Стоячие штаны.(Из повести "ВЫЖИВАНИЕ")

Песня "Вязаный жакет" муз.А.Долуханян,сл.Н.Доризо.исп.Л.Зыкина

«Мать всю ночь работала, чтоб его связать…
И тогда я поняла, что такое мать.»
(Песня «Твой отец» Н.Доризо)

Мне уже приходилось упоминать в других новеллах о крайне бедственном положении нашей «усеченной» семьи…
…Вообще-то, русский народ всегда стоически переносил лишения. То ли он имеет неисчерпаемое терпение, то ли привык жить в бедности и выкручиваться из любого положения. Недаром любимая поговорка матери была – «Голь на выдумки хитра»…
Горько, что военные и послевоенные лишения, в первую очередь, били по самой незащищенной части народа – по детям.
Дети войны были одеты, кто во что горазд. Не было одежды вообще и детской в частности – все производство страны всю войну работало на обеспечение нужд армии – и по ее окончанию очень медленно и трудно перестраивалось на мирную жизнь.
Был дефицит и в школьных принадлежностях. Я помню, что в моем 1-м классе имела настоящий школьный портфель только одна девочка - наша признанная красавица Лена Кирш. Подозреваю, что именно из-за этого и осталась в моей памяти ее фамилия. Всем остальным портфели заменяли самодельные сумки. Высшим шиком послевоенной школьной моды считалось иметь в качестве школьной сумки офицерскую полевую сумку-планшет, или, на худой конец, чехол от противогаза.
Вообще после войны наш народ всячески воспевал и превозносил воина-защитника Родины, поэтому в моде были и мужские профессии, и все военное было в почете. Даже у женщин в модных крепдешиновых платьях были вшиты высокие «мужские» плечики.
И в этом, благодаря неистощимой выдумке и такой же работоспособности моей неповторимой мамы, я был величайшим «модником»: пальто мне заменяла солдатская шинель, перешитая по моему размеру трудолюбивыми маменькиными руками, рубашку – гимнастерка. На голове зимой – видавшая виды старая армейская ушанка, летом – пилотка. Впрочем, летом можно было бегать и без головного убора.
Напротив нашего домика была воинская часть и маме удавалось либо заполучить в квартиранты военного жильца, который одаривал нас своими обносками, либо выменять у солдат на самогон воинскую амуницию, из которой мне и шилось мое обмундирование.
Труднее было с сапогами. Сапоги детского размера на военных складах бывали крайне редко. Потому и приходилось мне шлепать зимой в обувке, на три-пять размеров больше, набивая в носки старые газеты, и наматывая кучу портянок, чтоб нога хоть как-то держалась в сапоге. Ходить было и тяжело, и неудобно. Бегать – практически невозможно, но зато я гордился своей военной формой. Помнится, даже честь пытался отдавать прохожим офицерам и, на удивление, и к моей огромной радости и гордости некоторые из них отвечали воинским приветствием, то ли подыгрывая мне, то ли принимая меня за «сына полка», которых тогда оставалось в армии немало…
…Ни одна армия мира не была столь терпима, столь великодушна и столь сердечна к детям-сиротам. Причем, без различия их национальности. Русская армия во все века пригревала у себя малолетних сирот. А такая армия никогда не может быть жестоким захватчиком. «Оккупационной», как сейчас ее именуют подлые, беспамятные и неблагодарные заклятые "друзья" России…
…Однако с моим обмундированием не все проблемы решались. Одним из самых горьких эпизодов моего «босоногого детства», как поется в прекрасной украинской песне «Ясени», была проблема штанов. Галифе перешить «под меня» было маме не под силу из-за сложности покроя. Приходилось изыскивать возможности и покупать готовые «цивильные» штаны. Поскольку возможности эти были ничтожны, штаны приходилось беречь до полного износа.
Мать, как могла, бесконечно восстанавливала их разноцветными заплатками и эти заплатки и представляли собой мое самое большое детское огорчение. Особенно быстро штаны протирались, видимо, в силу моей неусидчивости, на… мягком месте. И как мама ни старалась подобрать очередную заплатку точно по цвету штанов, это удавалось не всегда и эти нашлепки меня вгоняли в краску.
Из-за них, проклятых, я, выходя на переменку, не мог бегать с ребятами, а старался быстренько прижаться к стеночке своим компрометирующим задом. Такая моя вынужденная «дисциплинированность» приносила мне неисчислимые детские страдания. Приходя домой, я естественно, с присущим детству эгоизмом, «выливал» эти свои огорчения на мать и требовал от нее «нормальные штаны», хоть прекрасно понимал, что их купить ей просто не на что…
…Заканчивалось радостное лето, приближалось 1 сентября. И хоть учиться я любил, при воспоминании о школе, у меня падало настроение, когда я подумывал о том, как я пойду в школу в своих старых латанных - перелатанных штанах.
Мать понимала это и судорожно искала возможность приобрести мне обнову, чтобы я в праздничный день пошел в школу в новых штанах.
И, таки, нашла ее!
Квартировавший у нас старшина, видя нашу чистоплотную, но вопиющую бедность, как-то подарил маме отрез «американского полотна». Эта материя поступала в армию по пресловутому «ленд-лизу» вместе с американскими военными легковыми автомашинами «Виллис», прообразом нашего ГАЗ-67. Из нее должны были шиться матерчатые крыши этих автомобилей, без которых предпочитали обходиться наши военноначальники. Без тента было легче выскочить из автомашины, что на войне, порой, спасало жизнь.
Эта материя была сродни нашему брезенту, но удивительно тонкому. Ее можно сравнить с нынешней джинсовой материей, если бы не одно ее свойство. При попадании на нее влаги, она становилась несгибаемо жесткой, как тонкая жесть. Видно она была пропитана специальными растворами, которые придавали ей такое свойство. Свойство, ценное для крыши автомобиля, но совершенно не подходящее для штанов пацана.
…Я не знаю, где взяла силы моя мать, за одну ночь сшившая из этого тонкого брезента ручной иглой мне штаны! Очевидно, не одна капля ее крови и не одна слеза упали на это шитье за эту трудную ночь!
Но, когда я утром раскрыл глаза – о, Боже! – на спинке старого стула у моей кровати лежали НОВЫЕ ШТАНЫ! Когда я их увидел, то бросился горячо обнимать и целовать мать, без конца повторяя:
- Спасибо, мамочка! Я знал… Я верил… Мамочка! Ты у меня самая любимая! Ты у меня самая… самая!...
Я бросался от мамы к штанам, гладил их материю, любовался отглаженными «стрелками» на штанинах (уж и не знаю, как маме удалось их нагладить на брезенте?!) и опять с восторгом и благодарностью приникал к маме. Она счастливо улыбалась и, видимо, мой восторг и моя горячая благодарность залечивали ее исколотые за ночь пальцы…

…Потом эти штаны мне приносили немало огорчений. Слегка намокнув от тающего снега, они до высыхания стояли колом. Да так, что мне и сесть за парту было проблемно. Да и натирали они мне промежность до кровавых ранок…
Зато я теперь не стеснялся и не стоял столбом на переменках, плотно прижимая к стенке от всех глаз свой залатанный зад.
Зато я мог на этих штанах сколько угодно кататься с ледяной горки, не боясь их порвать. Они были прочные как жесть и столь же хорошо скользили, вынося меня дальше всех других моих сверстников…
И только маме была маета со стиркой моих брезентовых штанов. Как только они намокали, они становились в корыте стоя и ничего с ними поделать было нельзя. Так мама их и стирала.
Иногда, прибегая с улицы, я выскакивал из этих штанов, как из скафандра, а они так и оставались стоять у моей кровати до высыхания. Поэтому мы с мамой и назвали их – «стоячие штаны»…
Но все это было потом.
И все это были мелочи.
Главное, что в это Первое сентября у меня праздник состоялся!

Дагомыс. 1 сентября 2010г.