Письма в шляпной коробке

Не заладилось у меня с младшей сестрой. Нет, не с самого начала. В детстве, когда наша мама делала карьеру, и была слишком занята, мы с сестрой были дружны. Вынужденно, конечно, разница в пять лет в том возрасте казалась огромной. Сестренка увязывалась за мной хвостиком кругом, немало раздражая. Любила пропадать из дома, и мы всей семьей лихорадочно искали, и радовались, когда замечали хохолок её белокурых волос. Мы всегда были очень разными: и цветом волос, и глазами, и характерами. Я – жгучая брюнетка, она – натуральная блондинка, у меня грустные, чуть раскосые, карие глаза, у нее – большущие, наивные, голубые. Правда, профили у нас были одинаковые - мамкины профили. Но только заметить это мог разве что, помешанный на профилях художник. Я, сколько себя помню, танцевала и пела, она молчала, задумчиво погруженная в свой собственный мир. Я писала неумелые стихи и мучилась их несовершенством, она рисовала. Дивно рисовала, в младенчестве на стенах нашего большого дома, за что ей даже не влетало, потом – в альбомах, затем на холстах. Помню, однажды мы обе выставили работы на школьный конкурс акварелей. Я долго придумывала, что именно изображу. Рисовала несколько дней, тщательно продумывала фон. А она села и за пару часов нарисовала сказочный сюжет: мавку, сидящую под плакучей ивой, туман, клубящийся на заднем плане над рекой, и пастушка, выходящего из тумана с дудочкой. И выиграла. Моя бегущая по лугу девочка, в лучах утренней зари, в вышиванке и пионерском галстуке, не произвела впечатления. А вот её сказочная мавка – да. Я была уязвлена. Наверное, я всегда ей чуточку завидовала: так рисовать я не могла, а привыкла во всем быть первой. Но я ходила на все выставки, где выставлялись её работы и гордилась её победами. Она же не посещала конкурсы бального танца, на которых блистала я, никогда. И демонстративно выходила из комнаты, когда я играла на пианино. Её раздражалиа музыка в моем исполнении и мои успехи. По крайней мере, мне так казалось. Семья у нас была не то, что зажиточная, но и не бедная, но денег на карманные нам давали мало. Сказывалось то, что жили мы рядышком со школой и поесть-попить могли успеть дома даже за перемену. Так вот, я свои жалкие пару рублей спускала быстро на мороженное и конфеты. А вот сестра - умудрилась накопить на телевизор! Настоящий, маленький черно-белый "Сапфир".
Все у неё было не так, как у меня. Я хватала знания на лету, и почти не засиживалась над учебниками, она корпела часами. Мой почерк легко назвать, «как курица лапой», её безупречная каллиграфия поражала даже учителей. У неё всегда водились деньги, у меня они сроду не задерживались. Наша детская дружба иссякла, как только я уехала в другой город сразу после школы. Жизнь разбросала нас вначале по разным городам, а потом и странам, но я не испытывала особой тоски по сестре.

Прошли годы, рано овдовев, я вернулась под крышу родительского дома. Надо было зализать раны, оправиться после потери, и научиться жить заново. Сестра же, как раз, подросла и вошла в возраст невесты. Вот тут мы с ней были похожи. Обе довольно поздно начали бегать на свидания, очень долго играли в куклы. Только я читала и пела, и пробовала писать, и танцевала, а сестра смешивала на палитре краски, и молча клала мазок за мазком на девственно-белый холст. Там где я - всегда было шумно и весело, где она - тишина и грусть.
После родов я поправилась, потеряла свою девичью прозрачность, сестра же была тоненькой и гибкой, как прутик. Я с легкой завистью смотрела на её точенные формы, она же язвительно проходилась по моим пышным:
- Худай, Настя. Ты уже на корову похожа. Посмотри на себя! - говорила она, отрываясь на миг от холста.
А я обиженно поджимала губы и пыталась отшутиться:
- Не все же мужики собаки, не все на кости бросаются! -сестра пожимала плечами на мои реплики и снова увлеченно махала кистью.

Жизнь шла своей колеей, и она собралась замуж. Пятый курс ее политеха только начался, но сестра так отчаянно настаивала на этом замужестве, что мама согласилась.
И свадьба состоялась: пышная и хлебосольная, с ломящимися столами и искрометными тостами. Только моя сестра казалась там гостьей. Тоненькая, с огромными голубыми глазами в пол лица, она смотрела задумчиво на праздник жизни, устроенный в их честь, и с безмерной нежностью на своего милого.

Она всегда так мало говорила, я не помню слов сочувствия от нее или слов любви. По- моему, она их не сказала ни разу ни мне, ни маме, ни отцу, ни бабушке с дедушкой. Просто рисовала наши портреты – углем, мелом, маслом, гуашью. Разные портреты, в разное время. Словно именно так она общалась с нами. Словно, хотела что-то сказать. Только мы не слышали. А на свадьбе ее глаза лучились, как два кристалла. Атласное платье, пошитое по ее эскизу, казалось утонченно-простым. Тончайшая талия плотно обхвачена, а глубокий вырез открывал пышные полушария идеальной груди. Сестра была прекрасна, а мы слепы. Мама еще удивлялась, мол, откуда у тебя взялся такой роскошный бюст? Сестра загадочно улыбалась и молчала. Ее немногословность давно стала привычной, и мы не лезли с назойливыми вопросами.
После свадьбы я уехала опять в другой город. На то время у меня уже существовала новая семья, любящий муж и море планов. А ровно через два месяца поздним вечером позвонила мама: "Приезжай... У нас беда..."
Я мчалась на перекладных, автостопом, готова была убить медленных водителей, бросалась на свет фар почти под колеса. В голове стучало: "Как это могло случиться? Как могло случиться с ней? Такой уравновешенной, такой тихой, такой слабой?"
Я влетела в отчий дом и сразу бросилась в комнату бабушки. Струсила сразу войти к сестре. Для нее, все скрывающей внутри себя, подобный удар мог стать смертельным. Я чувствовала это, знала.
Бабушка увидев меня попробовала подняться с дивана, но я первой упала на грудь.
- Что случилось? Авария? - бабушка отрицательно мотнула головой.
- То же, что и с твоим... - я замерла, пытаясь понять услышанное. - Суицид... - а в душе окровавленное сердце, вмиг скинув тщательно выкованную броню, обнажилось живой раной и орало: - ПОЧЕМУ? МОЙ-ТО БЫЛ БОЛЕН, за что ЕЙ ЭТО?
Всю ночь мы втроем проплакали в комнате сестры. Я, она и мама. Бабушку опоили валидолом и уложили спать. Большой живот сестры меня поразил, ведь всего два месяца назад она павой плыла в белом платье с осиной талией. Стала понятна спешка со свадьбой и резко увеличившийся бюст. Где мы находили с мамой слова, откуда брали их, теперь уже не скажу. Но выплакали мы целое море слез.
- Как ты пережила это? - спрашивала сестра почти неслышно,- как ты с этим смогла жить дальше?
А я несла какую-то чушь про внутренний стержень, и глядя в ее наполненные мукой глаза, понимала, что наш шанс - это ребенок под ее сердцем. Только он удержит сестру от самого страшного.

На похороны пришло море людей. В маленьком поселке смерть молодых всегда вызывала ажиотаж. Приходили все, кто мог. Сестра была, как сомнамбула, слезы текли непрерывно по ее лицу. И самые бессовестные сплетницы, уже ставящие диагноз нашему роду – шутка ли, два самоубийцы за пару лет, - отходили от нас, только взглянув в бездну ее очей. Так никто и не понял причины его поступка. Три года красивейших ухаживаний, свадьба, обожаемая жена и горячо, уже, любимый ребенок. Благополучная семья, налаженный быт. Что его сподвигло? Почему?

Сестра таяла, как свечка, скоро от нее остались только глаза и живот. Ровно через сорок дней после похорон она родила дочь.
Прошло года два. Страсти поутихли, я обожала проказливую племянницу. Бог, сжалившись над горем сестры, наделил ее дочь прямо неприличной красотой. Правда, при этом, характером чистого бесенка. Я сама родила сына и приехала погостить к маме на пару дней. Почему я открыла шкаф сестры, уже не помню. Шкаф, как и комната, у нас раньше были общие, и часть вещей я так и не забрала. Мне что-то понадобилось на полках, в поисках случайно сдвинула большую шляпную коробку. Она наклонилась, я попыталась удержать ее пальцами, но коробка была тяжелой и упала, рассыпав содержимое. Сестра всегда отличалась педантизмом, в отличие от меня - растрепы, и я лихорадочно начала собирать листочки, высыпавшиеся из коробки. Только через несколько минут я поняла, ЧТО именно я собираю...
"Здравствуй, сегодня я впервые не плакала. У нас родилась дочь. Мне кажется, она похожа на тебя, я еще не знаю, как ее назову, но скорее всего, в честь тебя. Ты не против?... " Строчки начали расплываться перед моими глазами,я не глядя, подняла другое письмо: "Здравствуй. А говорят, что время лечит. Врут, за три года не стало ни грамма легче, и я так и не могу рисовать... Я так хочу к тебе... Если бы не наша девочка, я бы уже пришла... ты ведь ждешь меня? Знаю, ждешь... "
Я рыдала, стоя на коленях, прижимая к груди шляпную коробку. Слезы душили меня, и все тело сотрясалось. Огромная боль, пронизывающая каждую строчку, била плетью наотмашь. Даты писем складывались калейдоскопом: 1999, 2000, 2003...
Не было сил читать эти послания, не понимаю, как я могла не заметить эту вселенскую боль в родных глазах? Мы ведь думали, что ее отпустило уже. Спрятав коробку с письмами, я рассказала все маме. К сожалению, мои дети и семья требовали присутствия в другом городе, и мне пришлось уехать. Я всегда была трусихой, и так и не набралась смелости сказать сестре о случайно увиденных письмах. Мама - мудрая женщина, как-то сумела успокоить сестру и смягчить ее боль.

С тех пор прошло больше десятилетия. И недавно я прочитала в одной газете о выставке молодых художников, среди имен прочих было имя моей сестры. Выставка проходила в областном центре, всего в восьмидесяти километрах от моего родного города. И я поехала, не предупредив никого. А потом бродила среди полотен, узнавая знакомые места и лица. Руку сестры я почувствовала сразу. На всех портретах были грустные и мудрые глаза, а пейзажи пронизаны золотистым светом, хотя на них всегда шел дождь... Я простояла битый час, вглядываясь в наши портреты. В бездонные грустные глаза женщин нашего рода. Вот мама, еще совсем молодая, улыбается, и из её глаз льется свет. Вот бабушка с дедушкой сидят на лавочке. Вот я танцую, с развевающимися волосами перед телевизором. Свадьба сестры, и она сама в белом платье, а за нею черные крылья смерти.

Вся моя жизнь прошла чередой в этих картинах. Наши улыбки, глаза, движения. И тут я впервые поняла, как мы похожи с сестрой. Мы - женщины одного рода, с одинаковыми профилями и похожими судьбами.
Поезд отстукивал минуты в ритме сердца, наматывая время на ось колес. Еще чуть, и я войду в отчий дом, обниму маму, племяшку, брата. Сестра выглянет, как всегда, из своей комнаты, молча улыбнется и кивнет. А я впервые не обижусь и пойду вслед за ней. Я еще не знаю, что ей скажу. Но одно знаю точно: не заладилось у меня с сестрой, но я это теперь исправлю.