Бог спаситель

Бог спаситель
 
Жили мы с мамой вдвоём. Отца своего я даже ни разу в жизни не видел. Мама упрямо избегала разговоры на эту тему, не смотря на мои настойчивые просьбы, и только, когда я стал уже взрослым, она поведала  мне наконец-то о тайне исчезновения отца, но это отдельная и длинная история, и я как-нибудь в другой раз расскажу об этом, а сейчас мне хотелось бы написать о трёх, не совсем обычных событиях моего детства, ради которых я и затеял этот рассказ.
Итак всё по порядку.
Мама работала бухгалтером на автобазе  и жили мы на одну её маленькую  зарплату, но если быть честным, то мы никогда не роптали на трудности жизни, а принимали её такой, какой она была и были счастливы, радуясь всем маленьким благоволениям судьбы в виде подаренной банки мёда или кулька с кедровыми орехами, которые привозили шофера дальнобойщики из тайги и делились с бухгалтерией.  
Мне было тогда около шести лет и соответственно я должен был находиться в детском саду, но в ближайшем от нас свободных мест не было, а до следующего маме пришлось бы делать крюк и терять не менее часа перед работой, и бабушка, живущая неподалёку от нас согласилась взять меня к себе.
Бабушка была невысокой, хрупкой женщиной, с правильными чертами лица и  серыми, очень добрыми глазами.  
По характеру она была молчалива и обходилась в общении со мной совершенно короткими фразами, но как-то так, само собой получалось, что всё и без слов было понятно.
Она всё время находилась на  ногах, поддерживая установленный с незапамятных времён порядок,  и очень редко можно было видеть её отдыхающей. Не знаю, может быть раз в неделю она присаживалась на старую табуретку у окна и застывала минут на пятнадцать, погрузившись в свои, никому не ведомые мысли.  
Одежда её состояла чаще всего из строгого коричневого платья и чёрного фартука. Что-нибудь цветастое из её гардероба  я вообще не помню. Разве что в самых исключительных случаях, на великие праздники,  скажем на Рождество, надевались светлая блузка и тёмно-серая или, опять-таки, коричневая юбка. Весёлой бабушку я также не помню, по-моему она никогда не смеялась и лишь иногда улыбалась, слушая мои восторженные рассказы о новых открытиях, в познании мира .
Нельзя не упомянуть ещё об одной очень важной детали в её жизни. У бабушки, сколько я себя помню, жила немецкая овчарка Розка,  которая сопровождала меня повсюду, как только я появлялся у бабушки. Об этом необыкновенно умном и преданном  друге  необходимо упомянуть ещё и потому, что именно Розка сыграла  главную роль в одном из происшествий, о которых я хочу рассказать.   
Случилось оно в 1965 году.
Лето в этом году в Барнауле выдалось жарким и засушливым, и овощи на бабушкином огороде стали молить о спасении. Ближайшая колонка находилась от нас не менее чем за триста метров и носить воду для поливки, было физически нереально, да и колонка не всегда функционировала и мама решила проблему по-своему. Она обратилась к директору автобазы и тот разрешил ей взять старую списанную цистерну, валяющуюся без дела на задворках. Цистерну залатали  в слесарной мастерской и привезли к бабушке, где и свалили перед домом. Дядя Коля, бабушкин сосед, вызвался помочь и вырыл большую яму, рядом с воротами куда на катках подтащили цистерну и столкнули её туда, завалив затем землёю. Над поверхностью осталась торчать лишь горловина. Вода была доставлена на бывшем бензовозе, переделанном, в связи с засушливым годом, в водовоз  и как-то так получилось, что первым рейсом, переоборудованный водовоз, приехал к бабушке. Через ребристый толстый шланг вода благополучно перебралась в закопанную цистерну и машина уехала. Бабушка пошла готовить обед, так как приближался полдень, а я уселся перед горловиной и стал наблюдать плавающие на воде, радужные пятна бензина. До сих пор не могу объяснить каким образом мне запала мысль поджечь эти пятна. То ли параллели с керосиновой лампой, покрытой керосиновыми пятнами, повлияли на моё творчество, то ли  горение керогаза, который бабушка время от времени заправляла керосином, не знаю, но мне непременно захотелось попробовать, загорится ли  бензин на воде... Я пошёл на кухню, взял спички и уселся перед горловиной. Розка, наблюдавшая за мной, стала лаять и хватать за руку, пытаясь оттащить от цистерны, но я отмахивался и упрямо следовал своему плану, то-есть проведению намеченного эксперимента...
Устроившись поудобней на коленях, я нагнулся над цистерной, достал спичку и чиркнул ею о коробок...
 Следующее что осталось в памяти, был сильный толчок со стороны Розки и столб пламени, выросший над горловиной,  не менее метра высотой.
Затем я увидел бегущего дядю Колю с какой-то тряпкой в руке, и кричащего что-то невразумительное.
Розка кружилась вокруг цистерны и бешено лаяла на огонь...
Из дверей  дома появилась бабушка...
 Со слов дяди Коли, ставшего прямым свидетелем происшествия и пересказывающего его с большим пафосом, в течение следующих нескольких дней, выглядело всё таким образом.
Он сидел на кухне и вкушал щи с ржаным хлебом, закусывая их крепко-солёным  луком. Время от времени он бросал взгляды в сторону бабушкиного дома через кухонное окно и видел, как я внимательно что-то разглядываю в цистерне...Далее он увидел, что я отправился в дом и почти сразу вернулся. При этом дядю Колю удивляла беспрерывно лающая Розка, но он не придавал этому большого значения, списывая её активность на  перевозбуждение из-за колготни с цистерной. Однако, когда он увидел меня устраивающегося у горловину  и достающего коробку спичек из кармана, он сразу вычислил мои намерения и рванулся наружу, схватив по пути старый дождевик - но было уже поздно...
На месте происшествия он застал
меня, лежащего на спине в стороне от горловины,
гудящий столб пламени и
бешено лающую Розку ...
Пламя быстро погасло, так как остатки бензина, большей частью в испарениях, почти мгновенно сгорели и никакого вреда не случилось, но обсуждений по этому поводу было много.
Страшно представить, что могло бы случиться со мной, если бы не Розка. Я мог бы получить страшный ожог лица и плеч, прикрытых лёгкой маечкой. Мог бы потерять зрение, или того хуже мог бы просто свалиться в цистерну и погибнуть... То-есть последствия могли бы стать катастрофичными, но Розка необъяснимым образом вмешалась в ход событий и решила его по-своему, по собачьи.
В самый последний момент перед вспышкой она  грудью сбила меня в сторону и оттащила затем, за штанинину подальше от горящей горловины.
Как она догадалась о моих намерениях и о возможных, страшных последствиях знает один Бог?
Второе событие произошло месяца через четыре, то-есть глубокой осенью.  Я как всегда находился у бабушки и хотел я этого или нет, включался в исполнение обязанностей по дому, которые бабушка, все без исключения, выполняла самостоятельно. Она должна была готовить, стирать, закупать продукты и прочее, и прочее...и даже дрова для печки она колола сама и я обычно помогал ей в этом, занося поленья  в дом. И вот, в очередной раз, когда бабушка стала колоть дрова, я, как и было заведено, принялся носить их в сени и укладывать в маленькую поленницу. Собирая поленья вокруг пня, на котором бабушка их рубила, я присел на корточки и стал укладывать звонкие, пахнущие смолой и морозом поленья на руку,  стараясь набрать как можно больше, и тем самым показать бабушке, какой я большой и сильный. В тот злосчастный раз я набрал через чур много и когда попытался встать, то потерял  равновесие и повалился вперёд к пню и именно в этот момент топор полетел на чурку. Если бы я ещё хоть на несколько миллиметров подался вперёд, то наверное дело кончилось бы трагически, но к моему счастью я не достиг опасной границы, или, может быть бабушка, увидев меня, падающего в её строну, сумела машинально затормозить  удар и предотвратить тем самым страшные последствия – я не знаю, но в конечном счёте топор лишь разрубил мою шапку и чуть-чуть, кончиком воткнулся в мой лоб. Я даже не ощутил боли, а просто почувствовал неожиданный толчок, над переносицей и непроизвольно расслабил руки.  Дрова рассыпались и я опустился на колени, с некоторым недоумением смотря на бабушку. Что что-то тёплое поползло из под шапки к носу. Бабушкин образ в тот момент я никогда не забуду – лицо её было охвачено ужасом и страданием. Она рванулась ко мне и сорвала шапку. Оценив травму,  бабушка сгребла меня в охапку и  побежала в дом. После обработки раны йодом, она прижала меня к своей груди и долго держала на коленях, не выпуская. Время от времени она оглядывала  подсыхающий шрамик на лбу, после чего облегчённо вздыхала и тихонько шептала молитву.
Когда пришла мама, они ушли с бабушкой в другую комнату и долгое время о чём-то шептались. Однако на этом всё собственно и закончилось. Я оставался еще несколько дней предметом разговоров,  но случившиеся, вскоре забылось и единственное, что изменилось была сама бабушка. Она стала очень строгой ко мне и очень требовательной, но при этом почему-то именно ко мне в тарелку попадало всё самое лучшее из еды, что ужасно стало раздражать мою двоюродную сестру Нинку, гостившую время от времени у бабушки и считавшую себя любимицей, и да, еше в одном произошли изменения - бабушка, стала чаще чем обычно сажать меня на колени и смотреть в мои глаза, как будто пытаясь в них что-то увидеть.  
Однако третье событие было не за горами. Не прошло и полгода  как со мной случилось ещё нечто более удивительное, которое  впоследствии никто так и не смог объяснить. Странным, ко всему прочему,  являлось ещё и то, что все три события произошли буквально в течение одного года. Как будто это был самый неблагоприятный год моей жизни и неведомая злая сила, зная неблагоприятное стечение обстоятельств, обрушила на меня троекратное испытание.
Но оставим предположения и вернёмся к фактам.
Зима наконец-то уползла на север и пришла долгожданная весна. Была она в 1966 году немного запоздалой, но очень дружной. Бледное, холодное светило буквально за несколько дней преобразилось в большое ласковое солнце и стало обильно поливать  теплом замерзший  мир. Громадные сугробы съёжились, почернели и из под них потекли бурные ручьи, сделав улицы практически непроходимыми. Бабушка загнала меня в дом, увидев как я экспериментирую с ванной у широкого ручья, пытаясь отправиться в дальнее плавание, и мне ничего не оставалось делать как обосноваться на кухне. Кухня собственно говоря являлась самым обитаемым местом в доме, где мы с бабушкой проводили большую часть нашего времени. Кухонная обстановка  стоит у меня до сих пор перед глазами, как будто я только вчера покинул кухню и описать её не составляет труда.
Рядом со входной дверью стоял старый кожаный диван с высокой спинкой. В спинку были встроены две деревянные полочки и маленькое овальное зеркало посередине. На полочках стояли слоники, которые должны были приносить счастье. Побелённая большая печка, напротив входной двери, возвышалась до потолка, нависая в своём чреве над чугунной плитой. Справа, за печкой прятался под занавеской тёмный угол, в котором я никогда не был. Мне часто, наверное в шутку, говорили про домового, который там живёт и потому меня туда не тянуло. Недалеко от печки, у большого окна, выходящего на улицу, стоял массивный деревянный стол, покрытый цветной клеёнкой. С торцов стола стояли два деревянных стула, с высокими резными спинками и под столом прятались несколько табуреток. В углу находилась бабушкина гордость, швейная машинка Зингер, с ножным приводом. На него я иногда усаживался и покачивался. Не знаю почему, но мне это очень нравилось. На кухне стоял ещё старый кипарис в большой кадке и колченогая вешалка рядом с алюминиевым умывальником, прибитым к стене. Множество старых фотографий, разбросанных по всем стенам создавали в помещении очень живую, тёплую атмосферу и особенно уютно становилось, когда гудела разгоревшаяся печка.
Моим излюбленным местом на кухне был упомянутый выше старый диван. Я или что-то рисовал, полулёжа на нём, или играл с кубиками, или сооружал из подушек и одеяла нечто вроде маленького домика и уединялся там. Бабушка чаще всего стучала на своей машинке, так как обшивать приходилось  всех родственников, или хлопотала у печки. Я иногда сворачивался клубочком, на диване и засыпал под стук швейной машинки и это было совершенно нормальным. Необычным в этот раз было то, что я лёг на спину, вытянул руки вдоль тела и затих. Бабушка сначала не обратила  внимание на мою странную позу, но через некоторое время её взгляд остановился на мне и она подошла поближе. Как она потом рассказывала, она не услышала моего дыхания. Совершенно неподвижно я лежал на спине и не дышал. Бабушка  потрогала меня за плечо, но я не реагировал.  Накатилась паника. Бабушка стала меня трясти и кричать и опять трясти, пытаясь разбудить, но я по-прежнему не реагировал и тогда, будто поняв  бесполезность своих действий, или от отчаяния, она упала на колени перед диваном и стала страстно молиться. Как ни странно, я видел всё это сверху. Я видел себя лежащего на диване  в этой необычной позе, бабушку, молящуюся на немецком языке, слезы капающие на её сложенные перед грудью руки и слышал часто –часто повторяющееся в молитве имя моей мамы:  «Агнес  - Агнес – Агнес ...»
Мне было ужасно жалко бабушку и хотелось проснуться, но я не мог и мне стало почему-то очень страшно. Однако я вдруг  понял, что мне непременно нужно пошевелить хотя бы пальцем, или моргнуть глазом, или ещё что-нибудь сделать и тогда я обязательно проснусь и вернусь к бабушке, но мне этого никак не удавалось. В конце концов, я всё же громадным усилием воли, сумел пошевелить мою правую руку и в тот же момент пришёл в себя и повернул голову к бабушке. Наши глаза встретились и в наполненных слезами и горем бабушкиных глазах, появилась искорка надежды, а когда она окончательно поняла, что я ожил, радость выплеснулась из её глаз, бабушка  бросилась ко мне, схватила в охапку, как и  в прошлый раз, усадила на колени и крепко прижала к себе, как будто боясь, что я вновь исчезну. Так мы сидели довольно долго. Бабушка что-то тихо шептала  и всхлипывала, а я прижавшись к ней, согрелся и успокоился, ощущая её колючее шерстяное платье и вдыхая запах сухих цветов и ещё что-то тёплое и родное. Почему-то в моих мыслях возник добрый Иисус Христос с белыми крыльями, который склонившись над нами, ласково смотрел на меня и на бабушку. 
После этого события я попал в сферу повышенного интереса. Бабушка была уверена, что меня что-то всегда спасает, скорее всего мои ангелы хранители и вообще наверное Бог бережёт меня. Мама стала таскать меня по врачам. Я был тщательно обследован, но никаких отклонений не было найдено. Через несколько недель приехали две долговязые, сухощавые старухи, одетые примерно в такие же тёмные платья, как и бабушка, но ещё более запечатанные. Немного сгорбленные, с длинными орлиными  носами они напоминали мне зловещих персонажей из детских сказок и в добавок ко всему от них исходил какой-то непривычный лекарственный запах, что мне  ужасно не нравилось, но они, очевидно, меня очень любили и постоянно пытались со мной пообщаться.
Они, по очереди, чуть ли не насильно усаживали меня на колени и, гладя по голове, пытались поговорить, но я упирался и не выходил на контакт и даже конфеты не помогали. Как позже выяснилось это были родные сёстры моего дедушки, погибшего в трудармии. Они считались хранительницами семейной мудрости и принадлежали к какому-то тайному религиозному обществу. Приехали они, чтобы посмотреть на меня и вынести непосредственное заключение. Я собственно был единственным, который  унаследовал фамилию моего деда, по материнской линии. Все мои двоюродные братья и сёстры носили русские фамилии, так как мамины сёстры: Гертруд и Элла, вышли замуж за русских. Моя двоюродная сестра Нина, с которой я провёл почти всё моё детство, носила фамилию Ломоносова. Другие брат и сестра назывались Антохины. Я же унаследовал  фамилию  моего деда, Клепфер,  и считался  по всей видимости продолжателем дедушкиного рода.
Дедушкины сёстры, пробыв несколько дней, уехали, сказав бабушке перед отъездом, что с моим здоровьем всё в порядке, но что я наверное избран небом, для выполнения какой-то миссии в будущем и именно поэтому Бог спасает меня. Впоследствии они сыграли роковую роль в моей судьбе...
 
Клепфер, Февраль 2011
 

© Copyright: Александр Клепфер, 2014

Регистрационный номер №0204100

от 25 марта 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0204100 выдан для произведения: Бог спаситель
 
Жили мы с мамой вдвоём. Отца своего я даже ни разу в жизни не видел. Мама упрямо избегала разговоры на эту тему, не смотря на мои настойчивые просьбы, и только, когда я стал уже взрослым, она поведала  мне наконец-то о тайне исчезновения отца, но это отдельная и длинная история, и я как-нибудь в другой раз расскажу об этом, а сейчас мне хотелось бы написать о трёх, не совсем обычных событиях моего детства, ради которых я и затеял этот рассказ.
Итак всё по порядку.
Мама работала бухгалтером на автобазе  и жили мы на одну её маленькую  зарплату, но если быть честным, то мы никогда не роптали на трудности жизни, а принимали её такой, какой она была и были счастливы, радуясь всем маленьким благоволениям судьбы в виде подаренной банки мёда или кулька с кедровыми орехами, которые привозили шофера дальнобойщики из тайги и делились с бухгалтерией.  
Мне было тогда около шести лет и соответственно я должен был находиться в детском саду, но в ближайшем от нас свободных мест не было, а до следующего маме пришлось бы делать крюк и терять не менее часа перед работой, и бабушка, живущая неподалёку от нас согласилась взять меня к себе.
Бабушка была невысокой, хрупкой женщиной, с правильными чертами лица и  серыми, очень добрыми глазами.  
По характеру она была молчалива и обходилась в общении со мной совершенно короткими фразами, но как-то так, само собой получалось, что всё и без слов было понятно.
Она всё время находилась на  ногах, поддерживая установленный с незапамятных времён порядок,  и очень редко можно было видеть её отдыхающей. Не знаю, может быть раз в неделю она присаживалась на старую табуретку у окна и застывала минут на пятнадцать, погрузившись в свои, никому не ведомые мысли.  
Одежда её состояла чаще всего из строгого коричневого платья и чёрного фартука. Что-нибудь цветастое из её гардероба  я вообще не помню. Разве что в самых исключительных случаях, на великие праздники,  скажем на Рождество, надевались светлая блузка и тёмно-серая или, опять-таки, коричневая юбка. Весёлой бабушку я также не помню, по-моему она никогда не смеялась и лишь иногда улыбалась, слушая мои восторженные рассказы о новых открытиях, в познании мира .
Нельзя не упомянуть ещё об одной очень важной детали в её жизни. У бабушки, сколько я себя помню, жила немецкая овчарка Розка,  которая сопровождала меня повсюду, как только я появлялся у бабушки. Об этом необыкновенно умном и преданном  друге  необходимо упомянуть ещё и потому, что именно Розка сыграла  главную роль в одном из происшествий, о которых я хочу рассказать.   
Случилось оно в 1965 году.
Лето в этом году в Барнауле выдалось жарким и засушливым, и овощи на бабушкином огороде стали молить о спасении. Ближайшая колонка находилась от нас не менее чем за триста метров и носить воду для поливки, было физически нереально, да и колонка не всегда функционировала и мама решила проблему по-своему. Она обратилась к директору автобазы и тот разрешил ей взять старую списанную цистерну, валяющуюся без дела на задворках. Цистерну залатали  в слесарной мастерской и привезли к бабушке, где и свалили перед домом. Дядя Коля, бабушкин сосед, вызвался помочь и вырыл большую яму, рядом с воротами куда на катках подтащили цистерну и столкнули её туда, завалив затем землёю. Над поверхностью осталась торчать лишь горловина. Вода была доставлена на бывшем бензовозе, переделанном, в связи с засушливым годом, в водовоз  и как-то так получилось, что первым рейсом, переоборудованный водовоз, приехал к бабушке. Через ребристый толстый шланг вода благополучно перебралась в закопанную цистерну и машина уехала. Бабушка пошла готовить обед, так как приближался полдень, а я уселся перед горловиной и стал наблюдать плавающие на воде, радужные пятна бензина. До сих пор не могу объяснить каким образом мне запала мысль поджечь эти пятна. То ли параллели с керосиновой лампой, покрытой керосиновыми пятнами, повлияли на моё творчество, то ли  горение керогаза, который бабушка время от времени заправляла керосином, не знаю, но мне непременно захотелось попробовать, загорится ли  бензин на воде... Я пошёл на кухню, взял спички и уселся перед горловиной. Розка, наблюдавшая за мной, стала лаять и хватать за руку, пытаясь оттащить от цистерны, но я отмахивался и упрямо следовал своему плану, то-есть проведению намеченного эксперимента...
Устроившись поудобней на коленях, я нагнулся над цистерной, достал спичку и чиркнул ею о коробок...
 Следующее что осталось в памяти, был сильный толчок со стороны Розки и столб пламени, выросший над горловиной,  не менее метра высотой.
Затем я увидел бегущего дядю Колю с какой-то тряпкой в руке, и кричащего что-то невразумительное.
Розка кружилась вокруг цистерны и бешено лаяла на огонь...
Из дверей  дома появилась бабушка...
 Со слов дяди Коли, ставшего прямым свидетелем происшествия и пересказывающего его с большим пафосом, в течение следующих нескольких дней, выглядело всё таким образом.
Он сидел на кухне и вкушал щи с ржаным хлебом, закусывая их крепко-солёным  луком. Время от времени он бросал взгляды в сторону бабушкиного дома через кухонное окно и видел, как я внимательно что-то разглядываю в цистерне...Далее он увидел, что я отправился в дом и почти сразу вернулся. При этом дядю Колю удивляла беспрерывно лающая Розка, но он не придавал этому большого значения, списывая её активность на  перевозбуждение из-за колготни с цистерной. Однако, когда он увидел меня устраивающегося у горловину  и достающего коробку спичек из кармана, он сразу вычислил мои намерения и рванулся наружу, схватив по пути старый дождевик - но было уже поздно...
На месте происшествия он застал
меня, лежащего на спине в стороне от горловины,
гудящий столб пламени и
бешено лающую Розку ...
Пламя быстро погасло, так как остатки бензина, большей частью в испарениях, почти мгновенно сгорели и никакого вреда не случилось, но обсуждений по этому поводу было много.
Страшно представить, что могло бы случиться со мной, если бы не Розка. Я мог бы получить страшный ожог лица и плеч, прикрытых лёгкой маечкой. Мог бы потерять зрение, или того хуже мог бы просто свалиться в цистерну и погибнуть... То-есть последствия могли бы стать катастрофичными, но Розка необъяснимым образом вмешалась в ход событий и решила его по-своему, по собачьи.
В самый последний момент перед вспышкой она  грудью сбила меня в сторону и оттащила затем, за штанинину подальше от горящей горловины.
Как она догадалась о моих намерениях и о возможных, страшных последствиях знает один Бог?
Второе событие произошло месяца через четыре, то-есть глубокой осенью.  Я как всегда находился у бабушки и хотел я этого или нет, включался в исполнение обязанностей по дому, которые бабушка, все без исключения, выполняла самостоятельно. Она должна была готовить, стирать, закупать продукты и прочее, и прочее...и даже дрова для печки она колола сама и я обычно помогал ей в этом, занося поленья  в дом. И вот, в очередной раз, когда бабушка стала колоть дрова, я, как и было заведено, принялся носить их в сени и укладывать в маленькую поленницу. Собирая поленья вокруг пня, на котором бабушка их рубила, я присел на корточки и стал укладывать звонкие, пахнущие смолой и морозом поленья на руку,  стараясь набрать как можно больше, и тем самым показать бабушке, какой я большой и сильный. В тот злосчастный раз я набрал через чур много и когда попытался встать, то потерял  равновесие и повалился вперёд к пню и именно в этот момент топор полетел на чурку. Если бы я ещё хоть на несколько миллиметров подался вперёд, то наверное дело кончилось бы трагически, но к моему счастью я не достиг опасной границы, или, может быть бабушка, увидев меня, падающего в её строну, сумела машинально затормозить  удар и предотвратить тем самым страшные последствия – я не знаю, но в конечном счёте топор лишь разрубил мою шапку и чуть-чуть, кончиком воткнулся в мой лоб. Я даже не ощутил боли, а просто почувствовал неожиданный толчок, над переносицей и непроизвольно расслабил руки.  Дрова рассыпались и я опустился на колени, с некоторым недоумением смотря на бабушку. Что что-то тёплое поползло из под шапки к носу. Бабушкин образ в тот момент я никогда не забуду – лицо её было охвачено ужасом и страданием. Она рванулась ко мне и сорвала шапку. Оценив травму,  бабушка сгребла меня в охапку и  побежала в дом. После обработки раны йодом, она прижала меня к своей груди и долго держала на коленях, не выпуская. Время от времени она оглядывала  подсыхающий шрамик на лбу, после чего облегчённо вздыхала и тихонько шептала молитву.
Когда пришла мама, они ушли с бабушкой в другую комнату и долгое время о чём-то шептались. Однако на этом всё собственно и закончилось. Я оставался еще несколько дней предметом разговоров,  но случившиеся, вскоре забылось и единственное, что изменилось была сама бабушка. Она стала очень строгой ко мне и очень требовательной, но при этом почему-то именно ко мне в тарелку попадало всё самое лучшее из еды, что ужасно стало раздражать мою двоюродную сестру Нинку, гостившую время от времени у бабушки и считавшую себя любимицей, и да, еше в одном произошли изменения - бабушка, стала чаще чем обычно сажать меня на колени и смотреть в мои глаза, как будто пытаясь в них что-то увидеть.  
Однако третье событие было не за горами. Не прошло и полгода  как со мной случилось ещё нечто более удивительное, которое  впоследствии никто так и не смог объяснить. Странным, ко всему прочему,  являлось ещё и то, что все три события произошли буквально в течение одного года. Как будто это был самый неблагоприятный год моей жизни и неведомая злая сила, зная неблагоприятное стечение обстоятельств, обрушила на меня троекратное испытание.
Но оставим предположения и вернёмся к фактам.
Зима наконец-то уползла на север и пришла долгожданная весна. Была она в 1966 году немного запоздалой, но очень дружной. Бледное, холодное светило буквально за несколько дней преобразилось в большое ласковое солнце и стало обильно поливать  теплом замерзший  мир. Громадные сугробы съёжились, почернели и из под них потекли бурные ручьи, сделав улицы практически непроходимыми. Бабушка загнала меня в дом, увидев как я экспериментирую с ванной у широкого ручья, пытаясь отправиться в дальнее плавание, и мне ничего не оставалось делать как обосноваться на кухне. Кухня собственно говоря являлась самым обитаемым местом в доме, где мы с бабушкой проводили большую часть нашего времени. Кухонная обстановка  стоит у меня до сих пор перед глазами, как будто я только вчера покинул кухню и описать её не составляет труда.
Рядом со входной дверью стоял старый кожаный диван с высокой спинкой. В спинку были встроены две деревянные полочки и маленькое овальное зеркало посередине. На полочках стояли слоники, которые должны были приносить счастье. Побелённая большая печка, напротив входной двери, возвышалась до потолка, нависая в своём чреве над чугунной плитой. Справа, за печкой прятался под занавеской тёмный угол, в котором я никогда не был. Мне часто, наверное в шутку, говорили про домового, который там живёт и потому меня туда не тянуло. Недалеко от печки, у большого окна, выходящего на улицу, стоял массивный деревянный стол, покрытый цветной клеёнкой. С торцов стола стояли два деревянных стула, с высокими резными спинками и под столом прятались несколько табуреток. В углу находилась бабушкина гордость, швейная машинка Зингер, с ножным приводом. На него я иногда усаживался и покачивался. Не знаю почему, но мне это очень нравилось. На кухне стоял ещё старый кипарис в большой кадке и колченогая вешалка рядом с алюминиевым умывальником, прибитым к стене. Множество старых фотографий, разбросанных по всем стенам создавали в помещении очень живую, тёплую атмосферу и особенно уютно становилось, когда гудела разгоревшаяся печка.
Моим излюбленным местом на кухне был упомянутый выше старый диван. Я или что-то рисовал, полулёжа на нём, или играл с кубиками, или сооружал из подушек и одеяла нечто вроде маленького домика и уединялся там. Бабушка чаще всего стучала на своей машинке, так как обшивать приходилось  всех родственников, или хлопотала у печки. Я иногда сворачивался клубочком, на диване и засыпал под стук швейной машинки и это было совершенно нормальным. Необычным в этот раз было то, что я лёг на спину, вытянул руки вдоль тела и затих. Бабушка сначала не обратила  внимание на мою странную позу, но через некоторое время её взгляд остановился на мне и она подошла поближе. Как она потом рассказывала, она не услышала моего дыхания. Совершенно неподвижно я лежал на спине и не дышал. Бабушка  потрогала меня за плечо, но я не реагировал.  Накатилась паника. Бабушка стала меня трясти и кричать и опять трясти, пытаясь разбудить, но я по-прежнему не реагировал и тогда, будто поняв  бесполезность своих действий, или от отчаяния, она упала на колени перед диваном и стала страстно молиться. Как ни странно, я видел всё это сверху. Я видел себя лежащего на диване  в этой необычной позе, бабушку, молящуюся на немецком языке, слезы капающие на её сложенные перед грудью руки и слышал часто –часто повторяющееся в молитве имя моей мамы:  «Агнес  - Агнес – Агнес ...»
Мне было ужасно жалко бабушку и хотелось проснуться, но я не мог и мне стало почему-то очень страшно. Однако я вдруг  понял, что мне непременно нужно пошевелить хотя бы пальцем, или моргнуть глазом, или ещё что-нибудь сделать и тогда я обязательно проснусь и вернусь к бабушке, но мне этого никак не удавалось. В конце концов, я всё же громадным усилием воли, сумел пошевелить мою правую руку и в тот же момент пришёл в себя и повернул голову к бабушке. Наши глаза встретились и в наполненных слезами и горем бабушкиных глазах, появилась искорка надежды, а когда она окончательно поняла, что я ожил, радость выплеснулась из её глаз, бабушка  бросилась ко мне, схватила в охапку, как и  в прошлый раз, усадила на колени и крепко прижала к себе, как будто боясь, что я вновь исчезну. Так мы сидели довольно долго. Бабушка что-то тихо шептала  и всхлипывала, а я прижавшись к ней, согрелся и успокоился, ощущая её колючее шерстяное платье и вдыхая запах сухих цветов и ещё что-то тёплое и родное. Почему-то в моих мыслях возник добрый Иисус Христос с белыми крыльями, который склонившись над нами, ласково смотрел на меня и на бабушку. 
После этого события я попал в сферу повышенного интереса. Бабушка была уверена, что меня что-то всегда спасает, скорее всего мои ангелы хранители и вообще наверное Бог бережёт меня. Мама стала таскать меня по врачам. Я был тщательно обследован, но никаких отклонений не было найдено. Через несколько недель приехали две долговязые, сухощавые старухи, одетые примерно в такие же тёмные платья, как и бабушка, но ещё более запечатанные. Немного сгорбленные, с длинными орлиными  носами они напоминали мне зловещих персонажей из детских сказок и в добавок ко всему от них исходил какой-то непривычный лекарственный запах, что мне  ужасно не нравилось, но они, очевидно, меня очень любили и постоянно пытались со мной пообщаться.
Они, по очереди, чуть ли не насильно усаживали меня на колени и, гладя по голове, пытались поговорить, но я упирался и не выходил на контакт и даже конфеты не помогали. Как позже выяснилось это были родные сёстры моего дедушки, погибшего в трудармии. Они считались хранительницами семейной мудрости и принадлежали к какому-то тайному религиозному обществу. Приехали они, чтобы посмотреть на меня и вынести непосредственное заключение. Я собственно был единственным, который  унаследовал фамилию моего деда, по материнской линии. Все мои двоюродные братья и сёстры носили русские фамилии, так как мамины сёстры: Гертруд и Элла, вышли замуж за русских. Моя двоюродная сестра Нина, с которой я провёл почти всё моё детство, носила фамилию Ломоносова. Другие брат и сестра назывались Антохины. Я же унаследовал  фамилию  моего деда, Клепфер,  и считался  по всей видимости продолжателем дедушкиного рода.
Дедушкины сёстры, пробыв несколько дней, уехали, сказав бабушке перед отъездом, что с моим здоровьем всё в порядке, но что я наверное избран небом, для выполнения какой-то миссии в будущем и именно поэтому Бог спасает меня. Впоследствии они сыграли роковую роль в моей судьбе...
 
Клепфер, Февраль 2011
 

 

Виртуальный образ

Институт судебной психиатрии