Помочь сайту
Поздравления
Гибель русского посольства
24 февраля 2015 -
Владимир Бахмутов (Красноярский)
В 1647 году, пишут исследователи, монгольский правитель Шолой Далай Цэцэн-хан направил к русскому государю посольство с богатыми дарами и посланием, в котором просил принять его народ «под государеву руку». При этом, правда, о содержании послания говорят опосредованно, - без цитирования его текста.
Посольство прибыло в Москву к началу 1649 года. В следующем году в Монголию было отправлено ответное посольство, возглавляемое сыном боярским Ерофеем Заболоцким. Однако после его высадки на южном берегу Байкала осенью 1650 года государев посланник и несколько его спутников были вероломно убиты. Это родило массу всевозможных толков о причинах и виновниках этой трагедии, неутихающих споров на эту тему, продолжающихся до сих пор. Какова же была обстановка в этом регионе, предшествовавшая названным событиям.
Еще в 1636 году маньчжурский правитель Абахай, подчинивший себе юго-восточную часть Монголии, переименовал своё государство в империю Цин и принял на себя два титула - императора и богдохана. Теперь он формально считался и главой всех монголов, хотя в реальности ему подчинялись лишь южные монголы. С 1644 года они в составе маньчжурских войск участвовали в завоевании Китая. На территории Северной Монголии в это время существовал ряд независимых ханств и княжеств, среди которых выделялись территории трех наиболее могущественных феодалов – Цецен-хана, Тушэту-хана и Дзасагту-хана, каждый из которых стремился к господству над всей Монголией.
Оказавшись перед угрозой потери независимости, монгольские феодалы Северной и Западной Монголии предприняли попытку объединить свои силы. В 1640 г. по инициативе ойратского правителя Батур-хунтайджи состоялся съезд 44 владетельных князей и ханов с целью обеспечить внутренний мир между феодалами и общими силами отразить маньчжурскую угрозу. Однако этот мир оказался непродолжительным. Династические и территориальные споры и конфликты, сознательно разжигаемые и обостряемые маньчжурами, привели к новой острой вспышке борьбы между феодалами. И все же Батуру хунтайдже удалось, объединив часть ойратских племен, создать сильное Джунгарское ханство. Он завязал с Москвой дружественные торговые связи, неоднократно посылал в Москву и Тобольск свои посольства, при этом сумел сохранить независимость.
У него не было ни желания, ни необходимости вступать в российское подданство, он только стремился установить добрососедские отношения с Россией. Поэтому принимал русских послов как правитель суверенного государства. По данным русских архивов, за первые 15 лет пребывания Батур-хунтайджи у власти, т. е. с 1635 по 1650 г., Россия и Джунгарское ханство обменялись 17 посольствами.
В 1646 году обстановка в Восточной Монголии еще более осложнилась. Южное монгольское княжество Сунит во главе с князем Тэнгизом подняло восстание, и вышло из-под власти цинов. На подавление восстания были послано маньчжурское войско под командованием князя Додо. Это был грозный и беспощадный завоеватель за всю свою жизнь не имевший поражений, - пятнадцатый сын Нурхаци - основателя маньчжурской династии Цин, родной брат Абахая и Доргоня, - правителей Маньчжурии.
Во время подавления восстания войско Додо столкнулось с ожесточенным сопротивлением конницы Цецен-хана и Тушету-хана, направлявшихся на помощь восставшим. В произошедшем сражении монгольские войска потерпели поражение. Но, несмотря на победу, Додо не решился на продвижение вглубь территории Халхи. Основные силы маньчжуров в это время были сосредоточены на покорении Китая, и у него не было достаточных сил для ведения затяжной войны в степях Халхи.
В 1647 году после жестокого подавления сунитского восстания он повернул назад. Часть непокорившихся сунитских князцов во главе со своим правителем Тэнгизом ушли в Халху под покровительство Цецен-хана.
Тушету-хан и Цецен-хан послали ко двору Цинов посольства для переговоров о мире. Прибыли туда и посольства от Дзасакту-хана и Дандзин-ламы (Номун-хана), - правителей западных районов Монголии. Регент малолетнего маньчжурского правителя Доргонь, ссылаясь на богдыханский титул императора, потребовал от ханов и князей Халхи выдачи цинским властям бежавшего к ним Тэнгиза, присылки их сыновей или братьев в Пекин, где бы они жили в качестве заложников. Это унизительное требование владетелями Халхи было отвергнуто. Заключение договора о мире, таким образом, не состоялось, и положение северных и западных монгольских правителей стало критическим, - в любой момент можно было ожидать нападения цинов.
Цецен хан оказался в нелегком положении. С востока и юга - агрессивно настроенные маньчжуры, с востока – Тушету хан, жаждущий стать владетелем всей Халхи, с севера подступают русские. Многие исследователи считают, что в сложившихся условиях Цецен хан принял мудрое решение, - встать под руку государеву, то есть принять русское подданство.
Однако такое суждение может носить лишь предположительный характер, - текст послания Цецен хана государю в архивах не сохранился. Вместе с тем целый ряд обстоятельств говорит, что это не так. Вряд ли Шолой Далай Цэцэн-хан был готов расстаться с независимостью, но он, без сомнения, искал союзников, которые помогли бы ему эту независимость сохранить. Он, конечно же, знал о силе и могуществе России, видел, как успешно продвигаются русские отряды по Сибири, и был заинтересован в том, чтобы заключить с Россией мирный договор. Тем самым обезопасить себя от враждебных действий с её стороны и вместе с тем демонстрацией этого союза воспрепятствовать агрессивным намерениям маньчжуров.
Такова была обстановка в Северной Монголии - приграничном районе тогда уже русского Прибайкалья к тому времени, когда в 1646 году во владения Цецен хана вышли первые русские служилые люди, - десятник Костька Москвитин с двумя спутниками, посланные с Байкала енисейским атаманом Василием Колесниковым в поисках сведений о серебре.
На Селенге они встретились с монгольским князем Турокаем табунаном – зятем Шолой Далай Цецен-хана. Костька не обладал посольскими полномочиями, но видимо знал о существовавших в этих краях обычаях и ритуалах подобного рода встреч, и потому запасся соответствующими подарками, - «государевым жалованьем».
Интересен рассказ Костьки о церемонии переговоров с Турукаем: «Князь Турокай табунан против царьского величества государя нашего … жалованья встал, в которое время … служилые люди про государево величество и жалованье князю речи говорили, слушал, государево жалованье у них, - бобра и выдру и рысь и соболи и вершок (сукна) принял, поднял на голову и государю нашему царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии поклонился. И после того у служилых людей … спрашивал: для чего государь вас к нам послал?….
И служылые люди … ему князю Турокаю табунану … говорили, что государь де их служылых людей … послал … и велел … проведать про серебряную руду и про серебро, - где та серебряная руда есть, как ис той серебряной руды серебро делают, и в котором государстве иль в которой земли и какие люди у тое серебряной руды живут».
Турокай табунан сказал служылым людем…, что де у него серебряной руды нет, а есть де серебряная руда и серебро у Богды-царя, а которое это царьство, того он им служылым людем не сказал … серебра де у них много …. А про нашего государя он, Турокай табунан, слыхал от Китайского государства, что де ваш государь грозен и силен…».
В заключение князь посоветовал казакам ехать «к мунгальскому царю Чичину (Цецен хану) для того, что он сам, Турокай табунан под его рукою, а ведает де про царя Богду он, - мунгальской царь Чичин». Дал им вожей-проводников.
Шолой Далай Цэцэн-хан был прямым потомком младшего брата Чингиз-хана, - Хасара, одним из наиболее влиятельных владетелей северной Монголии. Его люди кочевали по обоим берегам Керулена, - колыбели некогда могущественной империи Чингиз-хана.
В ставке хана служилых людей встретил кутухта (жрец, духовное лицо при хане), как назвал его Костька, - «царев дьяк». Он задал казакам тот же вопрос, что и Турокай табунан, - о цели их прихода. Получив ответ, известил хана о пришельцах. Тот «велел дати им юрту добрую», назначив встречу на следующий день.
На другой день «царев дияк» спросил, есть у них подарки Цецен-хану. Костька ответил, что «…послал де наш государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии обладатель и самодержец своим государевым жалованьем однорядку сукна голубово, три бобра, три выдры, да вершок сукна красново». При этом добавил, что все это велено «дать ему мунгальскому царю посылкою, а не для подарки». Трудно сказать, что имел в виду Костька, делая такую оговорку. Вероятно, понимал, что для государева подарка его подношение мелковато, и потому предпочел назвать его посылкою в смысле сувенира.
Цецен хан, получив от кутухты это известие, видимо, удовлетворился ответом. Велел «служылых людей вести к себе». При этом кутухта завил им, что перед юртой хана надо «кланятися и садитца на коленках». Такой поворот дела озадачил посланцев, - они, не без основания, увидели в этом унижение чести русского государя и их собственного достоинства, как государевых посланников.
При расспросе в Енисейском остроге Костька потом рассказывал: «служылые люди … памятуя государево и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии крестное целованье, … не бояся мунгальского царя слова, к нему не пошли, и государева жалованья ему посылки не дали».
Цецен хан был мудрым человеком, и по достоинству оценил поступок по-сланцев, - не только не принял карательных мер, но «велел служылых людей кормить довольно и проводить ко князю своему Турокаю табунану с честию бережно». Были даны соответствующие распоряжения кутухте и людям Турокая, пришедшим с посланцами.
Костька рассказывал: «царев дьяк на походе им служылым людем про тое серебряную руду и про серебро сказал, что де серебряной руды и серебра есть у Богды царя много в горах в камене, а для береженья той серебряной руды живут у него царя … конново войска людей по дватцети тысеч с оружьем беспрестанно, а одежа их - куяки железные под камками и под дорогами, а кони у них под железными полицами, а бой их огняной всякой, - пушки и всякой наряд, так же как и у вашего государя. И берегут де тое серебряную руду у него Богды царя от Китайского и от нашего Мунгальского государства, а наш мунгальской царь посылает к нему Богде царю по тое серебряную руду менять собольми, а ломати де им мунгальским людем велят тое серебряную руду самим мерою, а лишка де им ломати не велят, и словут де те люди желлинцы; которые тое серебряную руду берегут… Ходят де от него мунгальского царя Чичина по тое серебряную руду к Богде царю в одну сторону три месяца конми…».
По возвращении казаков к Турокаю табунану, он, со слов Костьки, «служылым людем честь воздал …, - дал им, что принести к нашему государю царю великому князю Алексею Михайловичю всеа Руси, - золота усичек (кусочек весом, как потом писали, 4 золотника, то есть около 17 граммов), да чашку серебряную …. А ныне, сказал Турокай табунан, за тое серебряную руду для нашего государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии самодержца посылает он к Богде царю с собольми полтораста человек на верблудах …». Просил прислать трех человек служилых людей для участия в этом походе. Надо думать, что все эти действия вызваны получением табунаном соответствующих инструкций от Цецен хана.
Напоследок Турокай табунан сказал, что он «государю нашему царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии … с своими улусными людьми хочет быть покорен, отдает … нашему государю своих улусных людей двесте человек, и ясаку с них впредь себе имать не хочет...». Именно так записано в расспросных речах Костьки Москвитина при его возвращении в Енисейск. При этом часть исследователей, работавших с архивным оригиналом записей, вместо «двести» расшифровывают это место в записи, как «две тысячи человек».
Этот эпизод в расспросных речах Костьки Москвитина нуждается в комментариях. Как показали последующие события, Костька не совсем верно понял последние слова Турокая табуная, что, в общем-то, вполне объяснимо сложностью восприятия монгольской речи при ограниченном опыте общения и отсутствии навыков перевода их на русский язык. Часто приходилось довольствоваться лишь улавливанием общего смысла сказанного.
Судя по всему, Турокай табунан имел в виду, что он уступает государю своих киштымов, кочующих по Прибайкалью и за Байкалом, то есть на территории, уже оказавшейся к тому времени под надзором русских отрядов. Что он готов быть в добрососедских отношениях с русскими при условии, что они не будут нарушать границ подвластных ему земель к югу от Байкала. Но это вовсе не означало, что он «хочет быть покорен … государю нашему…».
Есть все основания считать, что прибытие в монгольский стан Костьки Москвитина ускорили действия Цецен-хана по исполнению принятого решения. Он стал готовить посольство к русскому государю. Предпринятые Турокай табунаном действия, отправка государю образца китайского золота, чаши и тарели из китайского серебра вместе с информацией о серебряных рудах и реальной возможности получения пробы этой руды создавали благоприятные предпосылки для успеха посольской миссии.
Атаман Василий Колесников в ответ на запрос Турокая табунана срочно направил к нему для участия в походе за пробой серебряной руды трех служилых людей из своего отряда, - Якуньку Кулакова, Ваську Власьева и толмача Ганку Семенова.
Они еще находились в улусе монгольского князя, когда ранней весной 1647 года Турокай табунан получил известие, что русские служилые люди громят и грабят улусы его киштымов на притоках Селенги, убивает защищающихся улусников, захватывает в ясыри женщин и детей. Можно представить себе, как воспринял эту новость Турокай. Оставив в заложниках Ваську Власьева с Ганкой Семеновым, он отправил в низовья Селенги Якуньку Кулакова с двумя провожатыми, сказав ему, что если русские не прекратят погромов, не вернут пленников и награбленного имущества, то его спутники, присланные атаманом Колесниковым, будут убиты.
Посланец нашел русский отряд на побережье Байкала в зимовье, построенном близ устья реки Култушной. Оказалось, что это отряд сына боярского Ивана Похабова, посланный енисейским воеводой на розыски и оказание помощи отряду Колесникова. Ему было велено «идти к Колесникову и во всем ему помогать с великим раденьем …, и запасом его Василья ссужать», для чего даны были ему «хлебных запасов двести пуд муки ржаные».
Якунка рассказал Похабову о походе к Цецен хану Костьки Москвитина, о том с какой целью послал их к Турокаю Василий Колесников, и в каком положении теперь оказались Васька Власьев и Ганка Семенов. Должно быть, рассказал он и о том, где находится отряд Колесникова.
Инцидент мог бы быть исчерпан, или, по крайней мере, в какой-то степени смягчен возвращением награбленного имущества и захваченных ясырей. После чего Похабов мог приступить к выполнению основной своей задачи, поставленной перед ним енисейским воеводой. Но он поступил по-иному, - захватив с собой награбленных соболей и ясырей, в сопровождении 14-ти членов своего отряда направился к улусу Турокая табунана, рассчитывая, видимо, принять участие в походе за пробой серебряной руды.
Возвратившись из Монголии, Похабов рассказывал тобольским воеводам, что он, якобы, «говорил ему (Турокаю табунану): для чево он царского величества людей Якуньку Кулакова с товарыщи у себя задержал? И Турукай табунан ему сказал: задержал де он государевых людей для того, что погромили ево улусных людей и ясырь поймали, а будет ясырь и соболи отдадут, он де государевых людей Якуньку Кулакова с товарыщи от себя отпустит. И он де, Иван, Турукаю табуну ясырь и соболи отдал, а Турукай де табун государевых служилых людей Якуньку Кулакова с товарыщи ему, Ивану, отдал».
Но, как свидетельствуют архивные документы и дальнейшее развитие событий, произошедший инцидент завершился не так умиротворенно, как об этом говорил Иван Похабов, и в значительной мере изменил планы монгольских правителей. Они отказались от намерения посылать в Китай караван «верблудов» за пробой серебряной руды для русского государя.
Об этом свидетельствует, прежде всего, сам факт передачи Похабову «Якунки с товарыщи». Якунка вскоре окажется в Тобольске и будет участником ответного посольства к Цецен хану. Да и сам Иван Похабов, встретившийся с Цецен ханом, будет говорить потом тобольским воеводам, что: «… он, Цысан, … для опыту руды изготовит; а только де вперед изволит пусть царьское величество послать своих государевых послов в Китайское государьство к Богдою-царю немногих людей. А у нево де тем государевым людям корм и подводы готовы будут». Таким образом, появилось дополнительное условие, - пусть де государь сначала сам договорится с Китаем о поставке пробы серебряной руды, а Цецен хан лишь готов способствовать успеху этого дела.
Нет никаких сомнений в том, что Турокай табунан информировал Цецен хана о произошедшем инциденте и прибытии к нему этого нового просителя, настаивающего на встрече с ханом. И получил соответствующие инструкции. Цецен хан, видимо, решил использовать Похабова в качестве фельдъегеря для сопровождения в Москву своего посольства.
Что касается отношения монгольских властителей к самому Ивану Похабову и его людям, то оно в полной мере раскрывается признаниями Ивана при его расспросе в Тобольске и Москве, где он рассказывал, что Турукай табунан несмотря на преподнесенные ему подарки забрал у Кирюшки Васильева пищаль, «и тое пищали Кирюшке не отдал, а к той пищали взял у него, Ивана, натруску, а в ней было пороху с полфунта, да топорок дорожной, да батог дорожной же, а в нем было железо длиною с пол аршина…». Приданные Турокаем вожи-провожатые два месяца водили Похабова по степи, заезжая в улусы Турокаевых родственников, где у него под разными предлогами вымогали подарки.
Судя по кратковременности пребывания Похабова в ставке Цецен хана, его привели туда, когда посольство было уже подготовлено к дальнему путешествию. По прибытию к хану Похабов «поднес царю в подарках два сорока соболей, пять аршин сукна аглинского красного, да кормазинсково сукна вишневово, - из зипуна хребет вырезан. Да кутухте шесть пар соболей, да два аршина с четью сукна аглинского красново. И давал я, холоп твой, - писал Похабов в челобитной государю, - … тое свое, а сказывал им, что твое государево жалованье…».
Цецен хан отдал должное Ивановым подаркам, - «из зипуна хребту вырезанному». Вернувшись, Иван рассказывал в Тобольске и Москве: «Цысан кан велел им, Ивану с товарыщи, стрелять ис пищалей по целе, а тое стрельбы посылал смотрить шурина своего - лутчево человека, а после стрельбы … шурин ево, Досий, взял ево, Иванову, пищаль с натрускою и с ледункою, и носил показывать к Цысану, а Цысан кан ему, Ивану, тое пищали и натруски и лядунки не отдал…. А про серебряную руду царь Цысан сказал мне, холопу твоему, серебряные де руды у него нет, а в Китайское государство меня, холопа твоего, не пропустил... Говорил: ныне де он, Цысан, посылает к великому государю, к его царскому величеству, к Москве послов своих, а для чего посылает, то де писано в грамоте ево …. Дал мне, холопу твоему, своих послов четырех человек и отпустил к тебе ко государю к Москве».
*
В 1647 году в Москву прибыло посольство ойратского правителя Батур-хунтайджи. Никаких сведений о целях этого посольства в архивах не сохранилось. Известно лишь, что оно было последним. Это дает основания думать, что послы не подняли в Москве сколько нибудь важных вопросов. Положение сторон и в самом деле было неравным. Батур-хунтайджи гораздо больше нуждался в России, чем Россия в Джунгарском ханстве. Первый пытался опереться на помощь России, чтобы укрепить свою власть в ханстве и превратить его в мощное, объединенное и самостоятельное феодальное государство. Русские же власти хотели главным образом, чтобы Батур-хунтайджи и подвластные ему князья не вторгались в пределы российских владений и не мешали эксплуатировать местное сибирское население.
Москва, обремененная посольскими делами с властителями западных держав, запретила тобольским властям пропускать в столицу послов Батура, предлагая рассматривать и решать возникающие вопросы на месте, - в Тобольске, лишь информируя Москву о ходе и результатах переговоров. Такая позиция Москвы, разумеется, не устраивала Батур хана, можно даже сказать больше, - оскорбляла его достоинство.
В Енисейский острог отряд Ивана Похабова с монгольскими послами прибыл в середине лета 1648 года. Сменивший Уварова новый енисейский воевода Федор Полибин, наскоро расспросив прибывших, сделав опись подарков Цецен хана и опечатав их своей печатью, поторопился отправить послов в сопровождении Ивана Похабова в Москву с явной надеждой, что они поспеют добраться в столицу к зиме.
20 октября 1648 года Похабов с послами уже был в Тобольске, где его подробно обо всем расспросили тобольские воеводы, - боярин Иван Иванович Салтыков и стольник князь Иван Семенович Гагарин. Несмотря на вышеупомянутое предписание Москвы, считаясь с важностью темы о серебре, было решено отправить посольство Цецен хана в столицу для решения всех вопросов непосредственно государем и Сибирским приказом. В Москву Иван Похабов с монгольскими послами прибыл к началу 1649 года.
К сожалению, в архивах не сохранился ни текст послания Цецен хана, ни содержание посольских речей монгольских посланцев. Об этом можно судить лишь опосредованно. В справке Сибирского приказа сохранился лишь перечень подарков Цецен хана и его зятя Турукая табунана русскому государю:
Чаша серебряная весом пол 3 фунта 2 золотника.
Стопа серебряная оброчи медные весом 2 фунта 6 золотников.
Бархат травчатой рудожелт мерою 8 аршин.
Полбархата красново травчетого 14 аршин.
Камки индейские алые цветные 8 аршин 11 вершков.
Камки брусничные пол 8 аршина.
Кутни желтые 8 аршин без чети.
Платочик камчат белой чешуйчат.
Известно еще, что посол Седик от имени хана просил прислать ему «аргамака добраго». Это говорит о том, что хан действительно намерен был завязать с государем добрые, чуть ли не дружеские отношения. Алексей Михайлович на эту просьбу не отреагировал. Видимо, посчитал её исполнение накладным, как в части приобретения скакуна, так и в части его доставки просителю.
Да и вообще, судя по тому, что подготовка ответного посольства была поручена тобольским воеводам, государь не видел необходимости завязывать с Цецен ханом каких-то особых отношений, несмотря на обнадеживающие сведения о серебре, и то, что он являлся прямым потомком рода Чингиз хана. Для этого были основания.
К этому времени государь уже знал о направлении на Амур Ерофея Хабарова и ждал сообщений о результатах этого похода. Впрочем, он был согласен принять Цецен хана в русское подданство со всеми вытекающими из этого последствиями, - платить ясак со своих людей и проч.
Ответное посольство было отправлено к Цецен хану из Тобольска 13 июня 1649 года. Во главе посольства был поставлен тобольский сын боярский Ерофей Заболоцкий. Членами посольства были подьячий Василий Чаплин, толмач Панфил Семенов и шесть казаков, - сын Ерофея - Кирилл, уже известный нам Якунька Кулаков, а также Василий Безсонов, Терентий Соснин, Афанасий Сергеев и Яков Скороходов. Вместе с Заболоцким выехали Цысанов посол Седик. Кроме того, к посольству присоединилась целая команда русских промышленников. Всего в отряде было, - пишут исследователи, - 22 человека.
Здесь нельзя не сказать о том, что толмач Панфил Семенов был достаточно опытным в посольских делах человеком. В 1640 году он ходил из Тобольска с посольством Ремезова к владетелю Джунгарского ханства Контайше (Батур-хунтайджи), провел в монгольских улусах более семи месяцев. Был знаком и с обычаями степняков, и неутихающими распрями между тайшами, их неуёмном желании получать государевы подарки, имел возможность оценить их азиатские хитрости, граничащие с коварством.
Заболоцкий вез Цецен хану и Турокаю табунану «государево жалованье», - каждому по серебряному золоченому кубку «с кровлями» (то есть с крышками); хану – в два фунта весом, зятю его – в полтора; по два «портища сукна багрянцу, да по лундышу зеленому мерою по 5 аршин».
Из Тобольска до Енисейска посольство двигалось очень медленно, - 16 недель и три дня. В Енисейске Заболоцкий зимовал, и двинулся дальше только 7 июня следующего 1650 года. Чем была вызвана такая задержка – не совсем ясно, но нельзя не сказать о том, какие к этому времени произошли перемены.
К выходу Заболоцкого из Енисейска там уже знали о первых "блистательных" результатах похода Хабарова по Амуру, о чем сообщал в Москву якутский воевода Францбеков. К слову сказать, в его отписке неоднократно упоминался князь Богдой (Богдо хан), и потому и у енисейского и у тобольских воевод, да и у самого государя были все основания считать, что русские доберутся до «Богдо царя» с его серебром и без помощи Цецен хана. Разумеется, знал об этих новостях и Ерофей Заболоцкий.
Не лишним будет сказать и о том, что еще в 1645 году служивший в Енисеском остроге немчин Ермис, которому пришла в голову идея экспедиции по завоеванию Китая, писал в своей челобитной государю:
«… я, холоп твой, тое страну знаю достаточно, потому, как я служил шпанскому ко-ролю и … в той стране бывал на шпанских кораблях, которые ходят для всяких узоро-чей…. В той, государь, стране родится золото и серебро, и всякое узорочье, … такое узорочье твоей царской казне годно, …могу я, холоп твой, их под твою государеву высокую руку подвести …, - только твое государское изволенье будет…. Ратных людей надобно только 700 человек, … а наряду, государь, надобно 3 пушки полковых, а четвертая вогненая…. Только твои, государь, ратные люди в их землю хотя одною ступеню переступят, они, государь, никак не будут против твоих государевых ратных людей стоять, - подадутся под твою государеву высокую руку…».
Правда, идею Ермиса государь тогда не поддержал, но в сознании деятелей Сибирского приказа высказанное «специалистом» убеждение о легкости завоевания Китая, безусловно сохранилось.
Цецен хан, вероятно, задолго до возвращения своего посольства уже знал о решении, принятым русским государем по его посольскому посланию. Не может того быть, чтобы посол Седик за два долгих года обратного пути не нашел способа известить своего повелителя о результатах посольской миссии, тем самым не дал ему возможности подготовиться к ответным действиям. Ведь конный путь к Цецен хану через монгольские степи был неизмеримо короче, занимал намного меньше времени и был более надежен и безопасен для монгола, взявшегося доставить послание Седика в Халху.
Прямого подтверждения этому предположению в сохранившихся архивах нет, и такое суждение читатель мог бы принять за вольную выдумку автора, если бы не последовавшие за этим события. В написанном позже со слов Панфила Семенова «Статейном списке» говориться о том, что посол Седик прибыл на южный берег Байкала вместе с Ерофеем Заболоцким, но нет никаких сведений о трех других членах монгольского посольства. А когда после посольских переговоров в монгольском стане Семенов стал просить правительницу дать ему провожатых и отпустить восвояси, то напомнил при этом, что де «мунгальские послы были отпущены из Тобольска честно, безо всякаго задержанья». Так что в ставке хана задолго до прибытия русского посольства уже знали о намерении русского правителя взять их под свою государеву руку.
Цецен хан имел все основания считать, что прошло достаточно времени, чтобы была исполнена хотя бы его просьба «унять набеги русских служилых людей на порубежные мунгальские улусы». Однако этого не произошло. Казаки под водительством атамана Ивана Галкина, построившие Баргузинский острог, по-прежнему заходили в улусы подвластных Цецен хану бурят, брали с них ясак, а в случае сопротивления разоряли и грабили улусы, захватывали в ясыри женщин и детей. Такова была обстановка в Забайкалье ко времени прибытия к устью Селенги посольства Ерофея Заболоцкого. Дальнейшее развитие событий история сохранила для нас в форме «Статейного списка посольства П. Семенова к мунгальскому Цысану хану».
17 недель шли они из Енисейска до урочища Соры за Байкалом. Остановившись, Заболоцкий отправил к Цысану с требование подвод казаков Петра Чюкмасова и Якуньку Кулакова, знавшего дорогу к Турокаю табунану. Дощаники отряда Ивана Галкина, следовавшие с посольством одним караваном, направились вдоль побережья к Баргузинскому острогу на смену отряда атамана Колесникова.
Три недели ждали казаки своих товарищей с подводами. 7-го октября Заболоцкий, его сын Кирилл, подьячий Чаплин, казаки Василий Безсонов, Терентий Соснин, Афанасий Сергеев, Яков Скороходов и промышленный человек Сергей Михайлов «вышли из дощаника, отошли от берега саженей на сто и расклали огонь», чтобы погреться. Толмач же Панфил Семенов, монгольский посол Седик и 19 промышленников остались «у государевой казны» на судне.
Вдруг из-за недалекой возвышенности на гревшихся у костра казаков налетела партия «брацких людей» около ста человек. Заболоцкий и его товарищи не успели схватиться за оружие, как «всех их побили до смерти, ограбили, и ружья, что с ними были, поимали». После этого нападавшие попытались приступить к дощанику, стреляя по нему из луков, но Семенов с товарищами, отчалив от берега и отстреливаясь из пищалей, «от тех воров на дощанике отсиделись, и государевы дары уберегли».
Трудно сказать, рискнул ли Панфил Семенов с оставшимися на дощанике промышленниками в последовавшие дни сойти на берег, чтобы похоронить убитых. По всей вероятности – нет. Оставшись последним и единственным членом посольства, Семенов 13 дней ждал отправленных за подводами казаков, намереваясь по их возвращении двинуться к Ивану Галкину в Баргузинский острог, чтобы сообщить о случившемся, и вместе с ним принять решение о дальнейших действиях.
Наконец они прибыли с подводами в сопровождении 30 монголов. Надо думать, Семенов был немало озабочен таким нашествием. Сопровождавшие больше напоминали боевой отряд, чем вожей-провожатых. Однако они, видимо не проявляли враждебных намерений, к тому же нужно было как-то переправить на берег Седика с его посольским имуществом, взять на борт своих казаков. Одним словом, встреча на берегу все же состоялась. Видимо тогда и были похоронены погибшие.
После этого монголы стали убеждать Панфила в необходимости продолжить путь к Цецен хану, взяв на себя обязанности погибшего посла. Нет сомнений, что наиболее активен в этих действиях был посол Седик. Для него было важно подтвердить сведения, принесенные Цецен хану его посланцами, словами самого русского служилого человека. При этом с учетом монгольских традиций, немаловажное значение имели и подарки, посланные государем.
Панфил Семенов говорил потом, что монголы заставили его идти к Цецен хану насильно. Но, скорее всего, это было не совсем так. Его последующие действия имели в значительной степени добровольный характер, - его в этом убедили. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что он захватил с собой разного рода товаров на сумму более 50 рублей, очевидно рассчитывая на выгодную торговую сделку. Сыграло свою роль и совершенно естественное желание Панфила узнать, что за люди совершили убийство послов. Монголы убеждали его, что для Турокая тадунана это не составит большого труда. С Семеновым пошли два казака (вероятно, все те же Кулаков и Чюкмасов). Захватили они с собой и государевы подарки.
По дороге в улус ханского зятя Турокая на реке Кынге, куда ехали 12 дней, Семенову сказали, что еще до его приезда в мунгальскую землю Цецен хан умер, «осталась от него жена его Тайка», которую, - рассказывал потом Панфил, - они «наехали на урочище на реке Туле» (Тола, - приток Орхона).
Эта, содержащаяся в «Статейном списке посольства» информация Панфила Семенова нуждается в комментариях. Во-первых, как свидетельствуют монгольские первоисточники, Шолой-Сэцэн-хан в это время был жив и здоров, хотя и находился в преклонном возрасте. Он умер в 1652 году. Следовательно, Семенова сознательно ввели в заблуждение этим сообщением. Есть все основания считать, что это делалось по указанию самого хана. С какой целью, - мы попробуем выяснить позже.
Во-вторых, - считают некоторые исследователи, - Панфил ошибочно называет жену хана Тайкой, полагая, что это имя. «Тайка» - искаженный монгольский титул женщины-правительницы со смысловым значением – государыня.
Вскоре по приезду Турокай и Тайка «велели» Семенову «быть у себя на посольстве». Панфил с двумя казаками отправился на прием, «а государево жалование несли с собой». Явившись к Турокаю и Тайке, Семенов начал с того, что государевых посланников Заболоцкого и Чаплина убили поданные Турокая, и что без них о посольском деле говорить и вручать государевы подарки некому. Просил сыскать «тех воров» и пограбленные ими «животы» отдать ему.
Турокай и Тайка обещали «тех воров сыскать», при этом настояли, чтобы Панфил «говорил о посольском деле», и передал им «государево жалованье». Далее все пошло в соответствии с посольским ритуалом. Они спросили «про государево здоровье», Панфил отвечал, что «Божиею милостию великий государь … дал Бог здорово». Затем «объявил им государево жалованье. Турукай и Тайка «в то время стояли и говорили: дай Бог, чтоб великий государь … здоров был на многие лета!». Спрашивали о здоровье тобольских воевод, на что Парфен отвечал по посольскому обычаю, и сам спрашивал о здоровье Турукая и Тайки.
После исполнения этой обычной церемонии Панфил стал говорить «о деле», - посольстве Седика, якобы просившего от имени Цысана и Турокая о подданстве великому государю, что последний де на это согласен. Закончил свою речь словами, что де «все в договоре». Поднес дары Турокаю, а что предназначалось Цецен хану – передал Тайке. Они благодарили за царские дары.
Затем Семенов снова повел речь о подданстве, потребовал, чтобы Турукай и Тайка «шертовали на вечное прямое холопство великому государю», заговорил о «дани». Но Турокай и Тайка, - рассказывал потом Семенов, - «против тех Панфиловых речей ответу ничего не дали». В заключение Семенов объяснил невозможность исполнения просьбы Цецен хана относительно присылки «аргамака добраго», так как до мунгальской земли аргамака довести невозможно «за дальним путем».
По окончании аудиенции Панфил просил дать ему провожатых и отпустить его и находившихся с ним казаков в Тобольск, напомнив, как уже говорилось, что монгольские послы были отпущены из Тобольска без задержания. Но эта его просьба не была исполнена. 30 недель продержали их в улусе Турокай табунана, который все это время был неизвестно где.
Когда жили они в улусах Тайки и Турокая, - рассказывал Панфил, вернувшись в Тобольск, - то получали от них «корм» только лишь пять недель. Все остальное время кормились за свой счет, истратили на это 27 рублей. Кроме того Турокай и Тайка «взяли сильно товаров у Семенова и его спутников, - кож, сукон и прочего на 50 рублей, «а за то ничего не дали».
Вернувшись после долгой отлучки, Турокай вновь отправил их к Тайке, которая продержала их у себя еще 10 недель, заверяя Панфилова, что задерживает их в ожидании Турукая, который якобы откочевал на Шилку для розыска убийц Заболоцкого и его товарищей.
Пытаясь понять, кто убил Ерофея Заболоцкого, исследователи порой выдвигают версию о монголах. Это практически исключено. Во-первых, потому, что собственно монгольские улусы расположены значительно южнее. Кроме того, осуществить такую акцию, тем более довольно крупным отрядом, монголы могли лишь по воле своих пове-лителей, - Цецен хана или князя Турокая. Они же, затеяв посольские дела и в ожидании результатов посольской миссии, пойти на такое дело не могли. Да и сам Панфил Семенов вполне определенно говорил, что нападение осуществили подвластные Турокаю «брацкие люди».
Попробуем найти ответы на вопросы, связанные с гибелью посольства, руководствуясь уже приведенными сведениями, основанными на первоисточниках, и анализом событий, происходивших в это время в Сибири.
Накануне прибытия Заболоцкого к побережью Байкала, - летом 1650 года казаками Хабаровского отряда в верховьях Амура была предпринята попытка взять штурмом городок даурского князя Албазы. Прибывший из Якутска с пополнением Хабаров сжег Лавкаев городок, принудил защитников покинуть Албазин, догнал отступавших и разгромил их, захватив богатые трофеи и ясырей. В его отряде в это время уже насчитывалось более 180 человек.
Волна возмущения и страха прокатилась тогда по всему Забайкалью. Дауры попытались оказать сопротивление, собрали войско и выступили навстречу Хабаровскому отряду. 24 ноября он прошел с пушками до устья Урки, где путь ему преградило конное даурское войско. Однако противостоять пушкам дауры не смогл, и были рассеяны.
Нечто подобное происходило и у южного побережья Байкала. Об этом говорил Семенову Турукай табунан, - русские служилые люди атаманов Колесникова и Галкина объясачивали бурят, кочевавших в Кударинской степи и у Еравненских озер. При сопротивлении – громили и грабили их улусы, захватывали в плен женщин и детей. Удивительно ли, что у бурят появилось намерение, объединившись, дать отпор агрессору.
Очень может быть, что они обращались к Турокаю табунану, как своему сюзерену, с просьбой о защите. Но князь, в ожидании результатов посольской миссии, разумеется, не мог в это вмешаться, хотя вполне мог дать киштымам совет оказать русским противодействие своими силами. То есть, по сути дела, спровоцировал силовую акцию, хотя, конечно же, не предполагал, что её жертвой может оказаться посольский отряд, направлявшийся к Цецен хану.
Вряд ли столкновение на берегу Байкала было безмолвным. Надо думать, что Панфил Семенов, знавший бурятский язык, при попытке штурма дощаника кричал осаждавшим, что-нибудь в том духе, что они напали на послов Цецен хана и будут за это наказаны. Если предводитель нападавших уловил смысл такого заявления, он не мог, даже из соображений самосохранения, не остановить штурм, и не послать гонца к Турукай табунану с сообщением о произошедшем.
Тогда становится понятным, почему вернувшихся с подводами казаков сопровождали не два-три провожатых, а довольно большой отряд монголов, и та настойчивость, с какой они убеждали Панфила Семенова в необходимости продолжить посольскую миссию.
Узнав, что нападению подвергся посольский отряд, но, не зная, что именно там произошло, князь принял меры по оказанию помощи посольству. Отправив подводы и отряд воинов, он, по-видимому, сразу же сам лично поставил в известность о случившемся Цецен хана. При этом Турукай, разумеется, не мог допустить, чтобы хан увидел в нем вольного или невольного инициатора разгрома посольства, и потому объяснил произошедшее своеволием киштымов.
Турокай, видимо, еще находился в ставке Цецен хана, когда гонец с Байкала принес известие, что русский посол убит. Это резко осложнило ситуацию. Цецен хан лучше, чем кто-либо другой знал, как может быть расценено убийство в его владениях русского посла правителями соседних государств, в том числе и в самой России, чем это грозило ему самому, и его аймаку.
Хан не напрасно носил имя. Цецен (Сэцен) – по-монгольски «мудрый». В словаре синонимов рядом с этим словом можно увидеть «хитрый», «лукавый» и даже «коварный». Без сомнения Шолой-Сэцэн-хан обладал всеми этими качествами, проявляя их в соответствии с обстоятельствами. По всей вероятности, именно тогда было принято решение распространить слух о неожиданной его смерти. Это позволяло ему снять с себя подозрение в причастности к случившемуся, и вместе с тем продолжить руководство действиями своих доверенных лиц «из-за ширмы».
Гонец с соответствующими указаниями был послан навстречу посольству, и застал Панфила Семенова, как уже говорилось, на реке Кынге. Как свидетельствуют архивы, Панфил Семенов принял это известие за «чистую монету». Более того, за «чистую монету» принимают его и некоторые современные исследователи, полагая, что все последующие действия Турукая табунана и ханской «вдовы» вызваны тем, что «унаследовав от Цысан хана власть, они не унаследовали его мудрого ума, исключительной политической интуиции, способности предвидеть наступающие события» (см. Д. Савин. «Святые Врата». Исторические очерки о Забайкальской епархии).
С этим никак нельзя согласиться. Действия Турокая тапбунана и «Тайки» были вполне адекватны действиям русских властей. Правда возникает вопрос: чем тогда вызвана неопределенность их позиции в части перехода в подданства России и длительность задержания Панфила Семенова в ставке монгольских правителей. Но этому тоже есть объяснение.
В 1650 году, - в год прибытия посольства, внезапно умер Доргонь, - дядя и опекун малолетнего императора Маньчжурии, державший в руках все управление государством. При дворе началась борьба за власть. Сохранение целостности и независимости монгольских ханств теперь в значительной степени завесило от того, в чьих руках окажется власть в Маньчжурии, и какую политику будет проводить новый правитель.
Не без оснований можно предположить, что Цецен хан выжидал, как будут развиваться события в Маньчжурии, на Амуре и Шилке, - на границе его владений. Не поездкой ли к месту этих событий, чтобы информировать о них Цецен хана, было вызвано длительное отсутствие Турокая табунана?
А события там развивались самым трагическим образом. Ерофей Хабаров, задушив оказавшуюся у него в плену жену влиятельного даурского князя Шилгинея, - Моголчак, 18 декабря вышел к улусу князя Досаула. Городок его оказался покинутым, и Хабаров приказал его сжечь.
Зимой 1651 года, когда Панфил Семенов находился в монгольских улусах, часть Хабаровского отряда направилась к даурским селениям на Шилке. Один из захваченных там аманатов оказался тестем тунгусского князя Гантимура, другой – Тыгичей, - его шурином. Тыгичей заверил казаков, что Гантимур «с русскими людьми драться не станет и ясак… с себя и улусных своих людей станет давать». Но Хабаров после их допроса приказал утопить аманатов в проруби, а захваченных с ними женщин и детей вместе с их имуществом «продуванил» на войсковом круге. Такого рода вести быстро распространялись по степи. Без сомнения знали о них и Цецен хан с Турокай табунаном, поскольку все это происходило у границ их владений.
Летом следующего 1651 года Хабаровское «войско» разгромило дауров в Гойгударовом городке, «в пень порубив» 660 его защитников, захватив в плен «бабья поголовно старых и молодых и девок двести сорок три человека, да мелкого ясырю робенков сто осмнадцать человек». Так докладывал об этом Хабаров якутскому воеводе.
Обстановка в Маньчжурии продолжала оставаться неясной, хотя её военные действия в Китае были приостановлены. В посланиях 1650-1651 гг. цинский двор требовал от правителей Халхи заключить с ним клятвенный союз, «принести клятву перед Небом и Землей». При этом цинское правительство продолжало в ультимативной форме настаивать на заключении дружеского союза халхаских ханов с маньчжурскими правителями, направлении в Пекин в качестве своеобразных заложников младших сыновей халхаских князей, на ежегодном предоставлении символической дани и т.п. Обстановка же на Амуре и Шилке складывалась угрожающая и дальнейшее задержание Панфила Семенова становилось опасным.
После второй настойчивой просьбы об отпуске Тайка разрешила Семенову отъезд. На прощальной аудиенции Семенов просил её, чтобы она отправила с ним своих послов. Тайка отвечала, что послов она послать не может «потому, что Цецен хана у них не стало, а осталось от него 10 жен и 12 сынов. И ныне де у них в мунгальской земле смятенье и земля стала в разстроеньи. А как де земля устроитца и царя выберут, тогда отправят они своих послов к великому государю, о котором слышали, что он во многих землях велик и славен».
Что же касается шертования на вечное подданство и платежа дани, то Тайка решительно заявила, что «мунгальской царь и люди его наперед сего в такой неволе не бывали, никому не служивали, и дани с себя и людей своих не давывали». О присланных с Семеновым царских дарах Тайка заметила, что они «против Цысановых даров, чем Цы-сан хан великому государю челом ударил – не будет (то есть – не соответствуют), и не дослано». Про «убойство Заболоцкого с товарищи» обещала «сыскать» и сообщить в Тобольск. Тайка дала Семенову подводы, провожатых и отправила к Турокаю, которому приказывала проводить русских до Баргузинского острога.
По приезде к Турокаю, Семенову вскоре было велено быть у него «на отпуске». Князь жаловался, что, несмотря на посольство Седика, посланного с просьбой унять набеги русских служилых людей на порубежные монгольские улусы, эти набеги по-прежнему продолжаются. Ерофей Заболоцкий прибыл вскоре после такого набега, предпринятого казаками атамана Колесникова. Брацкие люди приняли партию Заболоцкого за «воинских людей», почему и напали на них, считая себя вправе их побить. Теперь эти брацкие люди кочуют «неведомо где, и сыскать их ныне не мочно», но как только они будут найдены Турокай «указ им учинит».
Относительно подданства великому государю Турокай повторил речи Тайки. Впрочем, - прибавил он, - «когда мунгалы изберут царя, учнут они говорить между собою о подданстве, и царскому величеству о том ведомо учинят». Напоследок Турокай «ударил челом великому государю в дарах, - чашку золотую невелику», после чего дав подводы и 10 провожатых, отпустил Семенова с его спутниками в Баргузинский острог.
На третий день похода эти провожатые «на дороге Панфилка Семенова с товарищи ограбили – ружье и запас, и всякую рухлядь, и подводы, и лошади отняли, хотели даже побить до смерти, после чего сами воротились назад». До Баргузинского острога Семенов со своими спутниками «шли пеши 9 дней большою нужою и голодом».
Чем вызвано такое коварство провожатых? Надо думать, что отправляя посольство «восвояси», Турухан табунан не очень-то скрывал от своих подданных свое истинное отношение и к предложениям русского государя о подданстве, и к его посольству, пришедшему с таким предложением. Провожатые Семенова, будучи рядовыми исполнителями воли князя, тем не менее не могли не увидеть, не почувствовать этой княжеской неприязни. И действовали в соответствии с этим пониманием.
Порою пишут, что провожатые были намерены убить Семенова и его спутни-ков, но они, якобы, сумели бежать. Это вряд ли соответствует действительности. Турухай табунан был кровно заинтересован в том, чтобы послы донесли до тобольских воевод ответ по вопросу подданства, и на этот счет провожатым, надо думать, были даны вполне ясные и конкретные указания. Вместе с тем подданные Турокая ясно сознавали, что за обиды царским служилым людям никого наказания им не будут.
Некоторые исследователи делают вывод, что отказ от принятия русского подданства стало чуть ли не стратегической ошибкой наследников Цецен хана. Так ли это? Действительно, в результате спровоцированной маньчжурами междоусобной войны халхские феодалы в 1688 г. потерпели жестокое поражение от ойратского хана Галдана и отдались под власть Маньчжурской (Цинской) династии.
К этому времени на землях, подвластных Турукаю табунану, русскими служилыми людьми были построены Иргенский, Телембинский и Селенгинский остроги.
Отдавшаяся Цинам еще недавно могущественная Халха, стала именоваться мань-чжурами Внешней Монголией. Она утратила свою независимость на долгие два с половиной столетия. Нельзя при этом не сказать, что есть документальные свидетельства, как Хунтайджи (Абахай) в разговоре с халхасскими князьями утверждал, что маньчжуры и монголы имеют крепкие родственные узы, один образ жизни, одинаковые обычаи, общую религию, были близки по обычаям, культуре и образу жизни. Маньчжуры считали монголов более близкими к себе, нежели коренных китайцев, и наделяли их своего рода льготами. В то время как Россия была для них чуждой страной с иной верой, иной культурой, и иным образом жизни.
В начале 20-го века Монголия вновь обрела независимость. Прав ли был в своих действиях Цецен хан, - об этом судить читателю. Но не могу не обратить его внимания на стремительный рост численности населения современной Монголии, рост её национального дохода, в том числе и на душу населения. Все говорит о том, что этот регион мира ждут крупные перемены.
Рейтинг: 0
535 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
