Помочь сайту
Поздравления
Охота на виртуоза. Глава 10.
Сегодня в 15:04 -
Юрий Салов
Глава 10.
«Мерседес» мчался по проселочным дорогам, ныряя в лесные массивы, уводя все дальше от кровавой развязки на шоссе. Николай сидел на заднем сиденье, зажатый между Русланом и Кириллом. Его руки были связаны за спиной изолентой. Он не пытался говорить, не пытался сопротивляться. Он смотрел в спину кресла перед собой, погруженный в ошеломленное, ледяное оцепенение. Запах дорогого парфюма из диффузора в машине не мог перебить сладковатый душок пороха и крови, въевшийся в одежду его похитителей.
Он видел, как Тенгиз на переднем пассажирском сиденье листал его историю болезни, изредка делая пометки в блокноте. Это было самое страшное — быть объектом такого пристального, обезличенного изучения.
Через час с лишним машина свернула с грунтовки на ухоженную, но узкую дорогу, ведущую к уединенному дому. Это был не помпезный особняк, а скорее добротный, немного старомодный загородный дом из темного кирпича, с высокой крышей и верандой, увитой диким виноградом. Место было тихое, глухое, окруженное лесопосадкой.
Машина остановилась. Руслан грубо вытащил Николая наружу. Свежий лесной воздух ударил в лицо, пахло хвоей, влажной землей и дымком из трубы.
Дверь дома открылась. На пороге появилась женщина. Лет двадцати шести-семи, без макияжа, с простым, но неглупым лицом, обрамленными светлыми, короткими волосами. Она была в простых джинсах и теплом свитере. В ее карих глазах читалась настороженность и усталость. Это была Ирина.
Тенгиз вышел из машины и подошел к ней, оставив Николая под присмотром боевиков.
— Ну что, все готово? — спросил он без предисловий.
— Как вы и просили, Тенгиз Мамукович, — кивнула она, голос у нее был низким, немного хрипловатым. Ее взгляд скользнул по связанному Николаю, но не задержался на нем. Она видела и не такое.
— Это наш гость, — Тенгиз мотнул головой в сторону Николая. — Николай. У него… проблемы с памятью. Нужно помочь ему вспомнить кое-что очень важное. Ты будешь за ним присматривать. Кормить, поить, следить, чтобы не навредил себе. И давать вот это.
Он достал из внутреннего кармана пальто небольшую картонную упаковку с таблетками и стеклянный флакон с жидкостью без этикетки.
— Таблетки — два раза в день, утром и вечером. Укол — раз в сутки, внутримышечно. Дозировка указана. Это специальные витамины, для нервной системы. Чтобы голова лучше работала.
Ирина молча взяла лекарства. Она не была дурочкой. Она понимала, что это никакие не витамины. Но вопросы здесь не задавали.
— Хорошо, — просто сказала она.
— Руслан и Кирилл останутся здесь. На всякий случай. Они будут жить в гостевом домике. Не лезь к ним, и они тебя трогать не будут. Если что-то пойдет не так — сразу к ним. Если он вспомнит что-то важное — тоже. Я буду звонить.
Он сунул руку в карман и вытащил пухлую пачку денег.
— На первое время. На продукты, на хозяйство. Трать разумно.
Ирина взяла деньги, сунула их в карман джинсов, даже не взглянув.
— Я поняла.
Тенгиз в последний раз окинул взглядом дом, двор, ее, Николая. Его лицо оставалось абсолютно невозмутимым.
— Хорошо. Не подведи меня, Ирина. Ты же знаешь, я не люблю разочарований.
Это прозвучало не как угроза, а как констатация факта. Он развернулся, кивнул своим людям, и они поволокли Николая в дом. Тенгиз сел в машину к Артему, и они уехали, оставив у дома только внедорожник Руслана.
Ирина проводила их взглядом, потом вздохнула и вошла в дом.
***
В тот же день в своем кабинете подполковник Борисов смотрел на первоначальный рапорт о происшествии на шоссе. Его лицо было бледным от сдержанной ярости. Сообщение было скудным: найдена сгоревшая и разбитая машина «скорой помощи», предположительно та, что перевозила Спичкина. Двое санитаров мертвы. Водитель и пациент пропали без вести. Предполагается нападение с целью похищения.
Борисов швырнул распечатку на стол.
— Сука! — вырвалось у него сквозь зубы. — Косорылый урод!
Он понимал, кто стоит за этим. Только Тенгиз мог пойти на такой дерзкий и жестокий шаг. Он обошел его, выбил из-под носа его добычу. Теперь Спичкин был в руках у этого кавказского варвара, и Борисов мог только догадываться, какие методы там будут использоваться, чтобы выбить из него информацию о деньгах.
Он встал и начал метаться по кабинету. Его красивый, отлаженный план рушился на глазах. Мысли лихорадочно метались в поисках решения. Начать официальное расследование? Но это значит привлечь внимание, и тогда о деньгах можно будет забыть. Попытаться выйти на след Тенгиза? Его люди были призраками, их не так просто найти.
Он остановился у окна, глядя на серый город. Четыреста тысяч евро уплывали у него из-под носа. И вместе с ними — его мечта о свободе, о жизни где-нибудь на берегу теплого моря. Нет, он не мог этого допустить. Он должен был что-то придумать. Найти способ переиграть Тенгиза на его поле. Но как?
***
«Мерседес» Тенгиза тем временем подъехал к старому, немного обветшалому дому на самой окраине города. Дом стоял особняком, за высоким забором, поросшим диким плющом. Создавалось впечатление, что живущих там окружает сырость и забвение.
Тенгиз и Артем вышли из машины. Тенгиз нес под мышкой толстую папку с историей болезни Николая.
Дверь им открыл сам хозяин. Семен Розенцвайг. Мужчина за семьдесят, сухонький, с жидкими седыми волосами и невероятно живыми, пронзительными глазами за толстыми линзами очков. Он был в выцветшем домашнем халате, но держался с странным, надломленным достоинством.
— Тенгиз Мамукович, — произнес он голосом, который скрипел, как старые половицы. — Какими судьбами? Входите, входите.
Дом внутри был похож на лабиринт, заваленный книгами, медицинскими журналами, странными приборами, покрытыми пылью. Пахло чем-то химическим, повсюду была пыль.
— У меня к тебе дело, Семен, — без предисловий сказал Тенгиз, проходя в кабинет, больше похожий на лабораторию алхимика. — И хороший гонорар.
— Дело и гонорар — это два моих самых любимых слова, — усмехнулся Розенцвайг, усаживаясь за стол, заваленный бумагами. — Говорите.
Тенгиз положил перед ним папку.
— Вот пациент. Молодой мужчина. Диагноз — острое психотическое расстройство, бред, галлюцинации. Невменяем. Но мне нужно, чтобы он стал вменяемым. Срочно. И чтобы он вспомнил кое-что очень важное.
Розенцвайг открыл папку, надел на нос вторые очки и начал листать, бормоча что-то себе под нос.
— М-да… Интересный случай. Шизофреноподобный эпизод… Возможно, искусственно спровоцированный… Стресс… А почему ко мне? Официальная медицина не устраивает?
— Официальная медицина считает его сумасшедшим. А мне нужно, чтобы он заговорил. Членораздельно. Ты знаешь, как работать с… сопротивляющимся материалом.
Розенцвайг поднял на него взгляд. В его глазах вспыхнул азарт старого охотника.
— Вы хотите, чтобы я провел… интенсивную терапию? Вернул его к реальности любыми средствами?
— Именно. Любыми. У тебя есть все необходимое? — Тенгиз обвел взглядом полки с склянками и приборами.
— О, у меня есть кое-что поинтереснее, чем то, что дают в ваших больницах, — Розенцвайг понизил голос до конспиративного шепота. — Но это рискованно. Можно и переборщить. Можно стереть не только болезнь, но и личность. Получить овощ.
— Риск — это твоя проблема. Мне нужен результат. Он должен вспомнить, куда дел мои деньги. Это все, что я могу сказать.
— Деньги… — Розенцвайг задумчиво потер переносицу. — Сильный мотиватор. Иногда помогает пробиться через любые барьеры. Хорошо. Я изучу историю. Подберу коктейль. Но мне нужен доступ к пациенту. И полный контроль над процессом.
— Он под надежной охраной. Я пришлю за тобой, когда будешь готов. Гонорар будет соответствовать сложности задачи.
— Для меня это не задача, Тенгиз Мамукович, — старик улыбнулся, и в его улыбке было что-то жуткое. — Это искусство.
Тенгиз кивнул, развернулся и вышел, оставив бывшего психиатра наедине с медицинской картой Николая. Розенцвайг уже не обращал на него внимания, полностью погрузившись в изучение документов. Его пальцы с длинными, желтоватыми ногтями с волнением перелистывали страницы. У него снова была работа. Самая важная работа в его жизни.
***
Новое пристанище поглотило Николая. Тишина здесь была иной, не больничной, а глухой, давящей, нарушаемой лишь скрипом половиц, гулом водопровода и отдаленными голосами Руслана и Кирилла из-за стены. Его определили в небольшую комнату на втором этаже с надежно зарешеченным окном, выходящим в глухой двор. Мебель была простой: кровать, стул, тумбочка. Ничего лишнего, что могло бы стать оружием или инструментом побега.
Ирина появилась в дверях с подносом. На нем стояла тарелка с простой едой — кусок мяса, гречка, огурец — и два стакана: с водой и с мутноватой жидкостью.
— Пора есть, — сказала она ровно, без эмоций.
Николай сидел на кровати, поджав ноги, и раскачивался, уставившись в стену. Внутри у него все сжалось. Витамины... Он продолжал свой бред, бормоча:
— Они в углу… шепчут… не дают есть. Говорят, еда отравлена.
Ирина поставила поднос на тумбочку. Ее лицо не выразило ни раздражения, ни страха.
— Никто не шепчет, Николай. Это твои мысли. Поешь. И выпей. Это поможет успокоиться.
Она наблюдала за ним. Не как тюремщик, а скорее как медсестра за трудным пациентом. В ее взгляде читалась не столько угроза, сколько усталая обязанность.
Николай, не переставая бормотать, сделал вид, что поддается уговорам. Он взял вилку дрожащей рукой и стал медленно, механически есть. Еда была безвкусной, но сытной. Он понимал, что силы ему понадобятся. Затем он взял стакан с мутной жидкостью. Рука его дрогнула, и он сделал вид, что проливает часть содержимого на себя, на кровать.
— Ой! Они толкнули! — взвизгнул он, отскакивая от подноса.
Ирина вздохнула.
— Никто не толкал. Не нервничай. Допивай.
Он залпом выпил остатки, делая вид, что давится. На вкус это было горько и химически. Он почувствовал легкое головокружение, но ничего более. Возможно, это было плацебо, а может, доза была ударной только в его воображении.
Ирина забрала поднос.
— Отдохни. Если что — позови. Я рядом.
Она вышла, закрыв дверь. Николай не слышал щелчка замка, но знал, что его не отпустят просто так. Он прислушался. Из-за стены доносился звук телевизора — какой-то боевик. Руслан и Кирилл несли дежурство без особого энтузиазма.
Он подошел к окну. Решетка была прочной. Во дворе никого. Забор высокий. Побег был невозможен. Его единственной надеждой была эта девушка, Ирина. Она не выглядела жестокой или фанатично преданной Тенгизу. В ее глазах он видел то же напряжение, ту же скрытую тревогу, что и у себя. Он должен был изучать ее, искать слабое место. Его безумие было его щитом и его главным инструментом разведки.
***
В это время в городе, в пустой мастерской Николая, было темно и пыльно. Воздух стоял спертый, пахнущий краской, олифой и забвением. Луч фонарика выхватывал из мрака знакомые очертания: мольберты, зачехленные картины, банки с кистями.
Подполковник Борисов, в перчатках и бахилах, двигался медленно и методично. Его лицо в отблеске фонаря было сосредоточенным и мрачным. Он обыскивал помещение уже второй час. Он вскрыл все ящики, проверил холсты, прощупал подкладку старого кресла. Ничего. Ни намека на кейс, на крупные суммы денег, на клочок бумаги с адресом.
Он ругнулся про себя. Его план трещал по швам. Тенгиз опередил его, и теперь Спичкин был где-то в неизвестном месте, и, возможно, уже выдал тайну под пытками. А он, Борисов, оставался с носом.
Он подошел к книжному шкафу. Книги по искусству, истории, технике живописи. Старые, потрепанные. Он начал методично снимать их по одной, встряхивать, пролистывать. Пыль щекотала ноздри.
И вот в одном из толстых томов, посвященном технике старых мастеров, между страницами о грунтовках и лаках, он нашел его. Не кейс, а всего лишь пожелтевший, потрепанный по краям фотографический снимок. Старая фотография, сделанная еще на пленку, низкого качества.
На ней были двое. Молодая женщина с добрым, усталым лицом и светлыми волосами, убранными под платок. И мужчина рядом с ней, его лицо было размыто в движении, но угадывались крупные черты, густые брови, упрямый подбородок. Они сидели за столом, на котором стоял скромный праздничный пирог. На заднем плане — часть комнаты, без особых примет.
Он повертел фотографию в руках. На обороте — следы от скотча и дата, написанная чернилами, почти выцветшими: «12.06.2005». И больше ничего. Ни имен, ни подписи.
Кто эти люди? Родители? Родственники? Женщина была немного похожа на Спичкина, тот же разрез глаз. А мужчина… Борисов пристально вгляделся. Лицо было обычным, ничем не выделяющимся.
Однако это была ниточка. Тонкая, почти невесомая, но единственная. Если это родственники или тем более родители, у них мог быть ключ к тайне Спичкина. Может, он передал им деньги? Или хотя бы рассказал что-то?
Он аккуратно положил фотографию в полиэтиленовый пакетик и сунул во внутренний карман. Его ум уже работал, выстраивая новые планы. Нужно было найти этого мужчину. Поднять архивы, старые дела. На всякий случай.
Он бросил последний взгляд на мастерскую. Место было мертвым. Душным. В нем не было ответов. Ответы были там, вовне, за пределами этой пыльной комнаты. И теперь у него была зацепка. Маленькая, но зацепка.
Подполковник выключил фонарь и вышел в темный подъезд, стараясь не шуметь. Его фигура растворилась в ночи, как и он сам растворялся в навязчивой идее найти деньги, которые должны были стать его спасением.
А в загородном доме Николай, притворяясь спящим, сквозь прищуренные веки наблюдал, как полоска света из-под двери исчезла — Ирина ушла. Он слышал ее шаги на лестнице. Он был один в темноте, со своей тайной, своей игрой и растущим пониманием, что его судьба теперь странным образом связана с этой молчаливой, грустной девушкой. И что игра продолжается.
«Мерседес» мчался по проселочным дорогам, ныряя в лесные массивы, уводя все дальше от кровавой развязки на шоссе. Николай сидел на заднем сиденье, зажатый между Русланом и Кириллом. Его руки были связаны за спиной изолентой. Он не пытался говорить, не пытался сопротивляться. Он смотрел в спину кресла перед собой, погруженный в ошеломленное, ледяное оцепенение. Запах дорогого парфюма из диффузора в машине не мог перебить сладковатый душок пороха и крови, въевшийся в одежду его похитителей.
Он видел, как Тенгиз на переднем пассажирском сиденье листал его историю болезни, изредка делая пометки в блокноте. Это было самое страшное — быть объектом такого пристального, обезличенного изучения.
Через час с лишним машина свернула с грунтовки на ухоженную, но узкую дорогу, ведущую к уединенному дому. Это был не помпезный особняк, а скорее добротный, немного старомодный загородный дом из темного кирпича, с высокой крышей и верандой, увитой диким виноградом. Место было тихое, глухое, окруженное лесопосадкой.
Машина остановилась. Руслан грубо вытащил Николая наружу. Свежий лесной воздух ударил в лицо, пахло хвоей, влажной землей и дымком из трубы.
Дверь дома открылась. На пороге появилась женщина. Лет двадцати шести-семи, без макияжа, с простым, но неглупым лицом, обрамленными светлыми, короткими волосами. Она была в простых джинсах и теплом свитере. В ее карих глазах читалась настороженность и усталость. Это была Ирина.
Тенгиз вышел из машины и подошел к ней, оставив Николая под присмотром боевиков.
— Ну что, все готово? — спросил он без предисловий.
— Как вы и просили, Тенгиз Мамукович, — кивнула она, голос у нее был низким, немного хрипловатым. Ее взгляд скользнул по связанному Николаю, но не задержался на нем. Она видела и не такое.
— Это наш гость, — Тенгиз мотнул головой в сторону Николая. — Николай. У него… проблемы с памятью. Нужно помочь ему вспомнить кое-что очень важное. Ты будешь за ним присматривать. Кормить, поить, следить, чтобы не навредил себе. И давать вот это.
Он достал из внутреннего кармана пальто небольшую картонную упаковку с таблетками и стеклянный флакон с жидкостью без этикетки.
— Таблетки — два раза в день, утром и вечером. Укол — раз в сутки, внутримышечно. Дозировка указана. Это специальные витамины, для нервной системы. Чтобы голова лучше работала.
Ирина молча взяла лекарства. Она не была дурочкой. Она понимала, что это никакие не витамины. Но вопросы здесь не задавали.
— Хорошо, — просто сказала она.
— Руслан и Кирилл останутся здесь. На всякий случай. Они будут жить в гостевом домике. Не лезь к ним, и они тебя трогать не будут. Если что-то пойдет не так — сразу к ним. Если он вспомнит что-то важное — тоже. Я буду звонить.
Он сунул руку в карман и вытащил пухлую пачку денег.
— На первое время. На продукты, на хозяйство. Трать разумно.
Ирина взяла деньги, сунула их в карман джинсов, даже не взглянув.
— Я поняла.
Тенгиз в последний раз окинул взглядом дом, двор, ее, Николая. Его лицо оставалось абсолютно невозмутимым.
— Хорошо. Не подведи меня, Ирина. Ты же знаешь, я не люблю разочарований.
Это прозвучало не как угроза, а как констатация факта. Он развернулся, кивнул своим людям, и они поволокли Николая в дом. Тенгиз сел в машину к Артему, и они уехали, оставив у дома только внедорожник Руслана.
Ирина проводила их взглядом, потом вздохнула и вошла в дом.
***
В тот же день в своем кабинете подполковник Борисов смотрел на первоначальный рапорт о происшествии на шоссе. Его лицо было бледным от сдержанной ярости. Сообщение было скудным: найдена сгоревшая и разбитая машина «скорой помощи», предположительно та, что перевозила Спичкина. Двое санитаров мертвы. Водитель и пациент пропали без вести. Предполагается нападение с целью похищения.
Борисов швырнул распечатку на стол.
— Сука! — вырвалось у него сквозь зубы. — Косорылый урод!
Он понимал, кто стоит за этим. Только Тенгиз мог пойти на такой дерзкий и жестокий шаг. Он обошел его, выбил из-под носа его добычу. Теперь Спичкин был в руках у этого кавказского варвара, и Борисов мог только догадываться, какие методы там будут использоваться, чтобы выбить из него информацию о деньгах.
Он встал и начал метаться по кабинету. Его красивый, отлаженный план рушился на глазах. Мысли лихорадочно метались в поисках решения. Начать официальное расследование? Но это значит привлечь внимание, и тогда о деньгах можно будет забыть. Попытаться выйти на след Тенгиза? Его люди были призраками, их не так просто найти.
Он остановился у окна, глядя на серый город. Четыреста тысяч евро уплывали у него из-под носа. И вместе с ними — его мечта о свободе, о жизни где-нибудь на берегу теплого моря. Нет, он не мог этого допустить. Он должен был что-то придумать. Найти способ переиграть Тенгиза на его поле. Но как?
***
«Мерседес» Тенгиза тем временем подъехал к старому, немного обветшалому дому на самой окраине города. Дом стоял особняком, за высоким забором, поросшим диким плющом. Создавалось впечатление, что живущих там окружает сырость и забвение.
Тенгиз и Артем вышли из машины. Тенгиз нес под мышкой толстую папку с историей болезни Николая.
Дверь им открыл сам хозяин. Семен Розенцвайг. Мужчина за семьдесят, сухонький, с жидкими седыми волосами и невероятно живыми, пронзительными глазами за толстыми линзами очков. Он был в выцветшем домашнем халате, но держался с странным, надломленным достоинством.
— Тенгиз Мамукович, — произнес он голосом, который скрипел, как старые половицы. — Какими судьбами? Входите, входите.
Дом внутри был похож на лабиринт, заваленный книгами, медицинскими журналами, странными приборами, покрытыми пылью. Пахло чем-то химическим, повсюду была пыль.
— У меня к тебе дело, Семен, — без предисловий сказал Тенгиз, проходя в кабинет, больше похожий на лабораторию алхимика. — И хороший гонорар.
— Дело и гонорар — это два моих самых любимых слова, — усмехнулся Розенцвайг, усаживаясь за стол, заваленный бумагами. — Говорите.
Тенгиз положил перед ним папку.
— Вот пациент. Молодой мужчина. Диагноз — острое психотическое расстройство, бред, галлюцинации. Невменяем. Но мне нужно, чтобы он стал вменяемым. Срочно. И чтобы он вспомнил кое-что очень важное.
Розенцвайг открыл папку, надел на нос вторые очки и начал листать, бормоча что-то себе под нос.
— М-да… Интересный случай. Шизофреноподобный эпизод… Возможно, искусственно спровоцированный… Стресс… А почему ко мне? Официальная медицина не устраивает?
— Официальная медицина считает его сумасшедшим. А мне нужно, чтобы он заговорил. Членораздельно. Ты знаешь, как работать с… сопротивляющимся материалом.
Розенцвайг поднял на него взгляд. В его глазах вспыхнул азарт старого охотника.
— Вы хотите, чтобы я провел… интенсивную терапию? Вернул его к реальности любыми средствами?
— Именно. Любыми. У тебя есть все необходимое? — Тенгиз обвел взглядом полки с склянками и приборами.
— О, у меня есть кое-что поинтереснее, чем то, что дают в ваших больницах, — Розенцвайг понизил голос до конспиративного шепота. — Но это рискованно. Можно и переборщить. Можно стереть не только болезнь, но и личность. Получить овощ.
— Риск — это твоя проблема. Мне нужен результат. Он должен вспомнить, куда дел мои деньги. Это все, что я могу сказать.
— Деньги… — Розенцвайг задумчиво потер переносицу. — Сильный мотиватор. Иногда помогает пробиться через любые барьеры. Хорошо. Я изучу историю. Подберу коктейль. Но мне нужен доступ к пациенту. И полный контроль над процессом.
— Он под надежной охраной. Я пришлю за тобой, когда будешь готов. Гонорар будет соответствовать сложности задачи.
— Для меня это не задача, Тенгиз Мамукович, — старик улыбнулся, и в его улыбке было что-то жуткое. — Это искусство.
Тенгиз кивнул, развернулся и вышел, оставив бывшего психиатра наедине с медицинской картой Николая. Розенцвайг уже не обращал на него внимания, полностью погрузившись в изучение документов. Его пальцы с длинными, желтоватыми ногтями с волнением перелистывали страницы. У него снова была работа. Самая важная работа в его жизни.
***
Новое пристанище поглотило Николая. Тишина здесь была иной, не больничной, а глухой, давящей, нарушаемой лишь скрипом половиц, гулом водопровода и отдаленными голосами Руслана и Кирилла из-за стены. Его определили в небольшую комнату на втором этаже с надежно зарешеченным окном, выходящим в глухой двор. Мебель была простой: кровать, стул, тумбочка. Ничего лишнего, что могло бы стать оружием или инструментом побега.
Ирина появилась в дверях с подносом. На нем стояла тарелка с простой едой — кусок мяса, гречка, огурец — и два стакана: с водой и с мутноватой жидкостью.
— Пора есть, — сказала она ровно, без эмоций.
Николай сидел на кровати, поджав ноги, и раскачивался, уставившись в стену. Внутри у него все сжалось. Витамины... Он продолжал свой бред, бормоча:
— Они в углу… шепчут… не дают есть. Говорят, еда отравлена.
Ирина поставила поднос на тумбочку. Ее лицо не выразило ни раздражения, ни страха.
— Никто не шепчет, Николай. Это твои мысли. Поешь. И выпей. Это поможет успокоиться.
Она наблюдала за ним. Не как тюремщик, а скорее как медсестра за трудным пациентом. В ее взгляде читалась не столько угроза, сколько усталая обязанность.
Николай, не переставая бормотать, сделал вид, что поддается уговорам. Он взял вилку дрожащей рукой и стал медленно, механически есть. Еда была безвкусной, но сытной. Он понимал, что силы ему понадобятся. Затем он взял стакан с мутной жидкостью. Рука его дрогнула, и он сделал вид, что проливает часть содержимого на себя, на кровать.
— Ой! Они толкнули! — взвизгнул он, отскакивая от подноса.
Ирина вздохнула.
— Никто не толкал. Не нервничай. Допивай.
Он залпом выпил остатки, делая вид, что давится. На вкус это было горько и химически. Он почувствовал легкое головокружение, но ничего более. Возможно, это было плацебо, а может, доза была ударной только в его воображении.
Ирина забрала поднос.
— Отдохни. Если что — позови. Я рядом.
Она вышла, закрыв дверь. Николай не слышал щелчка замка, но знал, что его не отпустят просто так. Он прислушался. Из-за стены доносился звук телевизора — какой-то боевик. Руслан и Кирилл несли дежурство без особого энтузиазма.
Он подошел к окну. Решетка была прочной. Во дворе никого. Забор высокий. Побег был невозможен. Его единственной надеждой была эта девушка, Ирина. Она не выглядела жестокой или фанатично преданной Тенгизу. В ее глазах он видел то же напряжение, ту же скрытую тревогу, что и у себя. Он должен был изучать ее, искать слабое место. Его безумие было его щитом и его главным инструментом разведки.
***
В это время в городе, в пустой мастерской Николая, было темно и пыльно. Воздух стоял спертый, пахнущий краской, олифой и забвением. Луч фонарика выхватывал из мрака знакомые очертания: мольберты, зачехленные картины, банки с кистями.
Подполковник Борисов, в перчатках и бахилах, двигался медленно и методично. Его лицо в отблеске фонаря было сосредоточенным и мрачным. Он обыскивал помещение уже второй час. Он вскрыл все ящики, проверил холсты, прощупал подкладку старого кресла. Ничего. Ни намека на кейс, на крупные суммы денег, на клочок бумаги с адресом.
Он ругнулся про себя. Его план трещал по швам. Тенгиз опередил его, и теперь Спичкин был где-то в неизвестном месте, и, возможно, уже выдал тайну под пытками. А он, Борисов, оставался с носом.
Он подошел к книжному шкафу. Книги по искусству, истории, технике живописи. Старые, потрепанные. Он начал методично снимать их по одной, встряхивать, пролистывать. Пыль щекотала ноздри.
И вот в одном из толстых томов, посвященном технике старых мастеров, между страницами о грунтовках и лаках, он нашел его. Не кейс, а всего лишь пожелтевший, потрепанный по краям фотографический снимок. Старая фотография, сделанная еще на пленку, низкого качества.
На ней были двое. Молодая женщина с добрым, усталым лицом и светлыми волосами, убранными под платок. И мужчина рядом с ней, его лицо было размыто в движении, но угадывались крупные черты, густые брови, упрямый подбородок. Они сидели за столом, на котором стоял скромный праздничный пирог. На заднем плане — часть комнаты, без особых примет.
Он повертел фотографию в руках. На обороте — следы от скотча и дата, написанная чернилами, почти выцветшими: «12.06.2005». И больше ничего. Ни имен, ни подписи.
Кто эти люди? Родители? Родственники? Женщина была немного похожа на Спичкина, тот же разрез глаз. А мужчина… Борисов пристально вгляделся. Лицо было обычным, ничем не выделяющимся.
Однако это была ниточка. Тонкая, почти невесомая, но единственная. Если это родственники или тем более родители, у них мог быть ключ к тайне Спичкина. Может, он передал им деньги? Или хотя бы рассказал что-то?
Он аккуратно положил фотографию в полиэтиленовый пакетик и сунул во внутренний карман. Его ум уже работал, выстраивая новые планы. Нужно было найти этого мужчину. Поднять архивы, старые дела. На всякий случай.
Он бросил последний взгляд на мастерскую. Место было мертвым. Душным. В нем не было ответов. Ответы были там, вовне, за пределами этой пыльной комнаты. И теперь у него была зацепка. Маленькая, но зацепка.
Подполковник выключил фонарь и вышел в темный подъезд, стараясь не шуметь. Его фигура растворилась в ночи, как и он сам растворялся в навязчивой идее найти деньги, которые должны были стать его спасением.
А в загородном доме Николай, притворяясь спящим, сквозь прищуренные веки наблюдал, как полоска света из-под двери исчезла — Ирина ушла. Он слышал ее шаги на лестнице. Он был один в темноте, со своей тайной, своей игрой и растущим пониманием, что его судьба теперь странным образом связана с этой молчаливой, грустной девушкой. И что игра продолжается.
Рейтинг: 0
5 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
