ГРОЗА!

Гроза
(Автор В.В. Исаков)
 Уключины лодки визжали от перегрева. Ладони горели волдырями  мозолей от перегрева. Вёсла не плавно входили в воду, а били её, отталкиваясь и кидая лодку вперед к виднеющемуся  вдали берегу. При каждом гребке нос лодки выскакивал  из воды, рассекая волну, и плюхался со всего маха  вниз,  обдавая холодным душем брызг спину. Пот застилал глаза. Дыхание ещё хватало, но уже сбивалось, кашель нет, нет, да и выбивал меня из ритма движения. Надо было спешить. Не спешить, а лететь! До берега оставалось уже    всего метров десять. Из последних сил рывком весел о воду кинул лодку к берегу так, что нос с размаха выскочил   чуть  не вертикально вверх с наваливающейся  волны, рухнул   с  шумом брызг  вниз между  волнами. И еще бы  два взмаха весёл через не могу! Надо, надо  ещё из последних сил кинуть лодку вперед.  Там спасательный берег и лес, а за ним боковым зрением увидел на пригорке избы БОГОМ забытой деревни. Гроза надо мной сгущалась. Я до сих пор помню прошлую грозу, когда молнии кто – то по чьему - то приказу  вбивал в воду с силой кувалды вокруг моей лодки. Как не хочется погибнуть так бессмысленно. Тучи вдали  черным покрывалом ложились на реку,  придавливая её  собой. Небо   на глазах меняло  цвет,  из голубого  становилось синевато серым. Надвигалась  гроза  и,  по всему было видно, как  затих  ветер внезапно,  она будет нешуточной.   В  прозрачном ощутимой лицом  пелене воздуха  было слышно лишь мое  прерывистое  дыхание и скрип  на  всю реку уключин   лодки.  Увлекся я вываживанием судака и поэтому поздно заметил приход грозного Перуна. А судак на 5 кг лежал у меня в ногах на дне лодки, засыпал. Было  ощущение, как когда - то  в юности  уходил с  бойцами  из поиска  от погони с «языком» на плечах.  А тут   судак был  тем «языком» только  из  подводного царства. Погоня!  Бегом, бегом, похоже, за такого судака хозяйка реки с Перуном решили меня наказать. Хозяйка, подняла  неожиданно волну: готовила атаку с реки.   А Перун решил  завершить   разгром с неба. Выбирали  они мудро момент удара: внезапно и одновременно лишь согласовывали некоторые детали нападения. Спешить, спешить, спешить! Но тут, услышал под дном лодки громко шуршащий песок. Ура! Ушел!  Всё! Слава БОГУ! Выпрыгнул и бегом,  за веревку через плечо потащил лодку  на белый песок берега. Бегом! Всё вещи на дно лодки (потом разберу) и тут же опрокинул её вверх килем. Рюкзак с лодки за плечо и, громко топая болотниками по песку, рысью в деревню. От усталости рухнул на крыльцо ближайшего дома, небо разверзлось, и молния силой орудийного выстрела ударила рядом с лодкой. Ну что ты будешь делать!? Чем я так прогневил ПЕРУНА, не знаю!? Минутой позже и всё, остался бы в лодке навечно. Успел! Пот застил глаза, дышал, как загнанная  лошадь, вытирал пот  рукавом  «хэбэшки».
Гром, нарастая, побежал по лесу и лугам эхом отозвался от ближайших гор: до них 50 кэмэ, между прочим. Устало, едва встав на тяжелых ногах, постучал в дверь избы. Ответа не услышал, хотя время было уже к закату.
Дождь,  не  спрашивая  совета,  отвесно рухнул сплошной стеной на все вокруг. Белая пелена скрыла всю деревню. Было такое ощущение, что стою под мощным горным водопадом! Брызги от дождя, желающие залить крыльцо, заставили без приглашения открыть дверь избы.  Хотя   избой этот дом и не назовешь. Срублен был из лиственниц в обхват, я дотронулся ладонью до верхней поперечины двери и со словами: «Мир Вашему дому!» зашел внутрь. Встал, растерявшись! Горница поражала размерами. В доме никого не было, а на столе горницы увидел толстый  слой пыли: не было привычных следов и помета мышей на  столе, как во  всех заброшенных  домах. Стол был под стать горнице: массивный на конусных ногах – тумбах с выточенной резьбой. По периметру горницы, стояли лавки, сработанные  с любовью и раскрашенные птицами. Все было  на века! Мне приходилось бывать в таких домах у старообрядцев: домам стояли   по 180 или 200 лет.
Достал сигареты, закурил. Сердце защемило от безысходности и тупости того руководства страной.  Постеснялся   стряхивать пепел   на пол, подставил  ладонь по  него. 

     Коммунисты так и не извинились за всё, что сделали со страной и её народом во главе с рыжим картавым. Ну, чем была Финляндия в Российской империи? Вот именно! И какая она сейчас процветающая, без этих картавящих бо_ _шевичков на б_оневичках. А наша страна без  них  так и  осталась бы империей и блистала, как прежде.
Я сел, понурив голову, мне было больно за дом и его прежних жителей. Ну, какому идиоту   из   их партии  вздумалось сгонять жителей с насиженных веками мест для укрупнения деревень. Человека подпитывают силы своей ЗЕМЛИ – МАТУШКИ, не просто мой прадед шёл в бой с ладанкой земли на шее  в Отечественную, что дала ему его мама. Человек же привязан к РОДИНЕ корнями:  домом, запахом ржаного хлеба, что не выветрился до сих пор.
Курил и вспомнил, как заехал по пути в деревню,  будучи в армии. Ветровое стекло ЗИЛ -157 было открыто и еще загодя перед деревней в лесу, почуял запах испеченного хлеба. Дорога привела в деревню, приказал остановиться. В кузове были ящики с оружием и два бойца, сопровождения. «Сухпай» надоел давно, и хотелось чего - нибудь вкусного. Бойцы в кузове с надеждой смотрели на меня. Потянувшись  (ехали уже 5 часов по ухабам просёлочных и лесных дорог), пошёл к избе с  выцветшей  надписью «ХЛЕБ». В избе стояла громадная русская печка и три бабушки, месившие тесто. Они тут же пекли хлеб.
На каком -  то подобие деревянного прилавка   из  струженных досок  стояли старинные весы с чугунными чёрными гирьками. Увидев меня, одна из бабушек    вытерла тесто  с рук и,  вытерев их  белой  тряпкой, пошла  к весам, взвешивать хлеб для продажи. Я удивился! А она на удивление спокойным голосом сказала: « А что вы хотели! У нас соколик, хлеб взвешиваем, чай по килограмму и боле буханочки - то. Это вишь у вас в городе, пекут, а не выпекают хлебушек - то и платите   Вы за килограмм, а форма -  то  у них  милок во 800 грамм!». Заплатил.  Не удержавшись, откусил корочку.
Растеряно смотрел на бабушку: такой хлеб я ел в детстве в деревне у своей  бабушки. Хлеб после сжатия расправлялся и не черствел потом целую неделю. Да уж!
Вот нет уже людей в том могучем доме! Бедные люди, им обрезали корни. А что человек без корней? Как лист осенний, ему ничего не стоит сорваться, а куда лист притулится, это  куда ветер подует, туда он и полетит. Значит, деревня была неживой. Никого не было. Тудыт её в коромысло!
Я лег на лавке: устал неимоверно и провалился в сон. Сквозь сон слышал шаги, и скрип двери под тяжестью человека половицы скрипели, шаги за окном, звук скрипящей калитки через гул дождя. Слышал приглушенные разговоры, будто меня не хотели беспокоить. Незаметным движением с пояса вытащил двумя пальцами нож и, перевернувшись на бок, потягиваясь и чмокая якобы сонными губами на всю избу, изображал спящего, положил нож под бок. Эта армейская привычка из многих  оставалась  в крови. Слегка размежив веки, через ресницы посмотрел на горницу, но в доме никого не было. Значит карзится (привиделось). Но стоило мне закрыть глаза, как вновь услышал ровные голоса, переходящие в шёпот. Я резко встал, но дом был пуст. Взял рюкзак и вышел. Лег под лодкой, положив куртку под голову, и уже не мог заснуть. Вспомнил, как мой учитель по тайным знаниям дядя Миша, заставлял учиться считывать информацию с вещей. Загонял меня, пока не стало получаться. Видимо я включился в жизнь дома. У каждого жилья всегда есть своя жизнь, свой мир и память. Вот почему мы плачем о доме, как о пропавшем родственнике, когда переезжаем на другую квартиру.
И ещё долго вспоминаем свой дом и улыбаемся по - доброму. А вспоминаем мы его, потому что, он нас помнит и ждёт, как брошенный пес своего хозяина. Дождь кончился, а я не спал. В звенящей тугой струной тишине услышал в пустой ночной деревне голоса, звук падающего ведра в колодец. Деревня жила, она не хотела умирать! Мне стало всё понятно!
Как только рассвело, а нарвал охапку цветов и пошел искать деревенский погост. Нашёл покосившиеся черные от времени и дождей деревянные кресты, сгнившие и рухнувшие оградки. Погост был заброшен. Встал в мокрую траву на колени и попросил прощения перед спящими праведным сном жителями деревни за их неразумных правнуков, родства не помнящих. Забыли они свою землю! Забыли они память родительскую и свои сердца, и сейчас они живут  тенями: без сердец, родства не помнящие. Вот откуда и гражданские браки да разводы. Прости их ГОСПОДИ, сами не ведают, что творят! Зашел в дом, поклонился ему и, сняв кепку, в поклоне обратился к домовому: «Домовой, домовой мне жить грустно одному и тебе одному век свой куковать - то, забыли они тебя, прошу тебя миленький мой, поехали ко мне  домой!». Я выдержал 5 минут и кепку положил в рюкзак. И поклонившись дому на прощание, дверь подпер палкой, закрыл тихо на щеколду калитку. Я уходил из деревни, глядя себе под ноги, не поворачиваясь. Чувствовал в затылок взгляд черных пустых глазниц окон домов, которых оставили на съедение ветрам и дождям, снегу да солнцу их бывшие хозяева. Перевернул лодку и, стащив её с песка, едва помогая веслами начал спуск по течению реки вниз к своему дому. Судак меня не радовал больше, я достал «сигналку» и маленькая ракета дугой красным  мачком полетела вверх, как прощальный салют памяти всем заброшенным деревням. Представлялось, чувствовал душой, как мне машут платками бабы и детишки с пригорка на прощание!
Деревня через меня прощалась с живыми, забывшими свои корни  бывшими  жителями!