, вцепившись мёртвой хваткой в солдатский шмайссер.

- Туда и дорога этому безумцу! – штандартенфюрер с пренебрежением посмотрел на бездыханное тело профессора Франка. - Если по каким-то причинам боевая обстановка кардинально изменилась, и нам придётся пробиваться к своим, то этот свихнувшийся штатский будет только обузой. А, если поверить в его бред, то он нам тем более не нужен в другом времени. Но хочу предупредить всех, что его слова о каких-то движениях во времени – чисто еврейская пропаганда! Зарубите это себе на носу! Приведите в чувства русского болвана, думаю, он нам может ещё пригодиться.

 

Алексей перед домом своего деда час напролёт колол дрова. Около него набралась уже целая гора чурок, и нужно было теперь складывать их в штабель. Он воткнул топор в пенёк, вытер пот со лба, нагнулся и стал набирать на руку наколотые поленья. Бросив взгляд на тропинку, идущую через поляну от леса к дому деда, парень увидел странную картину: по ней, этой самой тропинке, к ним направлялась группа мужчин, одетых в старую немецкую форму. Среди них, чуть впереди, шёл, покачиваясь, полный человек в белых шортах и голубой майке с окровавленным лицом. Алексей опешил, увидев такое зрелище. Первая мысль была о розыгрыше. Но зачем и кому это понадобилось делать? Может быть, кто-то из знакомых деда так решил над ним подшутить? Вторая мысль об артистах только зародилась, не успев сформироваться, как произошло непредвиденное: мужчина в шортах побежал вперёд с криком: «Спасайтесь!». За этим сразу последовала длинная автоматная очередь, и тот рухнул лицом на землю. За первой очередью раздалась вторая, и пули просвистели совсем рядом, ударившись в рубленую стену дома. Одна из них попала в охапку брёвен, которую держал на руке Алексей, и слегка толкнула его назад. Толчок вывел его из оцепенения, и в мозгу, как вспышка, сверкнула догадка: бандиты! Сведения о террористах, переодевавшихся в милицейскую или армейскую форму, доходили до него, но не доводилось ещё слышать о боевиках, напяливших на себя эсэсовские мундиры. Во что бы ни рядились бандиты, они всегда и везде несли собой угрозу. Алексей бросил дрова, пригнулся к земле и, петляя, побежал к дверям. Пули следующей очереди застучали по брёвнам стены, но его, к счастью, не задели. Парень вбежал в дом и запер на засов дверь. Дед спал в одежде на своей пружинной кровати, которая, наверное, была ему ровесницей.

- Дед, вставай! Живей! – старик продолжал лежать без движений. Алексей быстро занавесил окна.

- Немцы! – крикнул он, что было силы. И как бы в подтверждение его слов последовала автоматная очередь. Дед Фёдор вскочил с кровати, как будто сбросил лет пятьдесят – шестьдесят.

- Шмайссер! – пробурчал он со сна. - Откуда он здесь? С войны не слышал этих звуков!

- Говорю тебе – немцы, или кто-то косит под них! Мужика какого-то пристрелили у меня на глазах. Он только и успел крикнуть, чтобы я спасался.

- Какие ещё немцы? Откуда им взяться?

Пули из автомата выбили оконное стекло и попали в икону в углу, от чего та упала на пол.

- Теперь понял, дед, откуда немцы? Они окружают наш дом. Что им только от нас нужно?

Старик, как молодой, бросился к стене и сорвал с неё карабин. Потом подбежал к комоду и из ящика вытащил коробку с патронами. Ловкими движениями он стал набивать магазин.

- Лёха, лезь в погреб! Там на полке увидишь двустволку, забирай её! Не забудь патронташ, он рядом лежит. Выключателя там нет, лампочку завернёшь, она около лестницы. Давай, живей! А я пока посмотрю, что там за фрицы такие.

Внук почти на четвереньках перебежал на другой конец комнаты, где в полу находилась дверца, ведущая в погреб, а дед, прижимаясь к стене, подобрался к окну и стволом карабина чуть отодвинул простую ситцевую занавеску.

Двенадцать человек, одетых в чёрную эсэсовскую форму, шли разрозненной группой по поляне в направлении дома. У каждого в руке был самый настоящий шмайссер времён войны, и только офицер держал парабеллум. Вдалеке за ними  на траве неподвижно лежало человеческое тело, одетое во что-то светлое. Старик пожевал губу, раздумывая. Может, это шутники какие? Потом вспомнил сбитую пулей икону. Нет, так никто не шутит.

- Таких, как вы, мужики, на моём счету не одна сотня. Оделись вы, уж, больно неправильно. У меня аллергия на такую форму. Вы сами сделали свой выбор, теперь пеняйте на себя! - дед Фёдор расправил немного сутулые плечи, вскинул винтовку и прицелился.

- Господин офицер, ты будешь сегодня первым, - он нажал курок, и штандартенфюрер Мозель рухнул на землю с дыркой во лбу. Все солдаты, как по команде, залегли и на выстрел ответили шквальным огнём. В доме зазвенели стёкла, и пули начали крошить стены.

- Ну, как, дед? – спросил подползший к нему внук с дробовиком в руке.

- Один есть!

- Убил?! На самом деле?!

- А что я с ними церемониться буду? Сразу пятьдесят годков, как ни бывало. Чувствую себя молодым. Даже удивительно. Подпустим фрицев поближе. Ты зря не пали – патроны хоть я и крупной дробью заряжал, не больно-то издалека попадёшь. Подпусти гадов и бей. Тебя в армии стрелять-то научили?

- Обижаешь, дед. Я отличник боевой подготовки. Сюда бы моего калаша, узнали бы бандюги Лёху Смирнова. Эх, видела бы меня Наташка! Расскажу, ведь не поверит!

- Чтой-то за Наташка такая? Девка твоя что ль? Ты ещё, внучёк, для начала в живых останься, чтобы рассказывать. Вон, справа смотри, немец ползёт к курятнику. Держи его на прицеле, а то перемахнёт через забор, забьётся за штабеля дров, потом не выкуришь. Бей, когда башку поднимет, а то дробь каску не прошибёт. Давай, а я кого-нибудь из этих прихлопну.

Солдаты в чёрной форме были на открытой поляне, как на ладони. Они прижимались к земле и о чём-то переговаривались между собой. Из окна прогремел винтовочный выстрел, и один из них плюхнулся лицом вниз. Потом по какой-то команде они все разом  подняли головы и одновременно открыли прицельный огонь по окнам дома. В это время те, что были с флангов, пригнувшись, побежали в разные стороны, намереваясь окружить двор.

- Окружают, гады! Держи их здесь, а я на чердак залезу – сверху они у меня все на виду будут!

Пригнувшись, старик по-молодецки перебежал в коридор, откуда вела лестница на чердак. Почувствовав, что стрельба из дома затихла, эсэсовцы активизировались. Один из солдат уже подбежал к самому забору и намеревался его преодолеть, но Алексей, ещё не веря в реальность происходящего, вскинул двустволку и пальнул дуплетом. Один из зарядов пришёлся в лицо, а другой в грудь «бандиту» - он был убит наповал и перевесился через изгородь, выронив своё оружие.

- Вот, и мой первый враг! Никогда не думал, что он будет одет в немецкую форму.

Из-за забора послышалась автоматная очередь, и ещё один «бандит» попытался перебраться через него. Это ему удалось, пока пули, пущенные из другого автомата, рвали занавеску и крошили стену, за которой укрылся Алексей. Но, вот, на короткий промежуток времени стрельба стихла, и парень успел вскинуть ружьё, пока человек в чёрной форме пересекал двор. Раздался громкий выстрел, и крупная дробь нашла свою цель. Молодой парень с перепачканным лицом взмахнул руками и опрокинулся на спину. Его каска слетела с головы и покатилась по траве. С крыши раздавались одиночные выстрелы – это дед Фёдор держал оборону. Загремело разбитое стекло в комнате с противоположной стороны дома – «бандит» пытался пробраться через окно. Перебежав через широкую горницу, Алексей подбежал к маленькой спаленке деда и почти столкнулся с человеком, переодетым немцем. Парень не ожидал встретить противника в дверях и пальнул больше со страху, чем прицельно. Но он это сделал вовремя, и нападавший от выстрела в упор отлетел к самому окну, через которое только что проник в дом, и затих. Дед с крыши продолжал стрельбу, а это значило, что он жив. Атаковавшие, вероятно, увидели большую для себя опасность, исходящую от стрелка с крыши, и сосредоточили почти весь свой огонь на нём. Судорожно перезарядив ружьё, Алексей подбежал опять к окну и выглянул из-за драной занавески. «Немец», прятавшийся за курятником, попытался перебежать двор в направлении штабелей дров, но дуплет из двустволки не дал ему это сделать. Алексей как-то не сразу заметил, что выстрелы с крыши прекратились, а потом и вовсе всё стихло. Парень стал прислушиваться к звукам, но кругом стояла гробовая тишина, даже перепуганные куры молчали. «Неужто дед перебил всех бандитов? Или патроны и у него и у нападавших закончились?» Алексей посмотрел на свой патронташ – у него ещё было, чем обороняться. Да, вот, только где противник?

- Дед! -  окрикнул он старика. - Ты жив?

Ответа с чердака не последовало. За стенами дома тоже было удивительно тихо. Перебежав через комнату в коридор, Алексей, не чуя под собой ног, влетел по лестнице на пыльный чердак дедовского дома.

- Деда, ты где?

Из дальнего угла послышался стон. Внук бросился на эти звуки и нашёл своего деда лежащим между старых корзин с простреленной грудью.

- Дед, очнись, это я, Алёша!

- Ты скольких кончил? – едва слышно прошептали губы старика.

- Четверых.

- Там ещё один гад остался.  Берегись его – изворотливый, сволочь.

- Я должен тебе помочь!

- Пока хоть один из эсэсовцев жив, ты мне не поможешь, - старик тихонько застонал.

- Это же бандиты!

- По мне всё одно. Иди, найди его, и не дай ему найти себя, а то твои родители с ума сойдут, и в части твоей тебя не дождутся. Иди, внук, иди!

Алексей посмотрел любящим взглядом на страдающее лицо деда, и только сейчас заметил, как мать на него похожа. Все кругом говорили, что он сам похож на свою мать, а, значит, похож и на своего деда. Такая простая мысль в эти минуты его порадовала.

- Я найду того гада и разорву ему глотку!

Осторожно спустившись с чердака и обследовав комнаты, Алексей никого в них не нашёл, кроме одного мёртвого бандита. Выбравшись из разбитого окна, тихо ступая  по траве, и прижимаясь к рубленой стене, он стал обходить дом, наблюдая за постройками. Неподвижные тела нападавших лежали то там, то здесь в самых причудливых позах. Вместе с теми, что остались лежать на поляне, их было одиннадцать. Дед не ошибся и успел пересчитать всех. Где-то прятался ещё один из них. Повернув за угол дома, Алексей столкнулся с ним лицом к лицу. Неожиданной встречи они испугались оба и на какой-то миг растерялись, но парень в чёрном мундире и в такой же чёрной каске пришёл в себя раньше и нанёс удар прикладом автомата по лицу своему противнику. Тот вскрикнул и упал, выронив охотничье ружьё. Гюнтер Хорст увидел, наконец, с близи своего врага. Он был молод, этот русский, почти таким же по возрасту, как и он сам. Было странным, что гражданский, да ещё такой молодой, на пару с кем-то смог удержать оборону в этом домишке, перебив всех его товарищей. Теперь он ответит за то, что посмел пролить кровь солдат Рейха! Видела бы Марта, видели бы отец с матерью, как их сын мужественно боролся с партизанами, и смог одержать над ними верх. Смотря прямо в глаза своему поверженному противнику, Гюнтер навёл шмайссер на его грудь и нажал курок…

… Удар бандита был сильным и неожиданным, поэтому свалил Алексея с ног. Он проклинал себя за то, что растерялся, но было поздно жалеть, так как ситуация сложилась не в его пользу, и враг стоял над ним с автоматом в руках, а его собственное оружие при падении отлетело в сторону. Белокурый молодой парень с голубыми глазами смотрел на него из-под козырька чёрной каски, сдвинутой на самый лоб. Он был таким же по возрасту, как и он сам, и телом был не крепче. Вот, только, уж, точно проворней. Предупредил ведь дед, что оставшийся в живых бандит шустрый малый, если сумел уйти от пули бывшего снайпера. Да, только все возможности теперь упущены. Парень, наряженный немцем, навёл на него свой автомат, и выражение его лица не оставляло никаких надежд. Вспомнились родные лица матери и отца, вспомнилась Наташка и раненый дед, что истекал кровью на чердаке, и так стало обидно за свою беспомощность. В этот момент баёк автомата щёлкнул, Алексей невольно зажмурился, но выстрел не прозвучал. То ли произошла осечка, то ли пули в обойме шмайссера кончились.      Псевдонемец сам растерялся, но только теперь его противник раньше понял, что к чему. Он сделал ему подсечку, и тот рухнул на своего поверженного врага сверху. Алексей вцепился ему в плечи, но бандит выхватил из-за пояса нож и замахнулся им для удара. Ещё бы немного и острый клинок проткнул бы  шею того, на кого он был нацелен. Но вовремя перехваченная рука с оружием была остановлена в каком-то сантиметре от пульсирующей вены. Гюнтер изо всех сил пытался преодолеть сопротивление вражеской руки, и весь покраснел от натуги. Он уже стал чувствовать, что противник поддаётся, но в этот момент услышал у себя над головой странный громкий и размеренный стук мотора. Потом сверху на землю обрушился мощный поток воздуха и придавил траву. От неожиданности и удивления эсэсовец расслабился на какое-то время, и лежавший под ним противник немедленно этим воспользовался. С неимоверной силой тот вывернул из нависшей над ним  руки нож и воткнул его немцу в ключицу по самую рукоятку. Ослабевшее тело завалилось на бок, и в последние минуты жизни Гюнтер Хорст увидел над собой в небе неподвижно висевшую удивительную машину с вращающимся над ней винтом и с красной звездой на борту…

 

Солдаты, расположенной в нескольких километрах воинской части, вызванные по телефону дачниками, слышавшими недалеко от своего посёлка, где-то в стороне дома лесника, интенсивную перестрелку, забрали тела немецких солдат и убитого гражданского. Они же загрузили в вертолёт Алексея и раненого деда Фёдора, которого переправили в Смоленскую областную больницу. Деду сделали операцию, и он пошёл на поправку, несмотря на свой преклонный возраст. По ходатайству областного военного комиссара командир погранчасти, где служил Алексей, продлил ему отпуск ещё на месяц и представил к награждению медалью «За боевые заслуги». Деда представил к такой же награде сам губернатор. О бандитах, напавших на дом, они со стариком так ничего и не разузнали, как не пытались. Узнали только, что в лесу нашли ещё одно тело пожилого мужчины, ставшего жертвой той же банды.

© Copyright: Владимир Шмельков, 2019

Регистрационный номер №0445701

от 17 апреля 2019

[Скрыть] Регистрационный номер 0445701 выдан для произведения:

  - Вами, профессор, недоволен сам Кальтенбрунер! Эксперименты слишком затянулись, и всякому терпению может придти конец! – лицо офицера было красным, и вена на шее, выходящая из-под чёрного мундира, вздулась. - Рейху необходимо оружие возмездия после неудач на Восточном фронте! Геринг жалуется фюреру, что обещанные люфтваффе новые машины до сих пор не запущены в производство! А вы, Франк, кормите меня обещаниями и сосёте из империи средства, которые ей так нужны в это трудное время! Если сейчас этот третий за последние сутки запуск установки будет неудачным, пеняйте на себя! Мы сочтём ваши действия саботажем, и у вас будет одна  дорога - в лагерь! – эсэсовец выкрикивал угрозы почти в самое ухо профессора Франка, когда тот щёлкал тумблерами, запуская изобретённую им энергоустановку, генерирующую поле сродни гравитационному. Её конструкция, разработанная в руководимом профессором берлинском КБ, пришлась по душе Гитлеру. Он лично принял Франка в Рейхсканцелярии и внимательно его выслушал. Другую его идею о расщеплении атома в военных целях фюрер отверг, и попросил не отнимать у него времени.  Потом то же самое профессор рассказал в кабинете рейхсфюрера Гиммлера военному руководству вермахта, куда были приглашены ведущие физики Германии. Разработки Франка всем показались верными и перспективными, и на изготовление опытной модели установки учёный получил всё, что потребовал. И вот теперь, находясь в глубоком подземном бункере под Смоленском, охраняемый чуть ли не полком эсэсовцев, курируемый лично начальником Главного Управления имперской безопасности Эрнстом Кальтенбрунером, он начал подумывать о том, что поторопился тогда, полгода назад, заявив о своём изобретении. Виной всему было его тщеславие. Франку льстило в декабре прошлого года, что ему жал руку сам Адольф Гитлер, что он прислушивался к его словам и благодарил за плодотворную деятельность на благо Рейха. И вот теперь какой-то штандартенфюрер угрожал ему лагерем. Где? Где он ошибся? Напряжённость поля, создаваемая его детищем, превосходила все мыслимые реальные величины, но оставалась недостаточной  пока, чтобы побороть гравитацию. Может быть, всё же подключение дополнительного трансформатора позволит решить проблему? Вот сейчас это и выяснится.

Профессор Франк  двигал рукоятку реостата, увеличивая нагрузку на катушки, и гул, исходящий от установки, нарастал, заставляя вибрировать бетонные полы под ногами.

      

Гюнтер Хорст стоял навытяжку у стальных дверей просторного зала лаборатории, прижимая к груди автомат. До него доносились слова, выкрикиваемые штандартенфюрером Мозелем в адрес профессора Франка. С юных лет, приученный к воинской дисциплине в гитлерюгенде и штурмовых отрядах, Гюнтер недолюбливал штатских, особенно яйцеголовых умников, одним из  которых считал профессора. Поэтому он испытывал наслаждение от нагоняя, получаемого Франком. Это по его милости он, Гюнтер, вместе с другими парнями из  полка СС вынужден, как крыса, сидеть в бетонной могиле, вместо того чтобы бороться с партизанами, которых в здешних лесах пруд пруди, или воевать на фронте. Хорст примерно знал над чем работал профессор и его люди, и бесконечные неудачи, преследующие учёных, его тоже возмущали, как и Мозеля. Слушая отдалённые крики своего начальника, Гюнтер вспоминал Марту, их последний вечер перед отправкой в Россию и тот горячий поцелуй своей любимой девушки.  Прошло всего полгода, а кажется, минула целая вечность! Захотелось  вытащить из нагрудного кармана её фотографию, но он не мог себе этого позволить, так как стоял на посту.  Вспомнился печальный образ отца, вспомнилась мать и её слёзы, когда он, весёлый, запрыгивал в армейский грузовик, перевозящий их взвод на железнодорожный вокзал для отправки на восток, и загрубевшее сердце образцового эсэсовца сжалось от тоски.

 

Алексей получил, наконец, долгожданный десятидневный отпуск от командира погранчасти, расположенной в Мурманской области, где он нёс полтора года свою срочную службу. И вот уже второй день он гостил у престарелого деда Фёдора, отца своей матери. Живя с родителями в самом Смоленске, Алексей с раннего детства почти каждый год проводил летние каникулы в доме деда Фёдора, одиноко стоявшем среди леса в стороне от небольшой деревеньки в два десятка дворов, превращённой в дачный посёлок городскими жителями. Вот, и сейчас парень, навестив в первую очередь родителей, пробыв в городе пять дней, вырвался от них и приехал за семьдесят километров в эту глушь. Вчера вечером они с дедом хорошо посидели на веранде за бутылочкой самогона со скромной стариковской закуской, за чаем из самовара и за разговорами. Старик интересовался службой, которую нёс  внук на Севере, его отношениями с командирами и солдатами, и  вспоминал молодость и войну, которая его самого застала в таком же молодом возрасте. Вспоминая лихолетье, дед рассказывал фронтовые истории, свидетелем и участником которых непременно был он сам. Внук с интересом и завистью слушал о подвигах таких же молодых парней, как и он, и думал про себя, что, наверное, никогда не смог бы противостоять в бою обученным эсэсовцам, как его дед, и тем более драться с ними в рукопашной схватке. Кишка тонка у его поколения. Дед Фёдор на фронте был снайпером, и на его счету осталось  много убитых им фашистских солдат и офицеров. После войны старик долгие годы работал егерем в охотхозяйстве, и, с его слов, мог подстрелить белку не в бровь, а в глаз. На стене в горнице до сих пор висел карабин, как память о былой жизни.

- А сейчас, дед, слабо белку снять? – Алексей похрустывал солёным огурцом и с прищуром смотрел на старика.

- Бог с тобой, какой из меня теперь снайпер? Всё, Лёха, отвоевался твой дед. На тот год восемьдесят пять будет. Теперь ты воюй. Помру – карабин твой будет. Там, в погребе у меня ещё дробовик лежит, и его заберёшь. Дом этот, конечно, твои родители продадут, а карабин и двустволка – мой тебе подарок.

- Брось, дед, себя хоронить, ты ещё моих детей понянчить успеешь. Ты крепкий старик, всё хозяйство на тебе держится, да, и самогон тебя совсем не берёт.

 

Рукоятка реостата в руке профессора Франка упёрлась в крайнее положение. Установка гудела, и пол под ней вибрировал. Даже сам воздух вокруг неё будто загустел, затрудняя дыхание, но огромная чугунная болванка, лежавшая на вмонтированных в пол весах, даже не думала взлетать.

- Так что, Франк, опять неудача? – в голосе Мозеля чувствовалось ехидство. - Где-то вы просчитались. Видимо на нарах Освенцима к вам придёт правильное решение, если оно вообще есть.

- Но вы же видите, господин Мозель, что вес плиты уменьшился на сорок килограммов. Это несомненный успех. Это подтверждает то, что я двигаюсь в своей работе правильным путём.

- Вы издеваетесь, профессор! Сорок килограммов! Да, в самолёте с таким двигателем вы свою старую задницу от земли не оторвёте! Сорок килограммов! – штандартенфюрер хлопнул ладонью по стенке установки. - Я должен немедленно доложить обергруппенфюреру Кальтенбрунеру о результатах. Что прикажете ему говорить?

- Скажите, что в моей работе просматривается очевидный положительный результат, - видно было, что профессор Франк, несомненно, напуган очередной неудачей, потому что весь он как-то сгорбился, и взгляд его потускнел.

- Я доложу наверх всё, как есть, и, думаю, что обергруппенфюрер придёт в ярость.

Быстрым шагом Мозель подошёл к  стене, на которой висел телефонный аппарат, глубоко вздохнул, сосредоточившись перед предстоявшим разговором с начальством, и снял трубку.

- Что за чёрт! – вырвалось у него. - Связь нарушена. Хорст, проверь, аппарат в коридоре работает или нет. Живо!

Солдат у дверей щёлкнул каблуками и выбежал из лаборатории. Через несколько минут он вернулся и доложил, что связи на их уровне нет.

- Проклятье! Опять партизаны где-то провода перерезали. Придётся посылать связистов. А у вас, Франк, временная отсрочка из-за повреждений на линии. Соображайте своими учёными мозгами, почему эта железяка не желает взлететь, - Мозель небрежно кивнул головой в сторону чугунной плиты и направился к двери.

Профессор тяжело вздыхал и не сводил глаз со своего злополучного детища, ставшего угрозой его жизни. Так простоял он довольно долго, размышляя над причиной очередного неудачного эксперимента, пока не услышал за дверями лаборатории какой-то шум и беготню. Дверь приоткрылась, и эсэсовский солдат что-то крикнул часовому, стоявшему внутри. Тот выбежал наружу, и всё сразу стихло. Франк почувствовал что-то неладное, происходившее за стенами этого помещения, и заволновался, отвлёкшись от своих тяжёлых мыслей. Может быть, крупное партизанское соединение атаковало бункер, и там, наверху идёт бой? Профессор неуверенной походкой пошёл к выходу. Он выглянул в длинный пустой подземный коридор с овальными стенами и потолком и не увидел в нём ни одной живой души. Только где-то в конце его просматривалось какое-то движение, и Франк с опаской направился в ту сторону.

 

- Что произошло? Почему все выходы засыпаны и отсутствует связь? – вслух спрашивал сам себя штандартенфюрер Мозель, окружённый десятком солдат из числа охраны объекта. -  Может быть, мы подверглись бомбардировке русской авиации и получили прямое попадание одной из бомб? Но я не чувствовал никаких толчков, и откуда могло быть известно врагу о нашем существовании?

Солдаты молча смотрели на офицера и ждали команды.

- Литке, что с остальными выходами?

- Все засыпаны, господин штандартенфюрер! – солдат вытянулся по стойке смирно.

- Хорст, проверь лифты!

- Яволь! – бетонные стены отразили эхом удалявшиеся звуки  топота армейских сапог.

- Почти уверен, что лифты тоже будут заблокированы. Попробуем разобрать завалы. Приступайте!

Как и предположил Мозель, не один из трёх лифтов, включая грузовой, не работали, и солдатам пришлось долго расчищать проход, ведущий на следующий уровень. Профессор Франк стоял чуть поодаль и молча наблюдал за их работой. Когда, наконец, через два часа тяжёлого труда удалось пробиться на следующий этаж, то все увидели, что он погружён во мрак, хотя ниже освещение работало. Лучи нескольких фонариков прорезали темноту, и взорам эсэсовцев предстал пустой длинный коридор, населённый множеством крыс. Эти твари шныряли повсюду, здесь было их царство.

- Что это значит?! – вырвалось у одного из солдат, пока другие молча рассматривали ужасную картину. - Куда делся персонал, и откуда здесь крысы?

- Странно! – только и смог выдавить из себя штандартенфюрер Мозель. - Ничего не понимаю. Давайте пробиваться на верхний уровень, может, там найдём ответы на наши вопросы. Расчищайте лестницу. Пользуйтесь только одним фонариком, неизвестно, сколько нам здесь придётся проторчать. А вы, Франк, что думаете обо всём об этом?

Профессор не видел в темноте лица офицера, но был уверен, что оно выражало растерянность и крайнее недоумение.

- Я человек науки, и в чудеса не верю, - ответил он, - но вижу, что произошло что-то необъяснимое.

- Вы имеете в виду крыс?

- Нет, не крыс, хотя и их присутствие меня удивляет.

- А что же тогда? – голос эсэсовского офицера напрягся.

- Плесень, - послышался тихий ответ.

- Где вы её увидели?

- Все стены покрыты ей.

Солдаты разом умолкли, и наступила гробовая тишина. Луч фонарика двинулся в сторону и остановился на близлежащей стене. Тут все увидели, что вся она покрыта грязными пятнами чёрной плесени. Мозель медленно поднёс к стене руку и провёл по ней пальцами.

- Плесень, - констатировал он  факт. - Я утром проходил по этому коридору, и ничего такого не было.

- И я ничего  не заметил, когда мы заступали на пост и проходили с ребятами по этому уровню.

- Да, никакой плесени не было! - выкрикнули остальные солдаты.

- А куда делись все? – послышался тревожный голос Хорста.

- Персонал мог покинуть помещения по тревоге, только странно, что мы её не слышали, - штандартенфюрер вытащил для чего-то из кобуры парабеллум. - Продолжайте расчищать проход! Нам необходимо пробиться наверх!

… В последние часы приходилось откапывать завалы уже в темноте на ощупь. И когда за грудой бетонных обломков и земли показался первый луч солнечного света, послышались вздохи облегчения, и солдаты задвигались проворнее.

- Что-то я не узнаю лес, в котором находился наш объект, - белокурый парень  втиснул голову назад между большими обломками, преграждавшими дорогу на свободу из бетонного плена. -  Я не вижу дороги, что огибала бункер, не вижу ограждения из колючей проволоки, и часовых нет! Вообще никого нет!  Такое впечатление, что мы выбрались наружу совсем в другом месте.

- Опять чертовщина какая-то! – выругался Мозель, когда он и его солдаты оказались, наконец, на поверхности. Все в полном молчании озирались по сторонам, не узнавая окружающего  леса.

- Лес чужой, а бункер наш, только какой-то разрушенный и заброшенный, - сделал вывод  рядовой Хорст. -  Вот на этой бетонной стене я сам выбил старым штыком имя своей девушки, когда болтался здесь без дела, ожидая, пересменки. Смотрите, вот моя надпись: «Марта». Видите?

- Кто тебе позволил заниматься такой глупостью?! – возмутился офицер. - Когда поймём, что произошло, и где наша часть, пойдёшь на гауптвахту на пять суток!

- Яволь, господин штандартенфюрер! – солдат вытянулся по стойке смирно, удерживая кое-как равновесие на бетонном крошеве.

- А вы, что думаете, Франк? – обратился Мозель к профессору, стряхивавшему чуть в стороне с себя цементную пыль.

Учёный тяжело вздохнул и, не отвечая на вопрос, огляделся.

- Вам не кажется всё это странным?

- Боюсь, что всё это естественно.

- Вас не удивляют развалины и чужой лес?! – брови эсэсовца поползли вверх, и фуражка с высокой тульей сдвинулась на затылок.

Франк потёр грязными пальцами лоб, формируя в голове мысль, потом тихо сказал:

- Я не был сторонником взглядов Альберта Эйнштейна и русского математика Фридмана.

- Вы говорите о евреях?

- Я говорю об учёных.

- Вы упоминаете имена каких-то грязных евреев!

Профессор продолжил, будто не услышал угрожающей интонации в голосе эсэсовца:

- Так вот, из научной теории этих самых «грязных евреев», как вы изволили выразиться, следует, что время может замедляться около больших масс и в сильном поле, - Франк сделал паузу, оглядывая своих спутников. Все они безучастно смотрели на него, и их взгляды не выражали ничего такого, что хотел бы увидеть учёный. Не смотря на это, он продолжил: - Моя установка создавала вокруг себя сильнейшее магнитное поле. Вы понимаете, о чём я говорю?

- Не забивайте нам головы своей научной ерундой! Какое отношение имеет ваша чёртова установка к этому чужому лесу и этим развалинам, выглядевшим так, как будто им сто лет?

- В том-то всё и дело, что этот лес не чужой, а тот же самый, только изменившийся со временем.

- С каким ещё временем? – Мозель оглянулся. - Я только вчера был здесь, и всё тут было по-другому!

Франк глубоко и тяжело вздохнул.

- Боюсь, что это было не вчера.

- Если ещё раз откроете рот, и будете внушать свои безумные соображения мне и моим солдатам, я пристрелю вас, как врага Рейха! Двинемся на север в направлении деревни!  Я думаю, что там будет стоять, как и стояла вчера, - штандартенфюрер сделал ударение на слове «вчера», - воинская часть СС.

 

Грузный мужчина в белых шортах и голубой майке с надписью «Adidas» с корзиной в руках переходил от дерева к дереву, не сводя глаз с земли, и откидывал палкой прелые листья. Его корзина на половину была заполнена грибами, и он нагнулся за очередной находкой. Толстяк вытащил из кармана шорт маленький ножичек и аккуратно срезал красивый гриб на короткой ножке. Он внимательно рассмотрел его со всех сторон и уже хотел положить в корзину, как тут увидел дюжину мужчин, одетых в перепачканную пылью чёрную форму немецких солдат времён Второй Мировой войны. Каждый из них держал в руках по автомату, и только у офицера был пистолет. Сначала мужчина напугался неожиданной странной встрече, но потом ему пришло в голову, что где-то рядом снимают фильм про войну, и эти люди артисты. Он заулыбался и шагнул к ним.

- Здорово, мужики! Чтой-то вы разнарядились фашистами? Никак со съёмок? Посмотришь на вас, ну, вылитые эсэсовцы. Я даже струхнул поначалу. А где кино-то снимают? – мужчина сделал ещё несколько шагов в направлении солдат.

- Хальт! – один из них вскинул автомат, и его перепачканное лицо показалось мужчине в шортах слишком серьёзным, как, в общем-то, и у всех остальных. А, может, они, эти люди, так хорошо играли свои роли и решили разыграть первого встречного?

- Ладно вам придуриваться! Я сам так умею: «Хенде хох! Пиф! Паф!» – мужчина выставил вперёд указательный палец и начал имитировать стрельбу.

Офицер что-то сказал по-немецки, и один из солдат, сделав несколько шагов вперёд, нанёс удар прикладом в лицо  грузному весельчаку. Тот отшатнулся и рухнул без чувств на прошлогодние листья.

- Может, пристрелить этого наглеца, господин штандартенфюрер? – Гюнтер Хорст навёл автомат на лежавшего на земле мужчину.

- Пристрели, конечно. Что церемониться с этой русской свиньёй?

Солдат уже хотел дать короткую очередь по толстяку, бродившему по лесу в одном нижнем белье, как громкий выкрик профессора Франка его остановил:

- Подождите! Ради бога подождите! Неужели этот человек не показался вам странным? Этот русский ведь не испугался вас!

- Эти дикари здесь совсем распустились! Всему виной наш излишний гуманизм.

- Боюсь, что вы ошибаетесь, господин штандартенфюрер. Почти уверен, что этот несчастный вообще не знает кто мы такие. Вместо того чтобы напугать, наш внешний вид его развеселил.

- Это ещё раз доказывает то, что эти аборигены здесь совсем распустились!

Профессор подошёл ближе к солдату по фамилии Хорст, державшему под прицелом бесчувственное грузное тело, и отвёл его автомат в сторону.

- Всё говорит за то, что этот встретившийся нам русский - человек другой эпохи.

- Что за чушь! Откуда взяться здесь человеку чужой эпохи?!

- Боюсь, господа, что это мы – люди чужой эпохи, а этот толстяк живёт в своей.

- Вы меня окончательно разозлили, Франк! – Мозель махнул у носа профессора парабеллумом. - Ещё одно слово, и вы покойник! Хорст, сделай то, что я тебе приказал!

- Оставьте в покое этого человека! Он наш далёкий потомок! – профессор бросился на солдата, приготовившегося застрелить русского, и стал вырывать из его рук автомат.

Офицер скорчил гримасу и два раза нажал на курок своего пистолета. Учёный старик вздрогнул, ноги его подкосились, и он начал валиться на землю, вцепившись мёртвой хваткой в солдатский шмайссер.

- Туда и дорога этому безумцу! – штандартенфюрер с пренебрежением посмотрел на бездыханное тело профессора Франка. - Если по каким-то причинам боевая обстановка кардинально изменилась, и нам придётся пробиваться к своим, то этот свихнувшийся штатский будет только обузой. А, если поверить в его бред, то он нам тем более не нужен в другом времени. Но хочу предупредить всех, что его слова о каких-то движениях во времени – чисто еврейская пропаганда! Зарубите это себе на носу! Приведите в чувства русского болвана, думаю, он нам может ещё пригодиться.

 

Алексей перед домом своего деда час напролёт колол дрова. Около него набралась уже целая гора чурок, и нужно было теперь складывать их в штабель. Он воткнул топор в пенёк, вытер пот со лба, нагнулся и стал набирать на руку наколотые поленья. Бросив взгляд на тропинку, идущую через поляну от леса к дому деда, парень увидел странную картину: по ней, этой самой тропинке, к ним направлялась группа мужчин, одетых в старую немецкую форму. Среди них, чуть впереди, шёл, покачиваясь, полный человек в белых шортах и голубой майке с окровавленным лицом. Алексей опешил, увидев такое зрелище. Первая мысль была о розыгрыше. Но зачем и кому это понадобилось делать? Может быть, кто-то из знакомых деда так решил над ним подшутить? Вторая мысль об артистах только зародилась, не успев сформироваться, как произошло непредвиденное: мужчина в шортах побежал вперёд с криком: «Спасайтесь!». За этим сразу последовала длинная автоматная очередь, и тот рухнул лицом на землю. За первой очередью раздалась вторая, и пули просвистели совсем рядом, ударившись в рубленую стену дома. Одна из них попала в охапку брёвен, которую держал на руке Алексей, и слегка толкнула его назад. Толчок вывел его из оцепенения, и в мозгу, как вспышка, сверкнула догадка: бандиты! Сведения о террористах, переодевавшихся в милицейскую или армейскую форму, доходили до него, но не доводилось ещё слышать о боевиках, напяливших на себя эсэсовские мундиры. Во что бы ни рядились бандиты, они всегда и везде несли собой угрозу. Алексей бросил дрова, пригнулся к земле и, петляя, побежал к дверям. Пули следующей очереди застучали по брёвнам стены, но его, к счастью, не задели. Парень вбежал в дом и запер на засов дверь. Дед спал в одежде на своей пружинной кровати, которая, наверное, была ему ровесницей.

- Дед, вставай! Живей! – старик продолжал лежать без движений. Алексей быстро занавесил окна.

- Немцы! – крикнул он, что было силы. И как бы в подтверждение его слов последовала автоматная очередь. Дед Фёдор вскочил с кровати, как будто сбросил лет пятьдесят – шестьдесят.

- Шмайссер! – пробурчал он со сна. - Откуда он здесь? С войны не слышал этих звуков!

- Говорю тебе – немцы, или кто-то косит под них! Мужика какого-то пристрелили у меня на глазах. Он только и успел крикнуть, чтобы я спасался.

- Какие ещё немцы? Откуда им взяться?

Пули из автомата выбили оконное стекло и попали в икону в углу, от чего та упала на пол.

- Теперь понял, дед, откуда немцы? Они окружают наш дом. Что им только от нас нужно?

Старик, как молодой, бросился к стене и сорвал с неё карабин. Потом подбежал к комоду и из ящика вытащил коробку с патронами. Ловкими движениями он стал набивать магазин.

- Лёха, лезь в погреб! Там на полке увидишь двустволку, забирай её! Не забудь патронташ, он рядом лежит. Выключателя там нет, лампочку завернёшь, она около лестницы. Давай, живей! А я пока посмотрю, что там за фрицы такие.

Внук почти на четвереньках перебежал на другой конец комнаты, где в полу находилась дверца, ведущая в погреб, а дед, прижимаясь к стене, подобрался к окну и стволом карабина чуть отодвинул простую ситцевую занавеску.

Двенадцать человек, одетых в чёрную эсэсовскую форму, шли разрозненной группой по поляне в направлении дома. У каждого в руке был самый настоящий шмайссер времён войны, и только офицер держал парабеллум. Вдалеке за ними  на траве неподвижно лежало человеческое тело, одетое во что-то светлое. Старик пожевал губу, раздумывая. Может, это шутники какие? Потом вспомнил сбитую пулей икону. Нет, так никто не шутит.

- Таких, как вы, мужики, на моём счету не одна сотня. Оделись вы, уж, больно неправильно. У меня аллергия на такую форму. Вы сами сделали свой выбор, теперь пеняйте на себя! - дед Фёдор расправил немного сутулые плечи, вскинул винтовку и прицелился.

- Господин офицер, ты будешь сегодня первым, - он нажал курок, и штандартенфюрер Мозель рухнул на землю с дыркой во лбу. Все солдаты, как по команде, залегли и на выстрел ответили шквальным огнём. В доме зазвенели стёкла, и пули начали крошить стены.

- Ну, как, дед? – спросил подползший к нему внук с дробовиком в руке.

- Один есть!

- Убил?! На самом деле?!

- А что я с ними церемониться буду? Сразу пятьдесят годков, как ни бывало. Чувствую себя молодым. Даже удивительно. Подпустим фрицев поближе. Ты зря не пали – патроны хоть я и крупной дробью заряжал, не больно-то издалека попадёшь. Подпусти гадов и бей. Тебя в армии стрелять-то научили?

- Обижаешь, дед. Я отличник боевой подготовки. Сюда бы моего калаша, узнали бы бандюги Лёху Смирнова. Эх, видела бы меня Наташка! Расскажу, ведь не поверит!

- Чтой-то за Наташка такая? Девка твоя что ль? Ты ещё, внучёк, для начала в живых останься, чтобы рассказывать. Вон, справа смотри, немец ползёт к курятнику. Держи его на прицеле, а то перемахнёт через забор, забьётся за штабеля дров, потом не выкуришь. Бей, когда башку поднимет, а то дробь каску не прошибёт. Давай, а я кого-нибудь из этих прихлопну.

Солдаты в чёрной форме были на открытой поляне, как на ладони. Они прижимались к земле и о чём-то переговаривались между собой. Из окна прогремел винтовочный выстрел, и один из них плюхнулся лицом вниз. Потом по какой-то команде они все разом  подняли головы и одновременно открыли прицельный огонь по окнам дома. В это время те, что были с флангов, пригнувшись, побежали в разные стороны, намереваясь окружить двор.

- Окружают, гады! Держи их здесь, а я на чердак залезу – сверху они у меня все на виду будут!

Пригнувшись, старик по-молодецки перебежал в коридор, откуда вела лестница на чердак. Почувствовав, что стрельба из дома затихла, эсэсовцы активизировались. Один из солдат уже подбежал к самому забору и намеревался его преодолеть, но Алексей, ещё не веря в реальность происходящего, вскинул двустволку и пальнул дуплетом. Один из зарядов пришёлся в лицо, а другой в грудь «бандиту» - он был убит наповал и перевесился через изгородь, выронив своё оружие.

- Вот, и мой первый враг! Никогда не думал, что он будет одет в немецкую форму.

Из-за забора послышалась автоматная очередь, и ещё один «бандит» попытался перебраться через него. Это ему удалось, пока пули, пущенные из другого автомата, рвали занавеску и крошили стену, за которой укрылся Алексей. Но, вот, на короткий промежуток времени стрельба стихла, и парень успел вскинуть ружьё, пока человек в чёрной форме пересекал двор. Раздался громкий выстрел, и крупная дробь нашла свою цель. Молодой парень с перепачканным лицом взмахнул руками и опрокинулся на спину. Его каска слетела с головы и покатилась по траве. С крыши раздавались одиночные выстрелы – это дед Фёдор держал оборону. Загремело разбитое стекло в комнате с противоположной стороны дома – «бандит» пытался пробраться через окно. Перебежав через широкую горницу, Алексей подбежал к маленькой спаленке деда и почти столкнулся с человеком, переодетым немцем. Парень не ожидал встретить противника в дверях и пальнул больше со страху, чем прицельно. Но он это сделал вовремя, и нападавший от выстрела в упор отлетел к самому окну, через которое только что проник в дом, и затих. Дед с крыши продолжал стрельбу, а это значило, что он жив. Атаковавшие, вероятно, увидели большую для себя опасность, исходящую от стрелка с крыши, и сосредоточили почти весь свой огонь на нём. Судорожно перезарядив ружьё, Алексей подбежал опять к окну и выглянул из-за драной занавески. «Немец», прятавшийся за курятником, попытался перебежать двор в направлении штабелей дров, но дуплет из двустволки не дал ему это сделать. Алексей как-то не сразу заметил, что выстрелы с крыши прекратились, а потом и вовсе всё стихло. Парень стал прислушиваться к звукам, но кругом стояла гробовая тишина, даже перепуганные куры молчали. «Неужто дед перебил всех бандитов? Или патроны и у него и у нападавших закончились?» Алексей посмотрел на свой патронташ – у него ещё было, чем обороняться. Да, вот, только где противник?

- Дед! -  окрикнул он старика. - Ты жив?

Ответа с чердака не последовало. За стенами дома тоже было удивительно тихо. Перебежав через комнату в коридор, Алексей, не чуя под собой ног, влетел по лестнице на пыльный чердак дедовского дома.

- Деда, ты где?

Из дальнего угла послышался стон. Внук бросился на эти звуки и нашёл своего деда лежащим между старых корзин с простреленной грудью.

- Дед, очнись, это я, Алёша!

- Ты скольких кончил? – едва слышно прошептали губы старика.

- Четверых.

- Там ещё один гад остался.  Берегись его – изворотливый, сволочь.

- Я должен тебе помочь!

- Пока хоть один из эсэсовцев жив, ты мне не поможешь, - старик тихонько застонал.

- Это же бандиты!

- По мне всё одно. Иди, найди его, и не дай ему найти себя, а то твои родители с ума сойдут, и в части твоей тебя не дождутся. Иди, внук, иди!

Алексей посмотрел любящим взглядом на страдающее лицо деда, и только сейчас заметил, как мать на него похожа. Все кругом говорили, что он сам похож на свою мать, а, значит, похож и на своего деда. Такая простая мысль в эти минуты его порадовала.

- Я найду того гада и разорву ему глотку!

Осторожно спустившись с чердака и обследовав комнаты, Алексей никого в них не нашёл, кроме одного мёртвого бандита. Выбравшись из разбитого окна, тихо ступая  по траве, и прижимаясь к рубленой стене, он стал обходить дом, наблюдая за постройками. Неподвижные тела нападавших лежали то там, то здесь в самых причудливых позах. Вместе с теми, что остались лежать на поляне, их было одиннадцать. Дед не ошибся и успел пересчитать всех. Где-то прятался ещё один из них. Повернув за угол дома, Алексей столкнулся с ним лицом к лицу. Неожиданной встречи они испугались оба и на какой-то миг растерялись, но парень в чёрном мундире и в такой же чёрной каске пришёл в себя раньше и нанёс удар прикладом автомата по лицу своему противнику. Тот вскрикнул и упал, выронив охотничье ружьё. Гюнтер Хорст увидел, наконец, с близи своего врага. Он был молод, этот русский, почти таким же по возрасту, как и он сам. Было странным, что гражданский, да ещё такой молодой, на пару с кем-то смог удержать оборону в этом домишке, перебив всех его товарищей. Теперь он ответит за то, что посмел пролить кровь солдат Рейха! Видела бы Марта, видели бы отец с матерью, как их сын мужественно боролся с партизанами, и смог одержать над ними верх. Смотря прямо в глаза своему поверженному противнику, Гюнтер навёл шмайссер на его грудь и нажал курок…

… Удар бандита был сильным и неожиданным, поэтому свалил Алексея с ног. Он проклинал себя за то, что растерялся, но было поздно жалеть, так как ситуация сложилась не в его пользу, и враг стоял над ним с автоматом в руках, а его собственное оружие при падении отлетело в сторону. Белокурый молодой парень с голубыми глазами смотрел на него из-под козырька чёрной каски, сдвинутой на самый лоб. Он был таким же по возрасту, как и он сам, и телом был не крепче. Вот, только, уж, точно проворней. Предупредил ведь дед, что оставшийся в живых бандит шустрый малый, если сумел уйти от пули бывшего снайпера. Да, только все возможности теперь упущены. Парень, наряженный немцем, навёл на него свой автомат, и выражение его лица не оставляло никаких надежд. Вспомнились родные лица матери и отца, вспомнилась Наташка и раненый дед, что истекал кровью на чердаке, и так стало обидно за свою беспомощность. В этот момент баёк автомата щёлкнул, Алексей невольно зажмурился, но выстрел не прозвучал. То ли произошла осечка, то ли пули в обойме шмайссера кончились.      Псевдонемец сам растерялся, но только теперь его противник раньше понял, что к чему. Он сделал ему подсечку, и тот рухнул на своего поверженного врага сверху. Алексей вцепился ему в плечи, но бандит выхватил из-за пояса нож и замахнулся им для удара. Ещё бы немного и острый клинок проткнул бы  шею того, на кого он был нацелен. Но вовремя перехваченная рука с оружием была остановлена в каком-то сантиметре от пульсирующей вены. Гюнтер изо всех сил пытался преодолеть сопротивление вражеской руки, и весь покраснел от натуги. Он уже стал чувствовать, что противник поддаётся, но в этот момент услышал у себя над головой странный громкий и размеренный стук мотора. Потом сверху на землю обрушился мощный поток воздуха и придавил траву. От неожиданности и удивления эсэсовец расслабился на какое-то время, и лежавший под ним противник немедленно этим воспользовался. С неимоверной силой тот вывернул из нависшей над ним  руки нож и воткнул его немцу в ключицу по самую рукоятку. Ослабевшее тело завалилось на бок, и в последние минуты жизни Гюнтер Хорст увидел над собой в небе неподвижно висевшую удивительную машину с вращающимся над ней винтом и с красной звездой на борту…

 

Солдаты, расположенной в нескольких километрах воинской части, вызванные по телефону дачниками, слышавшими недалеко от своего посёлка, где-то в стороне дома лесника, интенсивную перестрелку, забрали тела немецких солдат и убитого гражданского. Они же загрузили в вертолёт Алексея и раненого деда Фёдора, которого переправили в Смоленскую областную больницу. Деду сделали операцию, и он пошёл на поправку, несмотря на свой преклонный возраст. По ходатайству областного военного комиссара командир погранчасти, где служил Алексей, продлил ему отпуск ещё на месяц и представил к награждению медалью «За боевые заслуги». Деда представил к такой же награде сам губернатор. О бандитах, напавших на дом, они со стариком так ничего и не разузнали, как не пытались. Узнали только, что в лесу нашли ещё одно тело пожилого мужчины, ставшего жертвой той же банды.

 

Бусина

Чаша