Племяш.

- Дядь Паш! - услышал я и оглянулся. На меня смотрел улыбающийся племянник.

- Петруха! - выдохнул я. - Ну и вымахал! Ничего себе заявочки. Куда ты растёшь?

- Здравствуйте, дядя Паша.

- Здорово, здорово.

Мы пожали друг другу руки и обнялись.

- Получили, значит телеграмму от меня?

- Получили.

- Ну, как мать? Как отец?

- Да, ничего.

- Работают?

- Работают. Хотя уже и на пенсии.

- Да, ты что? Ничего себе заявочки. Уже на пенсии. Вот это да. - Я, несказанно удивился, хотя и знал, что сестрёнка моя работает на вредном производстве, а значит и на пенсию пойдёт раньше.

- Ну, а ты-то как? Сколько тебе лет? - расспрашивал я племянника. - Женат, нет? Дети есть, нет?

- Давай, дядь Паш, поехали. По дороге всё расскажу.

- Поехали, поехали. Где тут такси?

- Да у меня машина.

- Машина? - изумился я. - Когда успел? Это сколь деньжищ-то надо?

- Так ведь я шоферю. На дальнобойке.

- На дальнобойке? А это, что такое?

- Транзитные перевозки. По всему Союзу колесю.

- Ну, ты даёшь племяш. Такой детина вымахал. И машину успел купить.

Ну пошли, пошли, - заторопил я его.

Племянник подхватил мои чемоданы и зашагал по тротуару, вдоль приткнувшихся к бордюру разноцветных машин.

- Какая у тебя? Москвичёнок? Жигуль? - деловито осведомился я.

- Жигулёнок.

- О, - удовлетворённо отметил я, - молодец!

Где-то в середине ряда, Петруха свернул с тротуара к тёмно-синему,

почти чёрному Жигулёнку. Я восхищённо заговорил:

- Ничего себе, заявочки! Ну, молодец, Петруха! Ай, молодца! Машина-то какая! Загляденье!

Петруха открыл багажник, сложил мои чемоданы, захлопнул дверцу

багажника и открыл мне дверь в салон. С нескрываемой завистью, я проговорил:

- А я вот, никак не могу купить.

Я, с восхищением, разглядывал интерьер машины, любовался проносившимися за окнами машины новыми домами, поглядывал на людей, идущих пешком. Чувствовал себя при этом, как король в королевской карете. Среди моих друзей, да и родственников владельцев машин ещё не было.

-Да Петруха, машинка, что надо! Но по нашим дорогам лучше на газончике или на уазике. У нас в деревне асфальту нет.

Племянник вёл машину ровно уверенно, когда выехали за город, прибавил скорости, я сначала робел, но уверенный вид Петрухи придал и мне уверенности. Ровный гул двигателя и шелест шин по асфальту действовал убаюкивающе. Но за длинную дорогу на поезде я выспался,

кажется на десять лет вперёд. Да и радость от предстоящей встречи с родственниками, будоражила.

- Ну, давай рассказывай, - обратился я к племяннику. - Женат?

- Был.

- Как был? А сейчас?

- Разбежались мы.

- Да ты что? А что случилось-то?

- Да, как тебе рассказать-то? В общем, загуляла она.

- Ничего себе, заявочки! Как? От тебя? Ты такой, видный! Красавец! Высокий. Кого ещё ей надо-то?

- Значит, не такой уж и красавец.

- Давай, рассказывай.

- Ну, в общем так. Я же на дальнебойке работаю. А она у меня заочно училась. Вот на сессии-то и познакомились они. Он офицер. То-ли курсы

заканчивал, то-ли после техникума остался служить в армии. В общем встала его карьера из-за того, что нет образования высшего. Вот он и поступил в этот институт заочно. А у Ленки моей тоже напряги были на работе, она же техникум заканчивала. Голова работает, а диплома о высшем образовании нет. В общем, ей всё равно было куда поступать,

лишь бы в институт. А в пед.-то легче всего поступать, особенно на заочный. Вот там-то и сошлись они, два сапога — пара.

У нас же городок небольшой, рано или поздно всё узнаётся, ну и про их отношения люди как-то узнали. Стали мне говорить: «Ленка у тебя гуляет». Я как ни пытался поймать их — бесполезно. Как ни приеду - никаких следов. Всё шито-крыто. А тут до меня стало доходить; она ведь

все мои маршруты за годы жизни со мной изучила. Поехал я туда-то, а она уже знает, через сколько дней меня ждать. Ну там, плюс-минус. Ну, в

принципе, знает, когда меня ждать. И обмануть-то не удаётся, я ей говорю,

что в Минск еду, а сам в Москву. Москва-то ближе, чем Минск. Приезжаю

- никаких следов. А она подсмеивается: «Я тебя ещё и не жду, ты через два дня должен приехать».

Понял я, что кто-то из нашей конторы сливает ей информацию. А тут мне путёвку дают в Куйбышев Новосибирский. У нас два Куйбышева; один в Подмосковье, а другой в Новосибирской области. Иду я оформляю путёвку, через бугхалтерию прохожу, меня спрашивают: « Куда Петруха едешь?» я отвечаю, что в Куйбышев, а меня

снова: «А в какой Куйбышев? В Москву или Новосиб?» А я и ответил, что

в Москву. Вышел из конторы, а самого трясёт. Вдруг, думаю проверят в

диспетчерской. Дома сказал, что еду в московский Куйбышев.

Гоню обратно, выжимаю из своего КАМАЗа всё, на что он способен.

В общем, в десять вечера я уже был в своём АТП. Мне, дураку, надо было подождать, а мне в нетерпёжь; мужики зовут меня: «Айда, Петруха, выпьем!» - а я, - «Да не, мужики, домой хочу.» Выскакиваю из АТП, бегу

на остановку; дождаться не могу - когда же автобус придёт. На своей остановке выскакиваю, бегу домой. Сердце готово выскочить из груди. Подбегаю к своему дому, к подъезду. Еле отдышался. Ты же знаешь, дядь Паш, я ведь всю жизнь спортом занимался. Никогда не курил. А тут отдышаться не могу, сердце колотится бешено. Отдышался — и в подъезд. Поднялся на третий этаж, стою перед квартирой. Веришь, нет?

Ключ из кармана достать не могу — всего трясёт. Ну, наконец-то достал,

вставил, а замок-то у меня смазанный, бесшумно — чик и открыл. Смотрю в спальне свет горит, я туда.

Стоят голубки. Друг против друга,

на меня вылупились. Она в таком розовом платье, я его с Украины привёз,

а он в мундире, капитан. Рано я заявился, надо было подождать, ведь звали мужики на выпивку. Я бы их в постели поймал.

Дядь Паш, до сих пор помню Ленкины глаза. Сначала удивление такое: «Ты откуда? Как ты здесь очутился?» А потом ярость неописуемая. Встала передо мной:

- Сегодня иди к матери! У неё ночуй! А завтра поговорим.

А я в ответ:

- Никуда я не пойду. Я приехал в свой дом, а он тут — лишний.

- Это ты здесь лишний! Ты должен был послезавтра приехать.

- Ах, вот оно что? Ты так расчитывала? Никуда я не пойду.

А возле кровати стоит журнальный столик. Накрытый. В вазе цветы. Бутылка коньяка распечатана. Ну я взял, и прямо из горлышка отпил. Она

аж, чуть не визжит:

- Это не твоё! Не трогай!

Ну я с разворота, ласково так, ладонью отодвинул её. Улетела в сторонку. И он - передо мной. До сих пор, каюсь! Надо было шандарахнуть ему меж глаз, а я паузу выдерживаю, наслаждаюсь, а Ленка-то и успела опять между нами вклиниться.

- Попробуй, тронь! - орёт.

- А он, что? За себя не может постоять?

- Не твоё дело!

- Ладно, что хотите, то и делайте. А я устал, хочу спать. - И, с этими словами, я начал расправлять постель, гляжу: а там Наташкино приданное. Я из Польши привёз комплект постельного белья, здесь у нас в Союзе сроду-роду не найти такого белья, ну мы с Ленкой и договорились, не трогать его, сохранить до Наташкиной свадьбы.

- Лена! Это же Наташкино приданное. Мы же договорились не трогать его.

- Твоё, какое дело?!

Она со мной разговаривает, как будто с чужим. Как будто ничего между нами не было. Ведь мы с ней дружили с пятого класса. Я же, в секцию бокса пошёл из-за неё, всех парней отшил от неё. Я и в техникум спортивный пошёл. Дядь Паш, я ведь кмса по спортивной акробатике имел. Поэтому и в десантуру попал. А там уже и каратэ увлёкся.

Когда я в роте сделал заднее сальто с места, ротный сразу меня к себе, а он оказался каратистом, и давай меня и ещё там с десяток пацанов натаскивать. Так вот не успел я этому капитану вмазать, до сих пор каюсь.

- А может оно и к лучшему, - вставил я.

- Может и к лучшему, но в тот момент, надо было сразу вмазать, и все дела. В общем, ушли они. А утром я собрал вещички свои личные и к матери. Квартиру, всю мебель, а ты знаешь откуда я стенку привёз? С Прибалтики, с самой Риги. Ведь здесь ничего не возможно достать. Я ведь с каждой поездки что-нибудь, да привозил. Вот за что она меня так?

Я ведь её, сучку, любил.

Тут голос его задрозжал. Он плавно затормозил, свернул на обочину и остановился. Дело было к вечеру. Редкие машины проскакивали мимо. Он вышел, обошёл машину и встал позади. Я не стал выходить. Пусть побудет один. У меня у самого, от его рассказа, в глазах замокрело. «Эх,

Петруха, ты Петруха, - подумал я, - только жить начинаешь, а уже такое пережил.

Через некоторое время, племянник сел в машину и мы продолжили путь. Он не стал больше рассказывать, а я не стал расспрашивать. Зачем бередить раны.