Кошачий двор

КОШАЧИЙ ДВОР.
 
   Все жители  тихой и пыльной улицы, поклонно сбегавшей к реке, так и называли этот тенистый  дворик: «кошачий двор». Если кто-нибудь из приезжих спрашивал у старушек, сидевших на лавочках у заборов, как ему найти  на этой улице, давно уже утратившей домовые номера, его родственников или знакомых, проживающих  по  Красноармейской, 40, ему так и говорили: «Так это ж  на кошачьем дворе,  третий дом от угла».
   Мне объяснили точно так же, когда я шел снимать квартиру в этом дворе, и я был поначалу удивлен этим его названием. Пока не поселился там и ранним утром не вышел из своей уютной, но душной комнаты подышать свежим воздухом.     
   Я присел на чурбачок у порога, достал из кармана сигареты, и ко мне тут же подошла серая кошка с плутоватыми зелеными глазами. Она потерлась о мою ногу, потом взобралась на колени и  посмотрела на меня снисходительно, но упорно: «Неужели ты такой непонятливый? Разве ты не видишь, что я хочу есть?»
   Я понял ее с полуслова, вернее, с полувзгляда,  положил незажженную сигарету на чурбачок, и пошел на кухню поискать что-нибудь съестное. Но, так как на первых порах  после переезда я питался в кафешках, мне удалось найти там только черствый позавчерашний пирожок с картошкой и превратившийся в камень кусок «Российского» сыра. 
   Первым, что мне бросилось в глаза при выходе на порог, было то, что с чурбачка исчезла моя  сигарета. Сначала я подумал, что ее сдуло ветром, как вдруг заметил, что моя новая знакомая — попрошайка что-то усердно закапывает под  абрикосовым деревом в трех шагах от дома. Я подошел туда и увидел на дне неглубокой ямки мою сигарету.  Это была какая-то мистика: сколько я живу на свете, а живу я уже восьмой десяток,  все знатоки кошек усердно доказывали мне, что  эти умные животные терпеть не могут запаха табака и шарахаются от него, как черт от ладана. А здесь было очевидно, что кошка взяла сигарету в зубы и дотащила ее до дерева, чтобы зарыть... Для чего? Чтобы  иметь ее про запас? Или уберечь меня от курения?
   Обе мысли показались мне несуразными и даже смешными, особенно последняя, и, всхохотнув про себя, я решил выполнить свою основную миссию, то есть,  накормить воровку сигарет.     
   Пирожок она отвергла сразу. Мне даже показалось, что на ее серой мордахе появилось выражение какой-то брезгливости, а когда  она подняла на меня свои задумчивые глаза, я явно  прочитал  там следующее: «Гостей позавчерашними пирожками с картошкой не угощают...   Тем более, кошек...»
   Сыр она обнюхивала долго и тщательно, потом  дважды лизнула его, и стало видно, что он ей понравился...  После чего она нашла нужным взглянуть на меня и сказать: «Спасибо... Я очень люблю сыр... Особенно «Российский». 
   Но сыр никак не поддавался ее зубам, и тогда она посмотрела на меня еще раз.  Теперь ее взгляд не был таким настойчивым и снисходительным, как ранее, она явно не хотела упрекать меня за этот вкусный, но неуступчивый подарок и сказала жалобно: «Ну, придумай что-нибудь... Ты, все-таки, мужчина...» 
   Мне стало стыдно, и я пошел в дом за ножом. Вернувшись, я принялся строгать окаменевший сыр, а  кошка уминать его с удивительной скоростью...  Я работал, не покладая рук и не отрывая глаз от этого куска сыра,   как что-то словно заставило меня поднять их... То, что я увидел вокруг, не поддавалось описанию: все видимое пространство передо мной, пусть и не столь обширное, было заполнено … кошками...  Всех возрастов, размеров и окраса...
    Первое, что мне захотелось сделать после того, как я пришел в себя от несказанного удивления, это — пересчитать их...   Но это оказалось невозможным: кошки постоянно двигались, и в этом движении явно наблюдалась тенденция подобраться поближе к моему сыру....  В их глазах я прочел зависть к моей новой подруге, вожделение и тоску, но там не было злобы и ненависти, какую испытывает все живущее при виде чужой удачи... 
   Потом я заметил, что кошки, ходящие вокруг нас,  не пересекают какой-то невидимой линии, оставляя неприкосновенным пространство, запретное для их присутствия. Я попытался высмотреть, что определяет границы этого пространства, и мне это, как ни странно, удалось;   прямо напротив меня сидел огромный черный кот с прищуренным правым глазом, который медленно поводил головой налево и направо, и, как мне представилось, его взгляд и был запретным знаком для всех остальных кошек.  
   Моя новая знакомая, которую я уже окрестил про себя Нюсей, вскоре насытилась, отошла к небольшой лужице воды, оставшейся после недавнего дождя, понюхала ее и снова жалобно посмотрела на меня. Я понял, что после очень соленого сыра ей захотелось пить, и пошел на кухню за водой. Я долго искал посудину, в какую можно было налить ее, но не нашел ничего подходящего и решил пожертвовать большой пиалой из китайского сервиза, подаренного  мне на Тибете тамошними монахами. Пиала была  очень яркая и красивая, разрисованная какими-то никому неведомыми цветами. Я налил в нее воду и вынес за порог. И здесь мне вновь представился случай изрядно удивиться. 
   Нюся, вместо того, чтобы жадно наброситься на воду,  склонила  голову набок и долго смотрела на чудную пиалу, причем, глаза ее, как я заметил, стали шире и задумчивее... Потом она осторожно коснулась язычком воды и стала  неторопливо лакать ее, не отрывая, однако,  взгляда от божественных цветов... 
  Тут я вспомнил, что с утра мне так  и не удалось закурить, повернулся к моему вожделенному чурбачку и увидел еще одну любопытную картину, достойную  кисти лучшего художника — анималиста. У  горки наструганного мною сыра сидел хорошо мне знакомый черный кот и  неторопливо поедал его, не обращая никакого внимания на меня. Даже тогда, когда я сел на свое место и закурил. Потом  к нему подошли  еще четыре  кошки, и он благосклонно позволил  им присоединиться к трапезе. Почему на сыр не набросилась вся остальная свора, я понял чуть позже, когда  мне представилась возможность хоть чуточку осмыслить увиденное.     
   А ясным, хоть и не совсем, стало для меня следующее. Кошки, почему-то выбравшие как среду обитания именно этот двор, живут здесь общиной,  возглавляет которую этот черный кот с прищуренным глазом. Он умен и демократичен, что доказал, позволив сначала насытиться моим сыром Нюсю, так как понимал, что хозяин этого сыра — я, и хочу накормить им именно мою гостью. Четыре кошки, нагло отобравшие у него часть еды — это явно его наложницы или жены, как вам больше нравится. Остальная часть кошачьего населения - это народ, а он, как вы знаете, чаще всего безмолвствует, о чем писал еще А.С Пушкин.  
   Развивать эту мысль далее мне было некогда: в доме меня ждал включенный компьютер, за которым я работал над переводом  тибетских сказаний. Пожелав черному предводителю и его подругам приятного аппетита, я удалился...
  Но совсем забыть произошедшее тем утром событие было невозможно, так как теперь я постоянно жил в окружении этих кошек... И волей неволей мне приходилось наблюдать за их жизнью, которая оказалась очень интересной и загадочной...
   Полного сбора кошачьего населения у моего порога больше не происходило, хотя я регулярно, каждое утро, кормил Нюсю, и уже не тем, что у меня оставалось, а специально купленными  и приготовленными для нее продуктами: супом из куриных ножек,  размоченным в молоке хлебом и ее любимым блюдом — свежими карасиками.  Зайдя однажды на рыбные ряды рынка, я увидел гору  этой дешевой  мелочи, которую венчал большой плакат: «Для кошек!». Как будто продавец боялся, что мы будем покупать эту рыбу для себя, и строго предупреждал нас не делать этого.  
   Я подумал, что приказ не собираться у моей квартиры был отдан мудрым вожаком, которого, как я вскоре узнал, звали очень подходящим для его положения именем: Маркиз.
Я даже сочинил речь, которую он должен был произнести перед своими подданными:    «Леди и джентельмены! Теперь у Нюси есть хозяин, он взял на себя обязанность заботиться о ней,  и беспокоить его наглыми   набегами не стоит. Разозлившись, он может  отказать в своей милости и Нюсе, а вы разве не желаете соей подруге добра?»  
   Кошек прикармливали все жители двора,  но так как количество этих животных было огромным, пищи для них явно не хватало. И у меня появился вопрос: так почему же все  такие упитанные и высокомерные?
   Ответ на этот вопрос нашелся очень скоро, как только я однажды утром  увидел шествие по двору сразу трех кошек с мышами в зубах. Дело в том, что кроме жилых  помещений во дворе было множество  гаражей, сараев и сараюшек, где люди  хранили урожай с   дач и огородиков, которых здесь, в этом же дворе было тоже немало.  Понятно, что это было настоящее раздолье для мышей, по своей  глупости не понимавших, кто  здесь настоящие хозяева...
   Постепенно я знакомился со всеми кошками, узнавая их имена от соседей, и давая их тем особям, которые оказались безымянными. Некоторым я присваивал звания сообразно их взаимоотношениям с Маркизом. Его четырех подруг я сразу назвал маркизами. Одну из них я величал маркиза в голубом жабо (у нее на шее действительно была фигурная полоска слабо голубого цвета), другую — маркиза-хромоножка  (она слегка приволакивала заднюю лапку), третью  - маркиза Анжелика (она была  божественно красивой блондинкой, напоминая мне героиню французского  фильма), и четвертую — вредная маркиза  (она вечно ссорилась с подругами  и ворчала на  своего мужа).
  Но что поразило меня больше всего, так это отношение всех остальных кошек к вышеназванным «маркизам»: оно было почтительным, но не раболепным. Я заметил, что «простолюдинки» никогда не вступали с ними в драки, которые случались довольно часто, особенно, между важными мамами маленьких котят, никогда не пытались отобрать у них пищу и даже боялись подойти поближе к Маркизу.  Но я ни разу не видел, чтобы кто-либо из них предложил им лишнюю мышку или рыбку, хотя наблюдал своими глазами, как однажды кошка по имени Земфира принесла недоеденную крысу своей подруге, такой же «простолюдинке», которая была полуслепой и старой, и не могла заниматься охотой.
    Но в конце осени, когда я уже собрался покинуть этот     гостеприимный дворик с его феноменальной кошачьей общиной, произошел случай, поразивший не только меня, но и петербургского профессора-зоолога, отдыхавшего у своих родственников в соседнем дворе.
Однажды утром, когда мы сидели с ним в беседке за чашкой кофе, во двор вошел рыжий парень в желтых штанах с огромным и пестрым мешком за спиной. Он поставил его посередине двора, достал из него с десяток блестящих металлических тарелочек и стал насыпать в него какие-то коричневые гранулы.     
  - Молодой человек! – обратился к нему профессор. – Вы, случайно, не из цирка – шапито, который приехал к нам намедни?
  Парень вздрогнул и выронил из рук тарелку, огласившую двор призывным звоном. Но, тут же собравшись, он улыбнулся нам широкой очаровательной улыбкой и  громко ответил:
  - Угадали! Только я не из этого занюханного шапито, а из Московского Центрального цирка и являюсь ассистентом знаменитого дрессировщика Юрия Дмитриевича Куклачева. По его поручению я провожу опыты с кошками и ищу среди них наиболее талантливых. Извините, что сразу не представился вам, но я вас просто не заметил в этой беседке.
  - Как я понял, - перебил его профессор, - вы хотите отловить у нас кошек и отвезти их в Москву? Неужели там своих не хватает?
   Парень тонко хихикнул и нервно поскреб себя по давно небритой щеке:
  - Понимаете, по теории Куклачева, кошки бывают разные, согласно среде их обитания. И мы собираем их по всей территории России и даже ближнего зарубежья.
  - Разумно, - поддержал его профессор. – И сколько особей вы намерены затолкать в этот мешок?
  И тут я только заметил, что на поясе ловца кошек висит мешок  одного цвета с его брюками,  на котором красиво написаны три голубых буквы: «МЦЦ», обозначавшие, как я понял, Московский Центральный Цирк.
 -  А это как уж повезет - весело ответил парень. – Но не более двадцати. В багажнике моей машины, которую я припарковал у ворот, уже имеется пятьдесят особей, как вы изволили выразиться.
  - Широко размахнулся Юрий Дмитриевич, однако, - с каким-то нехорошим юмором заметил профессор. – Но тут есть еще одно «но» - согласны ли жители этого двора на отлов кошек? 
  - Согласно моему опросу, в этом дворе нет домашних кошек, - незамедлительно ответил парень. – Кроме того, у меня имеется разрешение квартального.
  Он достал из кармана какую бумажку и хотел вручить ее профессору, но тот изящным жестом отвел его руку в сторону:
  - Ну, что же, тогда приступайте. А мы с товарищем с удовольствием посмотрим на вашу профессиональную работу. Тем более, что кошки уже собрались для трапезы.
  Действительно, почти все кошачье население нашего двора  сидело вокруг чашек с «Вискасом». Но никто из них не осмелился заглянуть в них. Как я понял, они ждали Маркиза.
  И тот не позволил себя долго ждать.
   Черный кот спрыгнул откуда-то сверху, медленно и важно подошел к одной из блестящих чашек, понюхал ее содержимое и… пошел прочь, брезгливо пошевеливая носом..
  Вслед за ним эту процедуру проделали маркизы, а потом и все остальные кошки, с тем же результатом.
  Через три минуты на дворе не было ни одной кошки.
  Не говоря ни слова, ассистент  Куклачева опорожнил все чашки обратно в свой пестрый мешок,  взвалил его на спину и исчез, даже не попрощавшись с нами.
  - Очень мудрый у нас этот кошачий народ, - сказал профессор, отглотнув уже холодный кофе. – Чуют они беду, ой, как чуют.
  - А, может,  для них было лучше перебраться в Москву? – возразил я. – Сытнее, теплее и предсказуемее…
   - Насколько я знаю, вы из Москвы?  - задал мне профессор неожиданный вопрос.
  - Да, - ответил я.
 - Тогда скажите мне, пожалуйста, сколько там цирков?
 - Сейчас их стало много, но я знаю два основных: это цирк Юрия Никулина на Цветном бульваре и Большой Московский цирк на проспекте Вернадского.
  - А я, хотя и петебуржец, скажу. что цирка под названием Московский Центральный  в Москве не существует. У Куклачева есть свой театр кошек, но наш гость почему-то  его не упомянул
  - Тогда, кто же этот юноша? – удивленно спросил я.   
  - Я не знаю, кто он, но то, что он занимается крайне нечистоплотной работой, скажу точно. Не вздрагивайте, пожалуйста, но я напомню вам, что у кошек есть две очень драгоценные вещи:  мех и мясо… Щадя ваши  нервы, я не буду развивать эту мысль дальше, но спрошу вас: как вы поступили, если бы он начал запихивать в свой мерзкий мешок вашу Нюсю?
  - Я бы сказал: «Положь на место!»
 - Я тоже очень люблю Ильфа и Петрова и ценю ваш юмор. Но этот юноша, как вы изволили выразиться, никогда их не читал, а посему он послал бы вас куда подальше и увез вашу Нюсю на маленький колбасный заводик где-то в предгорьях Большого Кавказа.
  Меня передернуло от этой мысли, и профессор это сразу заметил. Он встал и бодро провозгласил:
  - А вот и она, ваша серенькая барышня-крестьянка по имени Нюся! Прелестное имя! Я обязательно назову так свою следующую внучку!
  Нюся сидела на ступеньках беседки, помахивая хвостом, и осуждающе смотрела на громогласного профессора: «Ишь, чего надумал! Если ты привезешь свою внучку к нам на лето, в нашем дворе будет две Нюси. Как тогда понять, кого кличут к обеду?» 
   Так получилось, что я не смог вернуться к себе в Москву осенью, и мне пришлось зазимовать на «кошачьем» дворе, что принесло мне еще несколько незабываемых «кошачьих» радостей.
 В апреле Нюся, не появлявшаяся у меня длительное время, вдруг объявилась и привела с собой четырех котят. Трое из них были точной копией своей мамы, серенькие и умные, а четвертый был наверняка отпрыском аристократического рода: белый, пушистый и изящный во всем, даже в манере принятия пищи. Он не лез мордочкой в чашку с молоком, а окунал туда сначала свою лапку,  обсасывал ее и лишь потом лакал молоко своим  розовым язычкком.
  Забот у меня прибавилось, но они доставляли мне только радость.
  Наступило лето. Нюся важно ходила по двору со своими детенышами, я сидел в беседке, делал переводы тибетских сказаний и писал этот рассказ.
  В середине июня приехал на отдых профессор, и я решил дать ему прочесть мое повествование о кошачьем дворе.
 - Замечательно! – сказал он, прочитав его. – Но никуда не годится. Здесь все неверно по своей сути. Кошки никогда не жили и не будут жить общиной. Вы ведь знаете известное изречение:  « Каждая кошка гуляет сама по себе»? А вы напридумали главенство маркиза и его маркиз, законы какие-то насочиняли. Конечно, ваша вещь стоит публикации, но только с таким подзаголовком: «Фантастический рассказ»      
  «Какой же он фантастический, когда я это все наблюдал своими глазами?» – подумал я, убитый его заключением.
  Возразить ему я не мог: ведь он – профессор, да еще и зоолог.
   Но на следующий день я вышел во двор и увидел такую картину: Нюся сидела в окружении своих котят, и поочередно облизывала их, а рядом примостился Маркиз с рыбешкой в зубах. Уже облизанный котенок пытался  достать эту рыбешку у него изо рта, но Маркиз, совсем не сердясь на него, просто отворачивал свою морду в сторону.
  Маруся, наконец, закончила утренний туалет своих малышей, лениво встала и подошла к Маркизу,  и тот…  положил свою добычу у ее ног!
  «Нет, профессор! – победно прозвучало в моей голове. – Не все так просто, как вы говорите. Пусть каждая кошка гуляет сама по себе! Но на нашем кошачьем дворе они живут одной семьей.   Счастливой и разумной!»        
 

© Copyright: Борис Аксюзов, 2016

Регистрационный номер №0358717

от 16 октября 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0358717 выдан для произведения: КОШАЧИЙ ДВОР.
 
   Все жители  тихой и пыльной улицы, поклонно сбегавшей к реке, так и называли этот тенистый  дворик: «кошачий двор». Если кто-нибудь из приезжих спрашивал у старушек, сидевших на лавочках у заборов, как ему найти  на этой улице, давно уже утратившей домовые номера, его родственников или знакомых, проживающих  по  Красноармейской, 40, ему так и говорили: «Так это ж  на кошачьем дворе,  третий дом от угла».
   Мне объяснили точно так же, когда я шел снимать квартиру в этом дворе, и я был поначалу удивлен этим его названием. Пока не поселился там и ранним утром не вышел из своей уютной, но душной комнаты подышать свежим воздухом.     
   Я присел на чурбачок у порога, достал из кармана сигареты, и ко мне тут же подошла серая кошка с плутоватыми зелеными глазами. Она потерлась о мою ногу, потом взобралась на колени и  посмотрела на меня снисходительно, но упорно: «Неужели ты такой непонятливый? Разве ты не видишь, что я хочу есть?»
   Я понял ее с полуслова, вернее, с полувзгляда,  положил незажженную сигарету на чурбачок, и пошел на кухню поискать что-нибудь съестное. Но, так как на первых порах  после переезда я питался в кафешках, мне удалось найти там только черствый позавчерашний пирожок с картошкой и превратившийся в камень кусок «Российского» сыра. 
   Первым, что мне бросилось в глаза при выходе на порог, было то, что с чурбачка исчезла моя  сигарета. Сначала я подумал, что ее сдуло ветром, как вдруг заметил, что моя новая знакомая — попрошайка что-то усердно закапывает под  абрикосовым деревом в трех шагах от дома. Я подошел туда и увидел на дне неглубокой ямки мою сигарету.  Это была какая-то мистика: сколько я живу на свете, а живу я уже восьмой десяток,  все знатоки кошек усердно доказывали мне, что  эти умные животные терпеть не могут запаха табака и шарахаются от него, как черт от ладана. А здесь было очевидно, что кошка взяла сигарету в зубы и дотащила ее до дерева, чтобы зарыть... Для чего? Чтобы  иметь ее про запас? Или уберечь меня от курения?
   Обе мысли показались мне несуразными и даже смешными, особенно последняя, и, всхохотнув про себя, я решил выполнить свою основную миссию, то есть,  накормить воровку сигарет.     
   Пирожок она отвергла сразу. Мне даже показалось, что на ее серой мордахе появилось выражение какой-то брезгливости, а когда  она подняла на меня свои задумчивые глаза, я явно  прочитал  там следующее: «Гостей позавчерашними пирожками с картошкой не угощают...   Тем более, кошек...»
   Сыр она обнюхивала долго и тщательно, потом  дважды лизнула его, и стало видно, что он ей понравился...  После чего она нашла нужным взглянуть на меня и сказать: «Спасибо... Я очень люблю сыр... Особенно «Российский». 
   Но сыр никак не поддавался ее зубам, и тогда она посмотрела на меня еще раз.  Теперь ее взгляд не был таким настойчивым и снисходительным, как ранее, она явно не хотела упрекать меня за этот вкусный, но неуступчивый подарок и сказала жалобно: «Ну, придумай что-нибудь... Ты, все-таки, мужчина...» 
   Мне стало стыдно, и я пошел в дом за ножом. Вернувшись, я принялся строгать окаменевший сыр, а  кошка уминать его с удивительной скоростью...  Я работал, не покладая рук и не отрывая глаз от этого куска сыра,   как что-то словно заставило меня поднять их... То, что я увидел вокруг, не поддавалось описанию: все видимое пространство передо мной, пусть и не столь обширное, было заполнено … кошками...  Всех возрастов, размеров и окраса...
    Первое, что мне захотелось сделать после того, как я пришел в себя от несказанного удивления, это — пересчитать их...   Но это оказалось невозможным: кошки постоянно двигались, и в этом движении явно наблюдалась тенденция подобраться поближе к моему сыру....  В их глазах я прочел зависть к моей новой подруге, вожделение и тоску, но там не было злобы и ненависти, какую испытывает все живущее при виде чужой удачи... 
   Потом я заметил, что кошки, ходящие вокруг нас,  не пересекают какой-то невидимой линии, оставляя неприкосновенным пространство, запретное для их присутствия. Я попытался высмотреть, что определяет границы этого пространства, и мне это, как ни странно, удалось;   прямо напротив меня сидел огромный черный кот с прищуренным правым глазом, который медленно поводил головой налево и направо, и, как мне представилось, его взгляд и был запретным знаком для всех остальных кошек.  
   Моя новая знакомая, которую я уже окрестил про себя Нюсей, вскоре насытилась, отошла к небольшой лужице воды, оставшейся после недавнего дождя, понюхала ее и снова жалобно посмотрела на меня. Я понял, что после очень соленого сыра ей захотелось пить, и пошел на кухню за водой. Я долго искал посудину, в какую можно было налить ее, но не нашел ничего подходящего и решил пожертвовать большой пиалой из китайского сервиза, подаренного  мне на Тибете тамошними монахами. Пиала была  очень яркая и красивая, разрисованная какими-то никому неведомыми цветами. Я налил в нее воду и вынес за порог. И здесь мне вновь представился случай изрядно удивиться. 
   Нюся, вместо того, чтобы жадно наброситься на воду,  склонила  голову набок и долго смотрела на чудную пиалу, причем, глаза ее, как я заметил, стали шире и задумчивее... Потом она осторожно коснулась язычком воды и стала  неторопливо лакать ее, не отрывая, однако,  взгляда от божественных цветов... 
  Тут я вспомнил, что с утра мне так  и не удалось закурить, повернулся к моему вожделенному чурбачку и увидел еще одну любопытную картину, достойную  кисти лучшего художника — анималиста. У  горки наструганного мною сыра сидел хорошо мне знакомый черный кот и  неторопливо поедал его, не обращая никакого внимания на меня. Даже тогда, когда я сел на свое место и закурил. Потом  к нему подошли  еще четыре  кошки, и он благосклонно позволил  им присоединиться к трапезе. Почему на сыр не набросилась вся остальная свора, я понял чуть позже, когда  мне представилась возможность хоть чуточку осмыслить увиденное.     
   А ясным, хоть и не совсем, стало для меня следующее. Кошки, почему-то выбравшие как среду обитания именно этот двор, живут здесь общиной,  возглавляет которую этот черный кот с прищуренным глазом. Он умен и демократичен, что доказал, позволив сначала насытиться моим сыром Нюсю, так как понимал, что хозяин этого сыра — я, и хочу накормить им именно мою гостью. Четыре кошки, нагло отобравшие у него часть еды — это явно его наложницы или жены, как вам больше нравится. Остальная часть кошачьего населения - это народ, а он, как вы знаете, чаще всего безмолвствует, о чем писал еще А.С Пушкин.  
   Развивать эту мысль далее мне было некогда: в доме меня ждал включенный компьютер, за которым я работал над переводом  тибетских сказаний. Пожелав черному предводителю и его подругам приятного аппетита, я удалился...
  Но совсем забыть произошедшее тем утром событие было невозможно, так как теперь я постоянно жил в окружении этих кошек... И волей неволей мне приходилось наблюдать за их жизнью, которая оказалась очень интересной и загадочной...
   Полного сбора кошачьего населения у моего порога больше не происходило, хотя я регулярно, каждое утро, кормил Нюсю, и уже не тем, что у меня оставалось, а специально купленными  и приготовленными для нее продуктами: супом из куриных ножек,  размоченным в молоке хлебом и ее любимым блюдом — свежими карасиками.  Зайдя однажды на рыбные ряды рынка, я увидел гору  этой дешевой  мелочи, которую венчал большой плакат: «Для кошек!». Как будто продавец боялся, что мы будем покупать эту рыбу для себя, и строго предупреждал нас не делать этого.  
   Я подумал, что приказ не собираться у моей квартиры был отдан мудрым вожаком, которого, как я вскоре узнал, звали очень подходящим для его положения именем: Маркиз.
Я даже сочинил речь, которую он должен был произнести перед своими подданными:    «Леди и джентельмены! Теперь у Нюси есть хозяин, он взял на себя обязанность заботиться о ней,  и беспокоить его наглыми   набегами не стоит. Разозлившись, он может  отказать в своей милости и Нюсе, а вы разве не желаете соей подруге добра?»  
   Кошек прикармливали все жители двора,  но так как количество этих животных было огромным, пищи для них явно не хватало. И у меня появился вопрос: так почему же все  такие упитанные и высокомерные?
   Ответ на этот вопрос нашелся очень скоро, как только я однажды утром  увидел шествие по двору сразу трех кошек с мышами в зубах. Дело в том, что кроме жилых  помещений во дворе было множество  гаражей, сараев и сараюшек, где люди  хранили урожай с   дач и огородиков, которых здесь, в этом же дворе было тоже немало.  Понятно, что это было настоящее раздолье для мышей, по своей  глупости не понимавших, кто  здесь настоящие хозяева...
   Постепенно я знакомился со всеми кошками, узнавая их имена от соседей, и давая их тем особям, которые оказались безымянными. Некоторым я присваивал звания сообразно их взаимоотношениям с Маркизом. Его четырех подруг я сразу назвал маркизами. Одну из них я величал маркиза в голубом жабо (у нее на шее действительно была фигурная полоска слабо голубого цвета), другую — маркиза-хромоножка  (она слегка приволакивала заднюю лапку), третью  - маркиза Анжелика (она была  божественно красивой блондинкой, напоминая мне героиню французского  фильма), и четвертую — вредная маркиза  (она вечно ссорилась с подругами  и ворчала на  своего мужа).
  Но что поразило меня больше всего, так это отношение всех остальных кошек к вышеназванным «маркизам»: оно было почтительным, но не раболепным. Я заметил, что «простолюдинки» никогда не вступали с ними в драки, которые случались довольно часто, особенно, между важными мамами маленьких котят, никогда не пытались отобрать у них пищу и даже боялись подойти поближе к Маркизу.  Но я ни разу не видел, чтобы кто-либо из них предложил им лишнюю мышку или рыбку, хотя наблюдал своими глазами, как однажды кошка по имени Земфира принесла недоеденную крысу своей подруге, такой же «простолюдинке», которая была полуслепой и старой, и не могла заниматься охотой.
    Но в конце осени, когда я уже собрался покинуть этот     гостеприимный дворик с его феноменальной кошачьей общиной, произошел случай, поразивший не только меня, но и петербургского профессора-зоолога, отдыхавшего у своих родственников в соседнем дворе.
Однажды утром, когда мы сидели с ним в беседке за чашкой кофе, во двор вошел рыжий парень в желтых штанах с огромным и пестрым мешком за спиной. Он поставил его посередине двора, достал из него с десяток блестящих металлических тарелочек и стал насыпать в него какие-то коричневые гранулы.     
  - Молодой человек! – обратился к нему профессор. – Вы, случайно, не из цирка – шапито, который приехал к нам намедни?
  Парень вздрогнул и выронил из рук тарелку, огласившую двор призывным звоном. Но, тут же собравшись, он улыбнулся нам широкой очаровательной улыбкой и  громко ответил:
  - Угадали! Только я не из этого занюханного шапито, а из Московского Центрального цирка и являюсь ассистентом знаменитого дрессировщика Юрия Дмитриевича Куклачева. По его поручению я провожу опыты с кошками и ищу среди них наиболее талантливых. Извините, что сразу не представился вам, но я вас просто не заметил в этой беседке.
  - Как я понял, - перебил его профессор, - вы хотите отловить у нас кошек и отвезти их в Москву? Неужели там своих не хватает?
   Парень тонко хихикнул и нервно поскреб себя по давно небритой щеке:
  - Понимаете, по теории Куклачева, кошки бывают разные, согласно среде их обитания. И мы собираем их по всей территории России и даже ближнего зарубежья.
  - Разумно, - поддержал его профессор. – И сколько особей вы намерены затолкать в этот мешок?
  И тут я только заметил, что на поясе ловца кошек висит мешок  одного цвета с его брюками,  на котором красиво написаны три голубых буквы: «МЦЦ», обозначавшие, как я понял, Московский Центральный Цирк.
 -  А это как уж повезет - весело ответил парень. – Но не более двадцати. В багажнике моей машины, которую я припарковал у ворот, уже имеется пятьдесят особей, как вы изволили выразиться.
  - Широко размахнулся Юрий Дмитриевич, однако, - с каким-то нехорошим юмором заметил профессор. – Но тут есть еще одно «но» - согласны ли жители этого двора на отлов кошек? 
  - Согласно моему опросу, в этом дворе нет домашних кошек, - незамедлительно ответил парень. – Кроме того, у меня имеется разрешение квартального.
  Он достал из кармана какую бумажку и хотел вручить ее профессору, но тот изящным жестом отвел его руку в сторону:
  - Ну, что же, тогда приступайте. А мы с товарищем с удовольствием посмотрим на вашу профессиональную работу. Тем более, что кошки уже собрались для трапезы.
  Действительно, почти все кошачье население нашего двора  сидело вокруг чашек с «Вискасом». Но никто из них не осмелился заглянуть в них. Как я понял, они ждали Маркиза.
  И тот не позволил себя долго ждать.
   Черный кот спрыгнул откуда-то сверху, медленно и важно подошел к одной из блестящих чашек, понюхал ее содержимое и… пошел прочь, брезгливо пошевеливая носом..
  Вслед за ним эту процедуру проделали маркизы, а потом и все остальные кошки, с тем же результатом.
  Через три минуты на дворе не было ни одной кошки.
  Не говоря ни слова, ассистент  Куклачева опорожнил все чашки обратно в свой пестрый мешок,  взвалил его на спину и исчез, даже не попрощавшись с нами.
  - Очень мудрый у нас этот кошачий народ, - сказал профессор, отглотнув уже холодный кофе. – Чуют они беду, ой, как чуют.
  - А, может,  для них было лучше перебраться в Москву? – возразил я. – Сытнее, теплее и предсказуемее…
   - Насколько я знаю, вы из Москвы?  - задал мне профессор неожиданный вопрос.
  - Да, - ответил я.
 - Тогда скажите мне, пожалуйста, сколько там цирков?
 - Сейчас их стало много, но я знаю два основных: это цирк Юрия Никулина на Цветном бульваре и Большой Московский цирк на проспекте Вернадского.
  - А я, хотя и петебуржец, скажу. что цирка под названием Московский Центральный  в Москве не существует. У Куклачева есть свой театр кошек, но наш гость почему-то  его не упомянул
  - Тогда, кто же этот юноша? – удивленно спросил я.   
  - Я не знаю, кто он, но то, что он занимается крайне нечистоплотной работой, скажу точно. Не вздрагивайте, пожалуйста, но я напомню вам, что у кошек есть две очень драгоценные вещи:  мех и мясо… Щадя ваши  нервы, я не буду развивать эту мысль дальше, но спрошу вас: как вы поступили, если бы он начал запихивать в свой мерзкий мешок вашу Нюсю?
  - Я бы сказал: «Положь на место!»
 - Я тоже очень люблю Ильфа и Петрова и ценю ваш юмор. Но этот юноша, как вы изволили выразиться, никогда их не читал, а посему он послал бы вас куда подальше и увез вашу Нюсю на маленький колбасный заводик где-то в предгорьях Большого Кавказа.
  Меня передернуло от этой мысли, и профессор это сразу заметил. Он встал и бодро провозгласил:
  - А вот и она, ваша серенькая барышня-крестьянка по имени Нюся! Прелестное имя! Я обязательно назову так свою следующую внучку!
  Нюся сидела на ступеньках беседки, помахивая хвостом, и осуждающе смотрела на громогласного профессора: «Ишь, чего надумал! Если ты привезешь свою внучку к нам на лето, в нашем дворе будет две Нюси. Как тогда понять, кого кличут к обеду?» 
   Так получилось, что я не смог вернуться к себе в Москву осенью, и мне пришлось зазимовать на «кошачьем» дворе, что принесло мне еще несколько незабываемых «кошачьих» радостей.
 В апреле Нюся, не появлявшаяся у меня длительное время, вдруг объявилась и привела с собой четырех котят. Трое из них были точной копией своей мамы, серенькие и умные, а четвертый был наверняка отпрыском аристократического рода: белый, пушистый и изящный во всем, даже в манере принятия пищи. Он не лез мордочкой в чашку с молоком, а окунал туда сначала свою лапку,  обсасывал ее и лишь потом лакал молоко своим  розовым язычкком.
  Забот у меня прибавилось, но они доставляли мне только радость.
  Наступило лето. Нюся важно ходила по двору со своими детенышами, я сидел в беседке, делал переводы тибетских сказаний и писал этот рассказ.
  В середине июня приехал на отдых профессор, и я решил дать ему прочесть мое повествование о кошачьем дворе.
 - Замечательно! – сказал он, прочитав его. – Но никуда не годится. Здесь все неверно по своей сути. Кошки никогда не жили и не будут жить общиной. Вы ведь знаете известное изречение:  « Каждая кошка гуляет сама по себе»? А вы напридумали главенство маркиза и его маркиз, законы какие-то насочиняли. Конечно, ваша вещь стоит публикации, но только с таким подзаголовком: «Фантастический рассказ»      
  «Какой же он фантастический, когда я это все наблюдал своими глазами?» – подумал я, убитый его заключением.
  Возразить ему я не мог: ведь он – профессор, да еще и зоолог.
   Но на следующий день я вышел во двор и увидел такую картину: Нюся сидела в окружении своих котят, и поочередно облизывала их, а рядом примостился Маркиз с рыбешкой в зубах. Уже облизанный котенок пытался  достать эту рыбешку у него изо рта, но Маркиз, совсем не сердясь на него, просто отворачивал свою морду в сторону.
  Маруся, наконец, закончила утренний туалет своих малышей, лениво встала и подошла к Маркизу,  и тот…  положил свою добычу у ее ног!
  «Нет, профессор! – победно прозвучало в моей голове. – Не все так просто, как вы говорите. Пусть каждая кошка гуляет сама по себе! Но на нашем кошачьем дворе они живут одной семьей.   Счастливой и разумной!»        
 

 

Смотровая площадка.

Междугородный телефон на набережной у кафе "Фрегат".