Девушка с голубыми губами

[Скрыть] Регистрационный номер 0542468 выдан для произведения: Девушка с голубыми губами
Ну где же ты, любовь моя?
Для кого твои глазки горят,
Для кого твоё сердце стучит,
С кем ты делишь печаль?
(припев из песни)
 
 
 
 
             Сижу у экрана компьютера, плаваю в Интернете, рассматриваю старые чёрно-белые фотки, выставленные одноклассницей, Любой Жабиной и невольно погружаюсь в то далёкое прошлое… Вспоминаются годы своей далёкой юности, всякие истории…  Как же много мы делали тогда ошибок и промахов впрочем, и сейчас не меньше, но в тот период судьба ещё прощала нам наши прегрешения по малолетству. Однако, позвольте, какое же это малолетство – девятый класс? Это уже вполне сформировавшиеся личности со своим характером, со своим пониманием Мира, первая попытка переделать его под себя, первая любовь… Да, это было именно в девятом классе!
            Дело в том, что у нас два села стоят рядом, между ними вьётся только узенькая речка, только вот в нашем селе школа десятилетка, а в Криуше – восьмилетка. Поэтому криушане, желающие получить среднее образование, вынуждены летом по мосточкам, а зимой напрямую по льду, ходить к нам в старшие классы. Однако, это только половина проблемы. Сюда же вливаются классы из двух отдельных деревень, в результате чего, образуется критическая масса старшеклассников. Тут наши светлоголовые педагоги, как им кажется, принимают мудрое решение. Всё поголовье учеников они выстраивают в единый алфавитный список, целью сближения народных масс. Получается эдакое школьное ассорти. Затем, волевым решением этот винегрет делится на три части. В нашем случае получилось три класса по двадцать шесть человек, а так же оказалось, что до восьмого класса у меня одни одноклассники, а начиная с девятого, совершенно другие.
            Поначалу, попав в малознакомый коллектив, я испытал просто стресс. Вот тогда мы и сблизились окончательно с Колькой Прописным, два осколка мужского рода, оставшиеся от прежнего класса. Однако вскоре мы обнюхались, пригляделись, перезнакомились и даже нашли свою выгоду. Во-первых, здесь никто не знал твоих возможностей и недостатков, не помнил прошлых грехов и ошибок. Во-вторых, появилась целая стайка новых девчонок, перед которыми можно было выпендриваться и показать всю дурь. Большинство из них были криушанами, немного знакомые нам, поскольку мы часто пересекали границу соседнего «государства», делая набеги в клуб и магазины. Среди этого гарема особо приглянулась мне одна: глаза крупные, удивлённые, как у куклы, а лицо светлое-светлое с голубоватым отливом, словно озарённое синевой глаз, крылья носа и губы с такой же обводкой, казалось, она только что ела ежевику. У неё были чёткие, красивые груди, как-то по особому подчёркивавшие стройность фигурки, мне, почему то они представлялись тоже в голубом ореоле. Я тогда зачитывался фантастикой и образ той девчонки представлялся мне космическим мысленно я назвал её Аэлитой и сразу же внёс в элитный список претенденток на место в сердце. У нас сложились прекрасные отношения, мы шутили, переглядывались, но дальше дело не заходило.
            Между прочим, это теперь я сутулый и лысый, а раньше был стройный и вихрастый (что делает с нами жизнь!), играл на гитаре, мелькал на школьной сцене и у девчонок котировался. На удивление, никому из них я не отвечал, видно не могла искра Божья разгореться в цветущей, сочной основе души, да и хотелось быть независимым.
            И вот, на школьном вечере в честь женского дня восьмое марта, эта лунная девочка приглашает меня на танец, я сам-то никого не приглашал, а тут вдруг такое! Походу танца у нас возникает шутливый диалог и она жалуется, что мы, парни, не ходим в клуб к ним в Криушу.
            — Так вы же никого в гости не приглашаете – засмеялся я.
            — А ты приходи завтра днём ко мне домой – улыбнулась она светло и весело.
            — Можно… – струсил я – только как же твои родители?
            — Отца у меня нет, а мать будет на дежурстве. Придёшь?
            — Можно… – совсем растерялся я.
            В деревне зимой парню с девушкой встречаться проблематично, это в городе – кафешки, кино и вернисажи, а там всё по-другому. И вдруг, тёплый дом и сладкий чай, уж не западня ли это? Она буквально прожигала меня взглядом своих глаз и я дал слово.
            На завтра – воскресение. Ближе к обеду стал собираться в Криушу. Домашним ни слова. Н шею нацепил фотоаппарат, за спину закинул гитару и храбро зашагал в неизвестность. Как раз в конце нашей улицы начиналась хорошо утоптанная тропа через рощицу к мосточку. Жители окраины пользовались ею для походов в магазин и в баню. Кругом последний день стужи, начало весны. Солнце, как огонь, снег сверкает и режет глаз стеклянкой, в воздухе повис чуть горьковатый привкус  разогретых почек. Нужный дом вычислил сразу. Во-первых, неплохо знал Криушу, во-вторых, место приметное. Здесь речка делает поворот и врезается в село высоким глинистым обрывом, широкой дугой разрывая одну сторону улицы. Робко постучал во вторую калитку от края речной излуки и не ошибся: девчонка из мира фантастики открыла мне дверь, словно портал в другое измерение. Дома она была не одна.
            — Знакомься, Миша, это моя соседка и подружка, Таня Любовская – представила она мне свою напарницу.
            Мы кивнули друг другу, я взглянул на неё и больше уже не мог никуда смотреть. Вернее, мог, но видел только её, думал только о ней и всё, что делал было для неё. Есть такое выражение: потерять голову, вот это и было то самое состояние. Ничего больше не существовало для меня в этом мире кроме её глаз, её губ, тонких пальчиков рук, я следил за каждым её движением, ловил каждый звук голоса. И ведь ничего особенного, росточка небольшого, но в ней таились все прелести женщины, как в изящной фигурке нецке, в миниатюрном исполнении. На этот раз уже не искра Божья прожгла душу, а грянул гром небесный, всё разом вспыхнуло во мне, случилась какая-то сладкая катастрофа, нарушившая логический ход событий. В то же время, как разгорался пожар, образ хозяйки дома, пригласившей меня, терял свою яркость и привлекательность, растворялся в холодке равнодушия. Я уже не видел в ней никакой необыкновенности, никакой романтичности, рядовая девчонка, как все, разве только что глаза. Образ инопланетянки с голубыми губами растаял и испарился, Аэлита улетела к себе на Марс и больше не вернулась. Я находился в какой-то восторженной прострации, будто под гипнозом. Реальность не воспринималась, как она есть, и потому в голове не отложилась ни обстановка, ни цвет, ни вкус. Запомнился лишь ослепляющий весенний свет, бивший из окон, и в этом потоке Танюшка. Мы пили чай с пирогом, видимо, специально испечённым к моему визиту (вкус не помню), чирикали, как воробьи ( разговор не помню), перебивая друг друга, и хохотали до слёз, не осознавая – как это здорово – просто жить и быть молодыми! Я сделал целую серию снимков своим ФЕДом, фото было моим увлечением, сыграл на гитаре блатные песни и на заказ. Короче говоря, весь переполненный эмоциями, пробыл в гостях ровно столько, сколько позволил мне мочевой пузырь. Спросить у девчонок есть ли у них туалет, совесть не позволила. Вместе со мной ушла и Таня, её дом стоял на другом конце обрыва, мы вместе прошли до спуска к реке. Проскакав по склону, я обернулся на мостике. Она стояла на самой верхотуре в белых валенках, чёрной шубке, белом пуховом платке и махала мне рукой. Расчехлив фотоаппарат, сделал снимок, он потом долго хранился у меня в бумагах, а куда делся, не знаю. Такой она мне и запомнилась: машущая рукой на фоне голубого неба. В этот солнечный день открылась первая страница удивительной сказки, но я тогда об этом не догадывался.
            Весна затормозила свой ход, а потом резко рванула вперёд, с теплынью, с грозами и половодьем. Река вышла из берегов, размыв плотины и утопив все мосты, на две недели отделила один берег от другого. Я по-прежнему бредил Танюшкой, хотелось ещё раз убедиться, что есть на свете такое чудо, которое властвует надо мной. Один раз даже ходил в рыбацких сапогах на край рощицы, где в мутной воде скрывалась дорожка к жиденькому мостику. Река неистовствовала в своём пьяном разгуле, льдины самых разных форм и цветов неслись, бодая друг друга куда-то к южным морям. В этом месте, где русло вдаётся в село, ледяные глыбы выворачивали на середину улицы, ползли по огородам, застревая на мелководье. Наши говорили: Криуша купается. С опушки хорошо был виден противоположны берег, где стоял дом Тани. Видимо, при его строительстве учли капризы природы и он удачно расположился на крохотном полуострове. В надежде увидеть знакомую фигурку, напрасно я целый час всматривался в окошки с голубыми ставнями и в проём двери, размышляя как же должно быть здорово, если сидеть на крыльце, пить чай и смотреть как вдоль палисадника курсируют эскадры льдин.
            Наконец, вода успокоилась, посветлела, открыла мосточки. Вскипела черёмуха, зацокал соловей и я почувствовал, что нет больше сил терпеть, необходимо срочно увидеть Её. Пользуясь вечерним сумраком, чтобы быть меньше заметным, прошёл по досочкам перекат, поднялся на обрыв с гитарой за спиной. Была уже ночь, но в окнах горел яркий свет, доносилась музыка, кто-то «гонял» пластинки. У меня  не было ни какого плана, я не представлял как всё может обернуться и действовал на уровне внутреннего чутья, просто кто-то приказывал мне быть здесь, на этом обрыве, у этого порога иначе – кирдык. И вот я пришёл, но что делать дальше не знал. В это время вышел на крыльцо Танин отец и я не нашёл ничего лучше, как попросить его:
            — Позовите, пожалуйста, Таню.
            — А зачем она тебе? – откликнулся он голосом диктора, объявляющего начало войны.
            Зачем? Если бы я знал, возможно бы и сказал. С Танюшкой, путаясь и заикаясь, ещё можно было как-то разрулить этот вопрос, но как объяснить ситуацию чужому человеку? Решил прикинутся шлангом.
            — Да, видите ли, я на ней жениться решил, а спросить согласия забыл.
            — И когда думаешь? – уловив комическую ноту, подстроился в унисон батя.
            — А во вторник получка, вот и гульнём на всю неделю – продолжил я в том же тоне.
            — Ну, ну, это дело! – оценил он мой юмор и крикнул в открытую дверь – Таня! Выйди сюда, тут к тебе жених пришёл!
   Таня вылетела на крыльцо, смущённо засмеялась и спустилась ко мне во двор.
            — Что-нибудь нужно, Миша? – удивилась она.
            — Нужно! Ты нужна. Мне так много надо тебе сказать.
            Мы прошли за широкий палисадник, где у старого вяза стояла скамейка, молча сели. Я выждал, пока на крыльце за отцом закрылась дверь и заговорил.
            — Помнишь, мы встретились дома у Галки?
            — Помню… –  выжидательно протянула она.
            — До той минуты я и не догадывался даже, что на свете существует такая девчонка, как ты, а теперь не могу забыть, что ты есть. Ты не выходишь у меня из головы, я думаю о тебе день и ночь, и лучше тебя для меня нет никого… Я люблю тебя, Таня.
            Она, не мигая, смотрела на меня испуганно восхищёнными глазами, на полураскрытых губах застыла улыбка восторга и недоверия. Ей ещё никто ни разу не признавался в любви, тем более так открыто, тем более, она не предполагала услышать это отменяя. Я сам не ожидал от себя таких слов, они рождались сами. Из души прямо таки хлестал фонтан кипятка признания и бедняга варилась в нём вкрутую.
            — Таня, конечно, ты можешь посмеяться и прогнать меня, но давай не будем спешить. Не говори ничего сегодня. Мы просто немного посидим, а я тебе сыграю.
            Я прошёлся по струнам гитары пальцами и запел:
 
Ты у меня одна, словно в ночи луна,
Словно в степи сосна, ты у меня одна.
Нету другой такой ни за какой чертой,
Дальними странами, за океанами…
            Голос немного дрожал от волнения, но песня от этого только выигрывала. Покончив с одной песней, я тут же, через проигрыш, приступил к другой.
Никто тебя не любит так, как я
Никто не приголубит так, как я,
Никто не поцелует так, как я,
Любимая хорошая моя…
            Переведя дух, спел ещё один романс о том, что она мне дороже всех на свете и я её никому не отдам. Гитара высказала всё, чем томилось моё сердце. Таня сидела замерев, осмысляя свалившееся на неё чудо, не знаю, билось ли у неё сердце, но то, что она не дышала – совершенно точно.
            — Таня, – снова заговорил я, – я пришёл к тебе потому, что прошлый раз, когда мы встретились у Галки, я почувствовал между нами какое-то притяжение. Мне кажется, ты тоже влюбилась в меня, просто ты этого ещё не знаешь. Не говори сейчас ничего, потом ответишь, скажи только, мне завтра приходить?
            Она радостно закивала и мы расстались. Кажется, она не чувствовала своих ног и в дом её внесло сквозняком. Я пообещал найти её в клубе.
            Посещать клуб, из-за отсутствия выбора, считалось необходимостью, вместо церкви, а посмотреть какое либо культовое кино, типа «Свинарка и пастух» - благим делом. Не знаю, какой шёл фильм я появился в конце сеанса, встал на улице в тени. Таня вышла с тремя подругами, озабоченно озираясь, на улице я к ним присоединился.
            —  Позвольте с, вами пройтись до мостика? – осведомился я.
            В принципе с девчонками я был знаком, во всяком случае, они знали как меня зовут, но не догадывались кому из них я отдам предпочтения и потому встретили радушно.
            — Конечно можно, если сыграешь!
            — Почему бы не сыграть? – согласился я. – Только надо найти место, где бы присесть, а то на ходу неудобно.
            Такое место нашлось, а его надо знать, поскольку не все люди любят когда возле дома ночью шумят и хихикают. Усевшись рядом с Танюшкой, я выдал полный набор дворовых песен. Прошло довольно много времени, никто не думал расходиться. Тогда я сказал:
            — Девчата, вас, наверное, уже ждут дома, вы идите, а я с Таней обсужу завтрашний репертуар.
            Политическая обстановка разом прояснилась и народ, с шуточками, удалился. Оставшись одни, мы пришли на лавочку под вязом у Таниного дома и заговорили между собой.
            — Ну что, Таня, ты что-нибудь решила?
            — Решила, – ответила она уверенно.
            — И согласна дружить? – уточнил я.
            — Согласна… Знаешь, Миша, я когда встретила тебя у Галки, даже позавидовала ей: такой видный парень, да ещё с гитарой. Я тогда даже подумать о тебе не позволила себе, я считала, что раз ты пришёл к ней домой, значит у вас всё серьёзно.
            — Нет, Таня, я хочу чтобы  у нас с тобой было всё серьезно, по настоящему, что бы раз и на всю жизнь. Ты сможешь так?
            — Не знаю… попробую… Мы ведь с тобой совершенно не знаем друг друга.
            — Это дело поправимое. О самом важном мы уже договорились, а остальное постепенно расскажем. Главное, ты меня не бойся, я тебя никогда не обману и не обижу, не поменяю тебя на другую. Мы не будем спешить, сначала привыкнем друг к другу, узнаем кто есть кто, а потом уже будем целоваться.
            — А я целоваться не умею – вздохнула она.
            — И я тоже не умею. Так даже интереснее. Будем учиться вместе.
            Разгоралось лето, давно начались каникулы и мы, покончив с науками, от физики перешли к лирике. Встречались почти каждый вечер. Теперь уже для этого был не нужен клуб, я переходил речку по мостику в две дощечки, поднимался на кручу, а она выходила из калитки.  Я не пытался через силу навязывать свои чувства, хотя терпение было на пределе, меня вполне устраивало то, что она охотно позволяла обнимать себя за плечи и прижиматься. Шаг за шагом мы открывали свои миры, доверяясь друг другу. Теперь я уже знал родословную её семьи, что у неё есть сестра Нинка, студентка на практике. По мере нашего сближения Танюшка сначала разрешила ласкать руки потом губки, а после и сама попробовала учиться целоваться. Это было что-то! Нет наслаждения выше, чем то когда тебя целует любимая, неискушённая в поцелуях, не испорченная наукой эротики, и шепчет на ухо всякие глупые, хорошие слова. Естественно, мы старались уединиться, спрятаться от посторонних глаз и ушей, но шило в мешке не утаишь! Даже Колька спросил, хотя я и от него скрывал:
            — Говорят, ты  с Танькой Любовской, из Криуши, встречаешься. Классная деваха, ножки будто точёные. Не знаю, как ты, а я бы с ней провёл беседу на тему полового воспитания!
            Я обиделся, но виду не подал. Тоже мне друг, говорить всякие пакости про мою девушку в моём присутствии, да ещё в таком потребительском тоне!
            А тут ещё гитара, она же как набат сзывает к себе народ. Стоит тронуть струну и тебя тут же вычислят – кто ты и где ты. Нас вычислили, когда мы с Танюшкой сидели на брёвнах возле склада. Подошли из темноты трое пацанов, посыпались плоские шуточки, всякие колкости. Один из них стал светить на нас фонариком. Таня, видимо, знала хулигана и обратилась по имени.
            —  Лёшка, хватит дурить!
   Он стал светить ей в лицо. Теперь уже я возмутился.
            — Что вам надо? Умнее всех что ли?
            — Да уж не такие глупые, как у твоего отца дети! – ответили из мрака, продолжая слепить.
            Тогда я, держа гитару за гриф, подвёл её снизу под фонарь  и резко ударил, от чего тот, вылетев из ладони, закувыркался в траве. Видимо удар осушил ему руку, парень замешкался, а я воспользовался темнотой и сильно толкнул его в плечо, чего он явно не ожидал, а потому и опрокинулся. В стане противника возникла паника и они растворились в ночи со словами: «Мы ещё встретимся!»
            — Они тебя побьют! – вздохнула Таня.
            — Я не боюсь, – твёрдо сказал я. – С тобой мне ничего не страшно, а вместе нас никто не одолеет! А что это за гангстеры?
            — Это Лёша, мой сосед и одноклассник… Он за мной бегает..
            Так я узнал, что у меня есть соперник. На следующий вечер мы с ним снова встретились на том же месте.
            —  Давай отойдём, поговорить надо… - хмуро мотнул он головой вместо приветствия. Два «нукера» стояли рядом.
            —  А зачем ходить, гори всё при Танюшке, у меня от неё секретов нет, – возразил я – Чего ты хочешь?
            — Чего хочу? – хмыкнул он. – Хочу чтоб ты больше не ходил на наш краёк, а про Таньку забудь!
            —  Ещё чего! Я на вашу улицу потому и хожу, что здесь живёт моя девчонка.
            — А кто тебе сказал, что она твоя? Ты думаешь если с гитарой, так тебе и всё позволено? Тоже мне, музыкант нашёлся!
            — Да ничего подобного! Просто мы с Танюшкой уже обо всём договорились, у нас всё всерьёз и по-честному. Я её люблю и не от кого не скрываю. А ты, если имеешь к ней какое-то отношение, вот сейчас, при всех скажи громко: «Таня, я тебя люблю!»
            Лёшка молчал. Присутствие друзей и самой Танюшки делало его стеснительным, а меня это вдохновляло давало силу и бесстрашие, я выступал, как бы сразу за двоих, за себя и за неё. Во мне появилась уверенность своей правоты, даже какая-то наглость, нужные слова находились сами.
            — Вот видишь, ты даже вслух сказать не можешь что тебя волнует, а личный вопрос пришёл решать с друзьями значит сам ты делать ничего не способен. Мы, конечно, теперь можем побить друг другу рожи, но от этого ничего не изменится. Тут выбираем не мы, а она. Если сейчас Танюшка скажет: «Мишка, уходи!», я уйду и больше не появлюсь, а иначе не отступлю!
            Возникла пауза, в тишине заговорила Танюшка, до сих пор наблюдавшая за нами:
            — Кончай, Лёшка, выкобеливаться! Чего ты тут раскомандовался? Иди домой и там командуй!
            Лёша удалился без звука, видимо слова Тани имели для него силу приказа, нарушить который он не имел сил. Таким образом мы, как говориться в одной песне, разбили в пух и прах проклятых конкурентов. Однако, я всё же опасался, что однажды ночью они зажмут меня под кручей, возле мостика, отрежут отход и возьмут реванш. В таком случае можно будет пожертвовать гитарой, используя её вместо дубины. С тех пор я стал носить её не в качестве инструмента, а как оружие, но опасения оказались излишними, Лёша с телохранителями больше ни разу не появился.
            Мать Тани, Вера Леонтьевна, как-то решила постеречь дочь.
            — Что-то ты у нас Таня, больно долго по ночам ходишь, музыканта себе завела, нам с отцом слышно. Смотри, держи ухо востро, а то он тебе напоёт!
           — Ничего не напоёт, он не такой!
           — Ага, говори мне. Знаем мы парней, у них у всех одно на уме!
            — А он не как все, он не «на уме»! – Таня покраснела от смущения. – Он меня даже ни разу не пощупал!
           — Ну вот, ты погляди – ей щупаться надо! Ой, Танька, принесёшь подарок в подоле, опозоришь нас с отцом на всю деревню.
           — Ну, мама! – крикнула Таня и в слезах вылетела из дома.
           — Вся в меня! – вздохнула ей в след мать. – Я, бывало, тоже щупаться любила…
           Пришла жара. Я узнал куда на речке ходит купаться с девчатами Таня. Там, где река, изгибаясь, вдаётся в улицу, возле начала поворота имелся большой омут, это и было место пляжа для ихнего крайка, то есть конца улицы.
           Как-то в полдень, проехав на велосипеде по своему берегу до омута, увидел на другом берегу Таню с подругами. Разделся, нырнул и вышел на песок криушанской стороны. Девчата меня сразу опознали.
            — Эй, Мишка, почему без гитары?
            — Так ведь инструмент мочить нельзя.
            — А что же тогда ты собираешься здесь делать?
            Вопрос был явно провокационный, девчонки наверняка знали зачем я маячу на их улице, сарафанное радио работает без сбоев. Таня сидела радостная, но сделала вид, что это её не касается.
           — Вы же всё время, то в платьях, то в брюках, – вздохнул я – вот и решил посмотреть на вас без нарядов, может вы горбатые или на протезах.
           — Ну и как?
           — Да вроде, ничего! – кивнул я удовлетворённо и, нагнувшись к уху Танюшки шепнул – Ты лучше всех, моё солнышко!
Она вся засветилась, расцвела.
           — Что он тебе сказал? Что он тебе сказал? – допытывались подруги.
Таня улыбалась, отнекивалась. Тогда я пришёл ей нВ помощь.
            — Я сказал, что в Криуше самые красивые девочки, а за неё я готов даже утопиться.
           — Ну да, вы утопитесь, как же! Знаем мы ваше мужское отродье.
           — А вот как только Таня разрешит, так сразу и утопну – возразил я.
           — Да топись на здоровье, если есть охота! – засмеялась Танюшка.
            — Тогда прощайте! – крикнул я, разбежался и бултыхнулся в речку с мостков.
           Под водой  резко свернул влево, пронырнув вдоль берега метров двадцать, тихонько всплыл за камышами. Так же тихо, на четвереньках выполз на берег и спрятался в кустах. Некоторое время царило спокойствие, потом народ заволновался.
           — Его нигде не видно…
   Вместе со всеми к воде подошла Танюшка, вздохнул озабоченно:
           — Где же он, в самом деле?
  Я незаметно подкрался сзади и учинил переполох.
           — Дурак! – выразительно сказала Танюшка, как-то по-особому ласково, в глазах у неё блестели слёзы.
            — Прости, Таня, засранца, больше так не буду! – я взял её руку и она крепко сжала мои пальцы. Именно тогда я понял, что она за меня по-настоящему переживает.
            А однажды отец не отпустил её из дома, толи она в чём провинилась, толи он был не в духе. Он прошел через калитку, но увидев меня у забора, усмехнулся.
            — А жених… Не выйдет она сегодня, напрасно ждёшь, нечего ей по ночам мотаться.
           — Зря вы её, Николай Романович, обижаете, она девчонка хорошая!
           — Вот пусть и посидит дома хорошая.
           — Ну, тогда я буду всю ночь петь ей песни.
           — Дело хозяйское. Как знаешь…
           Когда окна в доме потухли, я понял, что ждать больше нечего. Сел на лавочку под вязом, подтянул струны и тронул с Богом. Репертуар я подобрал специально для старшего поколения, серьёзный, душещипательный из фильмов «про жизнь поломанную, трактором перееханную». Пел я не громко, но рамы в окнах были открыты и мелодия вплывала в дом приглушённо ровно на столько, чтобы быть доступной для понимания, а слова были такими простыми и правильными, что заставляли вслушиваться, цепляя за живое. Выслушав около десятка волнующих напевов, Николай Романович вздохнул, ворочаясь на кровати:
           — Кажется, Вера, сегодня нам не придётся спать! Пойти, чтоль, турнуть этого песняра?
           — Не трогай его – вступилась Вера Леонтьевна и негромко позвала в темноту – Таня, ты всё равно не спишь, иди, дочка к нему, скажи чтоб больше не пел, нам с отцом рано вставать.
           Накинув лёгкий халатик на голое тело, Таня бесшумной летучей мышкой выскользнула на волю.
            — Только не долго у меня! – успел добавить ей в след батёк.
            Таня, переполненная восторгом попискивающая от смеха, подбежала прикрыла мне рот ладошкой.
            — Хватит! Осознали, пощады просят.
            — Вот и ладно, а то уже охрип… А ты почему так легко оделась?
            — Сказали: недолго.
            — Тогда садись сюда – пригласил я её на коленки.
           Она села вся такая тёплая с постели нежная и по-хорошему аппетитная словно сдобная булочка из духовки, обняла за шею а я тут же стал расстёгивать пуговицы халата на её груди.
           — Что ты делаешь, а если увидят? – испугалась она.
           — Так ведь ночь! Не мешай, Танюшка, у нас мало времени, а надо сиськи поцеловать…
           Она и не мешала, только колокольчик смеха тихонько звенел в темноте. Так вот, негаданно и до наивности просто, первый раз в жизни я поцеловал сосульки.
           Мы посидели минут пять, не помню о чём говорили, просто хихикали и щекотали друг другу сердца.
           — Ну, всё. Мне надо идти, а то следующий раз не пустят – вздохнула Танюшка.
           — Значит, целуй и уходи. – согласился я.
           Она пробежалась губами по лицу и растаяла в калитке. Так же тихо вернувшись в спальню, где они ночевали вдвоём с сестрой, легла на свою кровать. Нинка конечно же не спала, шёпотом спросила с подковырочкой.
           — Небось целова-а-лись?
           — Ага! – простодушно отозвалась Таня. – Он мне сиськи целовал!
           — Ни хера себе цветочки! – подскочила на кровати Нинка. – Это зачем же ты ему такое позволяешь? А если он у тебя завтра попросит, ты что же, так ему сразу и дашь?
           — Если попросит, дам. Мне для него ничего не жалко! Только Миша не такой, он не попросит. Он меня бережёт!
           — Для кого бережёт?
           — Не для кого, а зачем. Он хочет чтобы мы обвенчались, чтобы всё было по-честному, по закону. Представляешь?
           — Ёперный театр! – завистливо вздохнула сеструха. – Где бы мне такого чувака найти…
           А я ведь действительно её берёг тогда! Начитался всяких бульварных романов насмотрелся цветных фильмов, вот в попе и бурлила романтика. Помню ещё тогда пели песню:
У церкви стояла карета,
Там пышная свадьба цвела,
Все гости нарядно одеты,
Невеста всех краше была…
           И я наяву  представлял себе эту карету, позолоту убранства, красоту обряда с огоньками свеч, с горьковатым запахом ладана… В этом всём просматривался ещё один плюс – по церковным законам развод не полагается, а значит Танюшка никогда от меня не убежит. Конечно, в деревне такой обряд не совершишь но в городе…  А мы обязательно будем жить в городе и жить богато!
           В попытке скрыться от недремлющего общественного ока попробовали мы и лесной вариант. Здесь же, сразу за мостиком, находилась насаженная берёзовая роща, хорошо просматривались ряды, было много полян и прогалин. Днём я заготовил сучья и ветки для костра, выбрал место. Однако, всё далеко не так, как это показывают в кино никакой романтики – холод, сырость, комары, сидеть можно только на траве, а целоваться приходится стоя.
            Где-то в середине лета отец мой купил мотоцикл «Урал», а я его быстренько освоил и, хотя прав у меня не было, гонял по селу без всякой опаски. Инспекторов не боялся, да и кто меня на мотоцикле догонит!  Это же всё одно, что поймать цыгана на лошади, лови ветер в поле!
            К Танюшке являлся ночью, переезжал реку по плотине, заворачивал на край улицы, а мотоцикл останавливал далеко от дома, у обрыва, чтобы не шуметь. Она ждала меня на лавочке. Ночной воздух на скорости сильно охлаждает, поэтому я одевал на неё фуфайку усаживал в люльку, она там отлично умещалась вдвоём с гитарой, и мы отправлялись путешествовать по степным дорогам. В полях и лучах есть много прекрасных мест а лунный пейзаж не менее привлекателен, чем дневной.
           Когда на полях появилась солома, у меня родилась хорошая идея. Остановив «Урал» возле несмётанной копны, я достал кроватное покрывало и постелил его на солому.
           — Что ты хочешь делать? – струсила Танюшка.
            — Ничего. Просто так нам будет удобнее. Я же обещал тебе, что не трону значит ты должна мне верить и ничего не бояться. Если мы не будем доверять друг другу, у нас мало что получится.
            Мы расположились полулёжа на копне, как на громадной кровати. Звёздный мир перевернулся над нами, придавив нас к земле свое бездонностью. Когда бесконечность вечности смотрит тебе в глаза, поневоле хочется говорить тихо, о чём-то серьёзном. Мы притихли…
            — Как ты думаешь, когда-нибудь мы туда долетим? – шёпотом спросила Таня, не отрывая глаз от неба.
           — Мы – вряд ли, а вот наши дети наверное.
           —  А ты хотел, чтобы у тебя были дети?
           — Конечно. Два пацана и девчонка!
           — Нет. – помолчав, возразила она так же тихо – Две девочки и один мальчик!
           — Можно и так, – усмехнулся я – у нас ещё есть время подумать.
            Скоро мы убедились, что место на соломе, это и есть то ложе, которое Бог придумал для влюблённых. Лёжа, очень удобно целовать и ласкать, особенно грудь.
           — Маленькая… – смущённо вздыхала она.
           — Ничего не маленькая. – успокаивал я её – Большая грудь, это вымя, а у тебя то, что надо, как у Афродиты. И нечего стесняться.
           — Всё равно немножко неудобно, стыдно…
           — Нам нечего друг друга стыдиться, мы, когда поженимся, будем ходить вместе в баню голышом, представь!
           — И в правду! – удивилась она.
           Те летние ночи навсегда остались необыкновенными, неповторимыми так бывает только раз в жизни! Запахи скошенной травы, пережжённой полуденным зноем, полевой простор и вся Вселенная над нами! Какая-то ночная птаха в соседней лесополосе умоляла: « Пить…пить…пить…», но нам было не до неё.
            — А знаешь ещё что? – пытал я её  - в брачную ночь придётся снимать трусы! Потому что я буду целовать не только сиськи, а всю тебя целиком: и ножки, и попку, и животик. Надо же быть готовой к этому.
           Она, видимо, никогда не задумывалась над подобным, помолчала, обмозговывая задачу и спросила с любопытством:
           — И что же теперь?
           — Что, что… Тренироваться будем!
           И мы стали тренироваться не каждый день, а по возможности, когда погода позволяла. Ну, снимание трусиков, это уже само по себе является отдельным блюдом в экзотическом меню, а «тренировки» проходили примерно так: я начинал целовать её с пальчиков ножек, постепенно продвигаясь вверх и заканчивал глазками. Процесс этот очень долгий, не терпящий суеты, с импровизациями и вариациями. Каждый раз получалось по-другому, но главное, что это нравилось нам обоим! Её фигурка в лунном свете казалась выточенной из слоновой кости, вся белая-белая, только чёрный треугольничек внизу живота. Звёзды зачарованно шептались над нами, а обалдевшая Луна специально задерживалась в зените, чтобы поглазеть с высоты.
           Август выдался жарким, ночью было душно, как говорила моя бабушка, колхозница: «Бездушно». Пару раз мы ездили купаться ночью в луга, на дальние пруды. Танюшка ныряла в одних плавках, не стеснялась меня, а больше смотреть на неё было некому, кроме лягушек, хотя неизвестно видят ли они ночью. В прохладной воде груди становятся острые и твёрдые, как мраморные, а когда обнимаешься, стоя по пояс в воде, и мокре тело в звёздном свете поблёскивает чешуёй, кажется, что целуешься с русалкой.
           — Знаешь, Таня, чего я опасаюсь? – сказал я как-то – Вот мы всё перепробуем заранее, а потом нам будет не интересно, всё надоест и мы разлюбим друг друга.
           — Что ты такое говоришь! – возмутилась она – Что значит надоест? Разве можно разлюбить обратно! И, к тому же, мы ещё… не всё попробовали…
           — Нет, Танюшка, пробовать ЭТО мы не будем! Нам нельзя рисковать, а вдруг ты забеременеешь? Я, конечно, от тебя не откажусь, но про аборт и говорить не стоит. Сколько тогда появится проблем у нас и наших предков, представляешь? Я этого больше всего боюсь1ты сама должна отговаривать меня от этого, ты девчонка, тебе проще, и не бойся, я не обижусь. Понимаешь, тут нужна хотя бы одна трезвая голова…
            Да, когда-то и мы умели любить по-настоящему и честно! Между тем пришла осень солому затюковали, а поля распахали. Настало время прятаться от дождя и ветра, однако тут появился большой плюс в наших отношениях. Таня пришла учиться в нашу школу в девятый класс. Малышня находилась на первом этаже, а старшеклассники на втором. Таким образом, мы могли видеться ежедневно и даже ежечасно, в коридоре, во время перемен. Конечно, не демонстративно, а всё же что-то сказать, спросить, договориться, «нечаянно» коснуться руки.
            Задождило. В воскресение капало с утра, но я обещал Тане, что вечером приду. Она металась от двери к окну в надежде, что морось прекратится. Мать догадалась о её намерениях.
            — Не ходи. В такую погоду все нормальные люди сидят дома.
           — А он не нормальный не как все, он придёт!
           Она ждала меня под обрывом, возле мостика. Мы встретились на середине мостка, я в синем дождевике, она в розовом. Идти никуда не хотелось – позади мокрые кусты, впереди грязь глиняной кручи, а под нами стекло воды.
           Выручила мать Тани, крикнула с крыльца:
            — Чего под дождём мокните? Идите в хату!
           Так я первый раз попал в дом Танюшки. В тот момент там была одна только мать. Мы сидели на кухне, пили чай, а она смотрела телевизор в другой комнате, или делала вид, что смотрит. Танюшка прямо таки цвела от радости, что её правильно понимают. Меня потчевали, как дорогого гостя, особенно понравились коржики и я показал на них:
           — Обязательно научись печь такие.
           — Она умеет! – ответила за неё мама.
 Наглеть я не стал, в смысле, долго засиживаться, а уходя, успокоил хозяйку дома.
           — Не бойтесь, Вера Леонтьевна за Таню, я её не обману, у нас всё по-честному. Сам её не обижу и другим не позволю!
           — Вот верно, вот правильно! – закивала она головой.
            С тех пор будущая тёща заценила потенциального зятя и встала в ряды союзников, ни где она этого не выказывала, но нутром я чувствовал, что она за меня. Позже, нечаянно, получилось поговорить и с отцом Тани, как я считаю, по мужски прямо. Да иначе и нельзя было бы в чём-то убедить этого «железного» человека, начни я гнуть кренделя, он бы ещё и от двора погнал. Честно говоря, Таниного батю я побаивался. Голос, как у диктора, зубы железные, сам лысый, а грудь и спина волосатые. Я видел как он купается в реке, весь скроенный по кубическим меркам, руками, точно ковшами лил себе воду на череп, а работал он кузнецом. И вот, ведь надо же, такой здоровый мужик, а ушёл рано – на свадьбе дочери его уже не было.
           Мы с ним встретились у калитки, можно сказать, случайно, поскольку я избегал такого момента. Вместо приветствия он спросил:
           — Слыхал я, ты с Даниловки?
           — Ага… – струхнул я.
           — Ну, ну… А чей будешь?
           — Григория Ивановича сын.
           — О! Григория Ивановича знаю хорошо, одно время вместе работали в нашей МТС. Мужик не пьющий, не курящий… Чай и ты не куришь?
           Я мотнул головой.
            — Ну, ну… Это всё хорош, одно плохо, мозги ты Таньке сушишь, а ей учиться надо! – сделал он ударение на мозги.
           — Так и мне надо.
           — Ну., ну… Вот я и говорю, что учиться вам надо, уроками заниматься, анне разной чепухой.
           — Это не чепуха, у нас всё честно и всерьёз! – тут я пошёл  вабанк и выложил сразу все козыри. – Может вы, Николай Романович и против, но придёт время и мы с Таней поженимся!
            — Ха, «придёт время»… - видимо он не ожидал таких откровенностей и выдержал паузу – придёт время – увидим! Рано ещё говорить об этом, хотя конечно, если по-честному, дело хорошее. Только сейчас надо думать о школе.
           — А мы и думаем. Наши встречи учёбе не мешают, Таня учится хорошо.
           — Ну, ну! А могла бы лучше.
           — А зачем лучше?
            — Как это зачем? Чтоб поступить куда-то, выучиться и получить хорошую работу.
           — Моя жена работать не будет. – ляпнул я, неожиданно для себя.
           — Да-а-а? А что ж она будет делать?
           — Следить за домом, на базар ходить … – неуверенно проговорил я.
           — Ха! Ну ты даёшь, орёл! Я ведь тоже так думал раньше, ан в жизни всё по другому. Ну, ну… А учиться всё таки надо.
           Мы и учились, как все. Алгебра, Геометрия, Тригонометрия… Что из этих наук пригодилось нам в жизни? Разве только таблица умножения, чтобы посчитать сдачу в булочной, так ведь, теперь у каждого в кармане калькулятор, а суммы не такие уж астрономические…
           За ужином Танин отец заметил, как бы между прочим, своей супруге
           — Хлопец толковый, не зряшный… Ну, ну… С Даниловки, отца его знаю…
            Зиму мы пережили, как и всякое зверьё, прячась от стужи, хотя, были и вылазки на лыжах. Несколько раз я бывал у Тани дома, но ничего не запомнилось, поскольку там чувствуешь себя в неестественной обстановке, кругом чужие уши и глаза, боишься сделать что-то не то сказать лишнее и ещё больше боишься пукнуть от перенапряжения.
           Первое настоящее испытание началось весной, когда я закончил школу и уехал в город учиться. Каждый выходной я старался приехать, чего бы это не стоило, но большее время всё же был далеко от неё.
              — Сынок, – шутил отец, – у нас половина зарплаты уходит на билеты.
           Осенью пришли первые повестки в военкомат, но я их игнорировал, выигрывал время. Важно было дотянуть до весны, когда Танюшка получит аттестат и определиться в выборе своей учёбы. Тогда можно будет сделать «рокировку», попытку объединиться. Теперь уже никакая карета у церкви не стояла, стояло совсем другое, дурь маленько выветрилась из башки – реальность превзошла фантастику. Фортуна раскрыла первую страницу прозы бытия и задала мне, не имеющему житейского опыта, хитрую задачку из числа тех, что мы не решали в школе.
           Весна пришла строго по расписанию, а с ней, стой же строгостью, повестки, но я делал вид, что их не получаю. Уже цвела черёмуха, когда в нашу комнату в общежитии вошла комендантша с прапорщиком.
           — Кто тут Стешин? – спросил военный.
 Комендантша ткнула в меня пальцем.
           — Распишись – протянул мне повестку служивый.
Я расписался. Он оторвал корешок, сунул его себе в папку и добавил.
           — Не явишься, приведут! Будут судить за уклонение от воинской обязанности.
           Пришлось у знавать как проехать в военкомат. Так скоропостижно я попал в армию, не успев толком ни с кем проститься ни объясниться. Отдал служению Родине лучших два года, о чём ни сколько не жалею. Интересная служба красивые места хорошие товарищи, в дали от дома, в разлуке с любимой. Единственная связь с Танюшкой это почта, телефоны тогда ещё не придумали. Когда-то у меня в чемодане хранилось полное собрание сочинений, куда всё делось? Помимо службы я ещё и бренчал на гитаре, был замечен и привлечён в художественную группу части, посещал гарнизонный клуб и пользовался всеми льготами. Штабное начальство знало меня в лицо, даже отпуск объявили. Я уже планировал, что сначала поеду в Воронеж, где училась Танюшка, а уже оттуда заскочу на денёк домой. Случай помешал. Как раз у Валерки Лутцева случился день рождения. Короче, после отбоя собрались вместе мы, пять «стариков», и пять бутылок Солнцедара, было такое милое винцо. Имелась ещё закуска – тушёнка, печенье, конфеты всё проходило тихо, мирно. Только надо же было тому случиться, что в эту ночь дежурным по части заступил наш ротный, капитан Дубовой мужик вредный: службист, выпивоха, блядун разведенный. Конечно же, он решил проверить свою роту на предмет боеготовности. Только мы разлили сладенькое по стаканам, как появляется он (вот что значит у человека нюх на скоромное!)
           — По какому случаю банкет? – спрашивает.
Объясняем ему, что у Лутцева день рождения.
           — Поздравляю! – говорит он. Берёт бутылку, наливает себе полный гранёный, выпивает и ухмыляется – Хорошо! Продолжайте, только тихо. Значит так: всем по наряду вне очереди, имениннику – два, от меня подарок, а тебя, сержант Стешин я наказывать не буду, но приказ на отпуск отменяю.
           Таким макером я отчеканил два года без перекура. Домой вернулся, как и уходил, весной. Только это была другая весна, черёмуха и сирень уже отцвели. Двенадцать километров из района от станции специально шёл пешком, с дембельским чемоданчиком в руке. Обсматривал и обнюхивал до дрожи знакомые места улавливал перемены.
           Едва обняв маму, отца, слегка перекусив, переоделся в гражданское и начистил пёрышки, чтобы идти в Криушу. По моим сведениям и тонким расчётам Танюшка как раз должна была быть дома после учёбы. Хотел удивить.
           — Сынок, не ходил бы ты в Криушу сегодня – остановила меня мать – отдохни, осмотрись, а как по-хорошему, так и вовсе нечего там делать.
           — Как это «нечего» - удивился я.
           — А так, не до тебя там!...Свадьба у них!
           — Чья свадьба?
           — Ну чья же ещё, её…
            Оказывается, когда Танюшка закончила школу, тот самый Лёшка, который «бегал» за ней, тоже получил аттестат, и когда она уехала учиться в Воронеж, он последовал туда же и сдал экзамены в военное училище. Получается, он неотступно находился рядом с ней, прямо или косвенно, всё время, когда не было меня. Увы, я был далеко и слишком долго. Этим и воспользовался Лёша. Не мудрствуя лукаво, не применяя сверх усилий, тихой сапой он пробрался в сердце Танюшки на правах земляка, друга и соседа. Таким образом, после двух лет учёбы, Таня вернулась домой с дипломом кондитера с женихом и небольшим животиком.
           Как я мог не пойти? Я полетел! Ещё и гитару прихватил в качестве оружия. Никаких планов в голове я не имел, никаких намерений, но и зла во мне не было, только какая-то вселенская печаль и обида. Опомнился только на мостике у обрыва. Домик с голубыми ставнями, казалось, гудел, как улей перед роением, окошки распахнуты настежь. Прошёл на лавочку под вяз, настроил струны, запел в полный голос.
Ты у меня одна, словно в ночи луна,
Словно в степи сосна, ты у меня одна!
Нету другой такой ни за какой чертой,
За океанами, дальними странами…
            Невеста с женихом сидели за длиннющим столом во всю горницу, в дальнем углу под образами. Танюшка побелела, как фата на её головке, но виду не подала. К ней подошла Нинка, шепнула на ухо: «Слышишь?» «Слышу… - так же шёпотом ответила она – это Мишка…».  Однако, из красного угла не вышла, не полезла через все столы к двери. Мать тоже услышала песню всё поняла и показалась на крыльце. Через калитку прошла ко мне.
            — Здравствуй, Миша. Отслужил значит?
  Я кивнул, не переставая играть.
            — А у на с такое дело… – она запнулась, подбирая слова, – Пойдём за стол, коли так вышло…
            — Нет, Вера Леонтьевна, нет мне места за вашим столом! И, потом, я ведь могу сделать или сказать что-нибудь не то, а зачем людям праздник портить? Я вот доиграю и уйду.
            Она стояла, не зная что предпринять, а я доиграл мелодию, взял гитару за гриф и хрястнул со всей дури об вяз так, что щепки брызнули.
            — Ой! – всплеснула она руками – Зачем же так?
            — Всё, Вера Леонтьевна, отыграл я своё (я ведь и правда с тех пор к гитаре не притронулся) – больше она мне не нужна!
            — Миша, – глянула она мне в лицо – Прости ты Таню, меня ради, не держи зла! Ну что ж теперь делать, раз так получилось! Может, и я где не доглядела, но ведь они же с Лёшей с измальства дружат, как бы там ни было, а он наш сосед. Прости ты её, Миша, ведь ей же рожать придётся!
            — Не беспокойтесь, Вера Леонтьевна, за Таню я не обижу. Простил я её честно простил! Чужое счастье ломать не стану, совет им да любовь. Прощайте!
            Не знаю, простил лия её тогда в самом деле, поскольку всё, что говорил и творил шло как бы не от меня. Теперь-то уж точно простил. Я был уже под горой, у речки, когда на крыльцо высыпали Нинка с мужем и жених с суженой в сопровождении охраны из ряженых во главе с дружкой. Мать всё ещё стояла возле лавочки, задумчиво глядя на лакированные обломки. Нинка подошла, подняла останки гитары.
            — А это, Танька, осколки твоего счастья! – хмыкнула она с подковырочкой. И невеста заплакала…
            А я остановился на середине мосточка, глянул на чистую воду и подумал: «А ведь, это уже не речушка а граница между прошлым и будущим, граница, которую я никогда больше не перейду обратно!». Бросил прощальный взгляд на обрыв, и показалось на самом верху, на фоне голубого неба, мелькнул силуэт девочки в чёрной шубке и белой пуховой косынке, машущей мне рукой.
            Вернувшись домой, я тут же начал собирать дорожную сумку.
            — Куда!? – всполошилась мать.
            — Мне надо пройтись…уйти… пойду на станцию. Тут я не успокоюсь.
            — Ишь чего надумал! Охолонь! От самого себя не убежишь. Отец, слышь, он уходить собрался! – позвала она на помощь.
            — Чего ты суетишься! – подскочил он – Что ты горячку порешь! Как же ты взводом командовал? О своём заботишься, а про мать подумал? Да, горько, да, обидно, но случилось то, что должно было случиться. Ты же ещё ничего не начал, значит и терять тебе нечего, а девка, может, счастье своё нашла! Велика потеря – Танька! Да таких Танек у тебя ещё будет, как спиц в колесе! А хочешь уехать – пожалуйста, я тебя сейчас на моторе враз до станции доставлю и чтоб к нам больше ни ногой!
            — Всё верно, батя,, - согласился я – ЫВ одном ты не прав: не будет больше такой Таньки!
            Дома я погостил две недели. Отгуляли встречу, полирнули водочкой щербинки, в баньке попарился медовуху опробовали, дров наколол, крышу в сарае перекрыли с батей. Потом на «Урале» он отвёз меня к вечернему экспрессу и я бежал в город зализывать рану. Она заживала долго и трудно, хотя я старался в ней не ковыряться, не позволял себе уходить в воспоминания, заставлял забыть даже то, что как-то могло напомнить о причине боли. Постепенно болячка затянулась и зарубцевалась. И всё же… и всё же краем уха, боковым зрением, каким-то седьмым звериным чутьём я следил за её судьбой. Через чужие уши, через пустые сплетни я знал, что она живёт в Воронеже (и живёт возможно хорошо), что у неё трое детей, две девчонки и пацан, что каждое лето она с семьёй приезжает в Криушу… Страшно хотел её увидеть и ещё больше боялся, что это случится поэтому летом в деревню не являлся. Последний слух, эхом докатившийся до меня, был о том, что они с мужем, возвращаясь с южного курорта в своей машине, разбились где-то на горном серпантине…
           Вот так закрылась последняя страница печальной повести и я, наконец, позволил себе жениться, к великой радости матушки.
           Супругу мне Господь послал достойную, как говорится: по Сеньке шапка. Правда ей пришлось работать, на хорошей должности, но всё же прудилась, так что прав был Николай Романович – учиться всё же нужно! Так же следует сказать ей должное спасибо за тот бальзам, которым она врачевала свежие рубцы. Прежде всего она перетряхнула мой дембельский чемодан, сожгла все письма, записки, бумаги, а так же все фотографии на которых имелись портреты незнакомых или подозрительно красивых дам. Ну, письма Бог с ними дело было давно и не правда, а вот фото… Я как-то распространился на эту тему.
            — Что по своим любовницам соскучился? – засмеялась она.
            Ну, какие же это любовницы? Многих из них я даже за руку не держал. Просто хорошие девчата, которые нравились мне и которым, возможно нравился я. А впрочем, он а права! Уходя – уходи, а если рвать, то с мясом, чтоб круче болело – быстрее заживёт!
            Бронепоезд семейной жизни, по раздолбаным рельсам, гремя и качаясь, попёр в разнос, куда-то вперёд, в светлое будущее! Хотя никто не знает что это такое, но всем известно, что дорога туда оканчивается где-то в районе городского кладбища.
            Первую дочь я назвал Танюшкой, жена не возражала, она же ничего не знала про мою школьную любовь. Не говорил я ей и о том, что умею бренчать на гитаре, а зачем забивать голову женщине всякими подозрениями и сомнениями? Меньше знаешь – крепче спишь!
            Жизнь в целом, можно сказать, сложилась, может быть, даже где-то я был счастлив, как это часто кажется нам всем. Дом построил, сад посадил, сына вырастил, а что ещё надо человеку для полного счастья? Я бы ответил на этот вопрос, если бы точно знал что это такое. По-моему, это всего лишь минутное состояние душевного комфорта, а жизнь каждого из нас, это один из бесконечного множества вариантов достичь этого эффекта.
            С годами я раздобрел, подурнел облысел, вставил золотые зубья… винам стал предпочитать крепкие напитки, прогулкам – послеобеденную сиесту, а беседам с дамами – политические статьи в газетах. Весёлый праздник с плясками и скоморохами закончился, ярмарка затихла и я еду с неё хмельной и уставший..
            Выйдя на пенсию, я утратил интерес к путешествиям и шумным застольям, а чтобы утолить жажду общения, обзавёлся компьютером. Первым делом попробовал найти сослуживцев из своего взвода. Откликнулось всего трое: Витька Борсяков, хлеборез с кухни, Валерка Лутцев, которому мы праздновали день рождения, и Хази Даутов, почтальон. Остальные призыву командира не подчинились или, возможно, они уже находятся в том месте, где связь невозможна… Тоже ведь вариант! Более-менее освоив технику, взялся искать одноклассников. С Колькой Прописным мы состыковались в первую очередь. Он-то и предложил мне: «Хочешь, устрою тебе контакт с Жабихой?» Жабиха, это криушанка Люба Жабина, мало того что у неё такая фамилия, она ещё и жила на улице Жабарянка, так что прозвище в самый раз. Люба сидела за партой впереди нас с Колькой и мы прятались за её хрупкую спину. Она была безответно влюблена в Кольку и взаимно в точные науки, Любовь Васильевна и теперь преподаёт высшую математику. А наш математик, Груздев Владимир Петрович, видимо, больше разбирался в крепких напитках чем в тригонометрии. Когда попадалась сложная задача, он говорил: «Тут, похоже, Кочетковы что-то напутали. – То есть валил всё на авторов задачника и звал к доске Любу – давай-ка, Люба, мы с тобой разберёмся». Она решала, а он поддакивал. Желая хоть чем- то угодить Николаю, она считала своим долгом дать списать со своей тетради. Груздев удивлялся: «Вот, два друга – хомут и подпруга, у них даже учебник один на двоих, а все контрольные сдают на твёрдую трёшницу!» А ведь, это благодаря Любе мы познали что такое секанс и косеканс…
            Люба выложила в Интернете чёрно-жёлтые фотографии своей юности. Меня заинтересовал один снимок, где крупным планом была запечатлена группа криушанских девчонок. Среди них выделялась одна со светлым лицом, миловидная, глазастая, казалось, она что-то удивлённо рассматривает из кадра фотографии. Я был уверен, что знаю её, но никак не мог вспомнить кто же это. Тогда я обратился с вопросом к владелице фотографии: «Люба, кто эта девчонка рядом с тобой в белой кофточке?» Она тот час ответила: «Это моя подружка, Галка Костенко. Она давно умерла, но ты её знаешь, она училась в нашем классе один год. Помнишь, у неё было такое необычное лицо с голубоватым оттенком и губы с голубой обводкой. Это от нехватки кислорода, у неё был врождённый порок сердца, такие долго не живут. Ну, вспоминай, вспоминай!»
            И я вспомнил!... Будто разом раздвинулись шторки на окне и я увидел наш девятый «Б», и вечер, посвящённый восьмому марта, и как я пил чай у неё дома… Это же она, инопланетянка Аэлита! Это через неё я встретил Танюшку! Это благодаря ей один раз в жизни мне довелось испытать такую нестерпимую сладкую боль! Прости, Галочка, что я забыл тебя! Наверное, это произошло в тот период, когда я лечил рану и отсекал в памяти все первоисточники боли. Теперь-то я понимаю, что, наверняка, был твоей первой и, вполне возможно, последней любовью, и ты, вероятно, строила какие-то планы и надежды, как это полагается в таких случаях. Значит между нами возникло какое-то притяжение, что-то неуловимо тонкое, что дало повод к взаимным действиям. Иначе зачем бы ты позвала малознакомого пацана к себе домой, иначе зачем бы я попёрся зимой в чужое село, в незнакомый мне дом? Значит всё то, что я отдал Танюшке, предназначалось ей?.. И ещё неизвестно как щедро она бы за это расплатилась… Тогда нам казалось, что, как велит закон благородной дружбы, она легко и безропотно уступила меня своей подруге, а теперь я думаю, что возможно, она плакала! Значит я пролил капли яда безразличия и невнимания на её больное сердце, оттолкнул её в сторону…  А, возможно, всё было бы иначе, если бы не та роковая встреча у неё дома… Возможно, она дождалась бы меня из армии… Возможно, лишь надо было бы сделать операцию где-нибудь в Москве, в каком-нибудь институте… Возможно, я бы до сих пор играл на гитаре или умер молодым от переизбытка страстей… Возможно…
            Интересная всё таки штука наша жизнь! Вот спрашивается, зачем судьба обидела её дважды? Это я задаю вопрос тем, кто утверждает, что каждый из нас – кузнец своего счастья, что все нити судьбы находятся в наших руках, и надо просто знать в какой момент за какую верёвку дёрнуть. Так ли это? Вы считаете, что наших человеческих сил достаточно, чтобы изменить ход событий, выстроить будущее по своим планам? А, может быть, мы всего лишь фигурки из частичек, которым кажется, что они существую в бесконечности Вселенной, а на деле нами правя высшие силы и мы, летя сквозь бездну времени, не ведаем, что творим по их высокому замыслу?
            Я не считаю себя человеком верующим, но и к атеистам не причисляю, я из орды сочувствующих. Мой знакомый батюшка называет таких – крестоносцами, мол кресты носят, а веры не имеют. Покойная матушка, Царствие ей Небесное, часто говорила: «Дети, как бы там ни было, а от Бога не отрекайтесь!» Вот я, вроде, и не отрекаюсь. Когда рядом оказывается церквушка захожу и ставлю три свечи: одну за покой тех, кто ушёл в Вечность, вторую за здравие тех кто со свистом и гиканьем несётся к этой пропасти. А ещё одну, в благодарность Богу, за то, что дал великую возможность увидеть этот Мир, испить маленьким ковшиком его прелести и страсти, за небо синее и солнце над головой!
            Однако, в этот раз я пошёл в храм специально, по зову совести, ведомый каким-то неизъяснимым чувством вины. Воскресная служба закончилась, прихожане разошлись, пахло сгоревшими свечами и ладонном. В полном одиночестве и прохладной тишине я прошёл на середину зала, под купол, поставил свечу и, наложив на себя крестное знамение, попросил прощения у детства…
 
 
 
 
28.08.2022год   г.Энгельс