Охота на виртуоза. Глава 24.

Глава 24.




Свет керосиновой лампы, стоявшей на грубо сколоченном столе, боролся с предрассветной тьмой, отбрасывая на стены гигантские, пляшущие тени. Николай сидел на единственном табурете, его спина была напряжена, а лицо, освещенное снизу дрожащим пламенем, казалось вырезанным из старого, пожелтевшего воска. Перед ним на столе лежал небольшой кожаный мешочек, перетянутый шнурком.




Ирина, завернувшись в потертый плед, сидела на краю кровати и молча наблюдала за ним. Ее пальцы бессознательно комкали край шерстяной ткани. Она видела, как он развязывает шнурок с почти церемониальной медлительностью, как его пальцы, обычно такие уверенные — будь то в драке или в рисовании, — сейчас слегка дрожат. Он высыпал содержимое мешочка на чистую, но потертую тряпицу, которую постелил на стол.




Тихий, сухой стук десятков маленьких камешков о дерево прозвучал оглушительно в давящей тишине. Это не было похоже на голливудскую сцену с ослепительным блеском. Алмазы, неограненные, выглядели уныло и неприметно: матовые, с жирноватым блеском, похожие на осколки бутылочного стекла, побывавшего в морских волнах. Они лежали беспорядочной кучкой, холодные и безжизненные.




Ирина поднялась с кровати и неслышно подошла к столу. Она смотрела на эту крошечную горстку, потом перевела взгляд на Николая, ее лицо выражало недоумение и горькое разочарование.




— Это... и есть всё? — ее голос прозвучал хрипло, почти шепотом. — Всё, что осталось от наших денег? От четырехсот тысяч?




Николай не сразу ответил. Он провел рукой по лицу, и в этом жесте читалась невероятная усталость.




— Нет, Ира, — наконец сказал он, и его голос был низким, но твердым. — Это не «осталось». Это они и есть. Просто в другой форме. В этой кучке — триста тысяч евро.




Он взял пинцетом один из самых крупных камней, примерно с ноготь мизинца, и поднес его к свету лампы. В тусклом, дрожащем пламени на мгновение мелькнул скрытый, глубокий блеск, холодная искра, пойманная в ловушку матовой поверхности.




— Смотри, — продолжил он, поворачивая камень. — Абсолютная ценность. Концентрированная. В этом мешочке — наша новая жизнь. Легкая, компактная и, что самое главное, гораздо более безопасная, чем пачки банкнот.




— Безопасная? — Ирина с недоверием качнула головой, ее палец повис в воздухе над камнями, не решаясь прикоснуться. — Как мы их вывезем? Николай, нас будут обыскивать на каждом шагу. Таможенники, полиция... У них есть сканеры, собаки... Мы просто пронесем их в кармане? Это же безумие!




— Именно что нет, — он положил камень обратно и посмотрел на нее, и в его глазах она увидела тот самый одержимый, сфокусированный блеск, который появлялся у него, когда он вынашивал дерзкий план. — Мы не будем их «проносить». Они пронесут себя сами. Самый надежный способ спрятать что-то ценное — это сделать это у всех на виду. Превратить в нечто обыденное, скучное, никому не интересное.




Он замолчал, давая ей понять. Ирина хмурилась, мозг ее лихорадочно работал, но мысль не вырисовывалась.




— Я не понимаю.




— Завтра, с утра, — сказал Николай, его взгляд стал практичным, деловым, — я пойду в деревню. Мне нужно кое-что купить.




Он не стал объяснять дальше. Объяснения заняли бы слишком много времени, а сил не оставалось ни на что, кроме действий. Он аккуратно собрал алмазы обратно в мешочек, затянул шнурок и сунул его в кейс под кроватью. Движения его были точными, выверенными. Он погасил лампу, и комната погрузилась в полную, почти осязаемую темноту. Они легли на свои кровати, но не спали, каждый у себя в голове прокручивал немыслимые сценарии будущего.




Утро было пасмурным и влажным. С моря наползли тяжелые, свинцовые тучи, предвещая дождь. Николай, натянув капюшон и стараясь не привлекать внимания, побрел по раскисшей грунтовой дороге в сторону поселка. Воздух пах прелой листвой и дымом из печных труб. Он чувствовал себя чужим, пришельцем, чья единственная цель — совершить странную, нелепую покупку.




В единственном работающем магазинчике — тесном помещении, заставленном в основном консервами, кондитерскими изделиями и ящиками с овощами, — пахло сыростью и дешевым табаком. За прилавком сидела пожилая женщина с усталым лицом и внимательными, все видящими глазами.




— Грецких орехов, — сказал Николай, стараясь, чтобы его голос звучал обыденно. — Большой мешок.




Женщина медленно, не спеша, поднялась и, кряхтя, сняла с верхней полки немалого размера сетчатый мешок. Он был набит орехами доверху.




— Местные, — пояснила она, шлепнув по грубой ткани ладонью. — Крепкие, ядреные. Хороший сорт.




Николай кивнул, расплатился наличными, не глядя, взвалил тяжелый, увесистый мешок на плечо и вышел. Скорлупа орехов шелестела и постукивала у него за спиной, как погремушка. Обратная дорога показалась ему бесконечной. Каждый встречный взгляд, каждый звук приближающейся машины заставлял его внутренне сжиматься. Он нес не провизию. Он нес ключ к их бегству.




Вернувшись, он с грохотом бросил мешок посреди комнаты. Из него поднялось маленькое облачко пыли. Ирина смотрела на эту груду орехов с немым вопросом.




Николай не стал ничего говорить. Он достал из рюкзака несколько покупок, сделанных в соседнем поселке городского типа, куда он съездил на попутке несколько дней назад, готовя этот план: маленький острый нож с тонким, как бритва, лезвием; тюбик с прозрачным, моментально схватывающим клеем для дерева и керамики; пинцет; и несколько чистых тряпиц.




Он расстелил на столе большую, грубую холстину, сел на табурет и высыпал перед собой горсть орехов. Они были разного размера, светло-коричневые, с шершавой, испещренной глубокими бороздами скорлупой. Они пахли лесом, осенью, чем-то простым и надежным.




— Садись, — тихо сказал он Ирине. — Будешь моим ассистентом.




Он взял первый орех — крупный, симметричный. Повертел его в пальцах, нашел едва заметную линию, природный шов, разделяющий две половинки. Кончик ножа вошел в щель с едва слышным скрежетом. Николай, не прилагая грубой силы, а действуя с точностью резчика, провернул лезвие. Раздался тихий, удовлетворяющий щелчок — и орех раскололся на две идеальные, почти зеркальные половинки. Внутри, в лабиринте перегородок, лежало сморщенное, покрытое тонкой коричневой кожицей ядро.




— Видишь? — Николай аккуратно поддел ядро кончиком ножа и извлек его. — Полость. Идеальная, созданная природой капсула. Прочная, герметичная, ничем не примечательная.




До Ирины наконец дошло. Ее глаза широко раскрылись, в них мелькнуло сначала недоумение, потом — восхищение, смешанное с ужасом от этой дерзкой, почти кощунственной простоты.




— Ты хочешь... — она замерла, боясь произнести это вслух.




— Именно, — Николай уже достал кожаный мешочек. Пинцетом он извлек один из алмазов, поменьше, и осторожно, с затаенным дыханием, поместил его в пустую половинку скорлупы. Камень лег идеально, как будто его создали специально для этого места. Он не болтался, не звенел. Он просто лежал там, холодный и безмолвный, спрятанный в колыбели из дерева. — Один орех — один камень. Мы смешаем их с обычными. Упакуем в несколько пакетов. Будем везти как самый обычный провиант, гостинцы родственникам или просто перекус в дорогу.




Он взял тюбик с клеем и нанес микроскопическую, почти невидимую каплю на край скорлупы. Затем соединил половинки, точно совместив рисунок, и сжал их в ладони, считая про себя секунды. Его лицо было сосредоточено, лоб наморщен. Он напоминал хирурга, проводящего ювелирную операцию, или сапера, обезвреживающего мину, где одно неверное движение могло все разрушить.




Через несколько секунд он разжал пальцы. Орех лежал на его ладони. Только при самом пристальном рассмотрении, поднеся его к самому глазу, можно было заметить тончайшую, волосовидную линию, опоясывающую его по экватору.




— Попробуй, — он протянул его Ирине.




Та взяла орех. Он был чуть тяжелее, чем должен был быть, но разница была столь незначительной, что могла показаться игрой воображения. Она потрясла его у уха — никакого шума, никакого шелеста. Алмаз лежал внутри мертвым грузом.




— Гениально, — выдохнула она, и в ее голосе впервые зазвучала не тревога, а азарт, огонек той самой отчаянной смелости, что когда-то заставила ее вытащить его с той дачи. — И абсолютно безумно.




— Все гениальное — просто, — парировал Николай, но в его улыбке не было радости — лишь холодная, отточенная решимость мастера, приступившего к сложной, многочасовой работе. — Поможешь? Нам нужно сделать около пятидесяти таких.




Они погрузились в работу. День медленно угасал за запыленным окном, сменяясь вечером, а затем и глубокой ночью. Они почти не разговаривали. В комнате стоял монотонный, почти медитативный звуковой ряд: тихое поскрипывание табурета, сухой щелчок расколотой скорлупы, шелест очищенных ядер, падающих в миску, едва слышное шипение выходящего из тюбика клея.




Николай, с его художественным чутьем и твердой рукой, колол орехи. Он сортировал их, подбирая для каждого алмаза идеальную по размеру «оболочку». Крупные, великолепные камни уходили в самые большие, идеально симметричные орехи. Помельче — в те, что меньше. Он стал настоящим экспертом по грецким орехам, изучая их структуру, плотность, толщину скорлупы.




Ирина, с ее тонкими, ловкими пальцами медсестры, привыкшими к точным манипуляциям, занималась самой тонкой работой. Она аккуратно укладывала алмазы в чистые половинки, капля за каплей наносила клей и, затаив дыхание, соединяла скорлупки, сжимая их ровно настолько, чтобы клей схватился, но не треснул. Ее первоначальный страх и сомнения уступили место странному, умиротворяющему сосредоточению. Это была конкретная, понятная задача в мире, полном абстрактных опасностей.




Стол быстро покрылся горками мусора: грубой скорлупой, коричневой кожицей, раскрошившимися перегородками. Воздух в хижине наполнился терпким, горьковатым ароматом грецких орехов, смешавшимся с едким химическим запахом клея. Они ели очищенные ядра, запивая их холодным чаем, — это был их ужин. Их пальцы стали липкими, одежда пропахла ореховой пылью.




Время потеряло смысл. Существовал только ритм: щелчок, шелест, тихое шипение, пауза. Николай периодически проверял готовые «особые» орехи, взвешивая их на ладони, пытаясь уловить разницу. Но она была почти неуловимой. Орех с алмазом внутри был не просто похож на обычный — он и был обычным. В этом и заключалась гениальная простота и безумие этой затеи.




— Смотри, — сказал он как-то раз глубокой ночью, протягивая Ирине два на вид абсолютно идентичных ореха. — Этот — с алмазом на три карата. Этот — просто пустой. Почти не отличить.




Ирина взяла их, повертела в загрубевших пальцах, сравнила вес.




— Ты уверен, что это сработает? — повторила она свой утренний вопрос, но теперь в ее голосе было не сомнение, а просто потребность услышать подтверждение.




— Нет, — честно признался Николай, откладывая очередной склеенный орех в жестяную коробку из-под печенья. — Я не уверен ни в чем. Но это лучший из всех немыслимых вариантов. Это игра не на технологиях, а на человеческой психологии. Таможенник, полицейский на посту — они ищут оружие, наркотики, пачки денег, нервных людей с бегающими глазами. Они не будут тщательно изучать, не будут вглядываться в каждый орех в пакете с обычными сухофруктами. Это слишком обыденно. Слишком скучно. Наша безопасность — в этой обыденности.




К тому моменту, когда за окном посветлело и послышалось щебетание первых птиц, работа была закончена. Сорок семь «особых» орехов лежали в жестяной коробке. Они ничем — абсолютно ничем — не отличались от десятков других, сваленных в большой сетчатый мешок. Николай высыпал содержимое коробки обратно в мешок и несколько раз перемешал все руками. Теперь даже он сам не мог с уверенностью сказать, где именно затаились их сокровища.




Он откинулся на спинку табурета, и по его лицу разлилась волна немыслимой усталости. Все кости ныли, в глазах стояла песочная боль. Он посмотрел на результат их многочасового труда. На полу стоял не просто мешок с орехами для воскресной выпечки. Там, в грубой скорлупе, лежал их билет на свободу. Хрупкий, ненадежный, почти сумасшедший план, но это был их план. План, рожденный отчаянием, доведенный до ума одержимостью и воплощенный их собственными руками.




Ирина, изможденная, но с неким странным чувством выполненного долга, обняла его сзади, прижавшись щекой к его спине. Ее руки пахли орехами и клеем.




— Надеюсь, они любят орехи в Турции, — прошептала она, и в ее голосе прозвучал смутный намек на шутку.




Николай положил свою большую, натруженную руку поверх ее маленьких, шершавых пальцев. Он смотрел в запыленное окно, где медленно светало. Где-то там, в большом, враждебном мире, их искали. Борисов с его проницательным, циничным умом, бандиты Тенгиза с их грубой, животной силой. А они сидели в забытом богом домике, пропахшем керосином и орехами, и играли в немыслимую, абсурдную игру в прятки со всей своей жизнью. Ставкой в этой игре были их будущее, а фишками — куски сжатого углерода, спрятанные в скорлупу грецких орехов.




Он почувствовал не внезапное облегчение, а странное, холодное спокойствие. Страх никуда не делся. Он просто превратился в острое, как лезвие того самого ножа, лезвие решимости. Они сделали свой ход. Теперь оставалось только ждать, выдержит ли их «ореховая» броня.

© Copyright: Юрий Салов, 2025

Регистрационный номер №0543430

от Сегодня в 02:20

[Скрыть] Регистрационный номер 0543430 выдан для произведения: Глава 24.




Свет керосиновой лампы, стоявшей на грубо сколоченном столе, боролся с предрассветной тьмой, отбрасывая на стены гигантские, пляшущие тени. Николай сидел на единственном табурете, его спина была напряжена, а лицо, освещенное снизу дрожащим пламенем, казалось вырезанным из старого, пожелтевшего воска. Перед ним на столе лежал небольшой кожаный мешочек, перетянутый шнурком.




Ирина, завернувшись в потертый плед, сидела на краю кровати и молча наблюдала за ним. Ее пальцы бессознательно комкали край шерстяной ткани. Она видела, как он развязывает шнурок с почти церемониальной медлительностью, как его пальцы, обычно такие уверенные — будь то в драке или в рисовании, — сейчас слегка дрожат. Он высыпал содержимое мешочка на чистую, но потертую тряпицу, которую постелил на стол.




Тихий, сухой стук десятков маленьких камешков о дерево прозвучал оглушительно в давящей тишине. Это не было похоже на голливудскую сцену с ослепительным блеском. Алмазы, неограненные, выглядели уныло и неприметно: матовые, с жирноватым блеском, похожие на осколки бутылочного стекла, побывавшего в морских волнах. Они лежали беспорядочной кучкой, холодные и безжизненные.




Ирина поднялась с кровати и неслышно подошла к столу. Она смотрела на эту крошечную горстку, потом перевела взгляд на Николая, ее лицо выражало недоумение и горькое разочарование.




— Это... и есть всё? — ее голос прозвучал хрипло, почти шепотом. — Всё, что осталось от наших денег? От четырехсот тысяч?




Николай не сразу ответил. Он провел рукой по лицу, и в этом жесте читалась невероятная усталость.




— Нет, Ира, — наконец сказал он, и его голос был низким, но твердым. — Это не «осталось». Это они и есть. Просто в другой форме. В этой кучке — триста тысяч евро.




Он взял пинцетом один из самых крупных камней, примерно с ноготь мизинца, и поднес его к свету лампы. В тусклом, дрожащем пламени на мгновение мелькнул скрытый, глубокий блеск, холодная искра, пойманная в ловушку матовой поверхности.




— Смотри, — продолжил он, поворачивая камень. — Абсолютная ценность. Концентрированная. В этом мешочке — наша новая жизнь. Легкая, компактная и, что самое главное, гораздо более безопасная, чем пачки банкнот.




— Безопасная? — Ирина с недоверием качнула головой, ее палец повис в воздухе над камнями, не решаясь прикоснуться. — Как мы их вывезем? Николай, нас будут обыскивать на каждом шагу. Таможенники, полиция... У них есть сканеры, собаки... Мы просто пронесем их в кармане? Это же безумие!




— Именно что нет, — он положил камень обратно и посмотрел на нее, и в его глазах она увидела тот самый одержимый, сфокусированный блеск, который появлялся у него, когда он вынашивал дерзкий план. — Мы не будем их «проносить». Они пронесут себя сами. Самый надежный способ спрятать что-то ценное — это сделать это у всех на виду. Превратить в нечто обыденное, скучное, никому не интересное.




Он замолчал, давая ей понять. Ирина хмурилась, мозг ее лихорадочно работал, но мысль не вырисовывалась.




— Я не понимаю.




— Завтра, с утра, — сказал Николай, его взгляд стал практичным, деловым, — я пойду в деревню. Мне нужно кое-что купить.




Он не стал объяснять дальше. Объяснения заняли бы слишком много времени, а сил не оставалось ни на что, кроме действий. Он аккуратно собрал алмазы обратно в мешочек, затянул шнурок и сунул его в кейс под кроватью. Движения его были точными, выверенными. Он погасил лампу, и комната погрузилась в полную, почти осязаемую темноту. Они легли на свои кровати, но не спали, каждый у себя в голове прокручивал немыслимые сценарии будущего.




Утро было пасмурным и влажным. С моря наползли тяжелые, свинцовые тучи, предвещая дождь. Николай, натянув капюшон и стараясь не привлекать внимания, побрел по раскисшей грунтовой дороге в сторону поселка. Воздух пах прелой листвой и дымом из печных труб. Он чувствовал себя чужим, пришельцем, чья единственная цель — совершить странную, нелепую покупку.




В единственном работающем магазинчике — тесном помещении, заставленном в основном консервами, кондитерскими изделиями и ящиками с овощами, — пахло сыростью и дешевым табаком. За прилавком сидела пожилая женщина с усталым лицом и внимательными, все видящими глазами.




— Грецких орехов, — сказал Николай, стараясь, чтобы его голос звучал обыденно. — Большой мешок.




Женщина медленно, не спеша, поднялась и, кряхтя, сняла с верхней полки немалого размера сетчатый мешок. Он был набит орехами доверху.




— Местные, — пояснила она, шлепнув по грубой ткани ладонью. — Крепкие, ядреные. Хороший сорт.




Николай кивнул, расплатился наличными, не глядя, взвалил тяжелый, увесистый мешок на плечо и вышел. Скорлупа орехов шелестела и постукивала у него за спиной, как погремушка. Обратная дорога показалась ему бесконечной. Каждый встречный взгляд, каждый звук приближающейся машины заставлял его внутренне сжиматься. Он нес не провизию. Он нес ключ к их бегству.




Вернувшись, он с грохотом бросил мешок посреди комнаты. Из него поднялось маленькое облачко пыли. Ирина смотрела на эту груду орехов с немым вопросом.




Николай не стал ничего говорить. Он достал из рюкзака несколько покупок, сделанных в соседнем поселке городского типа, куда он съездил на попутке несколько дней назад, готовя этот план: маленький острый нож с тонким, как бритва, лезвием; тюбик с прозрачным, моментально схватывающим клеем для дерева и керамики; пинцет; и несколько чистых тряпиц.




Он расстелил на столе большую, грубую холстину, сел на табурет и высыпал перед собой горсть орехов. Они были разного размера, светло-коричневые, с шершавой, испещренной глубокими бороздами скорлупой. Они пахли лесом, осенью, чем-то простым и надежным.




— Садись, — тихо сказал он Ирине. — Будешь моим ассистентом.




Он взял первый орех — крупный, симметричный. Повертел его в пальцах, нашел едва заметную линию, природный шов, разделяющий две половинки. Кончик ножа вошел в щель с едва слышным скрежетом. Николай, не прилагая грубой силы, а действуя с точностью резчика, провернул лезвие. Раздался тихий, удовлетворяющий щелчок — и орех раскололся на две идеальные, почти зеркальные половинки. Внутри, в лабиринте перегородок, лежало сморщенное, покрытое тонкой коричневой кожицей ядро.




— Видишь? — Николай аккуратно поддел ядро кончиком ножа и извлек его. — Полость. Идеальная, созданная природой капсула. Прочная, герметичная, ничем не примечательная.




До Ирины наконец дошло. Ее глаза широко раскрылись, в них мелькнуло сначала недоумение, потом — восхищение, смешанное с ужасом от этой дерзкой, почти кощунственной простоты.




— Ты хочешь... — она замерла, боясь произнести это вслух.




— Именно, — Николай уже достал кожаный мешочек. Пинцетом он извлек один из алмазов, поменьше, и осторожно, с затаенным дыханием, поместил его в пустую половинку скорлупы. Камень лег идеально, как будто его создали специально для этого места. Он не болтался, не звенел. Он просто лежал там, холодный и безмолвный, спрятанный в колыбели из дерева. — Один орех — один камень. Мы смешаем их с обычными. Упакуем в несколько пакетов. Будем везти как самый обычный провиант, гостинцы родственникам или просто перекус в дорогу.




Он взял тюбик с клеем и нанес микроскопическую, почти невидимую каплю на край скорлупы. Затем соединил половинки, точно совместив рисунок, и сжал их в ладони, считая про себя секунды. Его лицо было сосредоточено, лоб наморщен. Он напоминал хирурга, проводящего ювелирную операцию, или сапера, обезвреживающего мину, где одно неверное движение могло все разрушить.




Через несколько секунд он разжал пальцы. Орех лежал на его ладони. Только при самом пристальном рассмотрении, поднеся его к самому глазу, можно было заметить тончайшую, волосовидную линию, опоясывающую его по экватору.




— Попробуй, — он протянул его Ирине.




Та взяла орех. Он был чуть тяжелее, чем должен был быть, но разница была столь незначительной, что могла показаться игрой воображения. Она потрясла его у уха — никакого шума, никакого шелеста. Алмаз лежал внутри мертвым грузом.




— Гениально, — выдохнула она, и в ее голосе впервые зазвучала не тревога, а азарт, огонек той самой отчаянной смелости, что когда-то заставила ее вытащить его с той дачи. — И абсолютно безумно.




— Все гениальное — просто, — парировал Николай, но в его улыбке не было радости — лишь холодная, отточенная решимость мастера, приступившего к сложной, многочасовой работе. — Поможешь? Нам нужно сделать около пятидесяти таких.




Они погрузились в работу. День медленно угасал за запыленным окном, сменяясь вечером, а затем и глубокой ночью. Они почти не разговаривали. В комнате стоял монотонный, почти медитативный звуковой ряд: тихое поскрипывание табурета, сухой щелчок расколотой скорлупы, шелест очищенных ядер, падающих в миску, едва слышное шипение выходящего из тюбика клея.




Николай, с его художественным чутьем и твердой рукой, колол орехи. Он сортировал их, подбирая для каждого алмаза идеальную по размеру «оболочку». Крупные, великолепные камни уходили в самые большие, идеально симметричные орехи. Помельче — в те, что меньше. Он стал настоящим экспертом по грецким орехам, изучая их структуру, плотность, толщину скорлупы.




Ирина, с ее тонкими, ловкими пальцами медсестры, привыкшими к точным манипуляциям, занималась самой тонкой работой. Она аккуратно укладывала алмазы в чистые половинки, капля за каплей наносила клей и, затаив дыхание, соединяла скорлупки, сжимая их ровно настолько, чтобы клей схватился, но не треснул. Ее первоначальный страх и сомнения уступили место странному, умиротворяющему сосредоточению. Это была конкретная, понятная задача в мире, полном абстрактных опасностей.




Стол быстро покрылся горками мусора: грубой скорлупой, коричневой кожицей, раскрошившимися перегородками. Воздух в хижине наполнился терпким, горьковатым ароматом грецких орехов, смешавшимся с едким химическим запахом клея. Они ели очищенные ядра, запивая их холодным чаем, — это был их ужин. Их пальцы стали липкими, одежда пропахла ореховой пылью.




Время потеряло смысл. Существовал только ритм: щелчок, шелест, тихое шипение, пауза. Николай периодически проверял готовые «особые» орехи, взвешивая их на ладони, пытаясь уловить разницу. Но она была почти неуловимой. Орех с алмазом внутри был не просто похож на обычный — он и был обычным. В этом и заключалась гениальная простота и безумие этой затеи.




— Смотри, — сказал он как-то раз глубокой ночью, протягивая Ирине два на вид абсолютно идентичных ореха. — Этот — с алмазом на три карата. Этот — просто пустой. Почти не отличить.




Ирина взяла их, повертела в загрубевших пальцах, сравнила вес.




— Ты уверен, что это сработает? — повторила она свой утренний вопрос, но теперь в ее голосе было не сомнение, а просто потребность услышать подтверждение.




— Нет, — честно признался Николай, откладывая очередной склеенный орех в жестяную коробку из-под печенья. — Я не уверен ни в чем. Но это лучший из всех немыслимых вариантов. Это игра не на технологиях, а на человеческой психологии. Таможенник, полицейский на посту — они ищут оружие, наркотики, пачки денег, нервных людей с бегающими глазами. Они не будут тщательно изучать, не будут вглядываться в каждый орех в пакете с обычными сухофруктами. Это слишком обыденно. Слишком скучно. Наша безопасность — в этой обыденности.




К тому моменту, когда за окном посветлело и послышалось щебетание первых птиц, работа была закончена. Сорок семь «особых» орехов лежали в жестяной коробке. Они ничем — абсолютно ничем — не отличались от десятков других, сваленных в большой сетчатый мешок. Николай высыпал содержимое коробки обратно в мешок и несколько раз перемешал все руками. Теперь даже он сам не мог с уверенностью сказать, где именно затаились их сокровища.




Он откинулся на спинку табурета, и по его лицу разлилась волна немыслимой усталости. Все кости ныли, в глазах стояла песочная боль. Он посмотрел на результат их многочасового труда. На полу стоял не просто мешок с орехами для воскресной выпечки. Там, в грубой скорлупе, лежал их билет на свободу. Хрупкий, ненадежный, почти сумасшедший план, но это был их план. План, рожденный отчаянием, доведенный до ума одержимостью и воплощенный их собственными руками.




Ирина, изможденная, но с неким странным чувством выполненного долга, обняла его сзади, прижавшись щекой к его спине. Ее руки пахли орехами и клеем.




— Надеюсь, они любят орехи в Турции, — прошептала она, и в ее голосе прозвучал смутный намек на шутку.




Николай положил свою большую, натруженную руку поверх ее маленьких, шершавых пальцев. Он смотрел в запыленное окно, где медленно светало. Где-то там, в большом, враждебном мире, их искали. Борисов с его проницательным, циничным умом, бандиты Тенгиза с их грубой, животной силой. А они сидели в забытом богом домике, пропахшем керосином и орехами, и играли в немыслимую, абсурдную игру в прятки со всей своей жизнью. Ставкой в этой игре были их будущее, а фишками — куски сжатого углерода, спрятанные в скорлупу грецких орехов.




Он почувствовал не внезапное облегчение, а странное, холодное спокойствие. Страх никуда не делся. Он просто превратился в острое, как лезвие того самого ножа, лезвие решимости. Они сделали свой ход. Теперь оставалось только ждать, выдержит ли их «ореховая» броня.

 

Охота на виртуоза. Глава 25.

Охота на виртуоза. Глава 23.