Согревая ночь

Срок человеческой приспособляемости — несколько часов. Потом планета людей стала планетой льдов. 
Я тоже должен был умереть. Помню, как в кромешной темноте перестал надеяться на костер, и как мое дыхание перестало быть паром. Помню, как сладко было сдаться и погрузиться в объятия смерти, больше похожей на сон. 
Но я очнулся. И был день, и мир совершенно побелел от выпавшего снега. Побелели и мои руки, как будто кровь больше не бежала под кожей. Медленно, медленно я осознавал, что больше не чувствую холода, но хуже страха перед собственным измененным телом был страх бесчувственности. Повсюду я видел замерзших насмерть людей. Знакомые и незнакомые лица, покрывшиеся ледяной коркой, с осуждением глядели на выжившего, который и не знал, как сумел выбраться из осады зимы, да и сумел ли.

— Апогей культуры достигнут, время жатвы пришло. Ты в этот раз выбираешь казнь.
— Много веков меня почитали как солнце и говорили, что тепло — это благо. Назначим же карой холод.
— Выбор проступка в этот раз мой. Я назову им эгоизм. Как только в мыслях своих допустит создание такой грех, я принесу в жизнь холод.
— Но если создание будет думать о прочих, я обращу его мысли в тепло.
— Я предскажу: будет скоро зима.
— Я промолчу, ведь не знаю ответа.

Холод внутри пугал меня. Тот, кто не может пожалеть людей, не человек. Тот, кто лишен милости жить среди людей, — тоже. Призраком я бродил по остывшей поверхности планеты и смотрел цветные сны, больше похожие на божественные откровения.
В них всегда было двое. Один имел черное кольчатое тело, и, если я долго разглядывал его, мне начинал мерещиться бездонный космос, лишенный звезд — космос разрушения. Второй наоборот сиял так ярко, что даже сквозь сон боль приходила в мои глаза. Я назвал их Солнцем и Ночью. В моих снах они всегда стояли неподвижно, будто изваяния, окруженные другим, чужим временем, но даже застывшие они производили на меня огромное впечатление, и я не знаю, что б стало со мной, начни они двигаться. Я слышал их голоса — издалека расшифрованные послания, и из сна в сон складывал диалог Солнца и Ночи в одно целое.

— Хоть у планеты все еще жаркое сердце, но кожа ее под коркой льда.
— Недолго держались создания. Но еще нужно немного терпения, пока не проснется новый Адам.
— Он уже ходит по снежным полям.
— Он все еще спит, и потому может нас слышать.
— Пусть знает всё. Все они знали.
— Пусть знает всё и выбирает.
— Ты веришь в выбор, свершенный еще до огласки вопроса?
— Я промолчу. Я знаю ответ.

Я отыскал маленький домик на побережье. Вещи лежали в нем так, будто хозяева вышли пять минут назад, позабыв закрыть дверь: лишь от этого намело снега. Наполовину связанные носки, лед в наполовину заполненном чайнике, наполовину разгаданный сканворд... Я не стал убирать эти приметы жизни, да они и не мешали мне: я не нуждался ни в пище, ни в воде. Я был мертвецом, пока из глаз моих не закапали горячие слезы. Только покинув знакомые места, в этом доме одиночества, я смог начать оплакивать свою погибшую семью — человечество. 

— Его душа почти пришла в равновесие.
— Он снова хочет жить, что нам на руку.
— Когда цельность возвращена, приходит время для ее обогащения.
— Ты сотворил из своей плоти Еву?
— Ты выносил меж своих ребер Лилит.
— Поспорим, кто станет новой матерью для всех созданий?
— Я промолчу. Ответ — загадка.

Они пришли вдвоем, рука об руку, и были похожи на людей. Красивые и сильные, они поселились в моем доме, хотя я и не разрешал им переступать порога. Я не доверял им, ведь я слышал слова Солнца и Ночи. Безжалостные боги прислали мне женщин, которые им плоть от плоти. Боги? Два дьявольских начала, привыкшие играть! И я, ничем не заслуживший жизни, был в центре их арены. Однажды я спросил у ветра, почему же я? Быть может, он ответил — выскреб когтистой лапой на насте пару фраз и тут же занес их новым снегом, чтобы никто не догадался, кто подсказчик. Я просто выжил — и в этом моя ценность. Они не могут убить последнего, ведь от него должно родиться вновь все человечество. Я — Адам. Но я пытался сбежать от такой участи. Зачем мне плодиться и размножаться, если через тысячи лет Солнце и Ночь сотрут моих потомков без остатка? Бессмысленные, бесконечные циклы. Если бы я жил среди людей, я, может, и считал бы такую миссию важной. Стать первым среди людей! Но на выстывшей планете боги предлагали мне поддельных женщин. А может, эти женщины и были богами, изменившими свой облик? Я испытывал омерзение к каждой из них, но в то же время моя человеческая душа успела полюбить Еву и Лилит. Ведь вокруг больше никого не было...
Их характеры разнились, как свет и тьма. Золотоволосая Ева много смеялась и часто пыталась меня обнять: ее любовь была как теплое солнце, обещающее поддерживать до последнего дня и окружать заботой. Из-за нее я узнал, что мое тело может различать жар, -но только если его источником является женщина. Темная Лилит никогда не прикасалась ко мне, предпочитая молчать и просто смотреть, и в миндалевидных глазах я читал тайну. Из-за Лилит я вспомнил, как возбуждение может лишать сна. Они обе привлекали меня все больше, каждая по-своему, и потому я начал избегать дома. Я боялся спать, когда женщины находились рядом, чтобы не стать новым Лотом. Я не желал себе участи быка-производителя, и не желал, чтобы Ева и Лилит стали самками для нужд богов. Такая роль уничтожила бы всю мою доброту к ним, как к людям. Я надеялся, что смогу ускользнуть из сети Солнца и Ночи и просто жить рядом с Евой и Лилит, сколько бы мне ни было отмерено.
Однако Ева сошла с ума. Она стала донимать меня, пытаясь соблазнить теплом (о, как давно я не знал его!) прекрасного тела. Я вышвырнул свою светлую женщину за дверь, прикрикнув, чтобы она остыла и подумала, как следует себя вести людям. 
Утром я забеспокоился, куда же она пропала. Пусть она, как и я, как и Лилит, не могла быть побеждена холодом и голодом, но вдруг ее жизнь более хрупка, чем думал я, привыкший к ледяному миру? 
Я нашел ее у скал. Ева сбросилась вниз, и кровь ее застыла во льду как драгоценные рубины. Я опустился перед ней на колени, и бесконечно долго гладил по смерзшимся волосам, пока кто-то не коснулся и моей головы. Это была Лилит, и лицо ее было печальным и решительным.
— Мы должны похоронить ее.
Я отрешенно кивнул, и вместе мы возвели гробницу из снежных блоков для так и не ставшей первой женщиной Евы. В темноте мы брели обратно, и вдруг Лилит остановилась и схватила меня за плечи. В ее лице было отчаянье человека, впервые повстречавшегося со смертью.
— Когда я умру, похорони меня, как ее!
— О чем ты говоришь? — я не поверил своим ушам.
— Мы были созданы, чтобы родить от тебя детей. Мы знали это. И, если ты отвергаешь нас всем сердцем, мы обречены на смерть. Но тебе не дадут забыться: как только я умру, боги пришлют новых Еву и Лилит. И снова, и снова, и однажды ты забудешь нас, первых, и сочтешь чудовищами, посланными донимать тебя. И от этого мне больно. Я не хочу быть одной из тысячи. Я не хочу, чтобы ты помнил меня, как зло.
— Почему ты никогда не говорила мне о своей судьбе, если знала?
— Потому что я понимаю тебя, — Лилит отстранилась. — Я понимаю твой выбор. Что бы решила я на твоем месте: поддаться божествам или сохранить свое человеческое достоинство? Я ведь даже не знаю, насколько я человек, насколько я стою того, чтобы ты сдавался.
Я был поражен. Та, кого я подозревал в искусственности все это время, была гораздо более милосердна, чем я сам. И в тот час я проклял Солнце и Ночь, потому что в этом ледяном, заброшенном мире я не мог оставить свою женщину умирать. Свою единственную женщину. Ее рука была такой теплой, что я не хотел ее выпускать. Быть может, когда-нибудь в мире Лета наши потомки смогут выйти из игры богов?