Туапсе.

Наконец, весна, а с ней разговоры – маме дали путёвку в санаторий. Он находится в городе со странным названием – Туапсе, прямо на самом берегу Чёрного моря. О  Чёрном море я знала по песне - «Тот, кто рождён был у моря». Я любила эту песню  и  знала её всю, но с цветом у меня была путаница.  Чёрный цвет у моря, или синий?  Мама сказала, что - синий. Тогда почему же оно называется – Чёрное, а не Синее? И, вот - сама всё увижу и разберусь.  Путёвку-то маме дали одну, но она нисколько не колебалась – брать или не брать меня с собой. Конечно, брать. А там…  всё как-нибудь устроится.

Нам шьют новые платья. Укладываем вещи в новый, пахнущий  путешествием, чемодан. У мамы  новая сумка,  застёжка на сумке сделана из кремово - розового  камешка, в форме розочки. Я знаю, что это камешек, но как  он похож на кремовую розочку пирожного.  И, всякий раз, оставаясь в комнате наедине с сумкой, я облизываю застёжку, в надежде почувствовать, тающий во рту вкус пирожного. Вместо этого язык касается  холодной,  безвкусной гладкости камня.

Наконец, вся суматоха  позади. Мы - в дороге. Папа остался один -   не на кого оставить кур и кроликов, поэтому все вместе  не можем ехать. На машине, которая называется грузтакси, едем в Сталинград. В Сталинграде садимся в поезд и едем  очень долго. Долго и скучно.

Первую встречу с морем я не помню. Её затмили хлопоты с моим устройством на квартиру. Мама осталась в санатории, а меня, против моей воли, увели, пообещав, что за  детиной будет самый лучший уход и досмотр. Долго поднимаемся в гору. Жарко. Сначала скучно, а потом накатывает тоска по маме. Не хочу есть. Потихоньку начинаю плакать, потом – рыдать. Укладывают спать. Первый раз в своей жизни не смогла заснуть. Я опухла от слёз, чесалась и ворочалась беспрерывно с бока на бок. Вместе со мной  не спали все в доме. Мы не могли дождаться рассвета и, едва он наступил, женщина взяла меня за руку и повела к маме. Она долго ей что-то рассказывала о капризной детине, но мне это не интересно. Мама пошла к главврачу и всё устроилось. Нам разрешили быть вместе.

Маме показалось подозрительным, что я чешусь, не опуская рук. Она так, на всякий случай, раздвинула косы и побледнела. Моя голова кишела вшами. Слово было стыдное и гадкое. А потом появилось ещё худшее – гниды. Это была катастрофа. Про гнид  была песенка-дразнилка: «Я живу на Дар-Горе, говорю на букву - гэ. Гришка, гад, подай гребёнку, гниды голову грызут». Меня так дразнили на улице, когда я, забывшись, начинала  говорить - как  дома. Я  исправлялась, г – менялось на мягкое хе, как говорили все в селе. Песенка мигом забывалась, и я снова становилась своей среди своих. А теперь? Исправляйся, не исправляйся, а гниды – вот они. Значит, куда бы я ни пошла, что бы ни делала, а мне вслед - эта дразнилка? Несколько дней отпуска у мамы и женщин из нашей палаты ушли на борьбу с насекомыми, заселившими мою несчастную голову. Сначала маме посоветовали меня остричь, но она не согласилась с советчиками.  И моё сердце, ушедшее было в пятки, вернулось на своё место и забилось ровно и уверенно. Я  терпела и вонючий дуст, и едкое мыло, каждый день разъедавшее мои глаза. Новые подруги мамы, сменяя друг друга, разбирали мои волосы на пряди и с каждого волоска снимали гнид. И вот долгожданный миг – общими усилиями мою голову привели в порядок. Теперь можно заняться и приятными делами. Не вшей же и гнид  мы сюда приехали  разводить, а потом выводить? Каждый день купаемся в море, которое начинается сразу за парком. Оно на самом деле,  оказалось  синим, а иногда – серым или зелёным. Мама учит меня плавать, но  у нас ничего не получается. Я боюсь воды и дальше, чем по щиколотки не захожу.  Очень понравилась игра с морем – я рисую на песке, а оно накатывает волны и смывает рисунок. Снова рисую, снова смывает.  Отодвигаюсь подальше от кромки воды и наблюдаю, как волна изо всех сил старается дотянуться до моих домиков.  Если у одной не получается, приходит вторая, третья и, всё  таки… приходится рисовать снова. Ходим на рынок, где мама покупает, невиданные мной досель, фрукты. Ещё там продают раковины и шкатулки из открыток. Я упросила маму купить одну большую раковину и красивую шкатулку для моих «секретиков». Но любимое занятие у нас с мамой – искать на берегу камешки необычной формы. Мама увлечена этим не меньше моего, каждая находка  рассматривается, мы наперебой  фантазируем истории, связанные с очередным сокровищем. Завели специальный мешочек, и он уже довольно тяжёлый. Одну находку помню до сих пор – самый настоящий башмачок с цветными разводами. Не могу поверить маме, что это вода так обтачивает камни.

По утрам я гуляла  в парке одна - мама была на процедурах. В  такое утро я познакомилась с  настоящими моряками  в  бескозырках с золотыми ленточками. Восхищённая,  любовалась ими издали. Наверное, мой глуповато-изумлённый вид  привлёк их внимание. Мы познакомились и долго беседовали. Я задавала им вопросы о морях и странах. Бывали ли они в Африке, встречались ли с пиратами? Когда вопросы кончились, задаю самый глупый - есть ли у них мамы. Знаю же, что мамы есть у всех, но мне так хотелось продлить эту встречу.  Они долго  рассказывают о своих мамах. Оказывается, не только моя мама красивая и добрая. Морякам-то я верю. Не знаю почему, но  не похвасталась маме новым знакомством сразу. Только потом, вечером, когда мы пришли на концерт, и я увидела на сцене моих утренних знакомых. Мне показалось, что они улыбались мне. Мою грудь распирало от  гордости, что  никто из пришедших на концерт не знаком так близко с моряками – артистами, а я – то знаю о них всё. Да и они – обо мне. А когда один из них объявил, что песню «Летят белокрылые чайки» они посвящают девочке Юле, я, наверное, стала похожа на лягушку-путешественницу, так мне хотелось объявить всему залу, что это я – та самая девочка Юля.