Помочь сайту
Поздравления
Жизнь, которая приснилась
Размытая к утру, чернота ночи нехотя сменилась поздним рассветом, неспешно перешедшим в серый день. Пасмурный, придавленный плотной облачностью, часам к четырем пополудни он уже выдохся и начал тихо угасать, уступая ранним сумеркам. Те не заставили себя ждать и завладели городом по-хозяйски, обволакивая, делая неясными очертания деревьев, людей, зданий. И лишь свет в окнах домов отважно сопротивлялся наступающей темноте своей одуванчиковой желтизной и казался особенно теплым в эту морозную пору.
Холодно.
Порывом ветра качнуло старый уличный фонарь, и тот в ответ коротко и жалобно скрипнул. Скакнувший вниз луч, смазанный снегопадом, выхватил из тени фигуру человека на бульварной скамье. Он сидел неподвижно, ссутулившись, обхватив наклоненную голову руками. Защитного цвета телогрейка, вытертые на коленях джинсы, ботинки. Лица не видно, но, судя по совсем седым, торчащим из-под черной трикотажной шапки волосам, немолод.
Человек не шевелился.
Глава первая
Александр
Когда мать сказала, что Антонина собирается познакомить его с девушкой, Саша заартачился было: «Да что вы меня как телка-то... Захочу если, и сам с любой…», но всё же согласился: «Ладно, от меня не убудет». Даже любопытно стало, что за девушка, попытался представить ее, а потом решил: «Да что фантазировать, вечером и увижу, какая».
Высокая и худосочная, Ася, как ни странно, понравилась Саше, хотя вообще-то в его вкусе были другие – более упитанные и не такие «дылды». Но что-то в девушке зацепило. То ли глаза, похожие на спелые черешенки, которые, казалось, всё время лучисто улыбались; то ли длинные, по пояс, каштановые волосы – такие шелковистые, что их хотелось потрогать; то ли лицо – миловидное, с россыпью мелких веснушек, оно словно говорило с детской открытостью: «Я рада тебе и верю: ты – хороший!»
Глупенькая, наверное, решил Саша, домашние девчонки все такие.
– Ася, – смущенно представилась она, и конопушки на ее щеках залило румянцем.
Он тоже смешался вдруг, разволновался, хотя давно уже не робел перед девчонками.
– С-саша, – произнес, запнувшись.
«Вот я дурак, еще подумает, что заикаюсь».
Так и познакомились. И не догадывались, что свела их вовсе не соседка тетя Тоня, а другая женщина – по имени судьба. А эта дама не из болтливых, держит до поры до времени в секрете свои задумки. Пойди узнай, каких испытаний припасла.
Ему было двадцать четыре. За плечами остались школа, ПТУ, где выучился на сварщика, и служба в армии. После нее хотел поступать в техникум, но мать отговорила: «Со своей профессией ты, Шурик, и так всегда сыт будешь. И семью прокормишь, когда женишься. А вот Маше надо в институт. Кто ж ей поможет, кроме тебя?»
Вот и пришлось помогать, отца-то не было. То есть изначально он, само собой, был. Но когда Сашка учился в первом классе, а сестра Маша и вовсе под стол пешком ходила, родители развелись. Матери тогда и тридцати не было. Она говорила, что ей надоели отцовы пьянки, а еще то, что он «ни одну юбку мимо себя не пропускал». Про «юбки» Саше было не очень понятно: чтобы они сами по себе ходили – такого Шурик никогда не видел. Может, просто по другим улицам ходили? Скорее всего, так и было, решил мальчишка, а отец, наверное, когда они ему встречались, юбки эти «мимо себя не пропускал», ловил и возвращал хозяйкам.
А вот что батя выпивал иногда, это Санька хорошо помнил. В такие дни он возвращался домой радостный, пел песни, кружил и подбрасывал к небу хохочущую Машку, и та визжала от радости. На этот шум во двор выходила мать. На ее обычное «опять нажрался, сволочь!» отец всегда миролюбиво возражал: «Ну, зачем сразу нажрался, Клав! Подумаешь, посидели с мужиками, выпили по стаканчику-другому… Так домой ведь я сам пришел, сам, к тебе, душа моя, к ребятишкам нашим». «Душа», махнув на него рукой, ворча уходила в дом и сердито гремела там посудой. А отец, пока мать не видела, совал детям в ладошки по пятачку, на кино, или подтаявших в кармане, облепленных табаком карамелек. Санька монетку у сестренки потом отбирал: «Всё равно потеряешь, дурочка», и всегда отдавал матери.
Удивительно, но именно эти моменты из детства запомнились Саше как самые счастливые: выпивший отец всегда бывал добр, щедр и весел, хотя в другие дни больше виновато молчал и безропотно выполнял всё, что велела ему мать. Когда он занимался чем-то по хозяйству: забор ли подправлял, чистил ли в курятнике, что-то приколачивал или пилил, было видно, что делал это будто из-под палки, без желания. Если бы не бдительное око матери, плюнул бы на эту трудотерапию и был таков. Даже совсем еще пацаненком чувствовал: отцу дома плохо, он мается, хочется ему на свободу, к друзьям – так же, как и самому Сашке бывало невмоготу, когда ребята гоняли мяч на пустыре, а его мать не отпускала. Он понимал отца, и потому ему было жаль его.
Отец потом еще раз женился, детей завел в новой семье, а вот мать замуж больше так и не вышла: видать, своего «изменщика» да «пьяницу» продолжала любить или не хотела их с Машкой травмировать. Пришел бы в дом чужой дядька, воспитывать их вздумал, кричать… не дай бог еще руку бы поднял. Да мать бы такое не стерпела, с ее-то характером. Ругать своих детей она вообще никому не позволяла. Говорила соседям: «Если в чем провинились мои, мне скажите, я сама их накажу, а вы своих воспитывайте».
В общем, такая вот семья была: мать, сын и дочь. Как жили? Да не хуже других, без большого, конечно, достатка – времена-то советские, изобилием не баловавшие, но и не бедствовали. Мать, женщина властная, жесткая, с мужской хваткой, управлявшаяся с одинаковым умением топором и вязальными спицами, пыталась доказать всему свету, что она – сильная, сумеет выжить и без мужика. Даже баню построила, можно сказать, одна – много ли помощи от сына-подростка? И всё что-нибудь эдакое придумывала: то фотообои наклеит с видом диковинного для их мест водопада, то собственного изготовления искусственными цветами весь дом украсит, то навяжет крючком пестрых ярких покрывал… А уж как удивляла соседок своими кулинарными «изысками»: мармеладом, сваренным из варенья и желатина, «шоколадным» маслом, в которое чудесным образом превращались обыкновенный маргарин и какао, а то конфетами из детской смеси «Малютка»… В общем, на выдумки была горазда. И дефицит на это толкал, понятное дело, в магазинах-то шаром покати было в ту пору, да еще страсть как хотелось похвастать: вот ведь какая умелая хозяйка, всё в руках горит.
Глава вторая
Родители
На ласку мать была скупой, саму-то маленькую редко по голове гладили. Да и когда, кроме нее у родителей еще четверо – три сестры да брат. Росла Клаша, как и вся ребятня деревенская: с малолетства умела и косить, и сено сгребать, и козу доить. А уж грибы с ягодами вообще лучше всех собирала: росточком-то небольшая, к земле поближе, да и глазастая к тому же.
Поскольку была Клава в семье самой младшей, «поскребышем», то доставались ей лишь сестринские обноски. Нарядов у девчонки отродясь не было, и потому она спала и видела собственное, только ее, платье – ситцевое или из сатина, даже пусть из материного перешитое, но только специально для нее. С обувками совсем беда была: ношенные тремя сестрами до нее, они редко доходили до Клаши, разваливались по пути. Летом-то ничего, можно было и босиком пробегать – больше все равно не в чем, а вот зимой, заспавшись, оставалась без валенок – подшитые разбирали старшие. Опять приходилось сидеть дома или идти на улицу в худых, подложив внутрь соломы. Каждый день она давала себе обещание утром проснуться пораньше и отвоевать пару обувок, но сон бывал так крепок, что даже спрятанные ею под подушку с вечера чёсанки утром непонятным образом «уходили», а сестры снова смеялись над засоней.
Сестры вообще держали ее в черном теле, шпыняли по любому поводу, заставляли не по разу мыть полы или перестирывать белье. С собой Клавку по малости ее лет никуда не брали, но любопытство в девчонке пересиливало страх, и она украдкой, издали, подсматривала, как сестры вместе с другими девчатами в теплые летние вечера сидели с парнями на деревенской завалинке или прохаживались вдоль реки. И только хроменький брат Александр, повредивший ногу еще в детстве косой, очень спокойный, работящий, говоривший мало и всегда негромко, любил ее и никогда не обижал. В благодарность за это Клава дала себе слово: когда станет взрослой и родит сына, назовет его в честь брата. «Вот бы еще характером на Шурика походил…» – мечтала она. Слово сдержала: сына, родившегося, когда самой было девятнадцать, назвала Сашей, ну, а девочку, появившуюся на свет через четыре года, Машей назвал муж.
«Муж» – слово-то какое важное, взрослое. Клава стеснялась даже произносить его, а не то что представлять, что и у нее когда-нибудь будет «муж». Ей было почти восемнадцать, и она всерьез думала, что на такую «старую» никто уже не позарится. Наверное, потому и выскочила за первого, кто позвал, – длинного и худого как жердь, но веселого парня Сергея, приехавшего проведать своего армейского сослуживца. Пока гостил, приметил соседскую девчонку Клашу. Маленькая, шустрая, крепко сбитая, да еще, говорят, и работящая как трактор, Клава приглянулась ему сразу. А что, возраст уже подошел, жениться все равно когда никогда придется, почему бы и не на этой кнопке?! Да, росточком она не вышла, в пупок дышать будет, а с другой стороны и хорошо – никто не уведет. Попросил родителей друга стать сватами. С невестиной родней сговорились быстро, похоже, те были рады сбыть с рук Клавдию: хоть и родная дочь, а все равно лишний рот. Пусть муж кормит. Расписали их в сельсовете, вечерком посидели по-семейному – вот и вся свадьба. Через пару дней Сергей уже увез молодую жену, приданого у которой была подушка на гусином пуху да узелок с парой ношеных платьев и сменой белья, на свою родину, далеко от родителей.
Поначалу жили дружно, пусть и бедно. Муж не обижал, даже подарки иногда дарил, заначив немного из небогатой шоферской зарплаты, – сережки с цветными стеклянными камушками, колечко простенькое, платок… Клава радовалась подаркам – не было у нее такого в прежней жизни. А еще довольна была, что наконец-то вырвалась из семейного болота, из-под гнета сестер и необходимости нянчиться с их многочисленным сопливым потомством. Молодая жена энергично взялась обустраивать их с Сашей мазаный глиной домик в две комнатки, завела курочек, кровать с шишечками купила, а когда и вовсе «разбогатели», – платье, о котором не мечталось даже в детстве, – крепдешиновое, в мелкий красный горох, и туфли на небольшом аккуратном каблучке и со шнурками.
Сергей, бессребреник по характеру, выросший в детском доме и никогда не имевший ничего своего, кроме мнения, и то предпочитавший держать при себе, не был жаден ни до денег, ни до вещей. Ему хватало того, что у него есть, – не голый, и ладно. Не привыкший к разносолам, и в еде не привередничал. Коли не было в доме мяса, ел да нахваливал картошку с постным маслом и квашеной капустой. Человек с широкой и вольной душой, он не терпел жестких рамок обязанностей, радовался тому, что светит солнце, что есть кусок хлеба и дождь не мочит. А и намочит – не страшно, не сахарный! Но Клавдии всё было мало, словно родилась в семье, где никогда не знали нужды, всегда ели от пуза да носили самое лучшее. Тут они с женой категорически не совпадали, и потому ее упрекам не было конца: «Мало зарабатываешь, лодырь; Ивановы вон баню построили, а мы всё к соседям мыться ходим; с детьми не водишься, Сашка не слушается совсем, а тебе и горя мало; опять выпил, где ты ночевал, снова у бабы»…
Заполучив в мужья человека покладистого, позволявшего по своей незлобивости командовать собой, Клавдия словно отыгрывалась на нем за все годы, что ею самой помыкали. Мстила за свои детские унижения, к которым Сергей не имел никакого отношения. Но столько обид скопилось в ее не знавшей теплоты и ласки душе, что их надо было наконец излить. А на кого, как не на ближнего! Вот и доставалось мужу ни за что ни про что. И он, глядя на вечно и всем недовольную жену, удивлялся: и куда девалась та быстроглазая девчушка, которая всего-то несколько лет назад смотрела на него влюбленно, ловя каждое его слово, радовалась самой малости, подпевала ему звонким высоким голосом…
Долго терпел Сергей, однако всему есть предел: когда жена допекла бесконечными придирками и зуденьем так, что впору было либо ее прибить, либо самому в петлю, ушел от греха подальше, навсегда ушел, хотя ребятишек было жаль. Надеялся: вырастут – поймут. И простят, может быть.
А дети что, они как трава – и без отца тянулись к солнцу. Мать для них была всем – и отцом, и матерью, и «кнутом» и «пряником»: где поругает, а где и пожалеет. Но, чтобы не выросли тютями и рохлями, лишний раз не хвалила, телячьих нежностей в их семье не было. А вот трудолюбия и послушания требовала – не забалуешь. К возвращению ее с работы в доме был порядок, во дворе чистота, куры и собака накормлены, а на столе согретый ужин. Даже когда еще маленькими были, шалили редко. Если что-то ломали или разбивали – мать наказывала по-домостроевски, ставя обоих коленями на горох или соль – чтобы неповадно... Потому уже повзрослевшие Саша и Маша никогда не перечили ей: раз мама сказала, значит, так надо и так должно быть.
Глава третья
Нечаянная встреча
Прошло около пяти лет после армейской службы. Саша давно работал сварщиком на автобазе, на себя не тратился, отдавал всю зарплату в общий семейный бюджет. Да и попробуй не отдай: подруга матери – бухгалтер, всё докладывала, сколько да за что начислено и выдано. Ладно хоть «леваки» случались иногда, и клиенты платили за них когда рублями, когда спиртным. Часть денег – на карманные расходы, а «жидкую валюту»… ну не домой же ее нести! Заходил к друзьям, выпивали бутылку-другую. Да что с того? Организм молодой, крепкий, да под закуску хорошую – не страшно! Мать, правда, ругалась, отца-выпивоху поминала, лучше, советовала, бери деньгами.
Как-то вечером, возвращаясь домой, Саша встретил Таню Белову. Он и не узнал бы в этой привлекательной, с аппетитными формами молодой женщине девчонку, которая училась двумя классами старше, если бы та сама его не окликнула. Не смог сдержать удивления: «Таня, какая ты стала…» Еще в школе был влюблен в нее, она и тогда была красивой. По-мальчишески, конечно, влюблен, даже смелости не хватало подойти к ней, заговорить, а не то что признаться. Да и знал, что у Тани есть взрослый парень, который ждал, пока ей исполнится восемнадцать. Почти сразу, как окончила школу, они поженились, и через год уже родился ребенок – он видел ее в городе с коляской. Потом через пару лет произошла какая-то темная история: то ли сам Танин муж под поезд попал ночью, когда под градусом со смены шел, то ли кто-то толкнул его на рельсы – непонятно. В общем, овдовела она, когда было ей чуть за двадцать, осталась одна с маленькой дочкой.
Татьяна обрадовалась встрече: надо же, как возмужал и какой симпатичный стал. А когда-то ну как телок пялился на нее на переменах и школьных вечерах, подойти боялся, наверняка влюблен был, глупенький. Да и сейчас чуть дырку не прожег – так его впечатлила. Впрочем, такая реакция ей польстила. Давно на нее не смотрели с таким восхищением.
Личная жизнь после гибели мужа никак не налаживалась. Сама-то вроде и хороша всем, бог не обидел, но ее дитя помехой для кавалеров становилось.
Сошлась было с одним командировочным, а он оказался женатым, всё обещал развестись, да обманывал, подлец. Просто удобно ему было, приезжая в другой город, ночевать не в общежитии, а под теплым боком у одинокой молодухи. Года два ездил, всё в любви клялся, просил подождать еще немного. Когда поняла, что ждать нечего, а разговоры о любви да обещание жениться – сказки, не пустила больше, прогнала.
Пригласила Сашу к себе домой: «Посидим, Шурка, молодость вспомним, дочка у бабушки, не помешает». Так захотелось ей рядом с собой мужика почувствовать – работящего, с сильными руками… Даже на миг представила, будто это – ее законный муж, который вернулся с работы, усталый, голодный, любящий, что будет его сейчас кормить…
Таня показала Саше, где умыться. В ванной, с большим зеркалом, кучей всяких бутылочек и баночек с шампунями, кремами и еще какими-то женскими штучками на полочках, бог знает для чего нужными, пушистыми полотенцами, занавеской с дельфинами, мягким светом, было уютно. Хозяйка успела переодеться в красивую, в райских птицах, тунику, которая очень ей шла, и быстренько собрала на стол. И бутылка вина нашлась по случаю. Сама почти не пила, всё подливала гостю и подкладывала закусок, расспрашивала, рассказывала о себе. Ей приятно было видеть, с каким аппетитом уминает да нахваливает он ее нехитрую, на скорую руку, стряпню. Вообще-то готовить она умела и любила, только для себя одной не очень-то хотелось.
За болтовней и едой время пролетело – и не уследили как. Саша быстро на голодный желудок захмелел, бутылка уже опустела, вроде и домой пора, но отчего-то так тянуло остаться. Да и Тане не хотелось отпускать его так скоро. Она предложила посмотреть альбом с фотографиями. Села рядом с ним на диван: «Посмотри, это я, еще в школе. Это тоже я, здесь мне двадцать. А это моя дочка…» Саша листал страницы, но видел в основном округлые Танины коленки да еще чувствовал пряный запах ее духов, даже голову закружило. Потянулся к женщине, вроде аромата вдохнуть, а сам уже жадно целовал ее, уже снимал с нее шелестящий шелковый наряд... Она не оттолкнула. Ее зрелое, сочное тело страстно отозвалось на его ласки…
Потом отдыхали тут же, на диване. Саше было немного неловко лежать вот так, при свете торшера, с почти чужой еще вчера ему женщиной, но Таня, совершенно не стесняясь своей наготы, не спешила одеваться и удержала его: «Не торопись». Он понял ее правильно, и она счастливо засмеялась: какой ты ненасытный…
– Сашка, спасибо тебе! Молчи, молчи, не спрашивай, за что, – прервала она его вопрос. – Я так устала быть одна. Я же молодая еще, мне всего двадцать семь, Шурка, а будто жизнь уже закончилась. Да, был у меня мужчина… был, да весь вышел, вспоминать не хочу. А парни вроде тебя не против близких отношений, но я же знаю – почему. Они считают, что, раз я одна, не замужем, значит, доступна, думают, можно так, просто любовью заниматься, что я буду согласна и на это.
Потянулась к пачке сигарет на тумбочке, достала одну, но передумала, не закурила.
– Представляешь, из соседнего дома пацан совсем, лет двадцать ему, так и сказал: соглашайся, Танька, бОльшее тебе все равно не светит. Сашка, а я ведь семьи хочу – как у всех. Знаешь, какие пироги я стряпаю, и борщ – за уши не оттащишь… А дочка моя – да не помеха она, всё больше у деда с бабкой, – словно уговаривала Таня. Помолчала и добавила с горечью: – Ну разве я виновата, что муж мой погиб, что одна осталась, да еще с ребенком, – и она тихо заплакала.
Саша совсем растерялся: от Таниных слов, а еще больше от ее слез. Он не знал, что ответить, только чувствовал, что ни скажи – будет не то. Он гладил ее, стараясь успокоить, понимая, что не может уйти сейчас просто так. Тогда, значит, и он такой же, как тот парень, обидевший ее предложением переспать. А он не такой! Он…
Да Саша и сам не знал, какой он, и только ли тяга мужского естества уложила его в постель женщины. Но признаться себе в этом, когда она была рядом, доверилась, выбрала его, – он не мог. Таня показалась ему такой ранимой, она нуждалась в защите. Ну нельзя было бросить женщину, которой ты сейчас так был нужен. «Мать, конечно, будет ругаться, что не предупредил. Да ладно, скажу, переночевал у друга, выпил, мол, лишнего», – решил Саша, обнял прижавшуюся к нему женщину и провалился в сон – впечатлений за этот вечер было слишком много. Последнее, что успел подумать: а что, жениться на Таньке – не такая уж плохая мысль.
Мать, как только узнала, что похаживать стал к Тане, сразу остудила его пыл: «Нечего к женщине с чужим приплодом таскаться, не для такой я тебя одна растила, она опытная, хитрая, не успеешь оглянуться, как женит на себе. Ты погоди, раз приспело – найдем тебе невесту. Антонина вон звонила, звала нас в гости. Рассказывает, что у ее соседей дочь на выданье – хорошая, говорит, девушка, воспитанная, не гулящая, как эта Танька. Обещала познакомить».
Глава четвертая
Анастасия
Анастасия, или Асенька – так все ее звали, родилась в семье учителя и библиотекаря и росла общей любимицей – и родителей и двух братьев. Да и как было ее не любить, когда носик вздернутый, рожица «мухами обсижена», как мухомор, а глаза – озорные и хитрющие, но добрые. В детстве мама наряжала ее в красивые платьица, которые сама же и шила, папа обожал и многое позволял, а братья всячески оберегали ее. В мальчуковые свои игры сестренку брали редко, хоть и просилась: маленькой Ася была худющей до прозрачности, боялись, что не дай бог расшибется. А стала постарше, интерес к беготне с мячом и лазанью по деревьям пропал – увлеклась книгами. Вообще, ее, как единственную девочку, да еще младшенькую, конечно, баловали, но в меру, и догляд за ней был всегда. Особенно после того как забеременела жившая в их же доме девчонка, старшеклассница Катя – смазливая, рано созревшая и вечно тискавшаяся с парнями в подъезде с тусклой лампочкой, которую то и дело выкручивали.
Асе поначалу было любопытно, конечно, как это: знать, что у тебя в животе растет ребеночек, какой он будет и что с ним делать потом… А как же дальше, ведь Катька такая молодая, и мужа у нее нет. Для себя твердо решила тогда: нет, она ни за что и никого не допустит до себя раньше времени и дети у нее будут только после свадьбы.
Окончив школу, хотела поехать поступать в далекий Ленинград, там уже учился один из ее братьев, но отец с матерью не пустили. Город большой, соблазнов много, а Асенька – девушка книжная, романтичная, всем верит, подлостей не ждет, думает, все будут так же добры к ней, как в семье. Такой глупышке и обмануться легко.
Делать нечего, привыкшая к послушанию дочь выбрала институт культуры в областном центре, библиотечный факультет – по маминым стопам, тем более читать любила больше всего в жизни. Годы учебы пролетели, как один. Занятия, сессии, практика… И вот уже позади госэкзамены, выпускной, зареванные подружки-сокурсницы и устройство на работу в центральную городскую библиотеку, где практику проходила и где ее уже ждали.
Анастасии было двадцать два, а она еще никого не любила по-настоящему, всерьез. Поцелуи, ревность, выяснение отношений, коварство, предательство – всё это она переживала, и не раз, но не в реальности, а вместе с героями романов, которые так любила. Правда, нравился ей один парень в институте, с другого факультета, не с их девчачьего. Одно время она даже думала, что влюбилась в него. Еще бы не влюбиться: высокий, похожий на известного артиста, голубоглазый и наглый – в общем, какие нравятся обычно таким наивным девчонкам. Но этот полубог казался ей таким недосягаемым и избалованным женским вниманием, что на взаимность чувств она не могла надеяться даже в самых смелых своих снах: а в них он обычно только улыбался ей, проходя мимо.
Когда соседка из квартиры напротив пригласила их на свой день рождения и непременно хотела видеть у себя в гостях и Асеньку, никто не удивился: Тонина дочь Нина и Ася дружили с детства. Но, как потом выяснилось, была еще одна причина: взрослые решили устроить девушке смотрины.
Не ожидавшая, что у соседки кроме них будет еще кто-то, Анастасия немного удивилась, увидев незнакомого не очень высокого парня с вьющимися, почти черными волосами и красивыми, с длинными ресницами, глазами и небольшого роста полноватую женщину с резким голосом и неприятным лицом, которая немало смутила ее: «Здравствуй, так вот ты какая, в очках, оказывается». Соседка представила: это – Клава, подруга, а это ее сын Саша.
Вечер, впрочем, прошел довольно весело, Антонина – хозяйка хлебосольная, радушная. Одни блюда сменялись другими, звучали тосты, играл магнитофон, и только Асе было как-то не по себе, она всё время чувствовала на себе изучающий взгляд тети Клавы: та просто сверлила ее глазами. Еще девушке не понравилось, что эта женщина как бы между прочим затеяла разговор о том, какое приданое приготовили для своей единственной дочери родители Аси, словно пришла ее сватать. Те отшутились, мол, Асенька не бесприданница, не волнуйтесь.
Ближе к вечеру пришел Нинин жених. Когда застолье дошло до чаепития с домашним тортом, молодежь засобиралась на улицу. Тоня подтолкнула и Сашу с Асей: идите, мол, и вы, прогуляйтесь, что сидеть со стариками.
Беседа сначала не клеилась, оба чувствовали себя скованно. Однако благодаря Асиной общительности неловкость вскоре исчезла, и молчун Саша, неожиданно для себя, постепенно разговорился. Ася расспрашивала его, в каком городе он служил, приходилось ли стрелять, о работе. Оказалось, что ему нравятся исторические романы и фильмы и передачи о путешествиях и животных. Да и самих братьев меньших любит – в доме всегда были кошка и собака, а то и с улицы приводил, жалко бездомных. Правда, мать не разрешала оставлять, куда, мол, такой зверинец разводить. Девушка рассказала, что и у них есть кот, Васькой зовут, уже лет десять живет, член семьи давно. Еще призналась, что до третьего класса играла в куклы, а в десятом плакала, когда читала любовные романы. Они, пока гуляли, много еще о чем болтали, шутили, смеялись. Саша припомнил забавные случаи из армейской жизни. Им было удивительно легко и приятно друг с другом, словно знакомы не несколько часов, а целую жизнь.
На прощанье Саша спросил о планах на субботу, которая оказалась у девушки совершенно свободной, и пригласил ее в кино.
Глава пятая
Вместе
Полгода встреч, признание в чувствах, и вот уже сватовство, и день свадьбы назначен, и гости приглашены. Празднично сигналящая, украшенная лентами и шарами машина, веселая «торговля», выкуп вручен, и вот она – Асенька: в белом платье, фате с вуалью, красивая, волнующая, только слегка растерянная и беззащитная без очков… «Согласны ли вы… – Да. – Объявляю вас мужем и женой…» И цветы, много цветов…
За столом сидели как в тумане. Гости плясали, говорили тосты, выпивали и закусывали, а молодые едва прикасались к еде. «Горькие» поцелуи, ставшие уже бессчетными, возбуждали до головокружения, до желания удрать потихоньку от гостей и остаться наконец наедине – готовые к таинству первого познания друг друга и жаждавшие его. Кое-как дождались, пока их проводили – с напутствиями и недвусмысленными шутками-пожеланиями.
Раздевали друг друга в темноте, торопливо и сумбурно, не переставая целоваться, бросая одежду на пол… Колоколом стучали сердца в тишине под жаркий шепот: «Ася, девочка моя…» – «Саша, я боюсь…» Любимая вскрикнула, но не оттолкнула, а он гладил ее, успокаивая…
Так начиналась их жизнь…
Комментарий психолога:
«Всё, кажется, хорошо начиналось, не правда ли? Поженились по любви. Оба хотели счастья, семьи, детей. Однако была «ложка дегтя»: семью создавали двое с совершенно разными представлениями о ней. Сам по себе неплохой парень Саша имел один важный «недостаток»: у него отсутствовал пример нормальной семейной жизни, когда отец – настоящий мужчина, скала, за которой мать чувствует себя защищенной, когда дети растут, зная, что у них есть и мама и папа, что они любимы. Он вырос в уверенности, что отец – слабый, мягкотелый человек, который бросил их, и потому матери пришлось стать сильной и всё решать самостоятельно. И он привык подчиняться ей, она была его главным авторитетом. Одним словом, безотцовщина. У Аси же был абсолютно другой опыт. Мягкая, спокойная, мама, мудрый отец – глава семьи, уважаемый и любимый и женой, и детьми, потому что и он их любил, и всю жизнь посвятил им. А в новой семье роль такого «главы» взяла на себя мать Саши. И что вместе жить будут, тоже решила сама, не спросив, а может, молодым хочется отдельно, своим домом, своим умом».
Сразу же после свадьбы свекровь объяснила молодой невестке: всё в их доме делается по заведенным правилам и традициям, и ей придется им подчиняться. Все деньги в общий «котел», покупки делать сообща, генеральная уборка в доме – по субботам, а поход на рынок за продуктами – по воскресеньям. А еще особо отметила, что родителей навещать, конечно, можно, но желательно нечасто. Теперь, сказала она, они – ее семья. Последнее прозвучало как приговор, и у Анастасии неприятно заныло под ложечкой.
Дни летели за днями, молодые свыкались с неведомыми до той поры для них ролями мужа и жены. Ася ездила на работу в библиотеку, где всё было привычно и знакомо. Быстро сошлась с коллективом, людьми большей частью интеллигентными, преданными своему делу. Вечером, стараясь не задерживаться, торопилась в свой новый дом, который пока еще оставался чужим для нее, но ведь он родной для Саши, значит, и она сможет его полюбить.
Между молодоженами всё вроде бы было ладно, только Саша никогда не обнимал жену при матери, не говорил ей ласковых слов – стеснялся. Однако едва они отправлялись спать в свою комнату, как он тянул ее к кровати, шепча на ухо всякие стыдные глупости, от которых у Аси начинало приятно тянуть в низу живота. Саша был ненасытен. Каждый вечер у них происходила тихая, чтобы не услышала мать за стенкой, возня. Муж настаивал, был нетерпелив, слова «ну, подожди же, мама еще не спит, наверное» пыл молодого супруга не остужали. Наоборот, он обнимал ее еще настойчивей, бесконечно целовал, не давая отдышаться, распаляя и распаляясь сам… Жена таяла в его объятиях… В эти мгновения она забывала, где находится, теряла бдительность, забывала о свекрови в другой комнате, старательно и подозрительно громко храпевшей.
Удовлетворив страсть, Саша сразу засыпал, отвернувшись к стене, а Ася в которой чувственность еще только просыпалась, порой так и оставалась с разбуженным, но неутоленным желанием. Признаться в этом мужу ей было стыдно, боялась, что он примет ее за развращенную женщину. Нет, ни за что. Но неужели же он сам не чувствует, что ей нужна не только физическая близость. Да, это счастье засыпать на его груди и слышать, как бьется его сердце, но ведь ей хочется, чтобы муж чувствовал ее всю – и тело, и главное – ее душу. Но такое понятие – душа – было для него настолько абстрактным, вряд ли он понял бы, о чем она, даже если бы жена и заговорила на эту тему.
Так и засыпала – часто неудовлетворенной, с не очень веселыми мыслями, но, будучи совсем неопытной, думала, что так, наверное, и должно быть, главное, что они с Сашей любят друг друга.
Комментарий психолога:
«Ася не понимала, что любить друг друга – условие для счастливого брака, конечно, важное, но все же недостаточное. Когда до свадьбы нет сексуального опыта, вполне может оказаться, что свежеиспеченные муж и жена просто не совпадают в этой важнейшей части их жизни. А как совпасть? Проверить на совместимость? Можете не верить, но в те времена, а разговор о 70–80-х годах, первая брачная ночь нередко была в самом деле первой у молодых. И если парень еще имел кое-какой опыт, как Саша, то девушки, подобные Анастасии, кроме невинности не имели ничего, одну голую теорию. И поговорить на эту тему ей было не с кем – стыдно было даже подруге признаться. Сегодня сложно представить, но из женских журналов тогда были только «Работница» и «Крестьянка», и, даже если бы девушка условно отнесла себя к тем или другим, она все равно не нашла бы в них ответов на свои деликатные интимные вопросы.
Это теперь и информации всякой полно, и грамотные все, и изделие № 2 купить можно где угодно. А во времена молодости Аси и Саши больше знали об изделии № 1. Что это, кстати, знаете? Изделием № 1 был… противогаз. А что, действительно, и то и другое «противо»…
Отношения со свекровью, которую невестка через силу называла мамой, были натянутыми. По утрам она всегда смотрела на невестку если не с ненавистью, то с плохо скрываемой нелюбовью. На приветливое «с добрым утром» буркала что-то не особенно доброжелательное типа «кому доброе, а кому на работу». Асю вообще удивляло, как неласковы в семье мужа все друг с другом. Они не обнимались при встрече или прощании, не улыбались просто оттого, что хорошее настроение, никогда не желали доброго утра или спокойной ночи. Ее «приятного всем аппетита» повисало в воздухе, и от этого становилось страшно неловко. Поев, «спасибо» говорила только Ася. Когда она спросила мужа, почему он всегда встает от стола молча, тот ответил: зачем, ведь он у себя дома, и это его еда, он на нее заработал.
Для воспитанной совсем в других традициях Анастасии такая обстановка казалась странной. Когда она поделилась этим со своей мамой, та ответила: «Доченька, твоей свекрови пришлось много и тяжело работать, детей одной растить, вот и не позволяла себе распускаться до нежностей, сюсюканий. Ничего, привыкнешь потихоньку. Ты, Асенька, главное, оставайся собой. Помни, ласковый теленок двух маток сосет». Сказала и вздохнула огорченно: не повезло дочери с семьей мужа.
Но и свекровь тоже была уверена, что сын не ту выбрал. Не о такой жене для сына она мечтала. Думала, возьмет за себя Сашка простую, без заумностей, девушку, крепкую и работящую, которая станет хорошей женой ему, а ей – помощницей по хозяйству. Так нет, обычно тихий да покладистый, а тут как подменили, подай ему эту фифу ученую: «Понравилась, люблю, женюсь только на ней. А не разрешишь – к Таньке уйду жить». Вот и пришлось согласиться. «Невестка своей вежливостью приторной надоела, всё хочет мордой ткнуть в нашу необразованность, – жаловалась она подруге. – Куда уж нам со свиным рылом в калашный ряд. Конечно, ее мамочка с мужем всю жизнь прожила, горя не знала, а я одна корячилась, детей на себе тащила. Интеллигенты чертовы: на каждом шагу «спасибо» да «пожалуйста». Тьфу! Ох и прогадала я с невесткой. Ни кожи ни рожи, за что ни возьмется, всё из рук валится. Лучше бы мать ее научила хозяйство вести, а не книжки читать», – не могла успокоиться обманутая в надеждах женщина.
Помня слова своей матери, Анастасия старалась быть предупредительной, терпимой, но в ответ получала лишь сердитый взгляд свекрови. Если честно, она даже побаивалась своей новой «маменьки», ее неодобрения, грубоватых замечаний. Ася вообще-то не была неумехой, и готовить умела, и печь, в девичестве даже несколько платьев сшила. Но тут, удивительное дело, у молодой хозяйки часто убегал суп, не поднималось тесто или не отстирывалось белье. В ней поселился страх сделать что-то не так, ошибиться и, разумеется, так и случалось. Клавдия никогда не оставляла ее промахов без язвительного комментария: «Белоручка, ничего-то ты не умеешь…» Ася не раз плакала от таких ее слов, а еще обижалась, что Саша, который был наедине с ней ласковым и добрым, при матери делался чужим и никогда не пытался защитить.
В редкие встречи с родителями дочь старалась весело щебетать, никогда не жаловалась, как тяжело ей дается семейная жизнь, что она ждала от замужества чего-то более радостного и счастливого. Какое там счастье! Никогда Ася не была еще так несчастлива. Она даже похудела, стала нервной, и у нее чуть что наворачивались слезы. Но так не хотелось огорчать маму и папу, которые всегда искренне радовались ее приездам. К тому же Анастасия знала, что у отца за последнее время случилось несколько гипертонических кризов, и лишнее волнение его бы просто убило.
Саша же решил не вмешиваться в противостояние между матерью и женой, рассудив, что деваться им некуда, притрутся. И вообще в диктате матери лично для него не было ничего нового. В доме должна быть одна хозяйка, считал он, и это, разумеется, его мать. Вообще, в его жизни, по сравнению с Асиной, мало что изменилось с женитьбой. Его, как и прежде, окружала обстановка родного дома – с привычными ему предметами, занятиями. Что покупать, когда и как нужно делать по хозяйству – всё по-прежнему планировала и решала мать, а он лишь выполнял ее поручения. Просто появился приятный «плюс» – жена. Теперь она, а не мать, стирала и гладила его вещи, накрывала на стол, будила по утрам. Конечно, было здорово, что больше не надо воздерживаться, как раньше, от встречи до встречи с Таней: регулярная половая жизнь не могла не радовать. Но и к этому он привык довольно быстро, как и к тому, что спит не один. Правда, жена была очень неумелой в постели, неуклюжей, не то что вечно голодная до секса Танька. Асю можно было бы назвать даже холодной, однако он понимал, что это скорее от неопытности. Хорошо, что Татьяна никогда не отказывала ему, хотя и взбрыкнула, когда после женитьбы долго у нее не появлялся: «Что, твоя женушка не так хороша, как я? Так что же ты, Шурка, женился на ней, а не на мне? Ах, ну да, я же невеста с «довеском», а твоей маман чужих внуков не надо».
Комментарий психолога:
«Не получилось у Аси легко и гладко влиться в другую семью, но была ли в том трагедия? Да, другие правила в семье, но ведь не зря говорят про чужой монастырь с уставом. А она ждала, что в новой семье всё будет так же, как в ее. Родители Анастасии должны были как-то подготовить ее, мол, каждая семья живет по-своему и тебе, доченька, придется приспосабливаться. Любишь мужа, полюби и мать его. Потому, дескать, и «свекровь» – «своя кровь». И не напоминать другую поговорку, что еще «свекровь» – та, что всю кровь выпьет. Что она тоже нуждается в понимании и сочувствии.
Действительно, мать Саши можно было понять. Она ревновала своего сына. Ей было не все равно, кто стал его женой. Клавдия боялась, что «ночная кукушка» перекукует дневную, что сын выйдет из-под ее власти, начнет сам думать, а еще хуже – сам принимать решения. Невестка была для нее в этом смысле соперницей, которую надо было подмять под себя любой ценой, чтобы оставаться по-прежнему главной женщиной в доме, хозяйкой всему и над всеми».
Роль Аси была предопределена.
Всё постепенно возвращалось на круги своя. Саша снова стал подхалтуривать, иногда навещать любовницу и наведываться к приятелям, с которыми нередко выпивал. Жену с собой к друзьям чаще всего не брал, мол, разговоры там мужские, не для ее нежных ушей. Асе не нравилось это, но спорить, настаивать на своем она не могла: ее мама никогда так не делала, разговаривая с отцом, она и голоса-то никогда не повышала. Анастасия доверяла мужу безгранично, и если он «задержался» на работе, значит, так оно и было. Если его на этой работе оставляли в «ночную смену» – почему бы и нет? А еще его объяснениям верила, когда приходил «на бровях»: «Асенька, у меня друг детства умер – такое горе», «На работе баллон взорвался, чуть водителя не покалечило, я так переволновался». И Ася, глупая, переживала вместе с ним, сочувствовала. Потом наступил черед оправданий попроще: «Юбилей автобазы отмечали», «Директору печь для бани сварил – не мог отказаться от угощения». А после и вовсе простые в ход пошли: замерз, устал, любимая команда в футбол продула или, наоборот, выиграла – в общем, обычное «обмывание купленной мочалки». При этом и друг детства был, слава богу, жив, и баллон цел, и очередная дата на работе через два года, а у директора и бани-то нет, он в городской квартире живет… Невозможно наивная и близорукая Ася даже не сразу поняла, что муж, оказывается, просто любит приложиться к бутылке, и поводов для этого не ищет. А ведь как умело маскировался: пока встречались, она ни разу не видела его не только пьяным, но и выпившим. Это открытие поразило ее, но тогда еще не напугало, не подсказало: беги, беги, пока еще не поздно. Жажда любви и счастья нередко делает нас слепыми, и мы легко закрываем глаза на то, чего видеть не хочется.
Через полгода, когда Анастасия поняла, что беременна, она почувствовала себя по-настоящему замужней и даже счастливой, несмотря ни на что. Саша тоже, кажется, был рад предстоящему отцовству. И со свекровью вроде бы начал налаживаться контакт. Узнав, что станет бабушкой, она отмякла немного, меньше стала придираться по пустякам. Не до того ей стало, голова шла кругом: скоро должна была родить ее дочь, забеременевшая от сокурсника, жениться который, кажется, не собирался. Саша съездил за сестрой в Новосибирск, где она училась, и привез ее домой. Через месяц Маша родила девочку.
Анастасия была рада золовке, они подружились, еще когда та приезжала на их с Сашей свадьбу. Веселая, симпатичная, рассудительная, она понравилась Асе, особенно желанием сгладить материн резкий характер: «Ты не обижайся на маму. Она же привыкла командовать, растила ведь нас одна. И Сашку любит очень, может, и ревнует его к тебе поэтому. На самом деле с ней можно поладить, наверное. Хотя даже у меня это не всегда получается, если честно», – добавила она с улыбкой, окончательно расположив к себе этим полушутливым признанием. Теперь, когда у Маши появился ребенок, Ася еще больше сблизилась с ней, помогала с малышкой. Тем более это был хороший опыт, ведь скоро и Анастасии предстояло стать мамой.
Глава шестая
Сын
Их ребенок, а это был мальчик, горластый, крепенький, на три с половиной кило, родился в срок. Роды не были тяжелыми, хотя положенные для первого раза долгие мучительные часы совсем обессилили Асю: было уже все равно, кто у нее будет, мальчик или девочка, на кого похож, – лишь бы скорей появился на свет. В перерывах между схватками давала себе слово больше никогда не спать с мужем, раз из-за этого теперь так страдает, боялась, что не разродится, что с малышом что-то не так, ведь она уступала просьбам Саши, обещавшим быть осторожным и не навредить их малютке, почти до последнего дня. Конечно, как не уступать, когда даже свекровь будто бы между прочим рассказала, что одна молодая беременная жена потеряла так своего мужа, отказывая ему в близости, и тот ушел к другой.
Когда всё было позади, когда разрывавшая изнутри боль напоминала о себе лишь пульсирующими отзвуками, когда будто разбитое на миллионы частичек тело снова стало единым целым и обрело прежние очертания, и ему захотелось снова жить, Ася огляделась вокруг. Ее соседкой оказалась полная, с добрым круглым лицом и ямочками на щеках женщина лет тридцати, Раечка. Ася уже знала, что Рая родила настоящую великаншу – девочку на пять килограммов, и потому у мамочки разошлись кости таза. Она сказала, что роды у нее вторые, а старший ребенок, сын, учится в первом классе. Женщина почти не вставала со специальной жесткой кушетки, но не жаловалась, а лишь постанывала и кусала губы, меняя положение.
На кровати у окна лежала совсем маленькая, сухонькая, с сединой в волосах, женщина. Возраст ее было сложно определить: ей легко можно было дать и сорок и шестьдесят. Оказалось, что у женщины четверо детей и трое внуков, что ей сорок восемь и она была уверена, что дожила наконец до климакса. Однако этот «климакс» через несколько месяцев начал шевелиться и делать аборт стало поздно. Рая спросила: «Ну как же ты, Нина Ивановна, родив четверых, не поняла, что беременна?» А та, смущаясь, ответила: да как определить-то, если никогда в интересном положении не тошнило, а то, что немного поправилась, списала на возраст, все, мол, во время климакса поправляются. Потом добавила, улыбнувшись: «Да всё этот вредитель, чтоб ему неладно было. «Да ты что, мать, какие уж у нас дети…» – передразнила она, видимо, мужа. «Ох и стыдоба, у меня ж внуки, засмеют…»
Нине Ивановне покоя не давали посетители: в окошко их палаты, располагавшейся на первом этаже, скромно скреблись то сыновья, то невестки, то дочь с зятем, то младшая, школьница, прибегала, а то и сам «вредитель» навещал: такой же, как и жена, поджарый, небольшого росточка, улыбчивый голубоглазый мужичок. И все они с такой любовью смотрели на Нину Ивановну, называли ласково мамулечкой, справлялись о самочувствии, спрашивали, как она назовет малыша. «Да Витюшкой, как отца вашего, как же еще», – отмахивалась она, улыбаясь, и было видно, как гордится она своими детьми, дружными, работящими, да и мужа величает вредителем без злобы, любя.
Четвертой в их палате была совсем молоденькая, лет семнадцати, девчонка, Марина. Светленькая, с короткой мальчишечьей стрижкой, в большом, будто с чужого плеча махровом халате, она была похожа на нахохлившегося воробьишку-альбиноса, если такие в природе существуют. «Залетела» от одноклассника, – призналась «воробьишка» Асе, – а он, конечно, испугался, когда узнал. Хотела аборт сделать, но у меня резус крови отрицательный, оказывается. Мама сказала, потом может больше не быть детей. Вот и решили рожать». Увидев Асино удивление, почему «решили», уточнила: «Да мы с мамой вдвоем живем, отца я и не помню совсем, он ушел от нас, когда я маленькой была. Мама – моя самая лучшая подруга. Знаешь, какая она добрая!»
Анастасию тоже навещали ее родные: и мама дважды в день, и братья, и даже папа один раз, хотя ему нездоровилось. Свекровь приходила нечасто, говорила, что на работе аврал, не отпускают, а на вопрос, когда же приедет Саша, нехотя ответила: «Некогда ему, обмывает…»
На второй день принесли на кормление малыша. Ася высматривала среди свертков в разноцветных, выцветших от частой стирки пеленках своего, но они издали казались на одно лицо, только Раечкина богатырша выделялась – крупная, с трехмесячного ребенка. Аппетитом ее бог не обидел, хорошо, что у Раи было много молока, только кормила она лежа, садиться врачи пока не разрешали. У Марины тоже была девочка, такая же беленькая, как мама. И имя у нее уже было – Анечка. Молодая мама чуть не плакала: дочурка никак не хотела брать грудь, как Марина ни старалась. Нина Ивановна, у которой малыш, уже накормленный, спал, успокоила девушку: «Мариша, не плачь, тебе нельзя, молоко пропадет. Главное, чтобы оно было, а сосать твоя дочка научится. Давай-ка я тебе помогу». Ловко переложила ребенка к другой груди, показала, как надо взять ее рукой, и вложила сосок в крошечный ротик Анютки. И, о чудо, малышка, словно поняв, наконец, что нужно делать, торопливо зачмокала. Маринка с благодарностью посмотрела на Нину Ивановну. «Корми, корми дочку».
Асин ребенок маму не огорчил, сосок ухватил сразу, крепко и основательно. Анастасия от неожиданности даже ойкнула. Она придерживала грудь рукой, чтобы сыну было удобно, а сама рассматривала своего «птенчика». «Носик вроде мой, такой же вздернутый. А глаза папины, точно, хотя цвет какой-то непонятный. Говорят, он изменится еще. Сыночек, маленький мой! Красивый», – решила Ася.
Встречать из роддома приехали Асина мама, брат с женой и свекровь. Сашина мать тут же взяла инициативу в свои руки, торопясь к ожидающему их такси, а на слова сватьи, предложившей пожить Асеньке у них, пока ребенок совсем маленький, сказала: «Зачем же? У ребенка есть отец и бабушка». А на вопрос – а где, кстати, отец – недовольно ответила: на работе. Анастасия, надеявшаяся, что ее встретит муж, расстроилась. Ведь она не видела его с тех пор, как ее увезли в больницу. Отчего-то стало тревожно, и молодая мама почувствовала, как к груди прилило молоко, а малыш заворочался в голубом стеганом конверте. «Ну, поехали, поехали, счетчик тикает», – закруглила встречу свекровь и, не попрощавшись, повела невестку к машине.
Дома Асю ждали Маша с дочкой и спящий одетым на их кровати пьяный муж. Он лишь поднял голову и произнес: «А, это вы», – и тут же заснул снова. «Ну вот, сынок, это твой папа», – прошептала Анастасия.
Комментарий психолога:
«А чего можно было ждать от этого молодого папаши? Ведь для него было стрессом осознать свое отцовство, что ему теперь отвечать не только за жену, но и за сына. А разве он знал, что это такое – быть отцом? Его же собственный предал, бросил – так он думал. Да, он мужик, и всякие «сопливые» переживания свойственны скорее женщинам, а он должен, просто обязан быть сильным и мужественным. Раз ты мужик, у тебя не может быть никаких сантиментов, одни волевые решения. Какое заблуждение! У них тоже бывают и страхи, и сомнения, и плачут они, хоть и не напоказ. Они так же способны страдать, и даже гораздо сильнее и глубже, чем женщины.
Асе было проще. Она родила, и – уже мать, с инстинктами, умениями, готовая физически и психологически быть ею: кормить, пеленать, ночами не спать… А иному мужчине, чтобы стать настоящим отцом, требуется время и, как бы это ни звучало нелепо, определенное мужество. Еще бы, каково это, когда на плечи инфантильного человека, который еще вчера не готов был отвечать даже за себя, сегодня сваливается обязанность кормить, обеспечивать, защищать свою семью. И это не на время, а на всю жизнь. Запьешь, пожалуй, от серьезности такого момента».
Новоиспеченный папа, проспавшись, к ребенку, само собой подошел, рассмотрел его, но на руки не взял, боясь ненароком уронить. На этом его активный интерес к сыну на время иссяк. Маленький человечек, который то хотел есть, то мочил и пачкал сначала пеленки, потом ползунки, то болел, то путал день с ночью и бодрствовал, когда всем хотелось спать, – этот человеческий детеныш был ему мало понятен. Он не знал, как успокоить ребенка, когда тот плакал, как перепеленать, как приготовить смесь, когда малыш отказался от груди и стал «искусственником»… Он был уверен: все эти премудрости – для женщин, а он будет водиться с сыном, когда тот подрастет. Тогда он станет играть с ним в футбол, ходить на рыбалку, научит ездить на велосипеде…
Саше не хватало Аси, он даже «сердился» на сына, ревновал жену к нему – ведь почти всё ее время было занято им. Конечно, она уставала с малышом, но ведь ее не заставляли ночью работать, когда они ложились в постель. Разве ублажить мужа – это труд? Но Ася, с кругами под глазами от вечного недосыпания, похудевшая, спавшая вполглаза и всегда готовая вскочить к малышу, как только тот захнычет, искренне не понимала, как можно думать о сексе, когда ребенок капризничает или болеет, или просто не спит. Мужа такое невнимание обижало, он нередко приходил домой нетрезвым и уже не обременял себя поиском оправданий: выпил и выпил, значит, есть причина. И к Тане наведываться стал чаще прежнего, благо там не пилили, наливали рюмочку, а главное – не отказывали в любви телу.
Сын, Данечка, рос мальчиком болезненным: то одна хворь с ним приключалась, то другая – по больницам належались досыта. Мальчик и пошел поздно, и не говорил долго. Ася боялась задать себе вопрос: а не потому ли всё так, что зачат ребенок, возможно, когда его будущий отец был нетрезв. А даже если и не пьян был в тот момент, так уже выпивал. Ведь не проходит это бесследно, думала она, неужели их малыш унаследует тягу к хмелю от своего отца? И страшно становилось Анастасии от этих мыслей, не желала она своему ребенку такой судьбы. И если б умела, молилась бы со страстью и надеждой. Но не научили. Да и времена были другие – сплошного безверия.
Глава седьмая
Бездна
Ася, как это и происходит чаще всего, последней узнала о том, что у ее Саши есть любовница. Подруга Нина однажды рассказала, давно, мол, он к ней ходит, еще до свадьбы это у них началось. Как, ужаснулась Анастасия, но почему же тогда молчала, а еще подруга… Нина ответила: «Ась, да все они такие, кобелины проклятые, им одной бабы мало, это же порода у них такая. Гуляют с одной, а женятся и живут с другой». – «И твой гуляет, что ли?» – не могла поверить Ася. – «Нет, мой – исключение».
Первым порывом после того, как узнала, что муж ей изменяет, было уйти от него, забрав ребенка. Она даже собрала кое-что из своих и детских вещей на первое время, посадила сына в коляску и поехала к матери, которая, похоронив отца, умершего от инсульта полгода назад, жила одна. Бабушка, конечно, обрадовалась внуку, но его заплаканная мама ей не понравилась: «Что случилось, Асенька?» Дочь рассказала.
Реакция матери была неожиданной:
– Доченька, если бы я каждый раз уходила от мужа, узнавая о его новой интрижке, не было бы ни твоих братьев, ни тебя, ни нашей семьи.
Ася не верила своим ушам: как, папа, ее обожаемый папочка, изменял маме?
– Да, милая, да, у твоего отца время от времени бывали связи на стороне. Он же работал в школе, а там, сама знаешь, коллектив исключительно дамский, да одиноких среди них сколько. И каждой хотелось мужской ласки, сильного плеча хотя бы иногда. Вот папа твой и становился таким плечом.
Дочь всё больше и больше удивлялась:
– Мама, и ты, зная об этом, прощала ему?
Мама улыбнулась:
– Прощала, Асенька, куда ж было деваться. Вы у меня были, отца любили, как было оставить вас без него. Да и он вас никогда бы не бросил. А те женщины… Ну, не измены это были. То есть формально, да, он изменял мне с ними. Но то было страстью, телесной жаждой, если можно так сказать. А любил он всегда только меня, я это знаю. Он об этом мне все последние годы твердил, когда давно уже остепенился, и всё прощения просил. Да я простила его давным-давно.
«Вот это да, – думала Ася, – а мы ничего не знали. Родители никогда не выясняли отношений при нас. Казалось, всегда любили друг друга, заботились так трогательно, особенно как на пенсию вышли. Ну и ну, удивила мамуля».
А мать продолжала:
– Доченька, я знаю, что ты любишь мужа, да и он к тебе неравнодушен. У вас сын. Уйти ты от него можешь, конечно. И ребенка поднимем, пока я жива, да братья не оставят. Но это одна сторона. А как сможешь воспитать сына без отца, ведь он любит Данилку, да и тот к отцу тянется. Мальчишкам нужен отец, мужчина, пример в жизни. Ну, может, твой Саша не самый лучший пример, но он родной отец малышу. Да и с годами, может, повзрослеет, поймет, что у него есть главное – жена, сын, дом. А гулять – они почти все гуляют, но все равно возвращаются в семью. Так что не торопись, доченька, с решением. Подумай.
Тогда Анастасия вернулась к мужу. Шура приехал, повинился, божился, что капли больше в рот не возьмет и Таньку бросит. Испугался, что останется один, без Аси, которую любил, без потешного, так похожего на него сынишки. Да и мать с сестрой плешь бы проели, что профукал семью. Ася поверила, да и не смогла бы оторвать Даньку от отца, не отходил он от него, пока разговаривали, уже успел соскучиться по папке.
Комментарий психолога:
«Не напрасно ли Ася вернулась к мужу? Сложно ответить однозначно. Ведь они с Сашей полагали, что жизнь дала им шанс – попробовать склеить разбитое. Какая самонадеянность: столько пар пробовали и безрезультатно, а им должно было повезти? Судьба давала Анастасии другой шанс: не делать ошибки, пытаясь снова войти в ту же реку, а порвать с Александром навсегда, потому что для нее жизнь с ним – это дорога в ад. Потому что он уже показал свою несостоятельность: и муж из него никакой, и отец так себе, и пагубная страсть имеется, и даже не одна...
Однако был ли повинен мужчина в том, что всё сложилось именно так? Ведь он просто выполнял свою «программу», заложенную его родителями, тем, в каких семьях они выросли. Для него примером для подражания было поведение его матери и отца, их отношения. Разве не программа, что отец их бросил, а мать растила одна – жестко, без тепла и ласки? Но разве Саша был просто марионеткой? Дернули за веревочку, сделал шаг в сторону, дернули за другую – упал на колени… Вроде бы на то ты и человек разумный, чтобы и самому «включать» голову, пытаться перебороть обстоятельства. Но каждому ли это дано: осознать, да еще и пойти против течения своей жизни? Это вопрос…»
Первое время Шура вроде держался: действительно совсем не пил, все вечера проводил дома, возился с сынишкой после работы, спать укладывал. Откуда что взялось, не муж, а золото. И свекровь не могла нарадоваться, видно, перспектива остаться на старости лет одной с пьющим сыном да не видеть любимого внучка не грела. Если бы разбежались, думала она, неизвестно еще какую женщину привел бы в дом сын, а к Асе она уже привыкла, да и Данька как маковка – ну как с таким расстаться?!
Когда у Саши появилась возможность устроиться на работу в другом городе, где сразу предлагали жилье, правда, служебное, Анастасия, поразмыслив, посоветовавшись с матерью, согласилась. Очень хотелось жить своей семьей, отдельно от свекрови, чтобы не было лишних глаз и ушей. Да и друзей там не будет, с кем выпивать, мечтала она, и от любовницы подальше.
Переехали. Муж устроился по специальности, а вот жене пришлось пойти в садик воспитателем, туда же и сына взяли. Первое время ушло на привыкание к другому городу, климату, к своему углу, который хотелось обустроить по своему вкусу. Постепенно в квартире стало уютно, появилась необходимая мебель. Ася развела цветы в горшках, часто пекла и готовила что-нибудь вкусное, чтобы порадовать своих мужчин – мужа и сынишку – жизнь, казалось, начала налаживаться.
Года два-три жили спокойно и относительно дружно. Данечка уже пошел в первый класс, Ася даже стала подумывать о втором ребенке, ведь всё как у людей вроде, тьфу-тьфу, суеверно сплевывала она. Однако благополучие это разбилось об известие о внезапной смерти свекрови от рака, который был уже в четвертой стадии, когда его обнаружили. Сашу смерть матери надломила. После похорон вернулся из родного города со ставшей заметной сединой в темных волосах, придавленный утратой. Было ощущение, что внутри у него пустота, словно мать забрала с собой и часть его. Естественно, горе топить стал в стакане. Анастасия, как могла, старалась удержать мужа, но он, весь в своих переживаниях, не слышал ее, обвинял: жена не любила его мать, а мама была самой лучшей, и только она любила его по-настоящему. И пьяные слезы бежали по его небритым щекам.
Пил несколько дней, забыв о работе, жене, сыне, не помня себя.
Надо было спасать мужа от увольнения, и Асе пришлось умолять его начальство войти в положение, понять, какое несчастье у человека. Работнику посочувствовали, дни, что пропустил, оформили как отпуск за свой счет. Александр, наконец, взял себя в руки. С трудом, но вернулся к действительности. Однако в его жене с тех пор поселился страх, что он в любой момент снова сорвется, и причиной этому может стать куда менее серьезная, чем смерть близкого человека.
Действительно, Асины страхи словно материализовывались, и срывы стали происходить с пугающей частотой, и уже никакие уговоры простить ее мужа, дать еще один шанс не действовали на его начальство. Сначала штрафовали, лишали премии, объявляли выговоры, но потом всё же закончилось увольнением. Оно, кажется, отрезвило Сашу, он, побегав по организациям, нашел другую работу и благополучно трудился там без нареканий какое-то время. Но постепенно приноровился к новому коллективу, сошелся с мужиками, готовыми составить компанию. И опять запой, прогулы, наказание и увольнение.
Анастасия, не оставлявшая надежд справиться с их бедой, не отказывалась ни от каких способов – и кодирования, и лекарств. Готова была поверить и в бабушкины заговоры, и в экстрасенсов, в самого черта лысого – лишь бы это помогло. Но панацеи не находилось, и все старания сводились к выброшенным зазря нелишним деньгам, а омут затягивал мужа всё глубже и глубже. Уже и в вытрезвителе выпивоха был «своим» человеком, и «белочка» навестила – чего еще оставалось ждать?!
Саша, постепенно спиваясь, становился всё более безразличным к жизни. Ему было уже все равно, где жить, как, что есть или не есть вовсе. Он всё чаще погружался во внутренние сумбурные, настоянные на градусе, ощущения и выныривал из своего сумеречного сознания лишь для того, чтобы сходить на работу, когда она у него была, и за «добавить бы надо». Слезы и уговоры жены, ставшей совершенно чужим ему человеком, ее взгляд, в котором давно не было любви, а один лишь всегдашний укор, воспринимались как что-то раздражающее, от чего хотелось отмахнуться, вызывавшее в нем неприятие и отторжение. Зачем она здесь? Почему? Может, ошиблась дверью? И пацан смотрит волчонком, исподлобья, будто обвиняет в чем, не поговорит, батей не назовет. А ведь раньше любил…
Желание забыться, сбежать в мир туманных иллюзий заставляло искать денег на это «бегство». Так из дома стало «уходить» то, что можно было сбыть: ложки-вилки, кастрюли и даже «золотая» медаль Аси за окончание школы нашла своего покупателя… И главное, всегда подворачивались люди, готовые помочь «страждущему», – в киосках из-под полы в любое время суток продавалось дешевое пойло под названием «спирт», в аптеках – настойка боярышника да всяческие «насекомые» спирты, типа муравьиного, а кроме того, и бабушки «добрые» были тут как тут: кто десятку одалживал, а кто и паленкой приторговывал прямо из квартиры. Была одна такая бабулька, в том же дворе жила. Догадывалась Анастасия, что и Саша – ее постоянный клиент, но за руку не ловила. И такая ненависть была у Аси к этому «божьему одуванчику», ведь знала тетка, что люди покупают у нее эту гадость не для примочек, что спиваются… Да что для той бабки были чужие страдания?! Только бизнес, как говорится, ничего личного. На доход от продажи зелья она помогала дочери, которая развелась с мужем-пропойцей, да собственному внуку, сиротинушке, сладости покупала…
Ася устала бороться, устала жить рядом с человеком, который всё меньше напоминал того, которого она когда-то придумала и полюбила – красивого, сильного, доброго, ее первого и единственного мужчину, отца ее ребенка. Сын рос, видя отца чаще нетрезвым, забывая, как они играли с ним когда-то, как ходили вместе в лес за грибами и на рыбалку. Казалось, что это лишь мучительные, как повторяющиеся сны, воспоминания из другой, приснившейся жизни. Анастасии надоел тот кошмар, в котором они жили уже несколько лет, но бросить мужа не могла, думая, что это будет предательством. Однако жизнь сама развела их, когда по вине мужа, который вышел на работу как всегда с похмелья, взорвался баллон с газом, погиб человек, и пострадало еще несколько рабочих.
Сашу посадили.
Ася подала на развод.
Глава восьмая
Пробуждение
С тех пор как судьба, бывшая до того общей, на очередном вираже развела Анастасию и Александра по разным дорогам, минуло больше десяти лет. За эти годы много чего произошло. Ася на деньги от продажи родительской квартиры после смерти матери купила небольшую «двушку» в областном центре, куда перебралась в поисках работы, и у них с сыном наконец-то появилось свое собственное жилье, и мыканье по чужим углам осталось позади.
Сын вырос, окончил школу, поступил в институт. Асю радовали его успехи, не могли не радовать, ведь им с Данилой пришлось нелегко. После суда над Сашей их выставили на улицу со служебной жилплощади. Первое время ютились у бывшей Асиной нянечки из садика – одинокой пенсионерки, которая была рада общению и не брала с них денег за угол. Потом были вынуждены съехать, когда их спасительница неизлечимо заболела и у нее чудесным образом тут же обнаружились родственники, готовые прописаться в квартире и принять будущее наследство.
Совсем смешных денег, что получала Анастасия за свой воспитательский труд в детском саду, ни на что не хватало, и она не упускала возможности подработать: мыла полы в аптеке по соседству с домом, а еще по ночам охраняла свой же садик по очереди с другим сторожем. Так и крутилась. А когда переехали в областной город, она устроилась по специальности, в библиотеку, и по-прежнему не отказывалась ни от какого приработка.
Данила рос, в общем, беспроблемным, если не считать обычных трудностей подросткового возраста. Но и их удалось удачно проскочить, без особых потерь для их доверительных и уважительных отношений. К счастью, психика сына не была травмирована слишком сильно из-за жизни в семье с пьющим отцом. Конечно, ему порой не хватало того, что обычно сыновья ждут от отца: мужского совета, примера, навыков управляться с инструментами, техникой. Но мог ли дать всё это такой отец, как его? Вряд ли.
Ася замечала, что Данька не очень любит ходить в гости к друзьям, у которых есть папы. Возвращался всегда молчаливый, уединялся в комнате и долго не выходил. Она догадывалась, что сыну тяжело видеть, что, оказывается, есть совсем другие отцы, так не похожие на его, которого он стыдился. Ася понимала это, но не могла при всем желании заменить сыну папу и потому старалась быть ему просто хорошей матерью и по возможности другом.
Главное, за что с замиранием сердца, истово, Ася благодарила Всевышнего, что Данила терпеть не мог нетрезвых людей, пьянок, и это неприятие было вполне осознанным. Всё, что позволял себе изредка, это бутылка пива в компании с друзьями.
О том, как сложилась жизнь Александра после возвращения из колонии, ни Анастасия, ни Данила, словно сговорившись, никогда не обсуждали. Однажды, еще когда сын учился в классе седьмом-восьмом, Ася затеяла разговор с ним об отце, но Данила резко, что было совсем не похоже на него, оборвал мать: «Мама, я не хочу говорить о нем. Ни-ко-гда. Для меня он умер». Ася поразилась: «Как же так, Даня, это ведь твой отец». На что сын совсем по-взрослому, с горечью, ответил: «Разве это – отец?! Мама, я пытался вспомнить его трезвым – и не смог. Понимаешь? Не смог…»
Больше Ася не заговаривала на эту тему, но ей самой судьба бывшего мужа не была безразлична. Может, годы, проведенные там, на Севере, не прошли для него даром? Может, хотя бы одна польза да была – вряд ли у него там была возможность пить, значит, бросил, завязал поневоле. Вопросы не были праздными, Анастасии в самом деле было не все равно, как живется бывшему мужу. Иногда, встретив где-нибудь похожего на него мужчину, она вздрагивала, и память снова возвращала ее в ту, прошлую жизнь, из которой, она была уверена, вырвалась навсегда. Однако в Асе так глубоко сидело пережитое прошлое жены пьяницы, что, видя на улице совершенно чужого ей, нетрезвого человека, она внутренне сжималась, в ней снова как привет из прошлого поднималось чувство тревоги, когда не на кого опереться, кроме как на себя…
Ася, изредка перезваниваясь со своей подругой юности Ниной, обычно расспрашивала ее о жизни, знакомых, делилась своими новостями. В одном из разговоров Нина рассказала о том, что, оказывается, Саша после возвращения из заключения сначала приехал к сестре Маше, надеясь устроиться там. Однако у сестры была своя семья, муж, трое детей, и места ему не нашлось. К тому же Маша боялась, наверное, что Александр сорвется и снова запьет, а у той своих проблем хоть отбавляй, кому же хочется брать ответственность за взрослого, битого жизнью мужика? И Саша, поняв, что он чужой в родном когда-то доме, никому не нужен, решил попытать счастья в городе, где они жили с Асей и сыном. Сестра же, довольная, что всё разрешается так, малой кровью, дала брату денег на дорогу и прожитье на первое время и отправила его восвояси.
Интересно, подумала после Ася, как он устроился? Чем занимается?
Однажды она столкнулась со знакомой женщиной, соседкой по дому, в котором они жили раньше, в другом городе. Женщина, расспросив, как Ася, где, не вышла ли замуж, как сын, сама заговорила о Саше: встретила, мол, а тот сам и рассказал про себя.
Александр действительно устроился на работу, не сразу, пришлось помыкаться, в ножки начальствующим чинам поклониться: возьмите, мол, Христа ради, жить не на что, да и негде тоже. Кто-то по старой памяти пожалел, взял, сварщиком-то Шурик был хорошим, да и характер не вредный, никогда не перечил, исполнительный. И место в общежитии нашлось. Одна опаска – лишь бы не потянуло снова к змию проклятому, и так мужик всё потерял: и работу, и квартиру, и семью.
Держался недолго, всего-то несколько месяцев. Выпил как-то, а там пошло-покатилось… Сейчас, сказала знакомая, то ли работает где, то ли нет, постарел, оборвался совсем, на бомжа похож. Жалко мужика, ни за понюх табака пропал, заключила добрая женщина и попрощалась, мол, на автобус опаздывает.
Этот период в жизни Саши был самым тяжелым, трагическим. Брошенный всеми, никому не нужный, давно махнувший на себя рукой, он всё больше опускался. Да и как не опуститься, ведь у него больше не было «поплавка», который держал его на поверхности, – его семьи. Были люди, из общих знакомых, родных, кто обвинил в этом «равнодушную» Асю. Ведь, получается, она предала мужа, бросила, не боролась до конца за него. Формально – да. Но виновата ли она в собственной слабости? Разве это преступление – желать нормальной человеческой жизни – без вечного пьяного угара супруга, чтобы не было постоянного ожидания – каким придет муж работы, живым или снова «на бровях», чтобы было на кого опереться… И разве ее жизнь была легкой и приятной, когда она осталась одна, с сыном, без жилья, с копеечной зарплатой?
Комментарий психолога:
«Да, женщине проще, она как кошка – почти всегда приземляется на все четыре лапы, ее исключительная живучесть не дает ей разбиться при падении. В ней слишком сильно чувство самосохранения, «тумблер» в ее программе всегда включен на «жить», любой ценой. И хотя и среди женщин встречаются пьяницы, совершенно асоциальные, кончающие с собой, в конце концов, однако это исключения, лишь подтверждающие правило. Женщина под ударами судьбы редко ломается, она более приспосабливаема, у нее есть о ком заботиться: дети, престарелые родители, кошка, даже ее питомцы – цветы в горшках – все они нуждаются в ней, и это дает ей силы бороться.
Но разве всех этих стимулов не существует для мужчины, не считая, конечно, цветочков-собачек? Есть, есть стимулы, но у него несколько иная шкала ценностей. Мужчина не думает, что его детям без него будет нечего есть, он рассуждает более глубоко, что он – неудачник, раз его детям нечего есть, и потому жизнь кончена, и как логический вывод: зачем ее тогда продолжать?
Разумеется, это скорее частный случай, чем общее явление. Но такие случаи есть, и игнорировать это просто как незначительный, может, единичный факт, нельзя. Даже единичный – он всегда связан с несколькими человеческими жизнями, объединенными родством, судьбой, страданиями и болью. А от этого уже не отмахнуться».
Ася долго не могла успокоиться после той встречи. Что не скажет о ней сыну, решила сразу, вряд ли Даниле было бы приятно узнать, что его отец совсем опустился. Но ей не давало покоя чувство вины, словно она – причина всех несчастий Саши, что жизнь его не сложилась из-за нее. Ведь встреть он другую девушку, не ее, и, может, всё бы повернулось иначе. Ведь ходил он к той женщине, Татьяне, значит, что-то его с ней связывало, чем-то она ему, наверное, была близка. Может, его тогда надо было отпустить и не возвращаться к нему, он бы и остался с ней, и счастлив был бы…
Да, не думала Ася, что ее сердце так разбередят слухи о почти подзаборном существовании бывшего мужа. Она была уверена, что всё связанное с Сашей было далеко от нее, она ведь давно жила другой, относительно благополучной жизнью. Человека встретила, о котором, кажется, и не мечтала. Аркадий, так его звали, был спокойным, непьющим, порядочным, сумел понять ее, отогреть за все годы не слишком счастливой жизни. Между ними не было страсти – годы не те, но им было хорошо друг с другом. Судьба свела их, когда важным стало в человеке его уважение к тебе, понимание, доверие, желание достойно встретить зрелые годы.
Аркадий, знавший довольно подробно о прошлом Аси, выслушав ее, сказал:
– Я могу понять, что тебе просто жаль его как человека, когда-то близкого тебе, да еще отца твоего сына. Вы, женщины, очень сентиментальны, нерациональны. Но подумай сама, твоему бывшему мужу судьба не раз давала шанс начать другую жизнь: и когда он встретил тебя, и когда сын родился, и когда вы стали самостоятельно жить, и когда освободился. Ася, пойми, человек сам не хотел воспользоваться этим шансом. Он жил так, как хотел. И это – его выбор и его крест. Конечно, плохо, что от его выбора страдала ты, ваш сын. Но ты правильно сделала, что решилась на разрыв с ним, иначе он бы и тебя погубил, и сына.
Анастасия хотела возразить, но Аркадий мягко прервал ее:
– Нет, Асенька, ты не смогла бы его изменить, заставить жить по-другому. Алкоголизм и наркомания неизлечимы, что бы ни говорили. И не вздумай себя винить, ты сделала всё что могла. Более того, я скажу тебе одну вещь, только ты пойми это правильно, без обид. Я вот о чем думаю. Как могли твои родители отдать тебя за него? Разве они, взрослые, с жизненным багажом люди, не понимали, что парень, выросший в неполной семье, уже душевно ущербен, что у него страшный психологический надлом. Ведь его растила мать – с огромной обидой на мужа, на весь белый свет, не давший ей счастья. Да еще и гены, судя по всему, сказались… К тому же он был простым работягой, без образования, с совсем другим уровнем интеллекта, другими интересами, целями. По молодости, конечно, на это не очень обращали внимание раньше. Главное, думали, это любовь. Как это ни банально, но она проходит, и тогда люди прозревают, обнаруживая вдруг, что рядом с тобой чужое, будто с другой планеты, существо, в котором всё раздражает. Ваш брак, Ася, с самого начала был обречен, и этого не мог видеть только слепой, прости за откровенность. И всё, что бы ты ни сделала для бывшего мужа, – было бы равнозначно тому, как если бы спасательный круг бросали тонущему, а тот – незрячий и увидеть его не может…
Ася слушала, а по ее щекам текли слезы: не от того, что сказанное было жестоко. Как ни грустно это звучало, но она понимала: Аркадий скорее всего прав и невозможно помочь тому, кто сам этого не хочет. Нет, она плакала от бессилия что-то изменить, от того, что столько лет ушло на бестолковую борьбу с ветряными мельницами судьбы, жернова которой перемололи и развеяли в пыль ее надежды, мечты. Она не винила в этом родителей, которые не сумели разглядеть в будущем зяте ту червоточину, что в нем была. Они хотели видеть в нем и видели только положительное: спокойный, доброжелательный, с настоящей мужской профессией в руках, звезд с неба не хватает, но твердо стоит на земле. Чем не муж для дочери?! Не винила Сашу – он и сам пострадал не меньше Асиного. Ему бы, может, другую женщину, попроще, без особых претензий, главное – чтобы понимала и любила его таким, какой он есть, и жизнь, возможно, сложилась бы иначе. Не могла Анастасия считать виноватой и себя: теперь она понимала, что приняла за любовь к Саше извечную, природой заложенную в женщине жажду счастья, стремление иметь семью, детей, чтобы было о ком заботиться, для кого готовить, быть женой и матерью. Может, если никто не повинен в том, что каждому из них было уготовано пройти, значит, это было уроком, означающим: не надо сокрушаться о том, что минуло, а особенно о том, что не сбылось. Как бы ни цеплялось прошлое за нас, его надо отпустить, прогнать от себя. Не стоит всё время оглядываться назад, иначе не увидишь того, что есть у тебя сегодня, что предстоит завтра. Да, решила Ася, надо просто жить, радуясь тому, что есть, кто рядом, тому, что осталось, и быть благодарной за это.
Просто жить дальше.
***
Окна домов давно погасли, и лишь некоторые из них светились в ночи. Мороз крепчал. Студеный ветер нес с собой колкую снежную крупу. Его порыв качнул уличный фонарь, и смазанный снегопадом холодный луч снова выхватил из тени фигуру мужчины на белой бульварной скамье.
Человек давно не шевелился.
Заснул…
До рассвета было еще далеко.
| Надежда Гаук # 27 апреля 2013 в 17:15 +1 | ||
|
| Альфия Умарова # 27 апреля 2013 в 19:49 0 | ||
|
| Игорь Кичапов # 28 апреля 2013 в 07:41 +1 | ||
|
| Альфия Умарова # 28 апреля 2013 в 08:19 +1 | ||
|
| Ольга Постникова # 1 мая 2013 в 10:03 +1 | ||
|
| Альфия Умарова # 1 мая 2013 в 12:00 +1 | ||
|
