Меня зовут Тано Москано. Сегодня я получил паспорт. Удивительные люди эти полицейские. Такими делами занимаются, я имею в виду, паспорта выдают, за порядком следят, наказывают. Такие люди, а делают такие вещи.
Мне выдали паспорт совсем не мой. То есть, фотография, год рождения и адрес мои, а имя не моё, не мой паспорт. В нем написано, что его владелец Тано Маскано, то есть другой человек. Я Москано, а паспорт на фамилию Маскано. Как же можно делать такие ошибки, да ещё кому? Мне бы лучше было самому себе его выдать. А теперь что? Долго я ждал этого дня, и вот… получил не свой паспорт.
У меня было такое ощущение, что меня раздавили. Я весь дрожал от злости. Весь день я бродил по городу, не решаясь возвращаться домой. А дома меня ждали, родители пригласили гостей, приготовили угощение. Должен был быть хороший день…
Телефон я отключил. Понимал, что родители сейчас, наверное, волнуются, переживают, гости ждут. Но я не мог, не мог прийти домой с чужим паспортом! Я видел картины, где гости жалели меня, тихонько посмеиваясь, и праздник превратился в представление.
Были мысли сладкого отравления горьким, предлагающие мне дерзость не вернуться сегодня домой вовсе. Сердце моё онемело, как язык от анестезина, стало деревянным. Голова закружилась в чудном хмеле. Я испугался, видя реакцию отца и слезы матери, удивлённо поднятые вверх брови соседей и друзей. Ведь я был «хорошим мальчиком», как говорила моя бабушка. Я не взрослел вместе с улицей, не курил, не пробовал ещё спиртное и того «чего рано». Но сегодня… Я уже четыре часа, как должен был быть дома, а я на звонки даже не отвечал. Изменения в жизни, в шутку предсказанные мне с получением паспорта, таки произошли.
И вот, когда уже начало смеркаться, моя голова снова попала мне на плечи, брошенная ветром, нервным и порывистым, из-за туч непокорности. А сердце, обретя голову, заскулило жалобным молочным щенком.
Я привёл свои тяжёлые ноги к дому, где всё было на удивление спокойно. Единственное, что мне сказал отец так это то, что: «взросление не подразумевает под собой такую форму независимости, мог бы позвонить…» Я понял, что на меня обиделись, но с пониманием, что ли…
Отношение ко мне с тех пор у всех изменилось. Они, верно, подумали, что я совсем не такой, каким казался. А теперь статус «с паспортом» стал поводом. Чувствовал я себя плохо. Плохо от того, что мне казалось, что не я сделал это.
Я думал: «не я создал о себе такое мнение». — Мнение, изменить которое я считал абсолютно невозможным. — «Роковые обстоятельства причина всему. Может действительно, что-то происходит с человеком в день совершеннолетия?» — Не этого я хотел, не того, что произошло, винить себя в этом я не собирался.
Про ошибку в паспорте я промолчал, что гораздо усложнило и без того непростую ситуацию. Всё словно двинулось, мои мысли стали спутанными, я больше не ощущал себя собой. Хорошего мальчика больше не было. Меня влекло в тьму приключения, в тёмное подножие, в диковинную непредсказуемость, чуждую, но приятную своим девственным жжением: «...не такой уж и хороший».
Каждый день новые мысли о том, что я теперь не Москно, а Маскано готовили для меня сюрпризы-капканы. Причём, как уклонение от них, так и попадание, доставляли мне странное болезненное удовольствие.
Мало помалу я стал укреплять «доставшийся» мне имидж непредсказуемого и странного подростка: «Что будет, если меня хотя бы раз попросят показать паспорт?» — Мысль эта разливалась во мне тёплым ядом, вызывая тревогу и наслаждение. — «Что будет мне за это? За затягивание времени, за ложь, что... я не лгу» — говорил я сам себе. — «Тогда почему не пошёл в полицию?» — Разговоры эти были похожи на песни сирен, мелькание тел которых приятно, а прикосновение противно…
Я стал подозрителен и замкнут. Как дурак носил паспорт везде с собой, словно испытывая обстоятельства. Время мистическим охотником загоняло меня своими трубами в засаду. Я попал в чьи-то сильные, мягкие и коварные лапы. То чувствуя себя обречённой жертвой, то ловким беглецом. Второе было особенным состоянием. Оно дарило вкус свободы. Легко таская меня за нос, как глупого пса, незнающего настоящего запаха.
Шпионы с поддельными документами поселились у меня за стенкой… Привлекая к себе внимание важными выражениями на лицах. Совершенно обыденно спасая мир, находясь в магазинах, во время покупки свежей пары носок. Это становилось забавным. Я успокоился, перевоплощаясь, и удостоверившись в «своей исключительно проницательной неуловимости». За мной стали следить. И шпионы за стенкой, и бармены за стойкой, и охранники, и камеры. Я это видел, а ещё больше чувствовал.
Маленький магазинчик, который не мог позволить себе камер слежения, был обречён стать полем сражения матрицы и человека. Много раз я представлял себе, что я вынесу из него в кармане куртки, рядом с паспортом. Затем я становился на игровое поле и соревновался в воровстве со всеми. Сначала это были охранники и кассиры, камеры наблюдения, затем судьи, адвокаты, даже свои… воры. Моё воображение разыгралось, и я стал красть городами и даже странами. Религии служили мне, обманутая воля давала жизнь. Я украл всех и всё, отворачиваясь свои глаза от неба. Я стал вор в законе. Бедные мои родители стояли маленькими фигурками где-то в стороне, топчась, как дети на месте и… не знали, куда им податься от такой славы.
Уже минуту я стоял перед полками со сладостями. Шоколадки и батончики лезли мне в глаза и голову. Остановив быстрый поток мыслей, я машинально протянул руку, и через несколько секунд добыча уже была рядом с паспортом.
Я вышел из зала мокрый и подошёл к кассе с бутылкой колы. Продавец с удивлением и сочувствием посмотрела на мой блестящий лоб. Совсем ещё молоденькая девушка, наверное, стажер:
— Это всё, сеньор? — Спросила она меня. Я растерялся, не поняв шутки, (или… не шутки?) Я задумался, глядя ей прямо в глаза. Она повторила свой вопрос. — Это всё? — Я хлопнул себя по карману, где был паспорт. В нем лежал батончик шоколада. Я достал его.
— Вот ещё… извините, я запутался… — Я опустил глаза.
— Ничего, — улыбнулась она в ответ, — бывает, — и пробила мои покупки.
Вышел я уже в изменённый мир. И изменён он был мною, я это точно знал. Изменён и спасён, спасённый мною мой мир.
«Кто же написал в моей анкете букву А?» — Я смотрел на буквы, имя и фамилию, на комиссара. В конце анкеты, которую я сам и заполнял, рдела моя подпись.
Комиссар улыбался мне, словно я забил гол. Он подошёл, глянул через плечо на мою подпись и сказал, положив руку мне на голову, почти также, как и отец:
Помочь сайту
Поздравления
