Русский

Утром вышел на Набережную. Увидел на берегу согбенного нищеброда, стирающего в воде свою подранную одежонку. Он был морщинист, бородат, длинноволос, наг плечами и дряхл телом. Подхожу к нему со спины, трогаю за плечо и спрашиваю:

- Ну что, человек, плохо быть русским ?

- Тяжко… Будто ножом горло режут.

- За что тебя Бог наказал – быть русским ? – Спрашиваю я.

- Меня ? Наказал ? Шутишь, брат. Это он тебя наказал – быть никаким.

- За что ?

- А ты сам что, не видишь ?

- Нет…

- Вот я страдаю… голодно мне, сплю в холоде, пью из лужи, ем объедки с мусорки, гонят меня от домов, как собаку шелудивую, бьют за то, что нищий, за то, что живу ещё… , но я счастливее тебя.

- Махнул ты, брат, языком, не подумавши… Это как это - быть счастливее меня ? У меня есть всё, ты же имеешь грязную рубаху и рваные штаны, и ты себя считаешь счастливее меня ?

- Затенилось твое сердце, не видишь неба, благодатную синеву не щупаешь душою… Я, например, каждый день с Богом разговариваю, вижу Его волю, чувствую Его благоволение… Знай, брат, Он по первости обнищавшую русскую душу принимает, разговаривает с ней, утешает, указывает путь к воскрешению… А потом других – немцев, французишек и прочих сытых общечеловечишек – к себе подпускает. Да и то не глядя в их души. …Поговорю с Богом и ощущаю в себе силу и счастье… А что ты скажешь о своей душе ? Русская она у тебя ?

Я взглянул на небо. Оно было молчаливым, угрюмым и закрытым. Плескалось море о берег. С востока тянулись по глади, морской, дорожка бликов. Солнце тоже было немо и коварно щерилось.

- Уходи, - попросил нищий. – Я буду с Богом разговаривать. Душа просит счастья.

Я отошёл.

Он поднялся, отжал рубашку, расстелил её на камнях. Встал на неё коленками и начал молиться:

- Господи Иисусе, сыне Божий, молитв ради твоея Пречистыя Матери, Богородицы Девы, прости, меня русского, окаянного… прости нас, русских, падших во грехах…

Постоял я, посмотрел на его кланяющийся к Востоку костлявый и высохший на ветрах стан и сказал себе:

- Боже, я не знаю ни одной молитвы. Потому и слаб в несчастье… Без веры я не русский.

Мои опустошённые глаза ещё раз взглянули вверх, на небо. Оно было по-прежнему угрюмо.