Главная → Проза → Малые формы → Рассказы → МОГИЛА НА ДВОИХ

МОГИЛА НА ДВОИХ

17 июня 2015 - Николай Георгиевич Глушенков
article293869.jpg
Автор М. Хэйсен

        Опал Холлистер разглядывала в модном бутике коллекцию черных платьев и костюмов. Она искала чего-то стильного, но не хотела тратить слишком много денег – только не сейчас. После того как уладятся все дела с имуществом и она получит все деньги Эллиса Холлистера, она пройдется по лучшим салонам Нью-Йорка, Беверли-Хиллз и Парижа. Может быть, ее покойный муж был и доволен прожить свои дни в скучном маленьком  городке штата Массачусетс, но только не она, Опал Луиз Карлсон.
        — Я беру эти два платья и черный костюм, — сообщила Опал молодой продавщице.
        Для прощания и похорон Эллиста они были ничем не лучше тех, которые предлагались в местном супермаркете «Уолл-Март». Кроме того, ее бывший муж, вероятно, оценил бы ее бережливость. При жизни он так считал каждую копейку, что  зарыдал бы сам Линкольн.
        Как только Опал вышла из бутика, она посмотрела на часы: была половина четвёртого. Перед тем, как пойти в похоронное бюро, у нее еще оставалось много времени, чтобы заглянуть домой к Уэсу. Уэс Скэнлон являлся её  любовником. Что же касается  покупок в маленьком провинциальном магазинчике, то Опал позволит себе более дорогие и качественные вещи, как только появятся деньги.
        У нее закончилось свидание с Уэсом к пяти. Она вернулась в небольшой, но уютный дом, который делила с Эллисом Холлистером, быстро перекусила и переоделась в чёрное платье, купленное ещё днём. Она прибыла в похоронное бюро «Агостино» после семи часов. Дети Эллиса — Мервин Холлистер и Генриетта Холлистер Кларк — уже заканчивали формальности с доктором Агостино.
        — Дорогая миссис Холлистер, — сказал владелец похоронного бюро и взял Опал за руку. — Я хочу искренне выразить свое соболезнование по поводу вашей утраты.
        Мервин и Генриетта посмотрели в сторону мачехи, молча отвернулись и направились к своему уважаемому родителю в зал прощания.
        — Он выглядит таким умиротворенным, — не найдя ничего оригинального, сказала Опал.
        Генриетта мятой салфеткой вытирала слезы со своих красных, опухших глаз, бросила ненавистный взгляд на вдову и ничего не сказала. Лучше бы придержать язык в знак уважения памяти своего отца.
        Опал знала, что пасынки ненавидят ее и понимала, что её считали охотницей за деньгами, которая свела отца в могилу. А если это и так, то они ошибались. Вряд ли можно считать убийством то, что она разрешала Эллису курить против  предписаний доктора или позволяла есть богатую калориями, жирную пищу, несмотря на строгую диету, которой советовали придерживаться доктора.
*  *  *
        Настало долгожданное прощание. Почти сотня людей пришла взглянуть на останки Эллиста и выразить соболезнования его семье. В течение трех часов родственники, друзья, соседи и деловые партнеры проходили мимо гроба.
        Опал подавила зевок, ей хотелось, чтобы пасынки  не настаивали на трехдневном прощании. Уж если бы она занялась организацией похорон, то достаточно было бы и одного дня. Но женщина была счастлива, что позволила пасынкам возиться с похоронным бюро, церковью и кладбищем. Опал оставалось лишь купить траурную одежду, показаться вовремя на службе и разыграть роль скорбящей вдовы.
        Наконец, пробило десять, и доктор Агостино всех выпроводил. «День прошёл, и слава богу», — думала Опал, садясь за руль «Форда-Тауруса». После нескольких попыток завести автомобиль вдова наконец поняла, что двигатель заглох.     «Форд», как и Уэс Скэнлон, вскоре станет ненужным. Опал уже присматривала другую машину: «Макларен-Родстер. Пусть весь мир довольствуется универсалами, внедорожниками и минивэнами; ей нужен спортивный автомобиль, чем дороже, тем лучше.
* * *
        На следующий день вдове нужно было сыграть не один, а два спектакля: прощание с часа до четырех и поминки с семи до десяти. Между поездками в похоронное бюро она пообедала с Уэсом Скэнлоном.
        — Может, не следует пить слишком много перед прощанием, —  предложил Уэс, когда Опал заказала третий виски с содовой.
        — Мне нужно подготовиться к трудному испытанию.
        — Завтра похороны, и все будет кончено, — сказал Уэс, надеясь ее успокоить.
        — Выпьем за это, – ответила Опал, осушая бокал. – Я в последний раз ношу траурную повязку и играю роль безутешной жены.
        — Когда будут читать завещание?
        — Не знаю. Я думала, все будет гораздо хуже для меня, если завещание Эллиса огласят до погребения, завтра спрошу пасынков после службы.
        Когда Уэс завел разговор о женитьбе, Опал поспешила удалиться. Она остановилась дома, чтобы освежиться и прополоскать рот листерином. Ей не хотелось, чтобы кто-то в похоронном бюро почувствовал запах алкоголя.
* * *
        На следующее утро Опал проснулась рано. Чем больше она боялась тяжкого испытания церемонии в церкви и на кладбище, тем больше желала окончания похорон. Ей хотелось начать свою новую жизнь, закрыть дом, который она делила с Эллисом, и покинуть как можно быстрее Пуритан Фоллс.
        Опал надела стильный черный костюм, который делал ее еще стройнее. Кромка подола, на четыре дюйма выше колен, еще больше подчеркивала ее стройные ноги. Она оценивающим взглядом посмотрела на себя в зеркало. «Не так уж и плохо для тридцатипятилетней», — с гордостью заметила она. И в качестве финального штриха Опал надела поверх светлых волос маленькую чёрную шляпку с вуалью. Теперь она была готова исполнить свой последний долг в качестве миссис Холлистер: ей предстоит присутствовать на похоронах своего усопшего мужа.
        Она, одетая должным образом, теперь направилась в похоронное бюро доктора Агостино, где отец Тобиас должен был совершить службу. Генриетта сильно плакала, и даже всплакнул ее брат Мервин. Опал вынула из сумочки кружевной платок и вытерла уголки сухих глаз.
        Церемония прощания приближалась к концу, и распорядитель проводил вдову до лимузина, который должен был доставить её к мемориальному кладбищу. После того, как гроб погрузили на катафалк, машина с Опал двинулась за ним. В отдельном лимузине следовали Мервин, Генриетта и их супруги, остальные присутствующие ехали в своих машинах.
        Опал села на заднее кожаное сидение и закурила. Не успела она затушить "Мальборо" в пепельнице, как лимузин миновал чугунные ворота кладбища,  мемориальный обелиск, огромный мавзолей справа и могилы с медными табличками слева. Похоронная процессия свернула на поворот, проехала часовню и остановилась возле тента и подиума.
        Когда Опал вышла из машины, она почувствовала растерянность. Разве первая жена Эллиса не похоронена на противоположной стороне аллеи? Она была на ее могиле один раз, когда они с Эллисом поженились, поэтому, возможно,  забыла.
        Отец Тобиас с Библией в руках взошел на трибуну, чтобы  воздать короткую  панагию. Как и всегда священник был многословен. Опал сдерживала зевоту и отчаянно хотела, чтобы церемония окончилась. В конце концов со словами «земля к земле, прах к праху» отец Тобиас завершил свою проповедь. Далее гроб поставили у могилы, и в последний раз мимо останков Эллиса Холлистера прошли все присутствующие. Настала очередь семьи: Генриетта, ее муж и Мервин с женой заплакали и отдали последние почести.
        — Прощай, отец, — зарыдала Генриетта. — Мы никогда тебя не забудем.— Когда она повернулась, то бросила взгляд в сторону  Опал.
        Вдова про себя смеялась над падчерицей. «Она всегда ревновала меня», — самодовольно подумала она. Генриетта была толстой и неуклюжей, а Опал стройной и привлекательной.
        — Прощай, мой дорогой Эллис, — неестественно вымолвила Опал.
        Отец Тобиас успокаивал Генриетту: «Не скорби, моя дорогая. Теперь твой отец с Господом».
        Опал стояла у подножья могилы, а участники процессии уже прощались друг с другом. «Почти все кончено, — с радостью подумала она. — Осталось ещё несколько минут».
        Краем глаза Опал увидела, как Мервин Холлистер подошел к большому надгробию, который должен стоять на могиле. Оно было накрыто брезентом, и Опал предположила, что на нем еще нет гравировки. Но она ошибалась.
        Ее пасынок снял покрывало и обнажил мраморный камень. Это был изысканный мемориал, который охватил всю длину участка. Опал обернулась, чтобы полюбоваться великолепной работой камнереза. Она взглянула на замысловатые завитки и выгравированную надпись: «Эллис Теодор Холлистер, любимому мужу» Внизу эпитафии стояла дата его рождения и смерти. Но когда Опал увидела надпись справа, её охватил озноб: надпись гласила:  «Опал Луиз Холлистер, любимая жена, родилась 7 июня 1965 г.»
        — Что все это значит? —  потребовала Опал, сбрасывая притворство скорбящей вдовы.
        — Желание нашего отца, — с ухмылкой ответила Генриетта, — быть похороненным в двухместной могиле рядом с женой.
        — Никто со мной об этом не советовался. Я требую, чтобы мое имя убрали.
        Вмешался отец Тобиас: «Я не думаю, что это время и место для обсуждения, миссис Холлистер».
        С большим трудом Опал подавила свой гнев. Она будет молчать до тех пор, пока не огласят завещание. Затем она потребует, чтобы ее имя убрали с надгробия.
        На следующий день Опал встретилась с адвокатом Эллиса Холлистера. Мервин и Генриетта тоже присутствовали при чтении завещания. Эллис оставил щедрые подарки нескольким близким друзьям и дальним родственникам. Также значительные суммы должны были быть переданы его любимым благотворительным заведениям, но всё его огромное состояние делилось поровну между сыном, дочерью и вдовой.
        Опал, которая раньше работала официанткой в бостонском коктейль-баре, была счастлива от полученной суммы денег. Мервин и Генриетта, хотя и о них хорошо позаботились, негодовали от того, что мачеха получила треть отцовского наследства.
        — Есть одна маленькая оговорка, — добавил адвокат.
— Какая? — спросила Опал.
        —  Ваш муж выразил желание, чтобы его похоронили на двойном участке, рядом с женой. Дети заявили, что вы отказываетесь от данного предписания.
        — Мне почти сорок лет. Я не хочу знать, где меня похоронят и уж, конечно, не в восторге оттого, что мое имя написано на надгробии.
        — Ну что ж, ваш покойный муж назначил детей опекунами состояния. Если вы не исполните его волю, то они имеют право взять доверительное управление над вашей долей.
        Опал стиснула зубы и уставилась в окно. Наконец она смягчилась.
        — Если такова воля мужа, так тому и быть. Только отдайте мне деньги и  делайте  что хотите с моим телом, когда я умру.
        Адвокат передал ей бумагу со словами: «Если вы только подпишите этот договор».
        Чтобы избежать надувательства относительно наследства, она внимательно прочитала документ. Удостоверившись, что у нее не отнимут миллионы покойного мужа, Опал поставила свое имя.
* * *
        Получив свою долю, она попрощалась с Уэсом Скэнленом и отправилась из Массачусетса в Лос-Анджелес. Для нее было предостаточно холодных зим в Новой Англии, а также скучной жизни в маленьком городке. Когда она прибыла на Западное побережье, то купила домик в Малибу на берегу океана и занялась покупками на Родео-драйв.
        Вскоре после переезда Опал стала испытывать чувство страха всякий раз, когда видела свое полное имя «Опал Мэри Холлистер». Было ли это связано с оформлением бумаг на приобретение дома, названием на ее мерседесе или же заявлением на открытие счета в банке «Неман Маркус», но при виде этих трех слов по спине пробегал холодок.
        — Страшное надгробие, – сказала она. – Чёрт бы побрал этих пасынков, которые поместили туда моё имя. Почему они даже не дождались моей смерти?
        Недовольство посмертными волеизъявлениями своего мужа стало не единственным темным облаком на горизонте Опал. Жизнь в Лос-Анджелесе не оказалась той, какую она себе представляла. В Пуритан Фоллс, штат Массачусетс, многие поворачивали свои головы в сторону привлекательной миссис Холлистер, но в Малибу, где   красивые и зажиточные дамы были столь же обычным явлением, как и океанский прилив, Опал бледнела на их фоне. Бывшая официантка, оставаясь миловидной, не могла сравниться с кинозвёздами и супермоделями с их ослепительными белыми зубами, прекрасным загаром и длинными распущенными волосами.
        Вскоре Опал стала выпивать, чтобы восстановить чувство собственного достоинства. Она ходила по барам в надежде увидеть знаменитость, быть приглашенной на голливудскую вечеринку, завести роман с молодым продюсером или же с красивым, преуспевающим актёром. Но все мужчины, которых она встречала, были калифорнийским подобием Уэса Скэнлона: механики, сторожа, статисты и шоферы.
        Чем больше она становилась одинокой и несчастной, тем больше росло пристрастие к спиртному, и чем больше она пила, тем больше росла тревога. У нее начались ночные кошмары, в которых видела мраморный камень у изголовья своей постели в доме в Малибу. На нем было выгравировано: «Опал Луиз Холлистер, любимая жена. Родилась 7 июня 1965 г. Умерла…». Опал просыпалась каждый раз, когда читала слово «умерла».
        Она знала, что после этого слова стояла дата, но всегда просыпалась до того, как ее прочитать. Опал вспомнила подругу, которая говорила ей о снах. «Если тебе снится, что падаешь, — поясняла женщина, — и не проснулась до того, как упасть на землю, то умрешь».
        Опал считала это суеверной чепухой, но теперь не была в этом уверена. Ей хотелось знать, что же случится, если она прочтет дату до того, как проснется.
        Проблема с выпивкой становилась все хуже. Менее чем за год после отъезда из Массачусетса ее поймали «под мухой» за рулем и лишили водительских прав. Ночные кошмары становились все чаще. Выпивка и потеря сна отразились на ее внешности. Она поправилась на пятнадцать фунтов и не могла влезть в свои новые платья, когда-то под синими глазами появились темные круги.
        — Мне нужно отдохнуть, — подумала она. – Отсюда следует уехать.
        Не заботясь о вещах, она направилась в международный аэропорт Лос-Анджелеса и села на самолёт до аэропорта «Логан».
*   *   *
           Опал стояла на пороге дома в Пуритан Фоллс, она всегда думала, что никогда сюда не вернётся. Женщина достала из-под коврика спрятанный почти год назад ключ. Дом был чистым: Генриетта, должно быть, наняла приходящую уборщицу.      Ее старая одежда все еще висела в шкафу, но она больше не годились. Опал взглянула на черное платье, в котором была на похоронах Эллиса, и заплакала. Тогда она так хорошо смотрелась, и были такие высокие надежды на будущее. Теперь она была толстушкой, стареющей неврастеничкой, алкоголичкой, которая не могла заснуть при мысли о надписи на надгробии.
        «Будь проклят Эллис», — ругалась она, снимая с вешалки одежду и бросая  на пол. «Наказ в завещании так похож на тебя. Ничего не мог придумать лучшего. Ты за все хватался мертвой хваткой. Ведь даже после смерти ты надеялся держать меня на коротком поводке?»
        Она смотрела на отражение в зеркале: расплывшаяся талия, растрепанные, седеющие волосы, красные, опухшие глаза с темными кругами. Никогда еще Опал не выглядела так плохо. В ней росла злоба, которая сменила привычную  к себе жалость.
«Ты же умер! Ты больше не можешь контролировать мою жизнь».
        Ее охватила твердая решимость: она обратится в частную клинику и избавится от алкоголизма, похудеет и сделает все, чтобы восстановить свою красоту, тогда кошмары прекратятся, но сначала для самоуспокоения она посетит кладбище.
*   *   *
Через несколько минут к жизни вернулся и двигатель "Форда-Тауруса". Опал остановилась заправиться на ближайшей колонке, а затем направилась прямо на кладбище. Она проехала через чугунные ворота, вдоль мемориальной аллеи, мимо больших мавзолеев справа  и могил с медными табличками слева. Затем она свернула на повороте, проехала мимо часовни и остановилась на обочине. Где-то здесь был похоронен Эллис.
        На поиски отвратительного памятника ушло менее десяти минут. «Эллис Теодор Холлистер, любимый муж… Опал Луиз Холлистер, любимая жена». При внимательном осмотре Опал с ужасом заметила, что надпись на камне изменена, или же что-то добавлено. Под датой рождения 7 июля 1965 г. и смерти …
        — Нет, — закричала Опал. Была ли это чья-то злая шутка? Неужели Генриетта и Мервин столь ненавидели её, что поставили дату смерти?
        Опал вернулась к машине, завела мотор и выскочила на шоссе. Ну уж достаточно с пасынками, она не спустит такой жестокой шутки. Как только она оказалась рядом с домом Генриетты, её затуманенный разум  прояснился.
        Ни Генриетта, ни Мервин не знали, что она вернулась в Пуритан Фоллс. Она не загадывала это возвращение и никому не говорила на побережье. Она просто села в самолет и вернулась. Почему же пасынки написали на надгробии сегодняшнюю дату, если не знали, что она ее увидит?
        Опал ударила по тормозам и выскочила на обочину. Если ни Генриетта, ни Мервин не писали дату на камне, то кто же? И что важнее, зачем? Опал стала трястись. Она полезла в бардачок за пачкой "Мальборо". Руки так сильно дрожали, что она едва прикурила.
—Нужно выпить, — сказала она.
        Женщина вновь выехала на шоссе и направилась к винному магазину. Руки дрожали на руле, а ноги на педали газа. Её мысли были сосредоточены на надгробии, а не на дороге. Когда Опал загасила в пепельнице сигарету, то отвела взгляд в сторону от дороги. "Форд-Таурус" пересёк разделительную белую полосу и выскочил на противоположную сторону перед "Фордом-Эксплорером". Удар спереди выбросил "Таурус"  прямо на движущийся грузовик.
 
*  *  *
        У могилы отца стояли Мервин Холлистер и Генриетта Холлистер.
        — Теперь, папа, ты можешь спать спокойно, — сказала Генриетта и положила букет к подножью надгробия. – Мы исполнили твою последнюю волю.
        Затем брат Мервин возложил венок на соседнюю могилу.
— А ты, мама, там, где и должна быть, — сказал он, глядя на имя, выгравированное на мраморе: Рита Энн Холлистер.
        — Вот отец и лежит рядом с женой, с которой хотел быть.
        Сестра и брат вернулись к машине и поехали назад мимо часовни, мемориала, больших мавзолеев слева и могил с латунными пластинами справа. Там, среди могил, не украшенных цветами или статуями, покоились останки Опал Луиз Холлистер.
        2003 г.
 
        

© Copyright: Николай Георгиевич Глушенков, 2015

Регистрационный номер №0293869

от 17 июня 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0293869 выдан для произведения:
Автор М. Хэйсен

        Опал Холлистер разглядывала в модном бутике коллекцию черных платьев и костюмов. Она искала чего-то стильного, но не хотела тратить слишком много денег – только не сейчас. После того как уладятся все дела с имуществом и она получит все деньги Эллиса Холлистера, она пройдется по лучшим салонам Нью-Йорка, Беверли-Хиллз и Парижа. Может быть, ее покойный муж был и доволен прожить свои дни в скучном маленьком  городке штата Массачусетс, но только не она, Опал Луиз Карлсон.
        — Я беру эти два платья и черный костюм, — сообщила Опал молодой продавщице.
        Для прощания и похорон Эллиста они были ничем не лучше тех, которые предлагались в местном супермаркете «Уолл-Март». Кроме того, ее бывший муж, вероятно, оценил бы ее бережливость. При жизни он так считал каждую копейку, что  зарыдал бы сам Линкольн.
        Как только Опал вышла из бутика, она посмотрела на часы: была половина четвёртого. Перед тем, как пойти в похоронное бюро, у нее еще оставалось много времени, чтобы заглянуть домой к Уэсу. Уэс Скэнлон являлся её  любовником. Что же касается  покупок в маленьком провинциальном магазинчике, то Опал позволит себе более дорогие и качественные вещи, как только появятся деньги.
        У нее закончилось свидание с Уэсом к пяти. Она вернулась в небольшой, но уютный дом, который делила с Эллисом Холлистером, быстро перекусила и переоделась в чёрное платье, купленное ещё днём. Она прибыла в похоронное бюро «Агостино» после семи часов. Дети Эллиса — Мервин Холлистер и Генриетта Холлистер Кларк — уже заканчивали формальности с доктором Агостино.
        — Дорогая миссис Холлистер, — сказал владелец похоронного бюро и взял Опал за руку. — Я хочу искренне выразить свое соболезнование по поводу вашей утраты.
        Мервин и Генриетта посмотрели в сторону мачехи, молча отвернулись и направились к своему уважаемому родителю в зал прощания.
        — Он выглядит таким умиротворенным, — не найдя ничего оригинального, сказала Опал.
        Генриетта мятой салфеткой вытирала слезы со своих красных, опухших глаз, бросила ненавистный взгляд на вдову и ничего не сказала. Лучше бы придержать язык в знак уважения памяти своего отца.
        Опал знала, что пасынки ненавидят ее и понимала, что её считали охотницей за деньгами, которая свела отца в могилу. А если это и так, то они ошибались. Вряд ли можно считать убийством то, что она разрешала Эллису курить против  предписаний доктора или позволяла есть богатую калориями, жирную пищу, несмотря на строгую диету, которой советовали придерживаться доктора.
*  *  *
        Настало долгожданное прощание. Почти сотня людей пришла взглянуть на останки Эллиста и выразить соболезнования его семье. В течение трех часов родственники, друзья, соседи и деловые партнеры проходили мимо гроба.
        Опал подавила зевок, ей хотелось, чтобы пасынки  не настаивали на трехдневном прощании. Уж если бы она занялась организацией похорон, то достаточно было бы и одного дня. Но женщина была счастлива, что позволила пасынкам возиться с похоронным бюро, церковью и кладбищем. Опал оставалось лишь купить траурную одежду, показаться вовремя на службе и разыграть роль скорбящей вдовы.
        Наконец, пробило десять, и доктор Агостино всех выпроводил. «День прошёл, и слава богу», — думала Опал, садясь за руль «Форда-Тауруса». После нескольких попыток завести автомобиль вдова наконец поняла, что двигатель заглох.     «Форд», как и Уэс Скэнлон, вскоре станет ненужным. Опал уже присматривала другую машину: «Макларен-Родстер. Пусть весь мир довольствуется универсалами, внедорожниками и минивэнами; ей нужен спортивный автомобиль, чем дороже, тем лучше.
* * *
        На следующий день вдове нужно было сыграть не один, а два спектакля: прощание с часа до четырех и поминки с семи до десяти. Между поездками в похоронное бюро она пообедала с Уэсом Скэнлоном.
        — Может, не следует пить слишком много перед прощанием, —  предложил Уэс, когда Опал заказала третий виски с содовой.
        — Мне нужно подготовиться к трудному испытанию.
        — Завтра похороны, и все будет кончено, — сказал Уэс, надеясь ее успокоить.
        — Выпьем за это, – ответила Опал, осушая бокал. – Я в последний раз ношу траурную повязку и играю роль безутешной жены.
        — Когда будут читать завещание?
        — Не знаю. Я думала, все будет гораздо хуже для меня, если завещание Эллиса огласят до погребения, завтра спрошу пасынков после службы.
        Когда Уэс завел разговор о женитьбе, Опал поспешила удалиться. Она остановилась дома, чтобы освежиться и прополоскать рот листерином. Ей не хотелось, чтобы кто-то в похоронном бюро почувствовал запах алкоголя.
* * *
        На следующее утро Опал проснулась рано. Чем больше она боялась тяжкого испытания церемонии в церкви и на кладбище, тем больше желала окончания похорон. Ей хотелось начать свою новую жизнь, закрыть дом, который она делила с Эллисом, и покинуть как можно быстрее Пуритан Фоллс.
        Опал надела стильный черный костюм, который делал ее еще стройнее. Кромка подола, на четыре дюйма выше колен, еще больше подчеркивала ее стройные ноги. Она оценивающим взглядом посмотрела на себя в зеркало. «Не так уж и плохо для тридцатипятилетней», — с гордостью заметила она. И в качестве финального штриха Опал надела поверх светлых волос маленькую чёрную шляпку с вуалью. Теперь она была готова исполнить свой последний долг в качестве миссис Холлистер: ей предстоит присутствовать на похоронах своего усопшего мужа.
        Она, одетая должным образом, теперь направилась в похоронное бюро доктора Агостино, где отец Тобиас должен был совершить службу. Генриетта сильно плакала, и даже всплакнул ее брат Мервин. Опал вынула из сумочки кружевной платок и вытерла уголки сухих глаз.
        Церемония прощания приближалась к концу, и распорядитель проводил вдову до лимузина, который должен был доставить её к мемориальному кладбищу. После того, как гроб погрузили на катафалк, машина с Опал двинулась за ним. В отдельном лимузине следовали Мервин, Генриетта и их супруги, остальные присутствующие ехали в своих машинах.
        Опал села на заднее кожаное сидение и закурила. Не успела она затушить "Мальборо" в пепельнице, как лимузин миновал чугунные ворота кладбища,  мемориальный обелиск, огромный мавзолей справа и могилы с медными табличками слева. Похоронная процессия свернула на поворот, проехала часовню и остановилась возле тента и подиума.
        Когда Опал вышла из машины, она почувствовала растерянность. Разве первая жена Эллиса не похоронена на противоположной стороне аллеи? Она была на ее могиле один раз, когда они с Эллисом поженились, поэтому, возможно,  забыла.
        Отец Тобиас с Библией в руках взошел на трибуну, чтобы  воздать короткую  панагию. Как и всегда священник был многословен. Опал сдерживала зевоту и отчаянно хотела, чтобы церемония окончилась. В конце концов со словами «земля к земле, прах к праху» отец Тобиас завершил свою проповедь. Далее гроб поставили у могилы, и в последний раз мимо останков Эллиса Холлистера прошли все присутствующие. Настала очередь семьи: Генриетта, ее муж и Мервин с женой заплакали и отдали последние почести.
        — Прощай, отец, — зарыдала Генриетта. — Мы никогда тебя не забудем.— Когда она повернулась, то бросила взгляд в сторону  Опал.
        Вдова про себя смеялась над падчерицей. «Она всегда ревновала меня», — самодовольно подумала она. Генриетта была толстой и неуклюжей, а Опал стройной и привлекательной.
        — Прощай, мой дорогой Эллис, — неестественно вымолвила Опал.
        Отец Тобиас успокаивал Генриетту: «Не скорби, моя дорогая. Теперь твой отец с Господом».
        Опал стояла у подножья могилы, а участники процессии уже прощались друг с другом. «Почти все кончено, — с радостью подумала она. — Осталось ещё несколько минут».
        Краем глаза Опал увидела, как Мервин Холлистер подошел к большому надгробию, который должен стоять на могиле. Оно было накрыто брезентом, и Опал предположила, что на нем еще нет гравировки. Но она ошибалась.
        Ее пасынок снял покрывало и обнажил мраморный камень. Это был изысканный мемориал, который охватил всю длину участка. Опал обернулась, чтобы полюбоваться великолепной работой камнереза. Она взглянула на замысловатые завитки и выгравированную надпись: «Эллис Теодор Холлистер, любимому мужу» Внизу эпитафии стояла дата его рождения и смерти. Но когда Опал увидела надпись справа, её охватил озноб: надпись гласила:  «Опал Луиз Холлистер, любимая жена, родилась 7 июня 1965 г.»
        — Что все это значит? —  потребовала Опал, сбрасывая притворство скорбящей вдовы.
        — Желание нашего отца, — с ухмылкой ответила Генриетта, — быть похороненным в двухместной могиле рядом с женой.
        — Никто со мной об этом не советовался. Я требую, чтобы мое имя убрали.
        Вмешался отец Тобиас: «Я не думаю, что это время и место для обсуждения, миссис Холлистер».
        С большим трудом Опал подавила свой гнев. Она будет молчать до тех пор, пока не огласят завещание. Затем она потребует, чтобы ее имя убрали с надгробия.
        На следующий день Опал встретилась с адвокатом Эллиса Холлистера. Мервин и Генриетта тоже присутствовали при чтении завещания. Эллис оставил щедрые подарки нескольким близким друзьям и дальним родственникам. Также значительные суммы должны были быть переданы его любимым благотворительным заведениям, но всё его огромное состояние делилось поровну между сыном, дочерью и вдовой.
        Опал, которая раньше работала официанткой в бостонском коктейль-баре, была счастлива от полученной суммы денег. Мервин и Генриетта, хотя и о них хорошо позаботились, негодовали от того, что мачеха получила треть отцовского наследства.
        — Есть одна маленькая оговорка, — добавил адвокат.
— Какая? — спросила Опал.
        —  Ваш муж выразил желание, чтобы его похоронили на двойном участке, рядом с женой. Дети заявили, что вы отказываетесь от данного предписания.
        — Мне почти сорок лет. Я не хочу знать, где меня похоронят и уж, конечно, не в восторге оттого, что мое имя написано на надгробии.
        — Ну что ж, ваш покойный муж назначил детей опекунами состояния. Если вы не исполните его волю, то они имеют право взять доверительное управление над вашей долей.
        Опал стиснула зубы и уставилась в окно. Наконец она смягчилась.
        — Если такова воля мужа, так тому и быть. Только отдайте мне деньги и  делайте  что хотите с моим телом, когда я умру.
        Адвокат передал ей бумагу со словами: «Если вы только подпишите этот договор».
        Чтобы избежать надувательства относительно наследства, она внимательно прочитала документ. Удостоверившись, что у нее не отнимут миллионы покойного мужа, Опал поставила свое имя.
* * *
        Получив свою долю, она попрощалась с Уэсом Скэнленом и отправилась из Массачусетса в Лос-Анджелес. Для нее было предостаточно холодных зим в Новой Англии, а также скучной жизни в маленьком городке. Когда она прибыла на Западное побережье, то купила домик в Малибу на берегу океана и занялась покупками на Родео-драйв.
        Вскоре после переезда Опал стала испытывать чувство страха всякий раз, когда видела свое полное имя «Опал Мэри Холлистер». Было ли это связано с оформлением бумаг на приобретение дома, названием на ее мерседесе или же заявлением на открытие счета в банке «Неман Маркус», но при виде этих трех слов по спине пробегал холодок.
        — Страшное надгробие, – сказала она. – Чёрт бы побрал этих пасынков, которые поместили туда моё имя. Почему они даже не дождались моей смерти?
        Недовольство посмертными волеизъявлениями своего мужа стало не единственным темным облаком на горизонте Опал. Жизнь в Лос-Анджелесе не оказалась той, какую она себе представляла. В Пуритан Фоллс, штат Массачусетс, многие поворачивали свои головы в сторону привлекательной миссис Холлистер, но в Малибу, где   красивые и зажиточные дамы были столь же обычным явлением, как и океанский прилив, Опал бледнела на их фоне. Бывшая официантка, оставаясь миловидной, не могла сравниться с кинозвёздами и супермоделями с их ослепительными белыми зубами, прекрасным загаром и длинными распущенными волосами.
        Вскоре Опал стала выпивать, чтобы восстановить чувство собственного достоинства. Она ходила по барам в надежде увидеть знаменитость, быть приглашенной на голливудскую вечеринку, завести роман с молодым продюсером или же с красивым, преуспевающим актёром. Но все мужчины, которых она встречала, были калифорнийским подобием Уэса Скэнлона: механики, сторожа, статисты и шоферы.
        Чем больше она становилась одинокой и несчастной, тем больше росло пристрастие к спиртному, и чем больше она пила, тем больше росла тревога. У нее начались ночные кошмары, в которых видела мраморный камень у изголовья своей постели в доме в Малибу. На нем было выгравировано: «Опал Луиз Холлистер, любимая жена. Родилась 7 июня 1965 г. Умерла…». Опал просыпалась каждый раз, когда читала слово «умерла».
        Она знала, что после этого слова стояла дата, но всегда просыпалась до того, как ее прочитать. Опал вспомнила подругу, которая говорила ей о снах. «Если тебе снится, что падаешь, — поясняла женщина, — и не проснулась до того, как упасть на землю, то умрешь».
        Опал считала это суеверной чепухой, но теперь не была в этом уверена. Ей хотелось знать, что же случится, если она прочтет дату до того, как проснется.
        Проблема с выпивкой становилась все хуже. Менее чем за год после отъезда из Массачусетса ее поймали «под мухой» за рулем и лишили водительских прав. Ночные кошмары становились все чаще. Выпивка и потеря сна отразились на ее внешности. Она поправилась на пятнадцать фунтов и не могла влезть в свои новые платья, когда-то под синими глазами появились темные круги.
        — Мне нужно отдохнуть, — подумала она. – Отсюда следует уехать.
        Не заботясь о вещах, она направилась в международный аэропорт Лос-Анджелеса и села на самолёт до аэропорта «Логан».
*   *   *
           Опал стояла на пороге дома в Пуритан Фоллс, она всегда думала, что никогда сюда не вернётся. Женщина достала из-под коврика спрятанный почти год назад ключ. Дом был чистым: Генриетта, должно быть, наняла приходящую уборщицу.      Ее старая одежда все еще висела в шкафу, но она больше не годились. Опал взглянула на черное платье, в котором была на похоронах Эллиса, и заплакала. Тогда она так хорошо смотрелась, и были такие высокие надежды на будущее. Теперь она была толстушкой, стареющей неврастеничкой, алкоголичкой, которая не могла заснуть при мысли о надписи на надгробии.
        «Будь проклят Эллис», — ругалась она, снимая с вешалки одежду и бросая  на пол. «Наказ в завещании так похож на тебя. Ничего не мог придумать лучшего. Ты за все хватался мертвой хваткой. Ведь даже после смерти ты надеялся держать меня на коротком поводке?»
        Она смотрела на отражение в зеркале: расплывшаяся талия, растрепанные, седеющие волосы, красные, опухшие глаза с темными кругами. Никогда еще Опал не выглядела так плохо. В ней росла злоба, которая сменила привычную  к себе жалость.
«Ты же умер! Ты больше не можешь контролировать мою жизнь».
        Ее охватила твердая решимость: она обратится в частную клинику и избавится от алкоголизма, похудеет и сделает все, чтобы восстановить свою красоту, тогда кошмары прекратятся, но сначала для самоуспокоения она посетит кладбище.
*   *   *
Через несколько минут к жизни вернулся и двигатель "Форда-Тауруса". Опал остановилась заправиться на ближайшей колонке, а затем направилась прямо на кладбище. Она проехала через чугунные ворота, вдоль мемориальной аллеи, мимо больших мавзолеев справа  и могил с медными табличками слева. Затем она свернула на повороте, проехала мимо часовни и остановилась на обочине. Где-то здесь был похоронен Эллис.
        На поиски отвратительного памятника ушло менее десяти минут. «Эллис Теодор Холлистер, любимый муж… Опал Луиз Холлистер, любимая жена». При внимательном осмотре Опал с ужасом заметила, что надпись на камне изменена, или же что-то добавлено. Под датой рождения 7 июля 1965 г. и смерти …
        — Нет, — закричала Опал. Была ли это чья-то злая шутка? Неужели Генриетта и Мервин столь ненавидели её, что поставили дату смерти?
        Опал вернулась к машине, завела мотор и выскочила на шоссе. Ну уж достаточно с пасынками, она не спустит такой жестокой шутки. Как только она оказалась рядом с домом Генриетты, её затуманенный разум  прояснился.
        Ни Генриетта, ни Мервин не знали, что она вернулась в Пуритан Фоллс. Она не загадывала это возвращение и никому не говорила на побережье. Она просто села в самолет и вернулась. Почему же пасынки написали на надгробии сегодняшнюю дату, если не знали, что она ее увидит?
        Опал ударила по тормозам и выскочила на обочину. Если ни Генриетта, ни Мервин не писали дату на камне, то кто же? И что важнее, зачем? Опал стала трястись. Она полезла в бардачок за пачкой "Мальборо". Руки так сильно дрожали, что она едва прикурила.
—Нужно выпить, — сказала она.
        Женщина вновь выехала на шоссе и направилась к винному магазину. Руки дрожали на руле, а ноги на педали газа. Её мысли были сосредоточены на надгробии, а не на дороге. Когда Опал загасила в пепельнице сигарету, то отвела взгляд в сторону от дороги. "Форд-Таурус" пересёк разделительную белую полосу и выскочил на противоположную сторону перед "Фордом-Эксплорером". Удар спереди выбросил "Таурус"  прямо на движущийся грузовик.
 
*  *  *
        У могилы отца стояли Мервин Холлистер и Генриетта Холлистер.
        — Теперь, папа, ты можешь спать спокойно, — сказала Генриетта и положила букет к подножью надгробия. – Мы исполнили твою последнюю волю.
        Затем брат Мервин возложил венок на соседнюю могилу.
— А ты, мама, там, где и должна быть, — сказал он, глядя на имя, выгравированное на мраморе: Рита Энн Холлистер.
        — Вот отец и лежит рядом с женой, с которой хотел быть.
        Сестра и брат вернулись к машине и поехали назад мимо часовни, мемориала, больших мавзолеев слева и могил с латунными пластинами справа. Там, среди могил, не украшенных цветами или статуями, покоились останки Опал Луиз Холлистер.
        2003 г.
 
        
 
ЮЖАНИН
НЕФОФОБИЯ (Боязнь облаков)
Рейтинг: +1 454 просмотра
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!