ГлавнаяПрозаМалые формыРассказы → Шанс, глава 8

Шанс, глава 8

Внучка

 

И стали мы с внученькой жить вдвоем. Тихо так жить, спокойно. Спешить никуда не надо. Она в садик не ходила, я не работала. Получала пенсию за Антона Филипповича – двадцать восемь рублей пятьдесят четыре копейки, по утрате кормильца, значит… Моя-то пенсия еще меньше была – не то одиннадцать рублей, не то девятнадцать, уж и не помню. У меня ведь стажа рабочего совсем мало оказалось. Всю жизнь вроде трудилась, а пенсии нормальной не заработала… 

            Маруся каждый месяц высылала деньги на ребенка – правда, не бог весть какие, но нам хватало. Что нам особо надо – старой да малой!

Мяса в магазинах не было, а на рынке уж больно дорого – не часто позволишь себе такую роскошь. Летом, когда на дачу выезжали, я грибы солила и сушила, варенье варила,  – благо, подвал-то большой, есть где хранить, спасибо Антону Филипповичу. Так нам и мяса никакого не надо: наварю картошки или гречневой каши, и уплетаем за обе щеки! Правда, Нетточка аппетитом особым не отличалась, но мои варенья-соленья любила.

В Ленинград к родителям едем – везем с собой гостинцы. Нагружусь, бывало, так, что зять потом еле тащит от поезда до такси. Надо, говорит, носильщика взять. Куда, мол, ты, теща, столько везешь! А как потом есть сядет – так только за ушами трещит, и не говорит уж, зачем много привезла…

А я еще у них пирогов напеку: с капустой – как Маруся любит, сладких – для Нетточки, своих любимых ватрушек и с рисом и яйцом – для зятя, ладно уж. Хоть и не терплю его, паразита, но накормить всех люблю. Пироги мои людям нравятся. Но когда пеку – под руку не попадайся! Все у меня в кухне так и летает, так жаром и пышет. К пирогам талант должен быть, чутье. А просто так, по рецепту, печь – ничего не получится. Испечешь, конечно, но таких, как у меня, ни за что не выйдет. Они и на второй день такие же пышные да вкусные – и не черствеют. К сожалению, талант я этот никому не передала. Но зато пирогами своими много народу накормила…

… Да… В первую-то зиму я тосковала. Нетточка маленькая была. Погуляем с ней вечером, поужинаем – уж ей и спать пора. И остаюсь я одна. Привыкла, что всегда рядом Антон Филиппович: то газеты читает, то телевизор смотрит… Больно уж он хор Пятницкого любил. А балет не терпел. Мол, зачем там мужики в чем попало – срам!..

А теперь вот не стало моего Антона Филипповича, и Нетточка спит – так одиноко, хоть вой! Иногда подумаю о тебе: как ты там, что делаешь… А потом себя одерну: у самой внучка растет, а все о чужом мужике думаю! Хотя, конечно, какой же ты чужой…

Утром внученька проснется, зазвенит ее голосок – и вся моя тоска рассыпается. А вечером – опять…

Весной у нас рядом с домом тополя обрезали. Вот Нетточка увидела и говорит:

- Бабуля, зачем веточки обрезали? Жалко же! Валяются…

- А давай, - отвечаю я ей, - мы наберем этих веточек и поставим в воду. Вот увидишь, они оживут и листочки выпустят.

Набрали мы веток, поставили дома в ведро с водой – а они не только листочки выпустили, но и корни дали.

- Надо их теперь посадить, бабуля, - говорит Нетточка.

- Ну что же, давай посадим. Только куда?

- К дедушке в садик, - придумала Нетточка. Это она так его могилу называла.

- Давай, - согласилась я, тем более что и правда пора к Антону Филипповичу съездить.

Поехали мы на кладбище и натыкали вдоль оградки прутиков наших. Посчитала я – тринадцать штук. Ну, думаю, ладно, все равно не приживутся. Посидели мы с внучкой на скамейке, я неожиданно для себя прослезилась.

- Вот, - говорю, - Антон Филиппович, оставил ты меня одну…

А Нетточка услышала и спрашивает:

- Почему одну, бабуля?

- Одних… - поправилась я.

- Двоих! – уточнила Нетточка. Я спорить не стала, но про себя подумала, что живем мы с внучкой не «вдвоем», а «одни». Потому что обе мы с ней одинокие…

А прутики наши прижились все до единого! Да как поперли! Пришлось потом выкорчевывать – а то бы, наверное, корнями всю могилу вывернули. Оставила я только два деревца. Сейчас они огромные, со всех сторон видать. Кладбище старое, заросшее, но могилу Антона Филипповича найти не сложно – по тополям…

Ну, а потом мы на дачу поехали. Первый раз без деда. Думала, не выдюжу – нет, ничего! Машину наняла, вещи упаковала – мы ведь со своей мебелью ездили, да и разного скарба много набиралось. На все лето ехали. Водителя уговорила помочь, не бесплатно, конечно. Побросали мы с ним вещи в кузов, а сами с Нетточкой в кабину сели. Дорога плохая, в рытвинах. Это сейчас там асфальт, да и ехать от нашего дома, наверное, минут сорок. А тогда мы часа два ползли. Шофер ругается:

- Надо, - говорит, - было предупреждать, что такая дорога. Я бы ни в жизнь не поехал!

- Ну, во-первых, я не знала, что тут все так за зиму размыло, - отвечаю я ему. – Во вторых, зачем же я тебя стала бы предупреждать, если бы ты не поехал? На себе мне, что ли, это все везти? А в-третьих, мог бы и повежливее, я все-таки женщина!

- Вижу, что женщина, - шофер немножко утих, – а где же твой мужчина? Почему одна?

- Похоронила я его.

- А… - водитель сочувственно покачал головой. – Вдова, значит…

- Выходит, вдова.

- А ты, девонька, значит, наполовину сирота? – кивнул он Нетточке.

- Чего это сирота! – я даже вздрогнула. –У нее и мать, и отец есть. Вот выйдут в отпуск – приедут.

- Да? – удивился шофер. – А ты ей кто же?

- Ну, а сам-то как думаешь? – усмехнулась я.

- Ну, думаю, что не сестра.

- Вот то-то и оно! Бабушка я, кто ж еще! Мне уж без двух лет шестьдесят.

- Иди ты! – мужик чуть в рытвину не въехал.

- Да что ж ты! Смотри на дорогу! Угробишь мне ребенка! И чего тебя так удивило?

- Да уж больно хорошо ты сохранилась. Видать, сладко прожила, за широкой спиной.

- Ну, выходит, так, - усмехнулась я. – Вот мы уж почти и приехали, а ты переживал.

Водитель помог мне выгрузить вещи и уже хотел лезть в кабину. Но остановился и с удовольствием вдохнул деревенский воздух – как будто понюхал его:

- Какой воздух-то, а?

- За воздухом и ездим, за него и деньги платим, - улыбнулась я.

- А тебя как звать-то, бабушка? – глаза у мужика сверкнули.

- А это Вам ни к чему, - сухо ответила я.

- Понял, - немножко смутился водитель. – Ну, Вы, это, берегите себя.

- Ладно, - хмыкнула я.

Он уехал, а я набрала воздуха в легкие, сколько уместилось, и подумала, что жить все-таки хорошо. И на этом воздухе я, пожалуй, отдышусь…

Здесь, в деревне, было хорошо. Деревянный дом дышал, весь был пропитан солнцем и покоем. За домом росли цветы, названия которых я не знаю, но всегда узнаю их – по запаху, немного приторному и волнующему. Наверное, такие цветы росли когда-то у нашего дома. Во всяком случае, этот запах напоминал мне о самом счастливом времени – детстве. У меня никогда не возникало желания нарвать этих цветов. Но каждое утро, проходя мимо их зарослей, я с удовольствием вдыхала знакомый запах – и улыбалась. И хотелось, чтобы никогда не кончалось лето.

… Я смотрела на свою внучку – и видела столько всего нового, удивительного и неожиданного, чего не успела рассмотреть в детях! Нетточка, например, забавно коверкала слова. Однажды она самозабвенно танцевала под радио, а потом вдруг остановилась и только легонько помахивала вверх-вниз пухлыми ручками.

- Потанцуй еще! – я захлопала в такт музыке, подбадривая артистку.

- Я уже потанцула, - сердито наклонила голову Нетточка, опустила руки и отвернулась от меня.

Мне было смешно от этого «потанцула» – и совершенно непонятно, почему у внучки вдруг испортилось настроение, что вообще происходит в ее маленькой кудрявой голове. Внучка вызывала умиление и накрывающие друг друга приливы нежности. Странно, но ничего подобного я не успела испытать к своим детям. Можно, конечно, оправдаться тем, что мальчики были со мной совсем недолго, а детство девочек заслонила война… Но должны же были случаться мгновения нестерпимого счастья при взгляде на маленьких человечков, кровиночек, смешно и трогательно осваивающих мир… Может, просто забылось, и осталась в памяти одна забота, тревожная и бесконечная, опасение, что не успею вырастить, поднять, помочь…

… Вторую одинокую зиму мы с Нетточкой пережили легче. Внучка еще летом отказалась от дневного сна, утром просыпалась поздно, а вечером долго не засыпала – в общем, перешла на взрослый режим. Я пыталась с ней бороться какое-то время, но потом решила, что ребенку лучше знать, когда ему спать, а когда бодрствовать, - и успокоилась. По вечерам мы читали книжки, смотрели телевизор и разговаривали. Вернее, говорила я, а Нетточка была моим благодарным слушателем. Она тихонько одевала и раздевала своих кукол, кормила их, укладывала спать – и, казалось, слушала меня, во всяком случае, не перебивала.

Сначала я рассказывала ей о том, как была девочкой, какие у меня были игрушки и забавы. Но этого всего оказалось так мало в моей памяти, что я постепенно перешла к историям из более взрослой жизни, которых, конечно, Нетточка не могла понять, но я и говорила уже как будто не с ней…

Когда внучка стала старше, она сама просила меня рассказать «что-нибудь». И я рассказывала. И про тебя тоже. Какой ты был хороший и как на Финской погиб. Потом уже, много лет спустя, она узнала правду.

… А в ту зиму Нетточка слушала мое воркование как привычную сказку на ночь – сказку, в которой не так важен сюжет, как размеренная спокойная интонация и само звучание умиротворяющего и надежного бабушкиного голоса…

 

 

© Copyright: Элина Маркова-Новгородцева, 2014

Регистрационный номер №0191260

от 15 февраля 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0191260 выдан для произведения:

Внучка

 

И стали мы с внученькой жить вдвоем. Тихо так жить, спокойно. Спешить никуда не надо. Она в садик не ходила, я не работала. Получала пенсию за Антона Филипповича – двадцать восемь рублей пятьдесят четыре копейки, по утрате кормильца, значит… Моя-то пенсия еще меньше была – не то одиннадцать рублей, не то девятнадцать, уж и не помню. У меня ведь стажа рабочего совсем мало оказалось. Всю жизнь вроде трудилась, а пенсии нормальной не заработала… 

            Маруся каждый месяц высылала деньги на ребенка – правда, не бог весть какие, но нам хватало. Что нам особо надо – старой да малой!

Мяса в магазинах не было, а на рынке уж больно дорого – не часто позволишь себе такую роскошь. Летом, когда на дачу выезжали, я грибы солила и сушила, варенье варила,  – благо, подвал-то большой, есть где хранить, спасибо Антону Филипповичу. Так нам и мяса никакого не надо: наварю картошки или гречневой каши, и уплетаем за обе щеки! Правда, Нетточка аппетитом особым не отличалась, но мои варенья-соленья любила.

В Ленинград к родителям едем – везем с собой гостинцы. Нагружусь, бывало, так, что зять потом еле тащит от поезда до такси. Надо, говорит, носильщика взять. Куда, мол, ты, теща, столько везешь! А как потом есть сядет – так только за ушами трещит, и не говорит уж, зачем много привезла…

А я еще у них пирогов напеку: с капустой – как Маруся любит, сладких – для Нетточки, своих любимых ватрушек и с рисом и яйцом – для зятя, ладно уж. Хоть и не терплю его, паразита, но накормить всех люблю. Пироги мои людям нравятся. Но когда пеку – под руку не попадайся! Все у меня в кухне так и летает, так жаром и пышет. К пирогам талант должен быть, чутье. А просто так, по рецепту, печь – ничего не получится. Испечешь, конечно, но таких, как у меня, ни за что не выйдет. Они и на второй день такие же пышные да вкусные – и не черствеют. К сожалению, талант я этот никому не передала. Но зато пирогами своими много народу накормила…

… Да… В первую-то зиму я тосковала. Нетточка маленькая была. Погуляем с ней вечером, поужинаем – уж ей и спать пора. И остаюсь я одна. Привыкла, что всегда рядом Антон Филиппович: то газеты читает, то телевизор смотрит… Больно уж он хор Пятницкого любил. А балет не терпел. Мол, зачем там мужики в чем попало – срам!..

А теперь вот не стало моего Антона Филипповича, и Нетточка спит – так одиноко, хоть вой! Иногда подумаю о тебе: как ты там, что делаешь… А потом себя одерну: у самой внучка растет, а все о чужом мужике думаю! Хотя, конечно, какой же ты чужой…

Утром внученька проснется, зазвенит ее голосок – и вся моя тоска рассыпается. А вечером – опять…

Весной у нас рядом с домом тополя обрезали. Вот Нетточка увидела и говорит:

- Бабуля, зачем веточки обрезали? Жалко же! Валяются…

- А давай, - отвечаю я ей, - мы наберем этих веточек и поставим в воду. Вот увидишь, они оживут и листочки выпустят.

Набрали мы веток, поставили дома в ведро с водой – а они не только листочки выпустили, но и корни дали.

- Надо их теперь посадить, бабуля, - говорит Нетточка.

- Ну что же, давай посадим. Только куда?

- К дедушке в садик, - придумала Нетточка. Это она так его могилу называла.

- Давай, - согласилась я, тем более что и правда пора к Антону Филипповичу съездить.

Поехали мы на кладбище и натыкали вдоль оградки прутиков наших. Посчитала я – тринадцать штук. Ну, думаю, ладно, все равно не приживутся. Посидели мы с внучкой на скамейке, я неожиданно для себя прослезилась.

- Вот, - говорю, - Антон Филиппович, оставил ты меня одну…

А Нетточка услышала и спрашивает:

- Почему одну, бабуля?

- Одних… - поправилась я.

- Двоих! – уточнила Нетточка. Я спорить не стала, но про себя подумала, что живем мы с внучкой не «вдвоем», а «одни». Потому что обе мы с ней одинокие…

А прутики наши прижились все до единого! Да как поперли! Пришлось потом выкорчевывать – а то бы, наверное, корнями всю могилу вывернули. Оставила я только два деревца. Сейчас они огромные, со всех сторон видать. Кладбище старое, заросшее, но могилу Антона Филипповича найти не сложно – по тополям…

Ну, а потом мы на дачу поехали. Первый раз без деда. Думала, не выдюжу – нет, ничего! Машину наняла, вещи упаковала – мы ведь со своей мебелью ездили, да и разного скарба много набиралось. На все лето ехали. Водителя уговорила помочь, не бесплатно, конечно. Побросали мы с ним вещи в кузов, а сами с Нетточкой в кабину сели. Дорога плохая, в рытвинах. Это сейчас там асфальт, да и ехать от нашего дома, наверное, минут сорок. А тогда мы часа два ползли. Шофер ругается:

- Надо, - говорит, - было предупреждать, что такая дорога. Я бы ни в жизнь не поехал!

- Ну, во-первых, я не знала, что тут все так за зиму размыло, - отвечаю я ему. – Во вторых, зачем же я тебя стала бы предупреждать, если бы ты не поехал? На себе мне, что ли, это все везти? А в-третьих, мог бы и повежливее, я все-таки женщина!

- Вижу, что женщина, - шофер немножко утих, – а где же твой мужчина? Почему одна?

- Похоронила я его.

- А… - водитель сочувственно покачал головой. – Вдова, значит…

- Выходит, вдова.

- А ты, девонька, значит, наполовину сирота? – кивнул он Нетточке.

- Чего это сирота! – я даже вздрогнула. –У нее и мать, и отец есть. Вот выйдут в отпуск – приедут.

- Да? – удивился шофер. – А ты ей кто же?

- Ну, а сам-то как думаешь? – усмехнулась я.

- Ну, думаю, что не сестра.

- Вот то-то и оно! Бабушка я, кто ж еще! Мне уж без двух лет шестьдесят.

- Иди ты! – мужик чуть в рытвину не въехал.

- Да что ж ты! Смотри на дорогу! Угробишь мне ребенка! И чего тебя так удивило?

- Да уж больно хорошо ты сохранилась. Видать, сладко прожила, за широкой спиной.

- Ну, выходит, так, - усмехнулась я. – Вот мы уж почти и приехали, а ты переживал.

Водитель помог мне выгрузить вещи и уже хотел лезть в кабину. Но остановился и с удовольствием вдохнул деревенский воздух – как будто понюхал его:

- Какой воздух-то, а?

- За воздухом и ездим, за него и деньги платим, - улыбнулась я.

- А тебя как звать-то, бабушка? – глаза у мужика сверкнули.

- А это Вам ни к чему, - сухо ответила я.

- Понял, - немножко смутился водитель. – Ну, Вы, это, берегите себя.

- Ладно, - хмыкнула я.

Он уехал, а я набрала воздуха в легкие, сколько уместилось, и подумала, что жить все-таки хорошо. И на этом воздухе я, пожалуй, отдышусь…

Здесь, в деревне, было хорошо. Деревянный дом дышал, весь был пропитан солнцем и покоем. За домом росли цветы, названия которых я не знаю, но всегда узнаю их – по запаху, немного приторному и волнующему. Наверное, такие цветы росли когда-то у нашего дома. Во всяком случае, этот запах напоминал мне о самом счастливом времени – детстве. У меня никогда не возникало желания нарвать этих цветов. Но каждое утро, проходя мимо их зарослей, я с удовольствием вдыхала знакомый запах – и улыбалась. И хотелось, чтобы никогда не кончалось лето.

… Я смотрела на свою внучку – и видела столько всего нового, удивительного и неожиданного, чего не успела рассмотреть в детях! Нетточка, например, забавно коверкала слова. Однажды она самозабвенно танцевала под радио, а потом вдруг остановилась и только легонько помахивала вверх-вниз пухлыми ручками.

- Потанцуй еще! – я захлопала в такт музыке, подбадривая артистку.

- Я уже потанцула, - сердито наклонила голову Нетточка, опустила руки и отвернулась от меня.

Мне было смешно от этого «потанцула» – и совершенно непонятно, почему у внучки вдруг испортилось настроение, что вообще происходит в ее маленькой кудрявой голове. Внучка вызывала умиление и накрывающие друг друга приливы нежности. Странно, но ничего подобного я не успела испытать к своим детям. Можно, конечно, оправдаться тем, что мальчики были со мной совсем недолго, а детство девочек заслонила война… Но должны же были случаться мгновения нестерпимого счастья при взгляде на маленьких человечков, кровиночек, смешно и трогательно осваивающих мир… Может, просто забылось, и осталась в памяти одна забота, тревожная и бесконечная, опасение, что не успею вырастить, поднять, помочь…

… Вторую одинокую зиму мы с Нетточкой пережили легче. Внучка еще летом отказалась от дневного сна, утром просыпалась поздно, а вечером долго не засыпала – в общем, перешла на взрослый режим. Я пыталась с ней бороться какое-то время, но потом решила, что ребенку лучше знать, когда ему спать, а когда бодрствовать, - и успокоилась. По вечерам мы читали книжки, смотрели телевизор и разговаривали. Вернее, говорила я, а Нетточка была моим благодарным слушателем. Она тихонько одевала и раздевала своих кукол, кормила их, укладывала спать – и, казалось, слушала меня, во всяком случае, не перебивала.

Сначала я рассказывала ей о том, как была девочкой, какие у меня были игрушки и забавы. Но этого всего оказалось так мало в моей памяти, что я постепенно перешла к историям из более взрослой жизни, которых, конечно, Нетточка не могла понять, но я и говорила уже как будто не с ней…

Когда внучка стала старше, она сама просила меня рассказать «что-нибудь». И я рассказывала. И про тебя тоже. Какой ты был хороший и как на Финской погиб. Потом уже, много лет спустя, она узнала правду.

… А в ту зиму Нетточка слушала мое воркование как привычную сказку на ночь – сказку, в которой не так важен сюжет, как размеренная спокойная интонация и само звучание умиротворяющего и надежного бабушкиного голоса…

 

 

 
Рейтинг: +4 348 просмотров
Комментарии (6)
Влад Устимов # 24 февраля 2014 в 18:02 +2
Очень нравится. Диалоги изумительные.
Элина Маркова-Новгородцева # 24 февраля 2014 в 22:49 +1
Искренне рада, что Вам нравится!
Anatoliy Gurkin # 14 августа 2014 в 15:29 +2
Спасибо! Интересно! 50ba589c42903ba3fa2d8601ad34ba1e
Элина Маркова-Новгородцева # 14 августа 2014 в 22:52 +1
Благодарю, Анатолий! Рада Вашему новому визиту!
Людмила Алексеева # 21 января 2015 в 08:46 +1
ЭЛЯ, И МНЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛОСЬ!!! 040a6efb898eeececd6a4cf582d6dca6
Элина Маркова-Новгородцева # 22 января 2015 в 13:28 0
Я рада. Благодарю, Людочка!