Куда уходит белая кошка. Роман, фантастика. Глава 2

18 апреля 2015 - Владимир Дылевский

       Ничего необычного на улицах не происходило. Магазины сверкали под ярким солнцем промытыми витринами. Разморённые жарой пешеходы медленно брели по тротуарам. Всё выглядело устойчивым, незыблемым и прочным: остановка «Энергосбыт» и знакомый продуктовый павильончик. Столбы у дороги.
       На стеклянной двери висел объявление: «Закрыто по техническим причинам», в тёмноте и прохладе блаженствовали расставленные пирамидками консервные банки.   Справа от павильона, заросшая высоким репейником, темнела тропинка, ведущая к кошачьей колонии.
       Рядом с парковой оградой Олег появился безо всякого угощения, но каким-то непостижимым образом здешние обитатели распознали его. Только что дорожка была совершенно пустой, однако, через считанные секунды вокруг Олега сновали задранные подрагивающие хвосты.
       «Как они определили, что я здесь? По звуку шагов, но кашлю? Откуда они выскакивают, даже и не видно…»
       Почувствовав лёгкие шлепки по спине, Васильев обернулся. Миледи стояла позади него и шевелила лапой тонкую веточку кленовой поросли. Добившись внимания таким ошеломляющим способом, она степенно обогнула своих сородичей и остановилась у кирпичной стены. Это походило на преддверие какого-то ритуала. Поневоле сосредоточившись на её движениях, Олег замер, окружающий   мир потускнел и растаял.
       Внезапно с дальнего края тропинки донёсся раскатистый рык, прерываемый тяжёлым дыханием. От противоположного угла дома во весь опор неслась разъярённая овчарка. Позади неё виднелась коренастая фигура и лоснящаяся от самодовольства физиономия хозяина, спустившего собаку с поводка.
       Кошки мгновенно исчезли, словно их и не было. Миледи резко обернулась, опалила вспышкой зелёных глазам и нырнула в чёрный зев подвального оконца. В неосознанном порыве Олег бросился вслед за ней и, увидев перед глазами решётку, зажмурился в ожидании удара…

*     *     *

       Сонэк обнаружил, что сидит на бетонном полу своего подвального пристанища. На секунду мелькнула нелепая мысль, что он ввалился сюда с улицы. Но этого не могло произойти по причине малого размера оконца, разлинованного железными прутьями решётки. В подвале висел пахнущий плесенью полумрак. Сонэк боялся визита инспектора электротехнической компании. Опасался, что они засекут лишнюю трату энергии, без крайней необходимости не включал единственную лампочку.
       Вся обстановка жилья: узкая лежанка у дальней стены, подобие шкафа, грубо сколоченные из ссохшихся досок, обеденный стол и две табуретки были собранны им из выброшенного хлама на задних дворах.
Память уныло толкалась в недавнем прошлом, у неведомых запретных границ, не пытаясь проникнуть глубже. Он жил, или доживал свои дни вблизи деловой части города, ниже уровня выложенной камнями мостовой. Закованные в камни и бетон, широкие улицы не являли для взора ни клочка земли, ни травинки. На стенах навязчивыми красно-жёлтыми всполохами пульсировала реклама.
       Малая часть подвала, в которой он ютился под неведомым учреждением, непостижимым образом оставалась недосягаемой для любопытства дотошных чиновничьих глаз. И это в кварталах, в которых за каждый квадрат площади размером в коробку сигарет велась тихая, но жёсткая борьба.
       Возможно, какое-то объяснение таилось в схеме подвального этажа. Железный лист на двери с чертежами плана излучал необъяснимую смесь размытого тёмного страха и умиротворения. Площадь в десяток шагов по диагонали согласно схемам отсутствовала – законную часть общей длины занимали соседние бетонные коробки. Жилище Сонэка не имело дверей. Единственный выход: через канализационный люк в полу вёл к общему подвальному коридору.
       Понять такое было невозможно. Он мерил длину коридора шагами. Она совпадала – по чертежу. И не было в ней места для его комнатёнки, потому что согласно плану он жил внутри стены толщиной в четыре пальца.
Единственный источник зрелищ – узкое подвальное оконце вровень с мостовой – давал обзор на потёртые влажные камни. И ноги, живущие своей независимой жизнью. Более правдивые, чем лица их обладателей. Бегущие, шаркающие, переминающиеся, и застывающие в задумчивой неподвижности. С блестящей новенькой обувью: строгой и чёрной – мужской под зауженными брюками; изящной женской – под юбками и платьями.
       Сонэк медленно отворил дверцу шкафа и с глухой неприязнью уставился на единственный, пребывающий в приличном состоянии костюм. Переодевшись, стараясь не запачкаться об шершавые стены канализации, выбрался на тротуар. Перебарывая нарастающий ужас, прошёл в салон экипажа, следующего в сторону центральной площади. Проехав всего две остановки, не выдержал и выскочил через распахнувшуюся скрипучую дверь, чувствуя, как слабость опускается в ноги, как в грудь и живот проникает страшная пустота и сердце, пытаясь её заполнить, начинает колотиться с бешеной силой. Ещё мгновение – и оно не выдержит, разорвётся.
       Внутренне он метался,   молил о пощаде, но наработанный жуткими приступами   опыт брал своё. Волевым усилием он подавил растущую панику, заставив себя дышать глубже и реже. По равнодушию встречных прохожих можно было судить, что внутреннее состояние на его лице никак не отразилось. Поможет ли ему кто-нибудь? Успеют ли? Наверное, всё закончится в считанные минуты. Он будет корчиться на грязных камнях, а на него будут смотреть, недоумевая. Возможно, кто-нибудь выйдет из утреннего оцепенения и вызовет докторов, которые прибудут спустя целую вечность…
         Сонэк стёр рукавом с лица струящийся пот, маскируемый осенним дождём, и, сжав зубы, изо всех сил вцепился ногтями в шею у ключицы. Внешняя боль отвлекла, обозначив границы тела. Сердце успокоилось, дыхание перестало обжигать глотку. Веки отяжелели, появилось безразличие ко всему на свете. Начиналось бесцветное утро обычного рабочего дня.
Чтобы окончательно придти в себя, необходимо было немного пройтись пешком. Стараясь не замечать режущие вспышки рекламных огней, Сонэк мученически отвёл глаза на дорогу и побрёл по широкому тротуару.
       Сколько это продолжалось, когда началось? Были же времена, когда он чувствовал себя нормальным человеком, а не огрызком? Этого он не знал. Его привела в подвал какая-то женщина: длинные белые волосы, сквозь которые пробивался свет ночных фонарей, вельможная осанка. Мешочек орехов с медовой начинкой на прощанье. И рисунок цветка с восемью лепестками, по-детски накарябанный на табличке с планом подвала. Он появился на следующий день. Табличку подкрасили, но рисунок не исчез – он остался, скрытый под слоем краски. Откуда у него эти обрывки в голове – не слишком явные, словно о другом человеке?..
       В большом и тёмном цеху на его рабочем столе горела настольная лампа. Рядом в проходе громоздились горы газет, журналов и листовок, которые ему предстояло сформировать и связать в аккуратные стопки. Вставляя их в рамку, он научился бегло читать заголовки, и даже небольшие статьи. Это отвлекало от безрадостных мыслей о том, что на следующий день ранним утром предстоит очередная дорога в преисподнюю.
       Газетчики меланхолично пережёвывали тридцать пятую годовщину Соджиральского конфликта и его последствий. Полуторагодичная война с соседним королевством Лицинтия из-за плодородных земель в пойме реки Соджираль закончилась незадолго до его рождения. Невзирая на бравурные реплики, слово «победа», как и сама война, представлялась Сонэку совершенно бессмысленной. «Враг отступил. Река превратилась в границу между республикой Нэр и королевством Лицинтия»… Журналы пестрели богатыми одеждами, сервировкой и вычурными ландшафтными фантазиями.
В обеденный перерыв в фабричную столовую он не пошёл. По средам ему, как упаковщику первой категории, полагался лишний час отдыха, и он его неизменно проводил в маленьком недорогом кафе, которое в это время никто не посещал.
       В кафе он направился к дальней стене, но боковым зрением заметил, что освободился столик, за которым он всегда мечтал посидеть: в огороженном закутке, рядом с окном, из которого виднелась центральная площадь. Покинув вожделенное место, высокая молодая особа встала к нему спиной, застёгивая осеннее пальто. Поправив длинные белые волосы, она скрылась за полированной дверью.
       Где-то уже Сонэку приходилось видеть этот плавный жест: движение ладони у виска. Он ждал, когда светловолосая дама пройдёт по улице мимо окна, чтобы увидеть лицо, но так и не дождался.
       Официантка поставила перед ним овощной ароматный суп, горку маленьких котлет с хрустящей корочкой на гарнире из нежнейшего картофеля и свежие булочки. Оплатив заказ, ожидая, когда остынет суп, Сонэк посматривал в окно сквозь дождь на строгие гранёные столбы, стоящие вдоль тротуаров.
       На стене тускло горел старинный газовый светильник. Пламя его, мерно покачиваясь, смещало отсветы на картине «Певучие луга Росина». Из-за игры теней и бликов чудилось, что жёлтые цветочные поляны на полотне пульсируют и перекатываются волнами жидкого солнечного света. В середине рисунка выделялась узкая тропинка – слишком тонкая, чтобы быть центром композиции, придающим какой-либо смысл. Как будто художник создал фон, но забыл дорисовать основное. Не хватало женского образа, лёгкостью своей соответствующего солнечному настроению.
       – К вам можно? – прозвучал рядом тихий голос.
Казалось, присевшая напротив незнакомка внесла с собой облачко плывущего за окном тумана. Непонятно откуда она взялась. Не было слышно ни звука шагов, ни колокольчика над дверью. Сонэк оглянулся. Остальные пять столиков пустовали. Официантка и распорядитель ушли в служебные комнаты.
       – Как угодно, пожалуйста. Но если пожелаете, другие места здесь тоже свободны.
       – Нет-нет, я не отдыхать сюда пришла. – Незнакомка положила на скамье рядом с собой перчатки. – Я заметила, что вы сидите здесь в одиночестве. Не хотела вам мешать, простите. Я к вам с просьбой о помощи.
       – Если хотите знать, то я сам себе помочь не могу, – угрюмо заметил Сонэк, пытаясь разглядеть собеседницу. Борясь с состоянием полусонной нереальности, он надавал ладонями на веки. Глаза защипало, потекли слёзы.
       – Это удел обременённых обязательствами. А вы свободны и ни с кем ничем не связанны. Я хочу, чтобы вы провели расследование. Денег хватит на любые расходы. Помогите мне! – Воплощённая красота мольбы и отчаяния – таковой она ему показалась тот миг при слабом освещении. Тёмно-карие глаза с мягкими бликами, каштановые волосы, покрытые газовым платком…
       – Простите, не знаю вашего имени… Я ведь не сыщик, – оторопело проронил Сонэк. – И мои возможности весьма ограничены. По разным причинам…
       – Наши имена не имеют значения. Вам здесь нечего терять! Нам обоим нечего терять. Я уже потеряна, а ваша существование – один лишь страх перед агонией, желание скончаться без мучений. Помогите себе, найдите меня, пожалуйста! То, чего вы боитесь…
       – Не вижу ничего пугающего в вашей просьбе. Есть вещи и пострашнее. Однако смысла в ней я тоже не вижу.
       – Смысл всегда где-то есть. На другом краю судьбы, если вернуться в отправную точку.
       – Где и когда я смогу вас найти? И почему для меня ваш облик настолько родной, будто увидел больше, чем сестру? Что происходит?
       – На другом краю судьбы, – эхом повторила незнакомка. – Есть деньги, есть дневник, и есть линза. Есть выбор. Помоги мне!
       Она одарила его долгим взглядом, поднялась и вышла из кафе.
Сонэк тряхнул головой и взялся за ложку, но у него пропал аппетит. Он с трудом доел тёплый суп, котлеты с булочками завернул в салфетку.               Действительно ли состоялась эта беседа или он впал в забытье, задремал?
Поднявшись, Сонэк замер, остановив свой взгляд на скатерти стола. Перед ним лежали три предмета: внушительных размеров портмоне, книжка для дневниковых записей и линза в оправе с рукоятью из чернёной меди. Он готов был поклясться, что его собеседница не касалась стола и всё время держала руки у себя на коленях. Упомянутые предметы могла оставить только светловолосая женщина, освободившая место при его появлении…
       В цеху он некоторое время стоял, поглаживая в кармане плаща портмоне и блокнот. Переодевшись в рабочую куртку, вложил очередную пачку газет в упаковочную рамку. Только сейчас до него дошло, что незнакомка не сообщила о себе абсолютно ничего: ни имени, ни адреса. Ему оставили деньги на расходы, за которые он не мог отчитаться, в случае, если его поиски не увенчаются успехом. Возможно, она сочла достаточно прочной гарантией, что «терять им обоим нечего»…
       Какую-то роль должна была сыграть линза в архаичной оправе. Он вынул её из бокового кармана и направил на газетный лист. И сразу же обнаружил, что линза ничего не увеличивает. Перед ним было круглое стёклышко с едва заметным сиренево-дымчатым оттенком.
        Под «линзой» тянулись вниз газетные заголовки – буднично-официальные, как всегда. Пока в поле зрения не попала коротенькая перепечатка материала военного времени о выпускнике разведшколы. У этого парня погиб лучший друг, после чего он купил на свои деньги крупнокалиберный пулемёт и ушёл добровольцем в передовые пехотные части. Пропал без вести у Алсатского леса, где   наспех собранные отряды бросили на верную смерть: в дикой спешке ими заткнули прорыв, пытаясь хоть ненадолго удержать наступление королевского гвардейского полка.
       Не было каких-либо подробностей из тех времён, но «линза» замерла, словно кто-то ухватился за неё и удерживал железной хваткой. Извлечённые из безликих строк полыхнули и потекли полноцветной рекой эпизоды из жизни молодого разведчика.
       Курсанта звали Дегри. Тридцать пять лет назад…

                                                             *     *     *

       Простенькое задание для разведки: наблюдение. Пометить на карте скрытые посты и предполагаемые огневые точки – будущие мишени для артиллерии. В разделе хрестоматии «Локализация по ландшафтным признакам» прилагалось подробнейшее описание объектов: затенённость, плотная растительность, обзор не менее 120 градусов и так далее.
       – Звёзды здесь не настоящие, – заявил Тофу, – Кто не встречал утро в горах, тот не видел неба. Знаешь, где можно познать вкус гор? Из расщелины межу камнями вытекает источник. Пастухи уверяют, что он берёт своё начало не в ледниках, а сочится прямо из сердца горы. Когда вернёмся домой, обязательно покажу это место.
       – Куда ты всё время посматриваешь? Забыл что-нибудь на траве?
       – Да всё приглядываюсь к другому берегу. Сдаётся мне, что одного «кукушонка» мы прозевали. В кустарнике есть небольшая выемка. По интервалам местечко нестандартное и поэтому внимание к себе не привлекает. Зато люди на нашем берегу оттуда видны как букашки на бумажном листе. Я горец и поэтому знаю, что говорю.
       – Да, брось, задание выполнено. Значки на карте в береговую линию легли. Классический случай. Я не верю, что начнётся война. Приграничное недоразумение, которое скоро разъяснится.
       Носком ботинка он выкатил из почвы сухую луковичку какого-то растения. И услышал какой-то непонятный звук: шлепок или щелчок. Тофу резко откинул голову назад и медленно заваливался набок.
       Дегри бросился лицом вниз в небольшую выемку между валиками земли. Он повернул голову в сторону реки и увидел, что укрыться ему, в сущности, негде: сквозь стебли высокой травы темнел густой тенью противоположный берег Соджирали. Мысленно готовясь получить пулю в висок – тяжёлый удар, вспышка боли, горячий фонтан на лице и угасание – Дегри изо всех сил зажмурился. Прощальным мыслям мешал мусор, наполнявший эфир – в наушники связи вливались треск и шипение.
       – «На заре утихнут лунные блики, пламя в сердце погасит роса…». Слышишь меня, маленький разбойник? Ещё не помер со страху? –   голос, возникший в наушниках, был как у девушки-подростка, звонкий и бодрый, немного капризный. Но в нём ощущалось что-то весомое и властное, женское.        – Лежишь? Ответь что-нибудь.
Над головой свистнула пуля, шевельнувшая волосы.
       – Я здесь, – Дегри от унижения и злости впился пальцами в землю.
       – Рада слышать тебя, малыш. Я – Марта. Позывной, разумеется. Пришлось уложить твоего приятеля. Искренне сожалею. Он засёк моё гнёздышко, которое так не хотелось покидать. С детства дружили? Я не могла ошибиться: у меня отличная оптика и намётанный глаз. Жаль, не успела разглядеть твоё лицо. Могу себе представить: ангелочек, у которого недавно сошли прыщи, мальчуган с невинными глазами. Знаешь, что я тебе скажу? Для того чтобы сделать человека по-настоящему красивым, его нужно немножко покалечить. Подбить челюсть или сломать нос. А ещё лучше – оставить шрамы в душе. Это как специи к пресному блюду. В глазах появится боль, на лице обозначатся складки. А самое главное – достоинство: «Я видел смерть своих друзей, а ты, крыса тыловая, видел лишь куриное волоконце на зубочистке». Боль… она пройдёт, а специи останутся. Можешь смело вставать и уходить. Я уже зачехлила винтовку. Правда. Будь здоров, малыш!
       Дегри поднялся, повернулся спиной к реке и медленно побрёл по полю. Он представлял собой прекрасную мишень, но это уже не имело никакого значения. Его могли легко прикончить, пока он лежал.

                                                        *     *     *

       – Марта? Мне приходилось слышал это имя. Отменная стерва. По некоторым данным: преподаёт в Королевской женской академии снайперское дело. Лучшая из лучших! Как она выглядит?! Смеёшься ты, братец? Никто не знает Марту в лицо. У них столько позывных, что настоящих своих имён они, наверное, не помнят…

*     *     *

       Дегри неспешно шагнул с каменистой мостовой в тесную каморку оружейного мастера. Худощавый седобородый Левс с кряхтением поднялся с широкой скамьи и порылся крупной своей пятернёй в густой шевелюре.
       – Явился на целых два дня раньше, – глухо проворчал он. – Что ж тебе в отпуске-то дома не сидится?
       – Я подал прошение, мастер Левс, – Дегри окинул беглым взлядом столы, на которых в беспорядке лежали детали охотничьей винтовки. – В действующую армию.
       – Вот. – Левс вынул из угла пулемёт и бережно обтёр его куском ветоши. – Теперь я понимаю, почему ты выбрал модель ТА-155. У тебя хорошее чутьё на добротную механику. Довольно удачная конструкция. Переделать его было легче всего. Для него я изготовил специальные заряды. Пороховые газы сдавливают пулю с двух сторон, и она вылетает как откушенный кусок проволоки. За счёт этого увеличивается дальность и уменьшается отдача. Для большей кучности к пулям добавил стабилизаторы. Оптикой я особенно горжусь… А ты в какие места собрался, если не секрет?
       – В передовые части, возле Алсатского леса.
       – Чума, тебя, парень, одолела! Совсем ты с ума сошёл! Туда отправляют только провинившихся!..

                                                            *     *     *

       Дегри лежал, засыпанный выброшенной взрывом глиной. Приподнявшись, отряхнулся и глянул вдоль окопа. Те, кто остался в живых, отступили, унося с собой раненых. На дне окопа лежали только убитые, валялись обрывки ранца, пустые фляги, окровавленные бинты. Над лесом стелились дымные клочья. Где-то невдалеке звучали резкие команды офицеров наступающей королевской гвардии…
       Радиограмма от сокурсника «Мечтатель»:
       «Поздравляю. Твои расчеты полностью оправдались. Весточка с другой стороны: в штабе ударной группировки полагают, что сражение на Алсатском участке Северного фронта республиканская армия безнадёжно проиграла. Следовательно, для начинающих снайперов это место совершенно безопасное. А условия для практики идеальные – пострелять лёгкую дичь в виде разрозненных групп разбитого противника. Марта лично курирует свежую группу курсанток. Должна появиться в тылу наступающего королевского авангарда. Встречай»…
       Он выбрался на поверхность и обогнул мшистый холм. На ощупь разыскал трещину в дёрне, отогнул пласт земли и вынул камень. Пролез в потайное убежище и вернул камень на место. Это было русло подземного источника, проложенное под уклоном внутри холма. Стенки его давно высохли и затвердели. Повсюду торчали корни деревьев.
       Дегри наклонил голову и пополз наверх. Миновав небольшую впадину, он остановился и, пошарив у правой стены, нащупал длинный свёрток. В нём лежал пулемёт, три запасных магазина и провизия. В земляной норе было душно и сыро. Из верхней дыры над головой доносился лишь шелест ветра.
На какое-то время он задремал, а когда проснулся, заметно просветлело. Запахи недавних взрывов больше не доносились с верхушки холма. Пахло смолой, в щели виднелось пятнышко синего неба. Он продвинулся немного вперёд и выглянул наружу.
       Время: 11 часов утра. Светило яркое солнце. Обзор был великолепный. В этом месте лес разделяла протяжённая полоска ровного поля. На другой стороне деревья стояли тёмно-зеленой стеной. В одном месте виделась поляна, на которой передвигались крохотные человеческие фигурки. Дегри подтянул к себе пулемёт и заглянул в прицел.
       Первое, что он увидел: грузовик с железным фургоном. Рядом штабелями лежали какие-то ящики. Прицелом Левс мог гордиться по праву: на ящиках отчётливо было видна маркировка. Любопытно, какие линзы он туда вставил? Об этом Дегри подумал лишь мимоходом, медленно поворачивая оружие влево от машины.
       В центре поляны в неровном строю стояли молоденькие девицы в одинаковых белых сорочках, серых юбках до колен и в такого же серого цвета пилотках, на которых поблёскивали серебряные эмблемы женской академии. У Дегри противно засосало под ложечкой. Королевские снайперы – элита. Привилегированная каста вражеского войска. За одну такую уничтоженную особь полагалась высшая награда. Перед ним как на ладони находилось целое подразделение отлично подготовленных убийц.
       Он осторожно повёл стволом вдоль их ломаной шеренги. Перечёркнутые рисками на оптике стройные девичьи тела, тонкие талии; светлые лица – радостные, смеющиеся. Одна из них прохаживалась вдоль строя, что-то говорила, смеялась вместе со всеми. Она была немного ниже ростом остальных, с белыми, собранными в плотный пучок волосами. Приподнятый подбородок, сдержанные и властные жесты. Командирша. Воображение свело воедино интонации Марты в наушниках и движения женщины в прицеле.
       «Это Марта!» – Дегри шевельнулся и плотнее прижался к окуляру. – «На моём месте ты бы ни секунды не колебалась, Марта. Перещёлкать твоих птенчиков, чтобы помнила обо мне до конца дней своих…»
       Практикантки дурачились, дёргали друг дружку за рукава, украдкой перешептывались – милые, простые девчата, вчерашние школьницы, красивые, как на подбор. Палец на спусковом крючке замер, словно упёрся в невидимую преграду. Внезапно задрожали руки. Дегри вытер беретом обильно вспотевший лоб и сместил обзор немного левее. Остановился на прислонённом к дереву стенде со снайперскими винтовками –тончайшая ручная работа. Именное оружие, тщательно подгоняемое под стрелка.
       Изо всех сил нажал на курок. Пулемёт вздрогнул как разбуженный зверь и выплеснул красноватое пламя. Пули разбивали приклады в щепки, высекая искры из стволов. Разорванный в клочья стенд развалился и пропал из виду. Дегри сделал паузу и перевёл огонь на ящики, изрешетил грузовик, после чего перезарядил своё оружие.
       Поляна опустела, между деревьями мелькали бело-серые одежды удирающих курсанток. Поднялась над травой и сразу же опустилась пилотка и аккуратная причёска с пучком волос.
       – Слышишь меня, Марта? – Дегри своего голоса не узнал: он стал хриплым и грубым. – Сколько вас всего было?
В наушнике прозвучал вздох, пилотка шевельнулась. Дегри сжал зубы и дал короткую очередь, взорвавшую землю у её лица.
       – Я слышу тебя, – прозвучал быстрый и нервный голос Марты. – Нас двенадцать. Свободное отделение для выполнения особых задач.
       – Разбежались по лесу твои козявки, Марта. А ведь если подумать я мог бы получить двенадцать орденов. Ты, наверное, меня уже и не помнишь. Я тот самый малыш, у которого только что сошли прыщи. И который должен гордиться тем, что у него убили друга. Извини, что разбил страшно дорогие винтовки. Девочки твои уж больно хороши, не хотелось их рубить на куски. Не смог. У меня в руках такое убоище, не в пример вашим дамским стрекоталкам. Делать аккуратные дырочки не умеет. – Чтобы избавиться от хрипоты, Дегри сглотнул слюну. Не помогло. – Вижу, как ты лежишь и нюхаешь землю. С меня довольно. Теперь вставай и топай собирать по кустам своих подопечных. Очень сомневаюсь, что они захотят здесь остаться. И ещё одно: я не прощаюсь.
       Он лежал и наблюдал, как Марта медленно, нехотя поднялась с земли, отряхнулась. Не спеша, двинулась в сторону леса, грациозно покачивая бёдрами. Через несколько шагов остановилась, приподняла подол юбку и стала выбирать налипшие колючки – медленно, не торопясь, давая разглядеть во всех подробностях серебристую «паутинку» на гладких и стройных ногах…

                                                         *     *     *

       Он брёл в сторону фронтовой линии, чувствуя себя сопляком, которому надавали по щекам. Гораздо хуже, чем в день гибели Тофу. В душе завелась червоточинка, значения которой он не понимал.
       – А вот ещё один трофей. Очередной слизняк для заполнения окопов. Сколько вас таких по лесу ползает? Не верти головёнкой, раз уж попался. В комендатуру его или шлёпнуть на месте?
       Дегри грянул на широкий штык, уткнувшийся ему в грудь, и медленно поднял голову. Двое в форме королевской пехоты. Тот, который с ним заговорил – долговязый, с пушистыми баками мотнул стволом автоматической винтовки в сторону тропинки. Второй стоял позади него с широкой ухмылкой на лице. Оба расслабленные, холёные, привыкшие вылавливать в лесу деморализованных после сокрушительного разгрома беглецов.
       Дегри одной рукой схватился за дуло, другой – за ремень у приклада и резко повернул. «Мельница», которой обучали только в разведшколе, своё дело сделала: винтовка крутанулась, распоров штыком долговязому живот. Второго он свалил ударом приклада.
       Оттащив в густые заросли оба тела, он внимательно осмотрел неброскую полевую форму офицера с разбитой головой. Примерил рукав по длине. По росту одежда походила. Хотя офицер был немного полноватым, Дегри надеялся, что мундир не будет висеть на нём мешком….

                                                       *     *     *

       Месяц бесплодных поисков и скитаний во вражеском тылу привёл его в небольшой приграничный город Несс. Местная пресса в пафосных трагических тонах доводили до сведения: республиканская армия, отбив три атаки передового королевского полка, закрепилась на Ливе и перешла в контрнаступление.
       Городишко являл своим обликом всеобщее уныние, растерянность и обречённость. По улицам мелкими группами передвигались беженцы. Отчаявшиеся найти хоть какое-то пристанище, измотанные люди сидели на чемоданах, тоскливо поглядывая в сторону единственной, забитой до отказа гостиницы. Из темного нутра какого-то склада тянуло запахом казённого тряпья.
       – Дождусь я кого-нибудь или нет?! – резанул слух высокий женский голос. – Мне нужны только два тюка, чтобы заполнить ряд у стены! Всего лишь два! Ленивые интендантские ослы!
       Дегри вздрогнул и выронил засохший корж на мостовую. Он узнал этот голос! Погладив в кармане рукоятку ножа, он подцепил две тряпочные вязанки, лежащие у двери, и волоком протащил их в помещение склада.
       – Ох, неужели?.. Нашёлся хоть один… Давай их прямо сюда. Смотри, не надорвись, красавчик.
       Силуэт женщины попал в поток пасмурного света, проникающего через пыльное окно, высветив гордо приподнятый подбородок и белые волосы. Марта! Голос, осанка, жесты... ЭТО ОНА!
Вместе они водрузили тюки на самый верх штабеля и замерли, уставившись друг на друга.
       – Ты давно здесь работаешь? Что-то я тебя припомнить не могу.
       – Я второй день в этом городе. Проходил мимо, решил помочь.
       – Просто решил помочь? Ну, ты даёшь! Хотя… ты же военный? Из гвардии?
       – Военный, но не из гвардии. – Дегри опустил глаза.
       – Понятно… У тебя непростая история, как я вижу. – Марта отвернулась и взяла со стола папку с бумагами. – Пошли отсюда. Пристрою тебя на первое время…
       Они миновали последний каменный дом и остановились возле одной из дощатых лачуг на окраине городка. Марта провела его в узкую надворную пристройку, формой напоминающую узкий вагончик.
       – Условия вполне приличные. Многие сейчас о таком ночлеге и не мечтают, – заметила она.
       – Я и не жалуюсь. В последнее время мне часто приходилось спать под открытым небом.
       – Вижу, что ты сам не свой. Расскажи, что с тобой случилось. Мне это очень интересно.
       – Меня зовут Эл. Я потерял своих ребят при Ливе. Обстоятельства… всё выглядело так, будто я виноват в их гибели. После чего я скрылся. Просто сбежал, чтобы не попасть к военным полицаям. Вот и вся моя история. Не хочу вспоминать об этом.
       – А я Сонея. Странно… – тихо проговорила Марта. – Я тоже потеряла свой отряд и прячусь. Готовила их больше года, а когда мы попали под обстрел, они разорвали свои контракты. Это был мой лучший выпуск! Где же тот, юнец ретивый! – Марта наклонилась вперёд, костяшки её пальцев на краю лежанки побелели. – Знала бы, чем это всё обернётся, влепила бы ему по пуле в оба глаза... – глубоко вздохнув, она изложила свою версию их обмена взглядами через прицелы.
       Дерги молча слушал, пожирая её глазами. В нём как в разогретом котле бурлила странная смесь чувств. Его безудержно тянуло к женщине, которая заявила, что без малейших колебаний убила бы его на месте. Вот она – та самая червоточина! Месть и жажда обладания переплелись в нём как дерущиеся змеи. Обмануть, обокрасть! Разведать… Проникнуть в неё под чужим именем! Каковы на вкус поцелуи той, которая…
       Марта смотрела на него широко открытыми глазами, слегка приоткрыв рот. Она подтянула колени к груди, словно хотела закрыться от него своими прекрасными ногами.
       Он придвинул её к себе поближе и провёл ладонью по напряжённым икрам, наслаждаясь их безупречной формой. Марта сделала слабую попытку оттолкнуть его, но неожиданно опустила руки.
       – Эл, ведь один раз живём, правда? Мы оба попадём под трибунал. Пусть это будет завтра! «На заре утихнут лунные блики, пламя в сердце погасит роса…» Эх! Да пропади оно всё!..
       Дегри набросился на неё как разъярённый тигр. Боже, какие сочные губы! Дыхание неуловимой снайперши, иностранки, королевской подданной во рту и на лице. Её протяжные стоны… ЕЩЁ! Довести себя полного изнеможения! Забрать без остатка всю нежность, которую она могла бы подарить другим!
       Марта рвалась навстречу, отвечая на все его движения, потом она взвизгнула и сжала его в объятиях. Отодвинув от себя его лицо, она пытливо, с тревожным изумлением заглянула ему в глаза.
       – Жадина, ты, жадина, – ласково шептала она. – Чуть не стёр меня в порошок. Воевал со мной или любился? Гнал, как в последние часы своей жизни…
       Дегри вновь ощутил внутри себя какую-то рану, ноющую сладкой болью. Он не никак не мог распознать, чего ещё не получил, чтобы успокоиться. Словно смотрел через стекло витрины на цветок: нельзя вдохнуть аромат и потрогать руками.
       Марта лежала на спине и смотрела через оконце на звёзды.
       – У меня будет ребёнок, – она провела ладонью по животу. – Почему-то я знаю это. Он может меня спасти…

                                                          *     *     *

       Приют «святого Олта».
       – Вы удивительно точно описали эту особу. Она оставила здесь свою девочку. Объяснила, что не может кормить её грудью и что у неё не хватит средств, чтобы вырастить малышку. Ещё добавила, что сюда больше не вернётся. Если хотите знать, не доверяю я этой болтовне. Совсем она не выглядела обездоленной. Либо республиканка, либо военная преступница. Понадеялась на снисхождение. Добилась своего, а ребёнка сдала за ненадобностью. Что именно вас интересует?
       – Хочу забрать эту девочку. Если обойдёмся без лишних формальностей, я компенсирую это… незначительное беспокойство. Подожду за дверью.   – Дегри вышел на крыльцо с выщербленными ступенями и с наслаждением вдохнул аромат первых осенних заморозков. Под ногами хрустели пожухлые листья сада. На них серебрился иней…

                                                             *     *     *

       – Помнишь меня, Марта?
       – Эл?! Ты ведь Эл?! Кто дал тебе номер этой линии? Где нашёл передатчик? Куда ты пропал после… той ночи? Я чуть с ума не сошла! Какая Марта, почему? Я – Сонея.
       – Ты задаёшь слишком много вопросов. Не уверен, что сумею на все ответить. Слышал, что тебя каким-то чудом восстановили в академии. Поздравляю.
       – Откуда ты… кто ты такой?!
       – «На заре утихнут лунные блики, пламя в сердце погасит роса…». Дегри. Республиканская разведка. Какова она на вкус – вражеская любовь?
       – Ты, скот!!!
       – Тебе грех обижаться, Марта. Тофу получил от тебя пулю, и его уже не вернуть. Я мог убить тебя много-много раз, и заодно перестрелять весь твой выводок. Я подарил вам жизнь. Как говорят в вашем королевстве: «пойте во славу и здравствуйте! ». Что-то ты сделала со мной, Марта. Я стал слабым. Кстати, у нас получилась очень милая дочурка.
       – Ты забрал её у меня!! Я убью тебя, Эл!!!
       – Значит, ты всё-таки возвращалась за ней в приют? Отрадно слышать. Успокойся, она в надёжных руках. Ты всё равно отказалась от неё. Ради карьеры. Использовала и выбросила. Родишь ещё кого-нибудь. Нам с тобой больше не встретиться, не судьба, а у меня останется частичка тебя. Я буду смотреть, как она взрослеет и находит твои черты в её лице. Она поступит в юниорский корпус. Научится стрелять не хуже тебя, чтобы лупить ваших гвардейцев и твоих будущих учениц. Тебе будет, о чём поразмыслить, прежде чем нажать на курок или отправить очередную партию убийц на наши границы. Мне больно об этом говорить, но… прощай, Марта…

                                                    *     *     *

       Сонэк отложил новоиспечённую упаковку газет и набрал последнюю партию. Подправил и вставил в рамку. Опустил рычаг. Хитроумный механизм вытянул из мотков тонкие шнуры, обмотал их вокруг стопки, завязал узлы и обрезал лишнее.
       До конца рабочего дня оставалось ещё три часа, а он на сегодня свою норму выполнил. Около его стола ничего не осталось. Сонэк присел на узкую металлическую скамью, вынул из кармана дневник и стёклышко. Откуда взялись эти сведения? Выдумать такое невозможно! Всё это действительно было!
       Дымчатая линза, останавливаясь на местах, наполненных нужным смыслом, сама извлекала всё необходимое. Можно уже сделать первые дневниковые записи. И сомневаться в их достоверности нельзя. Сомнения губят. УВЕРЕННОСТЬ!
       Заполнив первые три страницы, Сонэк призадумался. «Из этого человека сделали героя войны. Обмануть, пролезть… Марта, наверное, тоже у них пример для подражания. Одна сделала из собственного ребёнка щит, другой – дубинку. Ущербные, бесчувственные нелюди… Бедная девочка »
         Как действовать дальше? Просто искать что-то в себе, прислушиваться, внимательно смотреть по сторонам. Каких-либо следов в привычном понимании сыска для него не существовало. Нет той ниточки, за которую можно ухватиться.
       Воспользоваться свободным временем и сходить к окружному доктору, вот что он должен сделать прямо сейчас. Пропущенные пустые три часа будут приравнены к одному рабочему. Придётся отработать этот час. Он сделает это завтра. Деньги для визита к докторам у него теперь имеются – те, что ему оставили в маленьком кафе. Чтобы вести полноценное расследование, возможно, придётся передвигаться по стране. Сейчас он ни на что не годен. Калека, недочеловек…
       Доктор, с застывшей скорбью во взгляде уже в который раз пролистал персональную карту.
       «Не должны доктора иметь такие глаза. Им положено встречать больных с обнадёживающим выражением лица. И почему он всё время её листает, словно надеется увидеть что-то новое?»
       – Нет-нет, я с вас ничего не возьму. Не доставайте портмоне, пожалуйста, –   не отрываясь от карты, лекарь отмёл вознаграждение взмахом руки, – Ничего радостного пока сообщить не могу. Ваша болезнь не поддаётся распознаванию. Стало быть, лечение тоже неизвестно. Вы уже давно мучаетесь, я знаю. Очень хочу помочь. Есть одно средство…
       Доктор как-то странно посмотрел на Сонэка и открыл небольшой металлический шкафчик. Оттуда он достал несколько пакетиков с порошками и коробочку с пилюлями.
       – В пакетиках сильное снотворное. Принимайте в ночь перед выходными. Чтобы вы успели выспаться в последующие два дня. В коробке пятнадцать пилюлек. Вашу болезнь такое лекарство не излечит. Оно избирательно стирает на какое-то время воспоминания о любой болезненной симптоматике. Это новое средство, ещё не испытанное. Поэтому принимайте его только в крайнем случае, перед важными, безотлагательными поездками…
       Вернувшись в свой подвальчик, Сонек долго сидел на скамейке без движения и сосредоточенно смотрел перед собой на противоположную стену. Рядом с ним лежал какой-то старый журнал, который он раньше не замечал под слежавшимся слоем пыли. Удивительно, но он ни разу не заглядывал в этот журнал и воспринимал его как естественную часть скамьи.
       Сонэк отряхнул его и пролистал несколько страниц. Повинуясь непонятному внутреннему импульсу, достал из кармана стеклышко. Его взору предстали пригородные пейзажи – нарисованные и сфотографированные. На одном из них в узенькой речке лежали волнистые клочья облаков, видневшиеся за ветвями деревьев. Рука с «линзой» взлетела и зависла над серединой пейзажа…

                                                      *     *     *

       Детство он позабыл, как и всё остальное в этой жизни. Маленький и тёплый кусочек его пробился через дымчатую завесу круглого стекла.
Он шёл по берегу этой реки десятилетним мальчишкой. Пока не набрёл на цветущий яблоневый сад, сбегающий цветущим потоком от аккуратного маленького домика на вершине холма. Ветер срывал лепестки и укладывал их белыми непрочными узорами на поверхности воды. Река зигзагами уносила яблоневый цвет в нижние поля.
       Среди ветвей звучали неумелые, немного сиплые трели. Через несколько шагов он приметил короткое бревно, на котором сидела маленькая девчушка в синем платьице. В руках она держала сопилку, через которую самозабвенно выдувала эти самые звуки.
       – Я её вырезала сама, – завидев Сонэка, пояснила она. –   В ней всего три дырочки. А больше я делать не стала. Побоялась, что дудочка разломается. Хочешь поиграть?
       Она передала Сонэку свою поделку. Он принял от неё гладкую трубку и подивился, насколько она аккуратно и умело сработана. Извлекая три нотки в разной последовательности, делал паузу. Каждый раз получалась какая-то новая мелодия.
       Он так увлёкся, что не сразу заметил первые капля дождя, шелестящие среди листвы.
       – Пошли в дом, а то промокнем.
       – Я идти не могу. Пальчик ушибла.
       Сонэк присел на корточки. Большой палец правой ноги покраснел и немного припух. Он поднялся и заглянул в карие девичьи глаза, в которых не было ни намёка на слёзы. Она просто сидела, играла на своей самодельной свирели и наслаждалась этой игрой.
       – Держись за меня покрепче, – Сонэк положил сопилку в нагрудный карман, наклонился и взял её на руки – лёгкую, почти невесомую. Девчушка доверчиво обняла его за шею, и он пошёл по тропинке, ведущей к калитке.
       – Ты давно здесь живёшь?
       – Я всегда здесь жила. Меня папа с фронта принёс к тёте Гонте. Ушёл обратно на войну, а меня здесь оставил.
       – Война закончилась пять лет назад, – пояснил Сонэк, осторожно перешагивая через обломанные ветки.
       – Война не закончилась, иначе папа бы вернулся, – возразила девчушка. – А мама осталась ему помогать.
       Через широкую дверь они вошли в дом. Стоявшая у очага маленькая женщина обернулась. Она увидела девочку на руках у Сонэка и нежная радость на её веснушчатом лице сменилась тревогой.
       – Ах, светлый день, Латеночка, что с тобой случилось?! – хозяйка всплеснула руками.
       – Ногу ударила об камень.
       Сонэк присел на стул с высокой спинкой и усадил девчушку к себе на колени.
       – Беда! Иди ко мне, девочка моя, сейчас мы тебе примочку сделаем. Ножка очень быстро заживёт.
       Женщина протянула руки, намереваясь забрать Латену, но девочка надула губки и крепко прижалась к Сонэку.
       – Мальчик понравился? – хозяйка мило улыбнулась. – Ну, что ж, посиди пока тут, а я всё принесу. Как тебя зовут, наш спаситель?
       – Сонэк.
       – Придвиньтесь с Латеной поближе к очагу, а то промокли оба. Скоро все сядем ужинать.
       Тётушка Гонте ушла в соседнюю комнату. Слышно было, как она передвигает на деревянных полках бутыли. Пощёлкивали дрова в очаге, распространяя по дому мягкое тепло. За окном кружилась лепестковая вьюга.
       – Опять эта выдерга приходила, с другой стороны, – прозвучал за стеной глухой мужской голос.
       – Позавчерашняя гостья? – тихо спросила тётушка Гонте. – Тревожно мне, Довр, очень неспокойно в эти дни. Латеночка наша…
       – Я эту гостью крепко спровадил. Дал рассмотреть, какие зубья бывают у граблей, и вывел за калитку.
       – Что ей от нас нужно?
       – Она талдычит об одном и том же: что уже оформлено опекунство со стороны родственников по материнской линии.
       – Дегри предупреждал, что такое может случиться.
       – Ты слушай меня, Гонте. Она грозилась вернуться с двумя инспекторами и потрясала документом, в котором было написано: «Управление по переселению». Ротозеями деревенскими   нас считают. Знаю я эту лавочку. Они расселяют разорившихся садоводов по пустующим домам в городских трущобах и опекунскими делами не занимаются.
       – Дегри сказал…
       – Твоего племяша больше нет, и Марты тоже. И упокой Господь их мятущиеся души. Нам своим умишком проживаться надо. Крестьяне с нижних полей сказывают, что объявились непонятные люди, которые в порядках наших плохо разбираются и говорят с каким-то странным акцентом. Если бы они заявились от Марты… В приграничных хуторах королевства у каждого есть своё родня. Соседи из других государств шастают туда-сюда через границы, уклад наш отлично знают. И глупостей не болтают. А ещё мальчуган этот соседский сюда забрёл. И всё это сразу, одновременно. Как будто, явились они все к нам из ДРУГОГО МИРА.
       – Непонятное, ты, Довр, говоришь. Так, что становится страшно.
       – Ты пойди Гонте, выспроси у него, откуда он взялся. Мальчишка, вроде бы, неплохой, голосок у него ясный. Может, для чего-нибудь и сгодится.
Судя по скрипу досок, невидимый хозяин прилёг на какой-то топчан, а тётушка Гонте вернулась в общую комнату. Она поставила на стол кувшин пахнущего яблоневым цветом молока и слоистые свежеиспеченные рогалики.
Латена, которой сделали перевязку, кормила Сонэка мёдом с маленькой деревянной ложки и звонко смеялась, когда раскрошившийся рогалик просыпался ему на грудь. Тётушка Гонте подливала молоко и мягко, ненавязчиво расспрашивала Сонэка.
       Он отвечал: из-за того, что уменьшилось количество военных заказов, армейскую мануфактурную фабрику закрыли, и они с матерью переехали в посёлок Наваждение, где его мать устроилась в местном ателье…

                                                    *     *     *

       Воспоминания постепенно всплывали, словно подмытая ручьём трава или проявлялись звёздными вспышками. Сопилка… Она так и осталась в кармане его детской рубашки. И он её сохранил! Она лежала где-то среди одежды. Рассыпалась в труху, осталась только щепка с тремя «нотками», звучавшими в яблоневом саду.

                                                         *     *     *

       Латена играла с тремя бумажными пчёлками, извлечёнными Сонэком из ранних игрушек. Подарки пришлись ей по душе, но в этом таилось   что-то совсем иное. Она даже не особо приглядывалась ко всему, что он ей приносил, но глазки её светились от счастья. Смущённый её незатейливой радостью, Сонэк не понимал природы волнения в своей душе. Наверное, это было что-то взрослое. Ему вдруг нестерпимо захотелось поцеловать каштановые волосы.
       В домике явственно ощущалось тревога – предвестница большой беды. Тётушка Гонте металась между двумя комнатами и о чём-то переговаривалась с невидимым Довром отрывистым шепотом. Покусывая губы, бросала короткие взгляды в сторону детей. В глазах блестели слёзы.
       – Нам нельзя отлучаться из дома, – веско изрёк Довр за стеной. – Чтобы эти типы ничего не заподозрили. Упомяни при соседях, как бы промежду прочим, что девочку оставили в лазарете. Другого выхода нету, Гонте, придется положиться на Сонэка и уповать на всевышнюю милость.
Хозяйка вернулась с маленькой сумочкой и детской короткой курткой.
       – Пора собираться, мои милые. Я провожу вас до дороги… Сонэк, тебе приходилось ездить в пригородных поездах?
       Сонэк молча кивнул.
       – Значит, дорогу к станции найдёшь? Отведёшь туда Латену. Первый состав пропустишь. Посадишь её во второй, столичный. И сразу возвращайся домой, к маме.
       Тётушка Гонте наклонилась к девочке подала ей свёрнутый листок бумаги.
       – Латеночка, славная моя, слушай очень внимательно. Когда объявят громко: «конечная станция: Столичная», выйдешь из вагона, найдёшь любого дяденьку в чёрной форме, с блестящими нашивками. Вот здесь, на груди… Скажи, что потерялась. Подашь ему эту записку. Тебя отвезут по указанному адресу…
       Вагоны столичного поезда блистали безупречной чистотой. Пахло свежей покраской. Сонэк усадил Латену у окна и замер в нерешительности, потому что девочка держала его за руку и не собиралась отпускать. Неожиданно для себя он склонился над ней и поцеловал её мягкие локоны. Латена подняла голову и одарила его улыбкой: она всё понимала и очень ждала этого поцелуя.
       – Сонэк, ты поедешь со мной?
       – Не сейчас, я приеду попозже, – он отвёл глаза и вышел из вагона.
       Где-то вдалеке послышался пронзительный сигнальный гудок. Состав с грохотом сдвинулся с места. Промелькнули окна и прислонённые к стеклу детские ладони. Перрон опустел.
         Следовало успокоить хозяев маленького домика. Но возвращаться туда не хотелось. Яблоневый сад потускнел, лишился смысла и красок…

                                                   *     *     *

       – Тоскуешь по этой маленькой девочке? Ничего не поделаешь, Сонэк. Сейчас её будет очень трудно разыскать. Говорят, что они люди неплохие, но как-то уж очень странно. Отправили малышку одну, в неизвестность. Не удастся мне познакомиться с нашими соседями. Сгорел их домишко, а сами они куда-то исчезли.
       Мать вытерла руки кухонным полотенцем, поправила заколку у виска и посмотрела куда-то за окно. Почему-то именно этот миг оставил яркий отпечаток в его памяти. Высокая, стройная, с белыми вьющимися волосами она стояла в пасмурном свете дождливого дня, под мочкой уха серебром отсвечивал крохотный цветок…

                                                *     *     *

       При свете уличных фонарей с тенью решётки он сделал запись в дневнике. А дальше? Тупик. Оставалась лишь записка от тётушки Гонте, которую Латена должна была передать первому попавшемуся станционному служащему.
Куда она хотела отправить девочку? Либо к родственникам, либо к очень близким друзьям, которым можно довериться. И они должны были написать. Известить Гонте и Довра, что девочка добралась благополучно, если не потеряла записку или сама не затерялась в суете столичного перрона. А ещё само имя: Латена. Больше тридцати лет прошло…
       Но он родился сразу после войны. Так записано в его служебной биографии. Девочка должна приходиться ему ровесницей. Почему он увидел себя десятилетним, рядом с пятилетней Латеной? Как получилось, что он потерял память, и откуда взялась его загадочная болезнь?
       На протяжении всей его жизни в цепочке выдачи и передачи документов могла произойти ошибка. Достоверные сведения должны храниться лишь в одном месте: республиканском архиве – «архиве жизни», о котором ходили лишь слухи, и попасть в который практически невозможно.
       Архив… Об этом можно подумать позже. Предстояла дальняя, практически безнадёжная поездка в посёлок Наваждение. Одна лишь мысль о перемещении на такое расстояние вызывала спазмы в груди. Он извлёк из кармана плаща пилюли выданные доктором: маленькие, сизого цвета, очень похожие на дешёвенькое средство от изжоги.
       Уличные экипажи уже давно ушли на свои ночные стоянки. Тем лучше. Он доберётся до станции «Столичной» пешком и проведёт эту ночь на вокзале…
       – До города Рамэл, до города Рамэл! Граждане, следующие до города Рамэл, извольте подняться и занять свои места!
       Крики дежурного по составу огласили зал ожидания. Пассажиры поднимались с коротких диванчиков, щурясь от яркого света. В распахнутые настежь двери проникли железнодорожные звуки: свистки, гудки, органный скрип железных колёс.
       Сонэк поднялся вместе со всеми. Быстро проглотил пилюлю, запил фруктовой водой из бутылки, поднял воротник плаща и вышел на перрон. Перед самым его лицом в стороны разъехались двери вагона. Он стоял и смотрел на них, как, наверное, смотрит приговорённый к смертной казни на гильотину. Его грубо толкнули в спину и он, сглатывая тошнотный страх, пробрался в вагон и присел на ближайшую скамью.
       Слегка покачиваясь, поезд стронулся с места и, быстро набирая ход, выскочил за пределы города. Сжавшись, Сонэк ожидал приход убийственного приступа, который вязким потоком онемения уже тянулся изнутри. Он ждал, но происходило что-то непонятное.
       Внутренний вакуум поднялся к горлу и тихими приятно щекочущими ручейками разбежался по лицу. В приоткрытое окно рвался необыкновенный вольный воздух осенней долины. Несущиеся внизу мелкие рощицы полыхнули яркими красками. Возвращалась жизнь, которую Сонэк, не замечал, считая себя отверженным. И он действительно позабыл! Упивался пейзажами за окном, будто видел их впервые и не никак не мог понять, чего так боялся всё это время.
       На станции «Наваждение» он выскочил из вагона и с упругой лёгкостью сбежал вниз по тропинке, ведущей на основную дорогу. Мысли работали чётко, как часы, знаменитых королевских кустарей.
       Ближе к полудню он ступил на порог сельской конторы «Управления по переселению». Маленький вежливый служащий поднялся к нему навстречу. Он внимательно выслушал Сонэка, который поведал, что ищет пропавших без вести родственников, что побывал во многих местах и потерял всякую надежду найти их живыми. Так как прошло очень много времени, найти хотя бы могилы, чтобы оставить на них поминальные венки. Возможно ли это?
       Маленький человечек виновато развёл руками: управление такими вопроса никогда не занималось. На хуторе после войны действительно был пожар. Едва ли сохранились материалы по этому делу. Их учреждение, как и все остальные, посетила местная полиция. Что происходило в те времена, он не помнит, так как был ещё мал и в управлении, естественно, не работал. Если только что-нибудь вспомнит старик Котра, который остался сторожем при конторе.
       Упомянутый конторский патриарх находился на месте. Да, он помнил этот пожар. Встречался несколько раз с загадочным Довром. Слышал о тётушке Гонте лишь то, что она когда-то преподавали детишкам музыку в столице. Латену никогда не видел и ничего о ней не знает. Но помнит десятилетнего мальчугана с матерью, жившего по соседству.
       Видел полицейские фотографии с пожара. От домика кроме кухонного очага ничего не осталось. Ещё нашли овальную металлическую табличку с гравировкой: «Лю и М». Яблони на склоне подверглись нападению жуков-стрекачей и захирели. Их выкорчевали и порубили на дрова. Теперь в этом месте пастбище.
       На пепелище до прихода полиции побывали чужаки, говорящие с непонятным акцентом. Они забрали какие-то вещи и бесследно исчезли. Незадолго до этого в контору проникли воры. Странное это было ограбление, нелепое: выкрали незаполненные ещё удостоверения, подготовленные для новых служащих…
       Вернувшись в свой подвальчик, Сонэк сделал свежую запись в дневнике. На первый взгляд, добытые в управлении сведения не содержали в себе ничего полезного. За исключением того, что воспоминания – не плод его воображения. Эти люди и яблоневый сад – всё это существовало на самом деле. И он появился там в нужное время, чтобы увести девочку и посадить её на поезд. А от всего, что находилось в доме, осталась лишь табличка: «Лю и М».
       Что это могло означать? Внезапно его осенило: «Лю и М» – маленькая мастерская, в которой делали под заказ сувенирные флейты из дерева и красного тростника. Они закрылись десять лет назад, и на их месте находится то самое кафе, в котором подсела к нему таинственная незнакомка.

*     *     *

       Семнадцадь лет назад он осваивал премудрости печатной механики в ремесленной школе. Зимний вечер после успешно сданного экзамена радовал пушистыми снежными хлопьями, искрившимися в свете фонарей. Остановился последний экипаж, следовавший в сторону центральной площади…
       Пытаясь зацепиться за изначальное звено в цепочке событий того вечера, он плотно прикрыл глаза. Появилась светловолосая женщина. Да, правильно, всё началось с той самой женщины. Она спросила: как лучше всего добраться до улицы Восстания.
       С настойчивой мягкость предложила её немножко проводить, «поскольку ей будет очень приятно прогуляться рядом с весьма учтивым молодым человеком». От неё исходил бархатистый аромат с ФИОЛЕТОВЫМ оттенком. В самом начале разговора, она доверительно сообщила, что боится в такую пору ходить одна. Отказать было невозможно, хотя просьба её выглядела несколько странной: центральная часть города изобиловала указателями, а яркое освещение практически не оставляло теней. Расставшись с ним на стоянке, она очень мило поблагодарила, а потом куда-то исчезла…
        Остановился последний экипаж, следовавший в сторону центральной площади. Сонэк шагнул к нему и поднял голову. С верхней ступеньки падала юная девица, зацепившаяся каблуком за выступающие из пола крепления. Он среагировал бессознательно: бросился вперёд и успел её подхватить.
Экипаж тронулся с места и скрылся за поворотом. Подняв и отряхнув шапку, Сонэк вернул её владелице.
       – Боже, чуть не расшиблась! – она слабо улыбнулась. Как-то само собой получилось, что в его ладонях оказались её озябшие пальчики. Пока они разговаривали на стоянке, она не отнимал своих рук, словно благодарила доверием. – Наверное, ты даже спас мне жизнь. – Она обернулась на дорогу и окинула Сонэка внимательным взглядом. В карих глазах свернули искорки уличных фонарей, на пышные каштановые волосы ложились крупные узорчатые снежинки. – Похоже, что мы с тобой здесь останемся. Больше за нами никто не приедет. Как зовут моего спасителя?
       – Сонэк. Можно, я тебя провожу?
       – А меня – Лана. Ты, правда, этого хочешь?
       – Действительно хочу, – ответил Сонэк, несколько удивлённый тем, что такой вопрос задаёт красивая девушка.
Не торопясь, они шли зимнему тротуару. Он рассказывал про своё обучение, стараясь не утомлять свою новую знакомую техническими деталями.
       – А я служу торговой помощницей в «Лю и М». Иногда выезжаем в Росин за деревом и тростником. Мечтаю освоить изготовление сельской свирели.
По мере приближения к центральной площади, казалось, что Лана начинает терять интерес к беседе: бесцветные, пространные ответы, тоскливые и тревожные взгляды по сторонам.
       В конце улицы она ускорила шаг.
       – Прости меня Сонэк, мне надо спешить, – бросила Лана. Не оглядываясь, она побежала через площадь по диагонали к дверям, с элегантной розовой каллиграфией на стекле.
       Уязвлённый, он застыл на месте, мучительно соображая – чем вызвана столь резкая смена настроения. Может, причиной тому стали какие-нибудь неосторожные слова с его стороны? Возможно, следовало извиниться. Или наоборот: лучше всего её не беспокоить, чтобы не показаться ещё большим грубияном. Медленно, останавливаясь в нерешительности, он побрёл по её следам.
       Двери были не заперты. В уютно обставленной комнатке для гостей не было ни души. Горел тусклый оранжевый свет. Слева от прилавка виднелся тёмный закуток, в котором послышалась какая-то возня. Раздался грохот упавшего на пол тяжёлого предмета.
       – Отпустите меня! Не надо, пожалуйста! – дрожащим голосом воскликнула Лана.
       Сонек быстро обогнул прилавок. Из-за широкой фигуры в серо-жёлтом плаще Лану почти не было видно. Прижатая к стенке она отчаянно сопротивлялась, цепляясь за широкие рукава.
       Действия неизвестного субъекта, не похожие на нападение насильника или грабителя, в густой тени выглядели особенно зловещими. Он не пытался задрать подол, не угрожал и ничего не требовал. Медленно, как бы наслаждаюсь превосходством над жертвой, тянул руки к горлу.
       Сонэк схватил глиняный горшок с ростком какого-то деревца и обрушил его на голову неизвестного. Не издав ни звука, ночной визитёр повалился лицом вниз и растянулся на каменном полу.
       – Скорей, бежим отсюда!
       – Ты убил его?! Скажи мне, Сонэк, он был мёртвый?!
       – Не знаю, он не должен был умереть. Горшок разбился, а крови на затылке я не видел.
       – Меня вызвали… объяснили, что ночью должен подойти богатый клиент, иностранец… – Лана всхлипывала и заикалась. Её бил озноб. – Не знаю, почему он сразу набросился на меня!.. Сонэк, я не хочу туда возвращаться!.. – она прижалась к нему и заплакала.
       Они бродили всю ночь. Он смутно помнил, как привёл её к двухэтажному дому с одним лишь светящимся окошком на первом этаже. В таких обычно сдавались дешёвые комнатки…
       На следующий день он посетил «Лю и М». В лавочке-мастерской стояла библиотечная тишина. На полочках, украшенные сельским орнаментом, лежали выставочные образцы. Никаких признаков полицейской суеты, связанной с ночными событиями, не было и в помине. Он спросил: может ли видеть Лану. Ответом послужило недоумение служащей. Лана? Может, Латена? Юная шатенка с карими глазами? Да, всё верно – Латена. Ничего о ней пока не известно. По всей вероятности, на службу явиться побоялась, так как что ночью разбила горшочек с карликовым орешником. О богатом клиенте с разбитой головой не было сказано ни слова. Не появилась Латена и в последующие дни. Она исчезла…

                                                         *     *     *

       Сонэк взял коробку с чудодейственным средством и рассмотрел её со всех сторон. Никаких надписей, только рисунок синего цветка с восемью лепестками. Сами пилюли по внешнему виду ничем не отличались от дешёвого весьма распространенного лекарства от изжоги.
       Он взял одну из них и осторожно сжал двумя пальцами. Внезапно пилюля разделилась на две части, и на стол высыпался светло-серый порошок. Досадуя на свою неловкость, Сонэк попытался смести его ладонью на бумажку. Порошок, попав в лужицу пролитой воды, скатался в тонкую колбаску и стал липким как тесто. По запаху и вкусу это было самое настоящее тесто из муки зернового дерева.
        Чувствуя отголоски необъяснимого какого-то глобального страха, Сонэк привалился к стене и прикрыл глаза. О лекарстве, избирательно стирающем воспоминания, можно было только мечтать. Не доросла ещё наука до такого уровня. Тем не мене, средство сработало превосходно.
       Вывод напрашивался сам собой: ему подсунули плацебо. Будто высшие силы украдкой подправили линию его жизни в нескольких местах, и он, поддавшись внушению, спокойно преодолел расстояние более чем в двести пятьдесят миль. Одному святому Олту ведомо, отчего они не пожелали всё изменить, избавив его от страданий.
       Утром, прислушиваясь к своему состоянию, Сонэк вошёл в среднюю дверь городского экипажа. Его пошатывало, слабость через ноги и живот подкатила к груди. Спокойно! Держать себя в руках! Помнить о том, как он легко и безболезненно добрался до Наваждения! И непременно чем-нибудь отвлечься! Он достал дневник, вытер вспотевший лоб и углубился в записи.
Когда он выскочил на своей остановке, от слабости и безволия не осталось и следа, только пульс бился в висках сильнее обычного. На входе в полиграфию        Сонэк привычно сунул удостоверение в окошечко проходной. Человек в синей униформе долго и внимательно рассматривал документ, затем сунул в щель перфоратора и ударил сверху ладонью. В удостоверении появилось шесть круглых отверстий.
       – Ваша личная карточка аннулирована. Доступ закрыт.
– Но, позвольте, как же так?! – воскликнул Сонэк, поражённый бесцеремонностью контролёра. – У меня первая категория на упаковке!
       – Это не даёт никакого права пропускать рабочие часы без предварительного уведомления, – контролёр лениво вынул пропуск из компостера и отбросил к краю стола. – Здесь не частная лавочка старшего брата, а Республиканский Полиграфический центр. У меня нет ни времени, ни желания, чтобы воспитывать вас. Вы взрослый человек. Правила знаете.          Всего хорошего.
       Сонэк опустился на корточки, обхватив голову руками. Как получилось, что он оторвался от действительности, забыл обо всём на свете, перепутал четверг с пятницей, лишившись в итоге единственного источника дохода?
Неожиданно появилось чувство избавления тяжкого и ненужного бремени. Лёгкая и светлая мысль солнечным зайчиком проникла в сознание: ему больше не нужно изнурять себя мрачными ежедневными походами. Отменили дорогу в ад!
       В портмоне лежала солидная пачка денег. Пересчитывать её не было никакого желания. Казалось, что, выяснив конечную сумму, он тем самым ограничит её. Когда-нибудь деньги всё же иссякнут. Но сейчас они есть! А дальше, пусть будет, что будет!
       Всё, что он выудил из газетных страниц, и в результате поездки в Наваждение было лишь обрывками, в которых терялся общий смысл. Архив – единственное место, где хранились подробные и беспристрастные факты. Допуск туда имело ограниченное число людей, собирающих сведения и выдающих их по специальным запросам.
       Как ни странно, но входы в хранилища сторожил единственный человек, сидевший в вестибюле за узким и длинным столом. Вероятно, потому, что никому не приходило в голову посягнуть на их содержимое.
Сонэк долго присматривался издалека к приземистому, будто выросшему из мостовой старому зданию. Нерешительной походкой он приблизился к высокой распахнутой двери.
       Хранитель, приглаживая редкие тёмные волосы, проставлял номера напротив какого-то списка в тетрадке. Заслышав шаги, он замер, уставившись на посетителя с выражением будничного недоумения.
       – Хотелось бы узнать… – Сонэк прочистил горло. – Я уезжал из города на десять лет и жил в сельской местности. Мне бы хотелось найти девушку, которая должна была стать моей невестой. А ещё желал бы восстановить свои родственные связи.
       Прозвучало это фальшиво и нелепо, и он корил себя, что вошёл сюда не подготовленным.
       Вопреки ожиданию, хранитель воспринял его речь благосклонно. На постном лице проявилось даже какое-то радушие и снисхождение к дремучему провинциалу.
       – Мне очень жаль, но такими вещами здесь не занимаются. Материалы не всегда выдаются даже членам республиканского совета. Тебе лучше обратиться в городскую справку. Работают они поверхностно, бывает, и путаются, но дело своё знают. – Хранитель говорил, подпирая ладонью подбородок, болезненно морщился, слова произносил невнятно, словно пережёвывал. – Если хочешь, дождись кого-нибудь из архивариусов. Но, как ты сам понимаешь…
       – Как часто здесь появляются архивариусы?
       – Этого я точно сказать не могу. Никакому расписанию они не подвластны. Случается, по неделям никого из них не увидишь. Ты сам-то, откуда прибыл?
       – Маленький посёлок Наваждение. Едва ли вы что-либо слышали о нём.
       – Ну, почему ж не слышал. Слышал. И даже жил неподалёку: на нижних полях. В послевоенные годы двенадцать лет служил в окружной полиции.
Сонэк насторожился.
       – Может, что-нибудь помните про пожар?.. Был такой маленький домик с яблоневым садом возле речки. Хозяева – немолодые уже люди: Довр и Гонте. И девочка по имени Латена.
       – Да, – хранитель оживился. – Ведь действительно кое-что помню! Довра и его супругу видеть приходилось. А вот Латену – нет. Кто-то, вроде бы рассказывал, что по саду гуляет малышка. Но это всего лишь пустые разговоры. Если она и жила у них, то носа за пределы сада не показывал. Присутствовал я тогда при разборе: сопровождал столичного комиссара. Только до нас там похозяйничали мародёры. Даже ржавого гвоздя не оставили. Тёмное это дело. Незадолго до пожара в тех местах объявились какие-то люди, говорившие с непонятным акцентом и одетые в куртки из непромокаемой ткани неизвестного происхождения. Не дошли мы ещё до того, чтобы делать такую одёжку. И в королевстве ещё не дошли. Не наш это уровень. Сам понимаешь, годы послевоенные. Граница неподалёку. Речушка та впадала в Соджираль. Подозревали происки роялистов, потому как племянник Гонте ходил в армейских разведчиках. Хотя и непонятно, причём здесь садовый домик? Куда могли деться Довр и его жена – ума не приложу. Дело передали в столицу, но я успел почитать протоколы. Мародёров было четверо: трое неулыбчивых мужиков, а с ними баба со страшным взглядом… Проклятые казённые харчи, чтобы их черви одолели!
Хранитель положил нижнюю челюсть на ладонь и страдальчески поморщился.
       – Зуб болит?
       – Изжога извела. И отлучиться нельзя до вечера.
       Сонэк сочувственно кивнул.
       – Хотите, за пилюлями схожу? Ждать, как я понимаю, придётся долго.
Лицо хранителя просветлело.
       – Сходи, добрый человек. А то я выгораю весь изнутри.
У себя в подвальчике Сонэк осторожно распаковал две капсулы и вытряхнул из них грязноватого цвета муку. Вместо неё в растворимую оболочку всыпал снотворное.
       Без лишних колебаний хранитель проглотил пилюли и с жадностью осушил бутылку фруктовой воды.
       – Спасибо, дружок! Вот теперь полнейший порядок. Если хочешь, сядь вон на ту скамеечку. Подождём вместе.
       – Сейчас, куплю какое-нибудь чтиво и вернусь.
Сонэк перешёл через дорогу и встал в узком тенистом проулке, из которого в узком окне отчётливо виднелся профиль хранителя. Тот по-прежнему сидел, склонившись над тетрадкой, и делал в ней какие-то пометки. Солнце на короткие мгновения показалось из разрыва в мохнатых тучах и спряталось вновь. Потемнело. Улицы заволокло повисшей в воздухе влагой.
       Хранитель по прежнем сидел за столом, но как-то странно вертел головой. Словно пытался избавиться от докучливых лестных насекомых. Может, снотворное – такая же фикция, как чудодейственные пилюли? Профиль в окне исчез и больше не появлялся.
       Крадучись, озираясь по сторонам, он прошёл в вестибюль. Хранитель спал, уткнувшись лицом в свои руки, сложенные на столе. На робкие толчки в плечо не реагировал. За спиной у него висел синий плащ, а левее, на медных крючках, два больших ключа. «Верхние архивы. Организации и сообщества», «Нижние архивы. Частные лица».
       Уличные шумы померкли. Четыре ступеньки, ведущие к нижней двери, были застланы серым ковром, гасившим звук шагов. Тихо проскрежетал механизм замка, после чего в здании повисла звенящая тишина.
Массивная дверь открылась на удивление легко. Взору Сонэка предстал уставленный рядами шкафов длинный зал. Падавший из окон свет, был довольно скудный. Но включать освещение Сонэк не решился, опасаясь, что его могут заметить с улицы.
       Он запер дверь изнутри и прошёлся в проходе между рядами, читая надписи на табличках. У заветных «с.о.н» он остановился и присел на корточки. Судя по указателю, четвёртый ящик   во втором ряду снизу целиком посвящён его жизнеописанию.
       Холодея, Сонэк выдвинул ящичек из ячейки и подивился, до какой степени респектабельный и строгий внешний вид не соответствует содержимому. Неопрятной стопкой лежали свёрнутые бумаги с неровным отрывом по краям. Записи выглядели так, будто их делали наспех, прислонив бумаги к чему-то неровному или шероховатому.
       На первом листке он прочёл:
       «…продолжается очистка территорий недавних боёв. В кузове грузовика, под гильзами   от снарядов обнаружили маленького мальчика предположительно двухлетнего возраста. Чудом выжившего малыша доставили в приграничный госпиталь. Выявлено повреждение грудной клетки…        Страшная поездка для психики маленького пациента не прошла бесследно. При виде любого транспорта (или при звуке заведённого мотора?) малыш впадал в истерику, кричал по посинения. При осмотре тряпок, в которое он был завёрнут обнаружена бумажка с единственной записью: «Сонея». Что это могло означать? Мальчика приняли за девочку и дали женское имя явно не республиканского происхождения? С точки зрения здравого смысла, объяснить происходящее невозможно. До уточнения обстоятельств в приёмной книге записано: Сонэк…»
       Пожелтевшая вырезка из газеты:
       «Из сиротского приюта сбежали трое детей шестилетнего возраста: Кобу, Сонэк и Лимз. Вероятное направление: предназначенные к сносу дома Восточного района. Что либо знающих о местонахождении просьба сообщить… »
       Следующая разлинованная бумажка выглядела выдранной из школьной тетрадки старого образца:
       «После закрытия мануфактурной фабрики, в посёлок Наваждение прибыли переселенцы… » Среди пятнадцати имён новосёлов сразу бросались в глаза обведённые красным карандашом: «Этна с десятилетним сыном Сонэком».
       На всех архивных бумагах была подписана дата. Разница между газетным объявлением и последним текстом составляла всего лишь два месяца. По смыслу эта разница выглядела полнейшей нелепицей. Шестилетним сиротой-подкидышем   он исчезает из приюта, а через два месяца появляется вместе с неизвестной ранее матерью в Наваждении уже в возрасте десяти лет.
       Согласно следующему документу они покинули хутор сразу после пожара в домике Довра. Больше нигде упоминание о матери по имени Этна не встречалось. Последующие описания, сделанные непонятными наблюдателями, вернули ему шестилетний возраст, и потянусь унылыми, ничем не примечательными мытарствами в городских трущобах полуголодного, забитого, приходившего в ужас от одного лишь упоминая о любом виде транспорта, ребёнка.
       Нашлась и бумажка содержавшая описание его знакомства с Ланой и последующего ночного бегства из «Лю и М». О неизвестном удушителе в ней не упоминалось.
       Последним листком оказалась справка об увольнении со службы.
       Сидя на полу, Сонэк смотрел на ящик, с бумажками. Ему удалось оживить эмоции только в двух разрозненных эпизода. Остальное не воспринималось, будто он читал малоинтересные заметки о другом человека. Сонэк не понимал, какая связь между этими эпизодами, но чувствовал – она существует. Он вновь разыскал бумаги с их описанием. Пытаясь найти в них что-нибудь общее, внимательно рассмотрел при скудном свете.
       Общее имелось: в правом верхнем углу на двух листочках он приметил маленький восьмилепестковый цветок, нарисованный синими чернилами. Или четыре перекрещенные восьмёрки.   На других бумажках такого знака не было. При ближайшем рассмотрении, «восьмёрки» больше походили на схематичное изображение двойного узла.
       Сонэк повернул «цветок» под другим углом. Ну конечно! Как же он сразу не заметил! Этот знак ему постоянно попадался на глаза, когда он сидел за ученическим столом в ремесленной школе. В математике – символ бесконечности, в механических схемах – обозначение узлов и креплений, логическая связь между двумя суждениями, и философско-религиозная связь между двумя миром духовным и проявленным. Исходя из известных ему значений, «цветок» мог символизировать множественную связь в нескольких проекциях. Или связь между множеством миров.
       Чепуха какая-то. Трудно судить, насколько верны его выводы и непонятно, какое к нему отношение может иметь этот знак. Точно такой же цветок красовался и на коробке с «чудодейственными пилюлями» и на плане подвальных помещений . В обоих эпизодах на помеченных листочках появлялась Латена. Нельзя быть уверенным, что девчушка в саду и девушка из «Лю и М» – одно и то же лицо. Но в обоих случаях он встречал ее, чтобы спасти, а в промежутке между этими событиями «уходил в небытие» и жил в каком-то сумраке и безрадостной пустоте. Как больной крот. Или кто-то жил вместо него…
       В том саду он появился десятилетним мальчишкой, хотя согласно всем этим сведениям они с той девочкой были одногодками. Десять лет… Этого оказалось достаточно, чтобы хоть как-то понять или почувствовать, что девочке грозит опасность; достаточно чтобы самостоятельно найти дорогу на станцию и посадить Латену на поезд. Будь он немного помладше, Довр и Гонте не смогли бы ему доверить судьбу Латены.
       Казалось, чья-то рука, вопреки запретам, тайно перебросила стрелки его часов на пять лет вперёд, а затем вернула обратно. Рядом с ним на короткох отрезках времени появлялась женщина, которую он без тени сомнения в тот момент считал своей матерью. Он попытался вспомнить черты её лица, но не смог. Она смотрела в окно: высокая, стройная, с благородной осанкой и длинными светлыми вьющимися волосами. Большего память восстановить не смогла.
       Он поднялся, задвинул картотеку на место и медленно побрёл в обратном направлении. Нашёл шкафчик, обозначенный буквами «л.а.т». Но то, что желал увидеть, он не нашёл. Ящичек с надписью «Латена» содержал в себе всего лишь две картинки. На первом: фотография ветхой избушки на краю леса.
       Сонэк достал стёклышко и направил его на снимок. И сразу же увидел Марту лежащую на досках лежанки. Она рожала. Около неё суетилась молодая женщина в длинном кремового цвета фартуке, которые обычно надевали хуторские повитухи. «Госпожа Сонея, у вас мальчик» – прозвучал голос повитухи, держащей в руках кричащее дитя…
       Мешало неясное чувство подступающей тревоги. Стёклышко прыгало в руке. Картины мелькали отрывистыми эпизодами. Повитуха по имени Берра кормила новорожденного грудью, глядя исподлобья на стоящую перед ней Марту.
       «Как видишь, Сонея, после смерти сына у меня осталось молоко»
       «Это хорошо, Берра. Береги его. И помни всегда про тех, которые предлагали купить малыша, когда он родится. Говорят с незнакомым акцентом и носят странные одежды. Это страшные люди. Если в этих краях появятся чужие, постарайся мальчика спрятать. А сейчас мне нужно уходить »
Марта вышла из избушки, подняла воротник грубой мужской шинели и скрылась в плотном тумане…
       Берра со спящим ребёнком на руках, прячась за деревьями, бесшумно пробиралась к лесной опушке, на которой трудилась бригада рабочих собирающих артиллерийские гильзы. Волонтёры приостановили работу, расстелили на траве чью-то куртку и стали выкладывать на неё свёртки с едой. Она незаметно прокралась к грузовику и положила между гильзами завёрнутого в тряпки ребёнка, после чего быстро скрылась в лесу…
       «В избушке анахорета ордена святого Фивы найдено тело бывшей хуторской врачевательницы Берры. Смерть наступила в результате отравления снадобьем для заживления ран. Следы от верёвок на запястьях заставляют предположить, что женщину опоили отравой   насильно»…
       Второй снимок был сделан с репродукции картины: «Певучие луга Росина» и Сонэк сразу же вспомнил её. Она висела на стене напротив его столика в кафе. Наведённая на картинку линза долго «молчала».
       Но она всё же ожила. Зашевелились травы вместе с пушистыми ярко-жёлтыми цветами. Перед ним легла тропинка, ведущая на пригорок. По тропинке поднималась девушка в лёгком платьице с тремя тростниковыми свирелями в левой руке. По пышному луговому ковру быстро бежали прозрачные тени облаков. Внизу появилась красивая узорчатая надпись тонким алым штрихом: «Девушка Латена и певучий тростник Росина»
       Изображение затемнилось и приобрело пасмурные тона. Замерло. Середина его смешалась и стекла вниз, обнажив неровное пятно старого холста…
       « Происшествие в художественной галерее. Неизвестный из бутылки выплеснул на картину жидкость с острым химическим запахом. После чего выскочил на улицу и скрылся на подъехавшем экипаже. Возможно, у преступника имелось трое сообщников. Двое мужчин создавали сутолоку у входа, что затруднило работу охраны, пытавшейся задержать неизвестного. И женщина, сыгравшая роль гида. Особые приметы: женщина худощавая, глаза неопределённого цвета, густо подкрашенные. Имеет привычку держать у губ указательный палец, требуя тишины.
       К сожалению, название, описание картины, имя художника не сохранились. Картина висела в малопосещаемом зале и особого внимания к себе не привлекала. Ввиду сильного повреждения, она не подлежала реставрации. Её место заняла приблизительная репродукция под названием» «Певучие луга Росина» талантливого студента художественной школы…»
       Привычка к газетным текстам и заголовкам и не оставляла его и здесь. Очевидно, чередование ярких образов в волшебном стёклышке с журналистикой воспринималось им как нечто вполне естественное. Что могло означать дикое музейное варварство, какова его цель? Латену кроме него никто не мог вспомнить, словно кто-то со злобным упорством стирал присутствие этой девушки в этом мире, а так же его попытки восстановить её из памяти.
       Непонятным образом переплетались и обрывались нити судеб. Марта-Сонея его мать, или мать Латены? Если бы девушку не стёрли, то цепь событий осталась бы в первоначальном варианте, а роль его матери взяла бы на себя та, которая назвала себя Этной? Где та самая отправная точка, к которой его призывали вернуться?
       Под стёклышком появился контрастный заголовок жирным шрифтом, какой обычно на первых полосах центральной прессы: «Загадочное преступление в архиве. С неоправданной жестокостью убит хранитель. Главный подозреваемый: бывший упаковщик полиграфии». Возникла отчётливая свежая фотография: хранитель сидел в той же позе – уткнувшись лицом в свои руки, сложенные на столе. У основания затылка виднелась рукоятка армейского ножа. По столу расплылась тёмно-красная лужа.
Сонек замер. Достоверность событий, происходящих в настоящее время за дверью, не вызывала ни малейших сомнений. Из оцепенения вывело ощущение пристального наблюдения со стороны, вызванное, скорее всего, изменением освещённости в хранилище.
       В маленьком зарешёченном окошке на фоне бледного уличного света появились чёрные голова и плечи, в полумраке блеснули белки глаз. Сонэк осторожно подтянул ноги, которые могли быть видны в просвете между шкафами. Неизвестный шевельнулся и передвинулся к левому краю окна. По всему походило, что он смотрел совсем в другую сторону, пытаясь разглядеть проходы у дальней стены.
       Наглухо запертая ловушка из которой нет выхода… Эти люди-призраки, говорящие с непонятным акцентом, облачённые в неизвестные одежды, стёрли образ девушки, которая могла была стать его судьбой в этом мире, и теперь сторожили его снаружи до прибытия полиции. Они неминуемо исчезнут, так же, как исчезали во всех предыдущих случаях, а он попадёт на виселицу.
       Тишина в этом зале – последние крохи, минутки, которые остались от его жалкого существования. Сонэка поддерживала только одно: кто-то предпринял дерзкую попытку помочь, сместил время на пять лет. Значит, его существование не было совсем уж бессмысленным!
       Рука сама потянулась к стёклышку и сжала оправу. «Певучие луга Росина» вновь ожили. Словно волосы от касания невидимой ладони пригибались травы, застывшими островками солнечного цветы горели цветочные поляны. Вверх по тропинке скользнула белая кошка. В правом верхнем углу тускло мерцал восьмилепестковый цветок. Связь между мирами? Движимый смутной надеждой он поднёс стёклышко к знаку. Его бросило вперёд, прижало к полу. В ожидании полицейских ремней на запястьях, Сонэк плотно сжал веки.
Он прикоснулся щекой к тёплому ворсу ковра и осторожно открыл глаза. Он лежал на полу в своей квартире.

Продолжение следует...

Регистрационный номер №0283857

от 18 апреля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0283857 выдан для произведения: Ничего необычного на улицах не происходило. Магазины сверкали под ярким солнцем промытыми витринами. Разморённые жарой пешеходы медленно брели по тротуарам. Всё выглядело устойчивым, незыблемым и прочным: остановка «Энергосбыт» и знакомый продуктовый павильончик. Столбы у дороги.
На стеклянной двери висел объявление: «Закрыто по техническим причинам», в тёмноте и прохладе блаженствовали расставленные пирамидками консервные банки.   Справа от павильона, заросшая высоким репейником, темнела тропинка, ведущая к кошачьей колонии.
Рядом с парковой оградой Олег появился безо всякого угощения, но каким-то непостижимым образом здешние обитатели распознали его. Только что дорожка была совершенно пустой, однако, через считанные секунды вокруг Олега сновали задранные подрагивающие хвосты.
«Как они определили, что я здесь? По звуку шагов, но кашлю? Откуда они выскакивают, даже и не видно…»
Почувствовав лёгкие шлепки по спине, Васильев обернулся. Миледи стояла позади него и шевелила лапой тонкую веточку кленовой поросли. Добившись внимания таким ошеломляющим способом, она степенно обогнула своих сородичей и остановилась у кирпичной стены. Это походило на преддверие какого-то ритуала. Поневоле сосредоточившись на её движениях, Олег замер, окружающий   мир потускнел и растаял.
Внезапно с дальнего края тропинки донёсся раскатистый рык, прерываемый тяжёлым дыханием. От противоположного угла дома во весь опор неслась разъярённая овчарка. Позади неё виднелась коренастая фигура и лоснящаяся от самодовольства физиономия хозяина, спустившего собаку с поводка.
Кошки мгновенно исчезли, словно их и не было. Миледи резко обернулась, опалила вспышкой зелёных глазам и нырнула в чёрный зев подвального оконца. В неосознанном порыве Олег бросился вслед за ней и, увидев перед глазами решётку, зажмурился в ожидании удара…

*     *     *

Сонэк обнаружил, что сидит на бетонном полу своего подвального пристанища. На секунду мелькнула нелепая мысль, что он ввалился сюда с улицы. Но этого не могло произойти по причине малого размера оконца, разлинованного железными прутьями решётки. В подвале висел пахнущий плесенью полумрак. Сонэк боялся визита инспектора электротехнической компании. Опасался, что они засекут лишнюю трату энергии, без крайней необходимости не включал единственную лампочку.
Вся обстановка жилья: узкая лежанка у дальней стены, подобие шкафа, грубо сколоченные из ссохшихся досок, обеденный стол и две табуретки были собранны им из выброшенного хлама на задних дворах.
Память уныло толкалась в недавнем прошлом, у неведомых запретных границ, не пытаясь проникнуть глубже. Он жил, или доживал свои дни вблизи деловой части города, ниже уровня выложенной камнями мостовой. Закованные в камни и бетон, широкие улицы не являли для взора ни клочка земли, ни травинки. На стенах навязчивыми красно-жёлтыми всполохами пульсировала реклама.
Малая часть подвала, в которой он ютился под неведомым учреждением, непостижимым образом оставалась недосягаемой для любопытства дотошных чиновничьих глаз. И это в кварталах, в которых за каждый квадрат площади размером в коробку сигарет велась тихая, но жёсткая борьба.
Возможно, какое-то объяснение таилось в схеме подвального этажа. Железный лист на двери с чертежами плана излучал необъяснимую смесь размытого тёмного страха и умиротворения. Площадь в десяток шагов по диагонали согласно схемам отсутствовала – законную часть общей длины занимали соседние бетонные коробки. Жилище Сонэка не имело дверей. Единственный выход: через канализационный люк в полу вёл к общему подвальному коридору.
Понять такое было невозможно. Он мерил длину коридора шагами. Она совпадала – по чертежу. И не было в ней места для его комнатёнки, потому что согласно плану он жил внутри стены толщиной в четыре пальца.
Единственный источник зрелищ – узкое подвальное оконце вровень с мостовой – давал обзор на потёртые влажные камни. И ноги, живущие своей независимой жизнью. Более правдивые, чем лица их обладателей. Бегущие, шаркающие, переминающиеся, и застывающие в задумчивой неподвижности. С блестящей новенькой обувью: строгой и чёрной – мужской под зауженными брюками; изящной женской – под юбками и платьями.
Сонэк медленно отворил дверцу шкафа и с глухой неприязнью уставился на единственный, пребывающий в приличном состоянии костюм. Переодевшись, стараясь не запачкаться об шершавые стены канализации, выбрался на тротуар. Перебарывая нарастающий ужас, прошёл в салон экипажа, следующего в сторону центральной площади. Проехав всего две остановки, не выдержал и выскочил через распахнувшуюся скрипучую дверь, чувствуя, как слабость опускается в ноги, как в грудь и живот проникает страшная пустота и сердце, пытаясь её заполнить, начинает колотиться с бешеной силой. Ещё мгновение – и оно не выдержит, разорвётся.
Внутренне он метался,   молил о пощаде, но наработанный жуткими приступами   опыт брал своё. Волевым усилием он подавил растущую панику, заставив себя дышать глубже и реже. По равнодушию встречных прохожих можно было судить, что внутреннее состояние на его лице никак не отразилось. Поможет ли ему кто-нибудь? Успеют ли? Наверное, всё закончится в считанные минуты. Он будет корчиться на грязных камнях, а на него будут смотреть, недоумевая. Возможно, кто-нибудь выйдет из утреннего оцепенения и вызовет докторов, которые прибудут спустя целую вечность…
  Сонэк стёр рукавом с лица струящийся пот, маскируемый осенним дождём, и, сжав зубы, изо всех сил вцепился ногтями в шею у ключицы. Внешняя боль отвлекла, обозначив границы тела. Сердце успокоилось, дыхание перестало обжигать глотку. Веки отяжелели, появилось безразличие ко всему на свете. Начиналось бесцветное утро обычного рабочего дня.
Чтобы окончательно придти в себя, необходимо было немного пройтись пешком. Стараясь не замечать режущие вспышки рекламных огней, Сонэк мученически отвёл глаза на дорогу и побрёл по широкому тротуару.
Сколько это продолжалось, когда началось? Были же времена, когда он чувствовал себя нормальным человеком, а не огрызком? Этого он не знал. Его привела в подвал какая-то женщина: длинные белые волосы, сквозь которые пробивался свет ночных фонарей, вельможная осанка. Мешочек орехов с медовой начинкой на прощанье. И рисунок цветка с восемью лепестками, по-детски накарябанный на табличке с планом подвала. Он появился на следующий день. Табличку подкрасили, но рисунок не исчез – он остался, скрытый под слоем краски. Откуда у него эти обрывки в голове – не слишком явные, словно о другом человеке?..
В большом и тёмном цеху на его рабочем столе горела настольная лампа. Рядом в проходе громоздились горы газет, журналов и листовок, которые ему предстояло сформировать и связать в аккуратные стопки. Вставляя их в рамку, он научился бегло читать заголовки, и даже небольшие статьи. Это отвлекало от безрадостных мыслей о том, что на следующий день ранним утром предстоит очередная дорога в преисподнюю.
Газетчики меланхолично пережёвывали тридцать пятую годовщину Соджиральского конфликта и его последствий. Полуторагодичная война с соседним королевством Лицинтия из-за плодородных земель в пойме реки Соджираль закончилась незадолго до его рождения. Невзирая на бравурные реплики, слово «победа», как и сама война, представлялась Сонэку совершенно бессмысленной. «Враг отступил. Река превратилась в границу между республикой Нэр и королевством Лицинтия»… Журналы пестрели богатыми одеждами, сервировкой и вычурными ландшафтными фантазиями.
В обеденный перерыв в фабричную столовую он не пошёл. По средам ему, как упаковщику первой категории, полагался лишний час отдыха, и он его неизменно проводил в маленьком недорогом кафе, которое в это время никто не посещал.
В кафе он направился к дальней стене, но боковым зрением заметил, что освободился столик, за которым он всегда мечтал посидеть: в огороженном закутке, рядом с окном, из которого виднелась центральная площадь. Покинув вожделенное место, высокая молодая особа встала к нему спиной, застёгивая осеннее пальто. Поправив длинные белые волосы, она скрылась за полированной дверью.
Где-то уже Сонэку приходилось видеть этот плавный жест: движение ладони у виска. Он ждал, когда светловолосая дама пройдёт по улице мимо окна, чтобы увидеть лицо, но так и не дождался.
Официантка поставила перед ним овощной ароматный суп, горку маленьких котлет с хрустящей корочкой на гарнире из нежнейшего картофеля и свежие булочки. Оплатив заказ, ожидая, когда остынет суп, Сонэк посматривал в окно сквозь дождь на строгие гранёные столбы, стоящие вдоль тротуаров.
На стене тускло горел старинный газовый светильник. Пламя его, мерно покачиваясь, смещало отсветы на картине «Певучие луга Росина». Из-за игры теней и бликов чудилось, что жёлтые цветочные поляны на полотне пульсируют и перекатываются волнами жидкого солнечного света. В середине рисунка выделялась узкая тропинка – слишком тонкая, чтобы быть центром композиции, придающим какой-либо смысл. Как будто художник создал фон, но забыл дорисовать основное. Не хватало женского образа, лёгкостью своей соответствующего солнечному настроению.
– К вам можно? – прозвучал рядом тихий голос.
Казалось, присевшая напротив незнакомка внесла с собой облачко плывущего за окном тумана. Непонятно откуда она взялась. Не было слышно ни звука шагов, ни колокольчика над дверью. Сонэк оглянулся. Остальные пять столиков пустовали. Официантка и распорядитель ушли в служебные комнаты.
– Как угодно, пожалуйста. Но если пожелаете, другие места здесь тоже свободны.
– Нет-нет, я не отдыхать сюда пришла. – Незнакомка положила на скамье рядом с собой перчатки. – Я заметила, что вы сидите здесь в одиночестве. Не хотела вам мешать, простите. Я к вам с просьбой о помощи.
– Если хотите знать, то я сам себе помочь не могу, – угрюмо заметил Сонэк, пытаясь разглядеть собеседницу. Борясь с состоянием полусонной нереальности, он надавал ладонями на веки. Глаза защипало, потекли слёзы.
– Это удел обременённых обязательствами. А вы свободны и ни с кем ничем не связанны. Я хочу, чтобы вы провели расследование. Денег хватит на любые расходы. Помогите мне! – Воплощённая красота мольбы и отчаяния – таковой она ему показалась тот миг при слабом освещении. Тёмно-карие глаза с мягкими бликами, каштановые волосы, покрытые газовым платком…
– Простите, не знаю вашего имени… Я ведь не сыщик, – оторопело проронил Сонэк. – И мои возможности весьма ограничены. По разным причинам…
– Наши имена не имеют значения. Вам здесь нечего терять! Нам обоим нечего терять. Я уже потеряна, а ваша существование – один лишь страх перед агонией, желание скончаться без мучений. Помогите себе, найдите меня, пожалуйста! То, чего вы боитесь…
– Не вижу ничего пугающего в вашей просьбе. Есть вещи и пострашнее. Однако смысла в ней я тоже не вижу.
– Смысл всегда где-то есть. На другом краю судьбы, если вернуться в отправную точку.
– Где и когда я смогу вас найти? И почему для меня ваш облик настолько родной, будто увидел больше, чем сестру? Что происходит?
– На другом краю судьбы, – эхом повторила незнакомка. – Есть деньги, есть дневник, и есть линза. Есть выбор. Помоги мне!
Она одарила его долгим взглядом, поднялась и вышла из кафе.
Сонэк тряхнул головой и взялся за ложку, но у него пропал аппетит. Он с трудом доел тёплый суп, котлеты с булочками завернул в салфетку. Действительно ли состоялась эта беседа или он впал в забытье, задремал?
Поднявшись, Сонэк замер, остановив свой взгляд на скатерти стола. Перед ним лежали три предмета: внушительных размеров портмоне, книжка для дневниковых записей и линза в оправе с рукоятью из чернёной меди. Он готов был поклясться, что его собеседница не касалась стола и всё время держала руки у себя на коленях. Упомянутые предметы могла оставить только светловолосая женщина, освободившая место при его появлении…
В цеху он некоторое время стоял, поглаживая в кармане плаща портмоне и блокнот. Переодевшись в рабочую куртку, вложил очередную пачку газет в упаковочную рамку. Только сейчас до него дошло, что незнакомка не сообщила о себе абсолютно ничего: ни имени, ни адреса. Ему оставили деньги на расходы, за которые он не мог отчитаться, в случае, если его поиски не увенчаются успехом. Возможно, она сочла достаточно прочной гарантией, что «терять им обоим нечего»…
Какую-то роль должна была сыграть линза в архаичной оправе. Он вынул её из бокового кармана и направил на газетный лист. И сразу же обнаружил, что линза ничего не увеличивает. Перед ним было круглое стёклышко с едва заметным сиренево-дымчатым оттенком.
Под «линзой» тянулись вниз газетные заголовки – буднично-официальные, как всегда. Пока в поле зрения не попала коротенькая перепечатка материала военного времени о выпускнике разведшколы. У этого парня погиб лучший друг, после чего он купил на свои деньги крупнокалиберный пулемёт и ушёл добровольцем в передовые пехотные части. Пропал без вести у Алсатского леса, где   наспех собранные отряды бросили на верную смерть: в дикой спешке ими заткнули прорыв, пытаясь хоть ненадолго удержать наступление королевского гвардейского полка.
Не было каких-либо подробностей из тех времён, но «линза» замерла, словно кто-то ухватился за неё и удерживал железной хваткой. Извлечённые из безликих строк полыхнули и потекли полноцветной рекой эпизоды из жизни молодого разведчика.
Курсанта звали Дегри. Тридцать пять лет назад…

*     *     *

Простенькое задание для разведки: наблюдение. Пометить на карте скрытые посты и предполагаемые огневые точки – будущие мишени для артиллерии. В разделе хрестоматии «Локализация по ландшафтным признакам» прилагалось подробнейшее описание объектов: затенённость, плотная растительность, обзор не менее 120 градусов и так далее.
– Звёзды здесь не настоящие, – заявил Тофу, – Кто не встречал утро в горах, тот не видел неба. Знаешь, где можно познать вкус гор? Из расщелины межу камнями вытекает источник. Пастухи уверяют, что он берёт своё начало не в ледниках, а сочится прямо из сердца горы. Когда вернёмся домой, обязательно покажу это место.
– Куда ты всё время посматриваешь? Забыл что-нибудь на траве?
– Да всё приглядываюсь к другому берегу. Сдаётся мне, что одного «кукушонка» мы прозевали. В кустарнике есть небольшая выемка. По интервалам местечко нестандартное и поэтому внимание к себе не привлекает. Зато люди на нашем берегу оттуда видны как букашки на бумажном листе. Я горец и поэтому знаю, что говорю.
– Да, брось, задание выполнено. Значки на карте в береговую линию легли. Классический случай. Я не верю, что начнётся война. Приграничное недоразумение, которое скоро разъяснится.
Носком ботинка он выкатил из почвы сухую луковичку какого-то растения. И услышал какой-то непонятный звук: шлепок или щелчок. Тофу резко откинул голову назад и медленно заваливался набок.
Дегри бросился лицом вниз в небольшую выемку между валиками земли. Он повернул голову в сторону реки и увидел, что укрыться ему, в сущности, негде: сквозь стебли высокой травы темнел густой тенью противоположный берег Соджирали. Мысленно готовясь получить пулю в висок – тяжёлый удар, вспышка боли, горячий фонтан на лице и угасание – Дегри изо всех сил зажмурился. Прощальным мыслям мешал мусор, наполнявший эфир – в наушники связи вливались треск и шипение.
– «На заре утихнут лунные блики, пламя в сердце погасит роса…». Слышишь меня, маленький разбойник? Ещё не помер со страху? –   голос, возникший в наушниках, был как у девушки-подростка, звонкий и бодрый, немного капризный. Но в нём ощущалось что-то весомое и властное, женское. – Лежишь? Ответь что-нибудь.
Над головой свистнула пуля, шевельнувшая волосы.
– Я здесь, – Дегри от унижения и злости впился пальцами в землю.
– Рада слышать тебя, малыш. Я – Марта. Позывной, разумеется. Пришлось уложить твоего приятеля. Искренне сожалею. Он засёк моё гнёздышко, которое так не хотелось покидать. С детства дружили? Я не могла ошибиться: у меня отличная оптика и намётанный глаз. Жаль, не успела разглядеть твоё лицо. Могу себе представить: ангелочек, у которого недавно сошли прыщи, мальчуган с невинными глазами. Знаешь, что я тебе скажу? Для того чтобы сделать человека по-настоящему красивым, его нужно немножко покалечить. Подбить челюсть или сломать нос. А ещё лучше – оставить шрамы в душе. Это как специи к пресному блюду. В глазах появится боль, на лице обозначатся складки. А самое главное – достоинство: «Я видел смерть своих друзей, а ты, крыса тыловая, видел лишь куриное волоконце на зубочистке». Боль… она пройдёт, а специи останутся. Можешь смело вставать и уходить. Я уже зачехлила винтовку. Правда. Будь здоров, малыш!
Дегри поднялся, повернулся спиной к реке и медленно побрёл по полю. Он представлял собой прекрасную мишень, но это уже не имело никакого значения. Его могли легко прикончить, пока он лежал.

*     *     *

– Марта? Мне приходилось слышал это имя. Отменная стерва. По некоторым данным: преподаёт в Королевской женской академии снайперское дело. Лучшая из лучших! Как она выглядит?! Смеёшься ты, братец? Никто не знает Марту в лицо. У них столько позывных, что настоящих своих имён они, наверное, не помнят…

*     *     *

Дегри неспешно шагнул с каменистой мостовой в тесную каморку оружейного мастера. Худощавый седобородый Левс с кряхтением поднялся с широкой скамьи и порылся крупной своей пятернёй в густой шевелюре.
– Явился на целых два дня раньше, – глухо проворчал он. – Что ж тебе в отпуске-то дома не сидится?
– Я подал прошение, мастер Левс, – Дегри окинул беглым взлядом столы, на которых в беспорядке лежали детали охотничьей винтовки. – В действующую армию.
– Вот. – Левс вынул из угла пулемёт и бережно обтёр его куском ветоши. – Теперь я понимаю, почему ты выбрал модель ТА-155. У тебя хорошее чутьё на добротную механику. Довольно удачная конструкция. Переделать его было легче всего. Для него я изготовил специальные заряды. Пороховые газы сдавливают пулю с двух сторон, и она вылетает как откушенный кусок проволоки. За счёт этого увеличивается дальность и уменьшается отдача. Для большей кучности к пулям добавил стабилизаторы. Оптикой я особенно горжусь… А ты в какие места собрался, если не секрет?
– В передовые части, возле Алсатского леса.
– Чума, тебя, парень, одолела! Совсем ты с ума сошёл! Туда отправляют только провинившихся!..

*     *     *

Дегри лежал, засыпанный выброшенной взрывом глиной. Приподнявшись, отряхнулся и глянул вдоль окопа. Те, кто остался в живых, отступили, унося с собой раненых. На дне окопа лежали только убитые, валялись обрывки ранца, пустые фляги, окровавленные бинты. Над лесом стелились дымные клочья. Где-то невдалеке звучали резкие команды офицеров наступающей королевской гвардии…
Радиограмма от сокурсника «Мечтатель»:
«Поздравляю. Твои расчеты полностью оправдались. Весточка с другой стороны: в штабе ударной группировки полагают, что сражение на Алсатском участке Северного фронта республиканская армия безнадёжно проиграла. Следовательно, для начинающих снайперов это место совершенно безопасное. А условия для практики идеальные – пострелять лёгкую дичь в виде разрозненных групп разбитого противника. Марта лично курирует свежую группу курсанток. Должна появиться в тылу наступающего королевского авангарда. Встречай»…
Он выбрался на поверхность и обогнул мшистый холм. На ощупь разыскал трещину в дёрне, отогнул пласт земли и вынул камень. Пролез в потайное убежище и вернул камень на место. Это было русло подземного источника, проложенное под уклоном внутри холма. Стенки его давно высохли и затвердели. Повсюду торчали корни деревьев.
Дегри наклонил голову и пополз наверх. Миновав небольшую впадину, он остановился и, пошарив у правой стены, нащупал длинный свёрток. В нём лежал пулемёт, три запасных магазина и провизия. В земляной норе было душно и сыро. Из верхней дыры над головой доносился лишь шелест ветра.
На какое-то время он задремал, а когда проснулся, заметно просветлело. Запахи недавних взрывов больше не доносились с верхушки холма. Пахло смолой, в щели виднелось пятнышко синего неба. Он продвинулся немного вперёд и выглянул наружу.
Время: 11 часов утра. Светило яркое солнце. Обзор был великолепный. В этом месте лес разделяла протяжённая полоска ровного поля. На другой стороне деревья стояли тёмно-зеленой стеной. В одном месте виделась поляна, на которой передвигались крохотные человеческие фигурки. Дегри подтянул к себе пулемёт и заглянул в прицел.
Первое, что он увидел: грузовик с железным фургоном. Рядом штабелями лежали какие-то ящики. Прицелом Левс мог гордиться по праву: на ящиках отчётливо было видна маркировка. Любопытно, какие линзы он туда вставил? Об этом Дегри подумал лишь мимоходом, медленно поворачивая оружие влево от машины.
В центре поляны в неровном строю стояли молоденькие девицы в одинаковых белых сорочках, серых юбках до колен и в такого же серого цвета пилотках, на которых поблёскивали серебряные эмблемы женской академии. У Дегри противно засосало под ложечкой. Королевские снайперы – элита. Привилегированная каста вражеского войска. За одну такую уничтоженную особь полагалась высшая награда. Перед ним как на ладони находилось целое подразделение отлично подготовленных убийц.
Он осторожно повёл стволом вдоль их ломаной шеренги. Перечёркнутые рисками на оптике стройные девичьи тела, тонкие талии; светлые лица – радостные, смеющиеся. Одна из них прохаживалась вдоль строя, что-то говорила, смеялась вместе со всеми. Она была немного ниже ростом остальных, с белыми, собранными в плотный пучок волосами. Приподнятый подбородок, сдержанные и властные жесты. Командирша. Воображение свело воедино интонации Марты в наушниках и движения женщины в прицеле.
«Это Марта!» – Дегри шевельнулся и плотнее прижался к окуляру. – «На моём месте ты бы ни секунды не колебалась, Марта. Перещёлкать твоих птенчиков, чтобы помнила обо мне до конца дней своих…»
Практикантки дурачились, дёргали друг дружку за рукава, украдкой перешептывались – милые, простые девчата, вчерашние школьницы, красивые, как на подбор. Палец на спусковом крючке замер, словно упёрся в невидимую преграду. Внезапно задрожали руки. Дегри вытер беретом обильно вспотевший лоб и сместил обзор немного левее. Остановился на прислонённом к дереву стенде со снайперскими винтовками –тончайшая ручная работа. Именное оружие, тщательно подгоняемое под стрелка.
Изо всех сил нажал на курок. Пулемёт вздрогнул как разбуженный зверь и выплеснул красноватое пламя. Пули разбивали приклады в щепки, высекая искры из стволов. Разорванный в клочья стенд развалился и пропал из виду. Дегри сделал паузу и перевёл огонь на ящики, изрешетил грузовик, после чего перезарядил своё оружие.
Поляна опустела, между деревьями мелькали бело-серые одежды удирающих курсанток. Поднялась над травой и сразу же опустилась пилотка и аккуратная причёска с пучком волос.
– Слышишь меня, Марта? – Дегри своего голоса не узнал: он стал хриплым и грубым. – Сколько вас всего было?
В наушнике прозвучал вздох, пилотка шевельнулась. Дегри сжал зубы и дал короткую очередь, взорвавшую землю у её лица.
– Я слышу тебя, – прозвучал быстрый и нервный голос Марты. – Нас двенадцать. Свободное отделение для выполнения особых задач.
– Разбежались по лесу твои козявки, Марта. А ведь если подумать я мог бы получить двенадцать орденов. Ты, наверное, меня уже и не помнишь. Я тот самый малыш, у которого только что сошли прыщи. И который должен гордиться тем, что у него убили друга. Извини, что разбил страшно дорогие винтовки. Девочки твои уж больно хороши, не хотелось их рубить на куски. Не смог. У меня в руках такое убоище, не в пример вашим дамским стрекоталкам. Делать аккуратные дырочки не умеет. – Чтобы избавиться от хрипоты, Дегри сглотнул слюну. Не помогло. – Вижу, как ты лежишь и нюхаешь землю. С меня довольно. Теперь вставай и топай собирать по кустам своих подопечных. Очень сомневаюсь, что они захотят здесь остаться. И ещё одно: я не прощаюсь.
Он лежал и наблюдал, как Марта медленно, нехотя поднялась с земли, отряхнулась. Не спеша, двинулась в сторону леса, грациозно покачивая бёдрами. Через несколько шагов остановилась, приподняла подол юбку и стала выбирать налипшие колючки – медленно, не торопясь, давая разглядеть во всех подробностях серебристую «паутинку» на гладких и стройных ногах…

*     *     *

Он брёл в сторону фронтовой линии, чувствуя себя сопляком, которому надавали по щекам. Гораздо хуже, чем в день гибели Тофу. В душе завелась червоточинка, значения которой он не понимал.
– А вот ещё один трофей. Очередной слизняк для заполнения окопов. Сколько вас таких по лесу ползает? Не верти головёнкой, раз уж попался. В комендатуру его или шлёпнуть на месте?
Дегри грянул на широкий штык, уткнувшийся ему в грудь, и медленно поднял голову. Двое в форме королевской пехоты. Тот, который с ним заговорил – долговязый, с пушистыми баками мотнул стволом автоматической винтовки в сторону тропинки. Второй стоял позади него с широкой ухмылкой на лице. Оба расслабленные, холёные, привыкшие вылавливать в лесу деморализованных после сокрушительного разгрома беглецов.
Дегри одной рукой схватился за дуло, другой – за ремень у приклада и резко повернул. «Мельница», которой обучали только в разведшколе, своё дело сделала: винтовка крутанулась, распоров штыком долговязому живот. Второго он свалил ударом приклада.
Оттащив в густые заросли оба тела, он внимательно осмотрел неброскую полевую форму офицера с разбитой головой. Примерил рукав по длине. По росту одежда походила. Хотя офицер был немного полноватым, Дегри надеялся, что мундир не будет висеть на нём мешком….

*     *     *

Месяц бесплодных поисков и скитаний во вражеском тылу привёл его в небольшой приграничный город Несс. Местная пресса в пафосных трагических тонах доводили до сведения: республиканская армия, отбив три атаки передового королевского полка, закрепилась на Ливе и перешла в контрнаступление.
Городишко являл своим обликом всеобщее уныние, растерянность и обречённость. По улицам мелкими группами передвигались беженцы. Отчаявшиеся найти хоть какое-то пристанище, измотанные люди сидели на чемоданах, тоскливо поглядывая в сторону единственной, забитой до отказа гостиницы. Из темного нутра какого-то склада тянуло запахом казённого тряпья.
– Дождусь я кого-нибудь или нет?! – резанул слух высокий женский голос. – Мне нужны только два тюка, чтобы заполнить ряд у стены! Всего лишь два! Ленивые интендантские ослы!
Дегри вздрогнул и выронил засохший корж на мостовую. Он узнал этот голос! Погладив в кармане рукоятку ножа, он подцепил две тряпочные вязанки, лежащие у двери, и волоком протащил их в помещение склада.
– Ох, неужели?.. Нашёлся хоть один… Давай их прямо сюда. Смотри, не надорвись, красавчик.
Силуэт женщины попал в поток пасмурного света, проникающего через пыльное окно, высветив гордо приподнятый подбородок и белые волосы. Марта! Голос, осанка, жесты... ЭТО ОНА!
Вместе они водрузили тюки на самый верх штабеля и замерли, уставившись друг на друга.
– Ты давно здесь работаешь? Что-то я тебя припомнить не могу.
– Я второй день в этом городе. Проходил мимо, решил помочь.
– Просто решил помочь? Ну, ты даёшь! Хотя… ты же военный? Из гвардии?
– Военный, но не из гвардии. – Дегри опустил глаза.
– Понятно… У тебя непростая история, как я вижу. – Марта отвернулась и взяла со стола папку с бумагами. – Пошли отсюда. Пристрою тебя на первое время…
Они миновали последний каменный дом и остановились возле одной из дощатых лачуг на окраине городка. Марта провела его в узкую надворную пристройку, формой напоминающую узкий вагончик.
– Условия вполне приличные. Многие сейчас о таком ночлеге и не мечтают, – заметила она.
– Я и не жалуюсь. В последнее время мне часто приходилось спать под открытым небом.
– Вижу, что ты сам не свой. Расскажи, что с тобой случилось. Мне это очень интересно.
– Меня зовут Эл. Я потерял своих ребят при Ливе. Обстоятельства… всё выглядело так, будто я виноват в их гибели. После чего я скрылся. Просто сбежал, чтобы не попасть к военным полицаям. Вот и вся моя история. Не хочу вспоминать об этом.
– А я Сонея. Странно… – тихо проговорила Марта. – Я тоже потеряла свой отряд и прячусь. Готовила их больше года, а когда мы попали под обстрел, они разорвали свои контракты. Это был мой лучший выпуск! Где же тот, юнец ретивый! – Марта наклонилась вперёд, костяшки её пальцев на краю лежанки побелели. – Знала бы, чем это всё обернётся, влепила бы ему по пуле в оба глаза... – глубоко вздохнув, она изложила свою версию их обмена взглядами через прицелы.
Дерги молча слушал, пожирая её глазами. В нём как в разогретом котле бурлила странная смесь чувств. Его безудержно тянуло к женщине, которая заявила, что без малейших колебаний убила бы его на месте. Вот она – та самая червоточина! Месть и жажда обладания переплелись в нём как дерущиеся змеи. Обмануть, обокрасть! Разведать… Проникнуть в неё под чужим именем! Каковы на вкус поцелуи той, которая…
Марта смотрела на него широко открытыми глазами, слегка приоткрыв рот. Она подтянула колени к груди, словно хотела закрыться от него своими прекрасными ногами.
Он придвинул её к себе поближе и провёл ладонью по напряжённым икрам, наслаждаясь их безупречной формой. Марта сделала слабую попытку оттолкнуть его, но неожиданно опустила руки.
– Эл, ведь один раз живём, правда? Мы оба попадём под трибунал. Пусть это будет завтра! «На заре утихнут лунные блики, пламя в сердце погасит роса…» Эх! Да пропади оно всё!..
Дегри набросился на неё как разъярённый тигр. Боже, какие сочные губы! Дыхание неуловимой снайперши, иностранки, королевской подданной во рту и на лице. Её протяжные стоны… ЕЩЁ! Довести себя полного изнеможения! Забрать без остатка всю нежность, которую она могла бы подарить другим!
Марта рвалась навстречу, отвечая на все его движения, потом она взвизгнула и сжала его в объятиях. Отодвинув от себя его лицо, она пытливо, с тревожным изумлением заглянула ему в глаза.
– Жадина, ты, жадина, – ласково шептала она. – Чуть не стёр меня в порошок. Воевал со мной или любился? Гнал, как в последние часы своей жизни…
Дегри вновь ощутил внутри себя какую-то рану, ноющую сладкой болью. Он не никак не мог распознать, чего ещё не получил, чтобы успокоиться. Словно смотрел через стекло витрины на цветок: нельзя вдохнуть аромат и потрогать руками.
Марта лежала на спине и смотрела через оконце на звёзды.
– У меня будет ребёнок, – она провела ладонью по животу. – Почему-то я знаю это. Он может меня спасти…

*     *     *

Приют «святого Олта».
– Вы удивительно точно описали эту особу. Она оставила здесь свою девочку. Объяснила, что не может кормить её грудью и что у неё не хватит средств, чтобы вырастить малышку. Ещё добавила, что сюда больше не вернётся. Если хотите знать, не доверяю я этой болтовне. Совсем она не выглядела обездоленной. Либо республиканка, либо военная преступница. Понадеялась на снисхождение. Добилась своего, а ребёнка сдала за ненадобностью. Что именно вас интересует?
– Хочу забрать эту девочку. Если обойдёмся без лишних формальностей, я компенсирую это… незначительное беспокойство. Подожду за дверью.   – Дегри вышел на крыльцо с выщербленными ступенями и с наслаждением вдохнул аромат первых осенних заморозков. Под ногами хрустели пожухлые листья сада. На них серебрился иней…

*     *     *

– Помнишь меня, Марта?
– Эл?! Ты ведь Эл?! Кто дал тебе номер этой линии? Где нашёл передатчик? Куда ты пропал после… той ночи? Я чуть с ума не сошла! Какая Марта, почему? Я – Сонея.
– Ты задаёшь слишком много вопросов. Не уверен, что сумею на все ответить. Слышал, что тебя каким-то чудом восстановили в академии. Поздравляю.
– Откуда ты… кто ты такой?!
– «На заре утихнут лунные блики, пламя в сердце погасит роса…». Дегри. Республиканская разведка. Какова она на вкус – вражеская любовь?
– Ты, скот!!!
– Тебе грех обижаться, Марта. Тофу получил от тебя пулю, и его уже не вернуть. Я мог убить тебя много-много раз, и заодно перестрелять весь твой выводок. Я подарил вам жизнь. Как говорят в вашем королевстве: «пойте во славу и здравствуйте! ». Что-то ты сделала со мной, Марта. Я стал слабым. Кстати, у нас получилась очень милая дочурка.
– Ты забрал её у меня!! Я убью тебя, Эл!!!
– Значит, ты всё-таки возвращалась за ней в приют? Отрадно слышать. Успокойся, она в надёжных руках. Ты всё равно отказалась от неё. Ради карьеры. Использовала и выбросила. Родишь ещё кого-нибудь. Нам с тобой больше не встретиться, не судьба, а у меня останется частичка тебя. Я буду смотреть, как она взрослеет и находит твои черты в её лице. Она поступит в юниорский корпус. Научится стрелять не хуже тебя, чтобы лупить ваших гвардейцев и твоих будущих учениц. Тебе будет, о чём поразмыслить, прежде чем нажать на курок или отправить очередную партию убийц на наши границы. Мне больно об этом говорить, но… прощай, Марта…

*     *     *

Сонэк отложил новоиспечённую упаковку газет и набрал последнюю партию. Подправил и вставил в рамку. Опустил рычаг. Хитроумный механизм вытянул из мотков тонкие шнуры, обмотал их вокруг стопки, завязал узлы и обрезал лишнее.
До конца рабочего дня оставалось ещё три часа, а он на сегодня свою норму выполнил. Около его стола ничего не осталось. Сонэк присел на узкую металлическую скамью, вынул из кармана дневник и стёклышко. Откуда взялись эти сведения? Выдумать такое невозможно! Всё это действительно было!
Дымчатая линза, останавливаясь на местах, наполненных нужным смыслом, сама извлекала всё необходимое. Можно уже сделать первые дневниковые записи. И сомневаться в их достоверности нельзя. Сомнения губят. УВЕРЕННОСТЬ!
Заполнив первые три страницы, Сонэк призадумался. «Из этого человека сделали героя войны. Обмануть, пролезть… Марта, наверное, тоже у них пример для подражания. Одна сделала из собственного ребёнка щит, другой – дубинку. Ущербные, бесчувственные нелюди… Бедная девочка »
  Как действовать дальше? Просто искать что-то в себе, прислушиваться, внимательно смотреть по сторонам. Каких-либо следов в привычном понимании сыска для него не существовало. Нет той ниточки, за которую можно ухватиться.
Воспользоваться свободным временем и сходить к окружному доктору, вот что он должен сделать прямо сейчас. Пропущенные пустые три часа будут приравнены к одному рабочему. Придётся отработать этот час. Он сделает это завтра. Деньги для визита к докторам у него теперь имеются – те, что ему оставили в маленьком кафе. Чтобы вести полноценное расследование, возможно, придётся передвигаться по стране. Сейчас он ни на что не годен. Калека, недочеловек…
Доктор, с застывшей скорбью во взгляде уже в который раз пролистал персональную карту.
«Не должны доктора иметь такие глаза. Им положено встречать больных с обнадёживающим выражением лица. И почему он всё время её листает, словно надеется увидеть что-то новое?»
– Нет-нет, я с вас ничего не возьму. Не доставайте портмоне, пожалуйста, –   не отрываясь от карты, лекарь отмёл вознаграждение взмахом руки, – Ничего радостного пока сообщить не могу. Ваша болезнь не поддаётся распознаванию. Стало быть, лечение тоже неизвестно. Вы уже давно мучаетесь, я знаю. Очень хочу помочь. Есть одно средство…
Доктор как-то странно посмотрел на Сонэка и открыл небольшой металлический шкафчик. Оттуда он достал несколько пакетиков с порошками и коробочку с пилюлями.
– В пакетиках сильное снотворное. Принимайте в ночь перед выходными. Чтобы вы успели выспаться в последующие два дня. В коробке пятнадцать пилюлек. Вашу болезнь такое лекарство не излечит. Оно избирательно стирает на какое-то время воспоминания о любой болезненной симптоматике. Это новое средство, ещё не испытанное. Поэтому принимайте его только в крайнем случае, перед важными, безотлагательными поездками…
Вернувшись в свой подвальчик, Сонек долго сидел на скамейке без движения и сосредоточенно смотрел перед собой на противоположную стену. Рядом с ним лежал какой-то старый журнал, который он раньше не замечал под слежавшимся слоем пыли. Удивительно, но он ни разу не заглядывал в этот журнал и воспринимал его как естественную часть скамьи.
Сонэк отряхнул его и пролистал несколько страниц. Повинуясь непонятному внутреннему импульсу, достал из кармана стеклышко. Его взору предстали пригородные пейзажи – нарисованные и сфотографированные. На одном из них в узенькой речке лежали волнистые клочья облаков, видневшиеся за ветвями деревьев. Рука с «линзой» взлетела и зависла над серединой пейзажа…

*     *     *

Детство он позабыл, как и всё остальное в этой жизни. Маленький и тёплый кусочек его пробился через дымчатую завесу круглого стекла.
Он шёл по берегу этой реки десятилетним мальчишкой. Пока не набрёл на цветущий яблоневый сад, сбегающий цветущим потоком от аккуратного маленького домика на вершине холма. Ветер срывал лепестки и укладывал их белыми непрочными узорами на поверхности воды. Река зигзагами уносила яблоневый цвет в нижние поля.
Среди ветвей звучали неумелые, немного сиплые трели. Через несколько шагов он приметил короткое бревно, на котором сидела маленькая девчушка в синем платьице. В руках она держала сопилку, через которую самозабвенно выдувала эти самые звуки.
– Я её вырезала сама, – завидев Сонэка, пояснила она. –   В ней всего три дырочки. А больше я делать не стала. Побоялась, что дудочка разломается. Хочешь поиграть?
Она передала Сонэку свою поделку. Он принял от неё гладкую трубку и подивился, насколько она аккуратно и умело сработана. Извлекая три нотки в разной последовательности, делал паузу. Каждый раз получалась какая-то новая мелодия.
Он так увлёкся, что не сразу заметил первые капля дождя, шелестящие среди листвы.
– Пошли в дом, а то промокнем.
– Я идти не могу. Пальчик ушибла.
Сонэк присел на корточки. Большой палец правой ноги покраснел и немного припух. Он поднялся и заглянул в карие девичьи глаза, в которых не было ни намёка на слёзы. Она просто сидела, играла на своей самодельной свирели и наслаждалась этой игрой.
– Держись за меня покрепче, – Сонэк положил сопилку в нагрудный карман, наклонился и взял её на руки – лёгкую, почти невесомую. Девчушка доверчиво обняла его за шею, и он пошёл по тропинке, ведущей к калитке.
– Ты давно здесь живёшь?
– Я всегда здесь жила. Меня папа с фронта принёс к тёте Гонте. Ушёл обратно на войну, а меня здесь оставил.
– Война закончилась пять лет назад, – пояснил Сонэк, осторожно перешагивая через обломанные ветки.
– Война не закончилась, иначе папа бы вернулся, – возразила девчушка. – А мама осталась ему помогать.
Через широкую дверь они вошли в дом. Стоявшая у очага маленькая женщина обернулась. Она увидела девочку на руках у Сонэка и нежная радость на её веснушчатом лице сменилась тревогой.
– Ах, светлый день, Латеночка, что с тобой случилось?! – хозяйка всплеснула руками.
– Ногу ударила об камень.
Сонэк присел на стул с высокой спинкой и усадил девчушку к себе на колени.
– Беда! Иди ко мне, девочка моя, сейчас мы тебе примочку сделаем. Ножка очень быстро заживёт.
Женщина протянула руки, намереваясь забрать Латену, но девочка надула губки и крепко прижалась к Сонэку.
– Мальчик понравился? – хозяйка мило улыбнулась. – Ну, что ж, посиди пока тут, а я всё принесу. Как тебя зовут, наш спаситель?
– Сонэк.
– Придвиньтесь с Латеной поближе к очагу, а то промокли оба. Скоро все сядем ужинать.
Тётушка Гонте ушла в соседнюю комнату. Слышно было, как она передвигает на деревянных полках бутыли. Пощёлкивали дрова в очаге, распространяя по дому мягкое тепло. За окном кружилась лепестковая вьюга.
– Опять эта выдерга приходила, с другой стороны, – прозвучал за стеной глухой мужской голос.
– Позавчерашняя гостья? – тихо спросила тётушка Гонте. – Тревожно мне, Довр, очень неспокойно в эти дни. Латеночка наша…
– Я эту гостью крепко спровадил. Дал рассмотреть, какие зубья бывают у граблей, и вывел за калитку.
– Что ей от нас нужно?
– Она талдычит об одном и том же: что уже оформлено опекунство со стороны родственников по материнской линии.
– Дегри предупреждал, что такое может случиться.
– Ты слушай меня, Гонте. Она грозилась вернуться с двумя инспекторами и потрясала документом, в котором было написано: «Управление по переселению». Ротозеями деревенскими   нас считают. Знаю я эту лавочку. Они расселяют разорившихся садоводов по пустующим домам в городских трущобах и опекунскими делами не занимаются.
– Дегри сказал…
– Твоего племяша больше нет, и Марты тоже. И упокой Господь их мятущиеся души. Нам своим умишком проживаться надо. Крестьяне с нижних полей сказывают, что объявились непонятные люди, которые в порядках наших плохо разбираются и говорят с каким-то странным акцентом. Если бы они заявились от Марты… В приграничных хуторах королевства у каждого есть своё родня. Соседи из других государств шастают туда-сюда через границы, уклад наш отлично знают. И глупостей не болтают. А ещё мальчуган этот соседский сюда забрёл. И всё это сразу, одновременно. Как будто, явились они все к нам из ДРУГОГО МИРА.
– Непонятное, ты, Довр, говоришь. Так, что становится страшно.
– Ты пойди Гонте, выспроси у него, откуда он взялся. Мальчишка, вроде бы, неплохой, голосок у него ясный. Может, для чего-нибудь и сгодится.
Судя по скрипу досок, невидимый хозяин прилёг на какой-то топчан, а тётушка Гонте вернулась в общую комнату. Она поставила на стол кувшин пахнущего яблоневым цветом молока и слоистые свежеиспеченные рогалики.
Латена, которой сделали перевязку, кормила Сонэка мёдом с маленькой деревянной ложки и звонко смеялась, когда раскрошившийся рогалик просыпался ему на грудь. Тётушка Гонте подливала молоко и мягко, ненавязчиво расспрашивала Сонэка.
Он отвечал: из-за того, что уменьшилось количество военных заказов, армейскую мануфактурную фабрику закрыли, и они с матерью переехали в посёлок Наваждение, где его мать устроилась в местном ателье…

*     *     *

Воспоминания постепенно всплывали, словно подмытая ручьём трава или проявлялись звёздными вспышками. Сопилка… Она так и осталась в кармане его детской рубашки. И он её сохранил! Она лежала где-то среди одежды. Рассыпалась в труху, осталась только щепка с тремя «нотками», звучавшими в яблоневом саду.

*     *     *

Латена играла с тремя бумажными пчёлками, извлечёнными Сонэком из ранних игрушек. Подарки пришлись ей по душе, но в этом таилось   что-то совсем иное. Она даже не особо приглядывалась ко всему, что он ей приносил, но глазки её светились от счастья. Смущённый её незатейливой радостью, Сонэк не понимал природы волнения в своей душе. Наверное, это было что-то взрослое. Ему вдруг нестерпимо захотелось поцеловать каштановые волосы.
В домике явственно ощущалось тревога – предвестница большой беды. Тётушка Гонте металась между двумя комнатами и о чём-то переговаривалась с невидимым Довром отрывистым шепотом. Покусывая губы, бросала короткие взгляды в сторону детей. В глазах блестели слёзы.
– Нам нельзя отлучаться из дома, – веско изрёк Довр за стеной. – Чтобы эти типы ничего не заподозрили. Упомяни при соседях, как бы промежду прочим, что девочку оставили в лазарете. Другого выхода нету, Гонте, придется положиться на Сонэка и уповать на всевышнюю милость.
Хозяйка вернулась с маленькой сумочкой и детской короткой курткой.
– Пора собираться, мои милые. Я провожу вас до дороги… Сонэк, тебе приходилось ездить в пригородных поездах?
Сонэк молча кивнул.
– Значит, дорогу к станции найдёшь? Отведёшь туда Латену. Первый состав пропустишь. Посадишь её во второй, столичный. И сразу возвращайся домой, к маме.
Тётушка Гонте наклонилась к девочке подала ей свёрнутый листок бумаги.
– Латеночка, славная моя, слушай очень внимательно. Когда объявят громко: «конечная станция: Столичная», выйдешь из вагона, найдёшь любого дяденьку в чёрной форме, с блестящими нашивками. Вот здесь, на груди… Скажи, что потерялась. Подашь ему эту записку. Тебя отвезут по указанному адресу…
Вагоны столичного поезда блистали безупречной чистотой. Пахло свежей покраской. Сонэк усадил Латену у окна и замер в нерешительности, потому что девочка держала его за руку и не собиралась отпускать. Неожиданно для себя он склонился над ней и поцеловал её мягкие локоны. Латена подняла голову и одарила его улыбкой: она всё понимала и очень ждала этого поцелуя.
– Сонэк, ты поедешь со мной?
– Не сейчас, я приеду попозже, – он отвёл глаза и вышел из вагона.
Где-то вдалеке послышался пронзительный сигнальный гудок. Состав с грохотом сдвинулся с места. Промелькнули окна и прислонённые к стеклу детские ладони. Перрон опустел.
  Следовало успокоить хозяев маленького домика. Но возвращаться туда не хотелось. Яблоневый сад потускнел, лишился смысла и красок…

*     *     *

– Тоскуешь по этой маленькой девочке? Ничего не поделаешь, Сонэк. Сейчас её будет очень трудно разыскать. Говорят, что они люди неплохие, но как-то уж очень странно. Отправили малышку одну, в неизвестность. Не удастся мне познакомиться с нашими соседями. Сгорел их домишко, а сами они куда-то исчезли.
Мать вытерла руки кухонным полотенцем, поправила заколку у виска и посмотрела куда-то за окно. Почему-то именно этот миг оставил яркий отпечаток в его памяти. Высокая, стройная, с белыми вьющимися волосами она стояла в пасмурном свете дождливого дня, под мочкой уха серебром отсвечивал крохотный цветок…

*     *     *

При свете уличных фонарей с тенью решётки он сделал запись в дневнике. А дальше? Тупик. Оставалась лишь записка от тётушки Гонте, которую Латена должна была передать первому попавшемуся станционному служащему.
Куда она хотела отправить девочку? Либо к родственникам, либо к очень близким друзьям, которым можно довериться. И они должны были написать. Известить Гонте и Довра, что девочка добралась благополучно, если не потеряла записку или сама не затерялась в суете столичного перрона. А ещё само имя: Латена. Больше тридцати лет прошло…
Но он родился сразу после войны. Так записано в его служебной биографии. Девочка должна приходиться ему ровесницей. Почему он увидел себя десятилетним, рядом с пятилетней Латеной? Как получилось, что он потерял память, и откуда взялась его загадочная болезнь?
На протяжении всей его жизни в цепочке выдачи и передачи документов могла произойти ошибка. Достоверные сведения должны храниться лишь в одном месте: республиканском архиве – «архиве жизни», о котором ходили лишь слухи, и попасть в который практически невозможно.
Архив… Об этом можно подумать позже. Предстояла дальняя, практически безнадёжная поездка в посёлок Наваждение. Одна лишь мысль о перемещении на такое расстояние вызывала спазмы в груди. Он извлёк из кармана плаща пилюли выданные доктором: маленькие, сизого цвета, очень похожие на дешёвенькое средство от изжоги.
Уличные экипажи уже давно ушли на свои ночные стоянки. Тем лучше. Он доберётся до станции «Столичной» пешком и проведёт эту ночь на вокзале…
– До города Рамэл, до города Рамэл! Граждане, следующие до города Рамэл, извольте подняться и занять свои места!
Крики дежурного по составу огласили зал ожидания. Пассажиры поднимались с коротких диванчиков, щурясь от яркого света. В распахнутые настежь двери проникли железнодорожные звуки: свистки, гудки, органный скрип железных колёс.
Сонэк поднялся вместе со всеми. Быстро проглотил пилюлю, запил фруктовой водой из бутылки, поднял воротник плаща и вышел на перрон. Перед самым его лицом в стороны разъехались двери вагона. Он стоял и смотрел на них, как, наверное, смотрит приговорённый к смертной казни на гильотину. Его грубо толкнули в спину и он, сглатывая тошнотный страх, пробрался в вагон и присел на ближайшую скамью.
Слегка покачиваясь, поезд стронулся с места и, быстро набирая ход, выскочил за пределы города. Сжавшись, Сонэк ожидал приход убийственного приступа, который вязким потоком онемения уже тянулся изнутри. Он ждал, но происходило что-то непонятное.
Внутренний вакуум поднялся к горлу и тихими приятно щекочущими ручейками разбежался по лицу. В приоткрытое окно рвался необыкновенный вольный воздух осенней долины. Несущиеся внизу мелкие рощицы полыхнули яркими красками. Возвращалась жизнь, которую Сонэк, не замечал, считая себя отверженным. И он действительно позабыл! Упивался пейзажами за окном, будто видел их впервые и не никак не мог понять, чего так боялся всё это время.
На станции «Наваждение» он выскочил из вагона и с упругой лёгкостью сбежал вниз по тропинке, ведущей на основную дорогу. Мысли работали чётко, как часы, знаменитых королевских кустарей.
Ближе к полудню он ступил на порог сельской конторы «Управления по переселению». Маленький вежливый служащий поднялся к нему навстречу. Он внимательно выслушал Сонэка, который поведал, что ищет пропавших без вести родственников, что побывал во многих местах и потерял всякую надежду найти их живыми. Так как прошло очень много времени, найти хотя бы могилы, чтобы оставить на них поминальные венки. Возможно ли это?
Маленький человечек виновато развёл руками: управление такими вопроса никогда не занималось. На хуторе после войны действительно был пожар. Едва ли сохранились материалы по этому делу. Их учреждение, как и все остальные, посетила местная полиция. Что происходило в те времена, он не помнит, так как был ещё мал и в управлении, естественно, не работал. Если только что-нибудь вспомнит старик Котра, который остался сторожем при конторе.
Упомянутый конторский патриарх находился на месте. Да, он помнил этот пожар. Встречался несколько раз с загадочным Довром. Слышал о тётушке Гонте лишь то, что она когда-то преподавали детишкам музыку в столице. Латену никогда не видел и ничего о ней не знает. Но помнит десятилетнего мальчугана с матерью, жившего по соседству.
Видел полицейские фотографии с пожара. От домика кроме кухонного очага ничего не осталось. Ещё нашли овальную металлическую табличку с гравировкой: «Лю и М». Яблони на склоне подверглись нападению жуков-стрекачей и захирели. Их выкорчевали и порубили на дрова. Теперь в этом месте пастбище.
На пепелище до прихода полиции побывали чужаки, говорящие с непонятным акцентом. Они забрали какие-то вещи и бесследно исчезли. Незадолго до этого в контору проникли воры. Странное это было ограбление, нелепое: выкрали незаполненные ещё удостоверения, подготовленные для новых служащих…
Вернувшись в свой подвальчик, Сонэк сделал свежую запись в дневнике. На первый взгляд, добытые в управлении сведения не содержали в себе ничего полезного. За исключением того, что воспоминания – не плод его воображения. Эти люди и яблоневый сад – всё это существовало на самом деле. И он появился там в нужное время, чтобы увести девочку и посадить её на поезд. А от всего, что находилось в доме, осталась лишь табличка: «Лю и М».
Что это могло означать? Внезапно его осенило: «Лю и М» – маленькая мастерская, в которой делали под заказ сувенирные флейты из дерева и красного тростника. Они закрылись десять лет назад, и на их месте находится то самое кафе, в котором подсела к нему таинственная незнакомка.

*     *     *

Семнадцадь лет назад он осваивал премудрости печатной механики в ремесленной школе. Зимний вечер после успешно сданного экзамена радовал пушистыми снежными хлопьями, искрившимися в свете фонарей. Остановился последний экипаж, следовавший в сторону центральной площади…
Пытаясь зацепиться за изначальное звено в цепочке событий того вечера, он плотно прикрыл глаза. Появилась светловолосая женщина. Да, правильно, всё началось с той самой женщины. Она спросила: как лучше всего добраться до улицы Восстания.
С настойчивой мягкость предложила её немножко проводить, «поскольку ей будет очень приятно прогуляться рядом с весьма учтивым молодым человеком». От неё исходил бархатистый аромат с ФИОЛЕТОВЫМ оттенком. В самом начале разговора, она доверительно сообщила, что боится в такую пору ходить одна. Отказать было невозможно, хотя просьба её выглядела несколько странной: центральная часть города изобиловала указателями, а яркое освещение практически не оставляло теней. Расставшись с ним на стоянке, она очень мило поблагодарила, а потом куда-то исчезла…
Остановился последний экипаж, следовавший в сторону центральной площади. Сонэк шагнул к нему и поднял голову. С верхней ступеньки падала юная девица, зацепившаяся каблуком за выступающие из пола крепления. Он среагировал бессознательно: бросился вперёд и успел её подхватить.
Экипаж тронулся с места и скрылся за поворотом. Подняв и отряхнув шапку, Сонэк вернул её владелице.
– Боже, чуть не расшиблась! – она слабо улыбнулась. Как-то само собой получилось, что в его ладонях оказались её озябшие пальчики. Пока они разговаривали на стоянке, она не отнимал своих рук, словно благодарила доверием. – Наверное, ты даже спас мне жизнь. – Она обернулась на дорогу и окинула Сонэка внимательным взглядом. В карих глазах свернули искорки уличных фонарей, на пышные каштановые волосы ложились крупные узорчатые снежинки. – Похоже, что мы с тобой здесь останемся. Больше за нами никто не приедет. Как зовут моего спасителя?
– Сонэк. Можно, я тебя провожу?
– А меня – Лана. Ты, правда, этого хочешь?
– Действительно хочу, – ответил Сонэк, несколько удивлённый тем, что такой вопрос задаёт красивая девушка.
Не торопясь, они шли зимнему тротуару. Он рассказывал про своё обучение, стараясь не утомлять свою новую знакомую техническими деталями.
– А я служу торговой помощницей в «Лю и М». Иногда выезжаем в Росин за деревом и тростником. Мечтаю освоить изготовление сельской свирели.
По мере приближения к центральной площади, казалось, что Лана начинает терять интерес к беседе: бесцветные, пространные ответы, тоскливые и тревожные взгляды по сторонам.
В конце улицы она ускорила шаг.
– Прости меня Сонэк, мне надо спешить, – бросила Лана. Не оглядываясь, она побежала через площадь по диагонали к дверям, с элегантной розовой каллиграфией на стекле.
Уязвлённый, он застыл на месте, мучительно соображая – чем вызвана столь резкая смена настроения. Может, причиной тому стали какие-нибудь неосторожные слова с его стороны? Возможно, следовало извиниться. Или наоборот: лучше всего её не беспокоить, чтобы не показаться ещё большим грубияном. Медленно, останавливаясь в нерешительности, он побрёл по её следам.
Двери были не заперты. В уютно обставленной комнатке для гостей не было ни души. Горел тусклый оранжевый свет. Слева от прилавка виднелся тёмный закуток, в котором послышалась какая-то возня. Раздался грохот упавшего на пол тяжёлого предмета.
– Отпустите меня! Не надо, пожалуйста! – дрожащим голосом воскликнула Лана.
Сонек быстро обогнул прилавок. Из-за широкой фигуры в серо-жёлтом плаще Лану почти не было видно. Прижатая к стенке она отчаянно сопротивлялась, цепляясь за широкие рукава.
Действия неизвестного субъекта, не похожие на нападение насильника или грабителя, в густой тени выглядели особенно зловещими. Он не пытался задрать подол, не угрожал и ничего не требовал. Медленно, как бы наслаждаюсь превосходством над жертвой, тянул руки к горлу.
Сонэк схватил глиняный горшок с ростком какого-то деревца и обрушил его на голову неизвестного. Не издав ни звука, ночной визитёр повалился лицом вниз и растянулся на каменном полу.
– Скорей, бежим отсюда!
– Ты убил его?! Скажи мне, Сонэк, он был мёртвый?!
– Не знаю, он не должен был умереть. Горшок разбился, а крови на затылке я не видел.
– Меня вызвали… объяснили, что ночью должен подойти богатый клиент, иностранец… – Лана всхлипывала и заикалась. Её бил озноб. – Не знаю, почему он сразу набросился на меня!.. Сонэк, я не хочу туда возвращаться!.. – она прижалась к нему и заплакала.
Они бродили всю ночь. Он смутно помнил, как привёл её к двухэтажному дому с одним лишь светящимся окошком на первом этаже. В таких обычно сдавались дешёвые комнатки…
На следующий день он посетил «Лю и М». В лавочке-мастерской стояла библиотечная тишина. На полочках, украшенные сельским орнаментом, лежали выставочные образцы. Никаких признаков полицейской суеты, связанной с ночными событиями, не было и в помине. Он спросил: может ли видеть Лану. Ответом послужило недоумение служащей. Лана? Может, Латена? Юная шатенка с карими глазами? Да, всё верно – Латена. Ничего о ней пока не известно. По всей вероятности, на службу явиться побоялась, так как что ночью разбила горшочек с карликовым орешником. О богатом клиенте с разбитой головой не было сказано ни слова. Не появилась Латена и в последующие дни. Она исчезла…

*     *     *

Сонэк взял коробку с чудодейственным средством и рассмотрел её со всех сторон. Никаких надписей, только рисунок синего цветка с восемью лепестками. Сами пилюли по внешнему виду ничем не отличались от дешёвого весьма распространенного лекарства от изжоги.
Он взял одну из них и осторожно сжал двумя пальцами. Внезапно пилюля разделилась на две части, и на стол высыпался светло-серый порошок. Досадуя на свою неловкость, Сонэк попытался смести его ладонью на бумажку. Порошок, попав в лужицу пролитой воды, скатался в тонкую колбаску и стал липким как тесто. По запаху и вкусу это было самое настоящее тесто из муки зернового дерева.
Чувствуя отголоски необъяснимого какого-то глобального страха, Сонэк привалился к стене и прикрыл глаза. О лекарстве, избирательно стирающем воспоминания, можно было только мечтать. Не доросла ещё наука до такого уровня. Тем не мене, средство сработало превосходно.
Вывод напрашивался сам собой: ему подсунули плацебо. Будто высшие силы украдкой подправили линию его жизни в нескольких местах, и он, поддавшись внушению, спокойно преодолел расстояние более чем в двести пятьдесят миль. Одному святому Олту ведомо, отчего они не пожелали всё изменить, избавив его от страданий.
Утром, прислушиваясь к своему состоянию, Сонэк вошёл в среднюю дверь городского экипажа. Его пошатывало, слабость через ноги и живот подкатила к груди. Спокойно! Держать себя в руках! Помнить о том, как он легко и безболезненно добрался до Наваждения! И непременно чем-нибудь отвлечься! Он достал дневник, вытер вспотевший лоб и углубился в записи.
Когда он выскочил на своей остановке, от слабости и безволия не осталось и следа, только пульс бился в висках сильнее обычного. На входе в полиграфию Сонэк привычно сунул удостоверение в окошечко проходной. Человек в синей униформе долго и внимательно рассматривал документ, затем сунул в щель перфоратора и ударил сверху ладонью. В удостоверении появилось шесть круглых отверстий.
– Ваша личная карточка аннулирована. Доступ закрыт.
– Но, позвольте, как же так?! – воскликнул Сонэк, поражённый бесцеремонностью контролёра. – У меня первая категория на упаковке!
– Это не даёт никакого права пропускать рабочие часы без предварительного уведомления, – контролёр лениво вынул пропуск из компостера и отбросил к краю стола. – Здесь не частная лавочка старшего брата, а Республиканский Полиграфический центр. У меня нет ни времени, ни желания, чтобы воспитывать вас. Вы взрослый человек. Правила знаете.   Всего хорошего.
Сонэк опустился на корточки, обхватив голову руками. Как получилось, что он оторвался от действительности, забыл обо всём на свете, перепутал четверг с пятницей, лишившись в итоге единственного источника дохода?
Неожиданно появилось чувство избавления тяжкого и ненужного бремени. Лёгкая и светлая мысль солнечным зайчиком проникла в сознание: ему больше не нужно изнурять себя мрачными ежедневными походами. Отменили дорогу в ад!
В портмоне лежала солидная пачка денег. Пересчитывать её не было никакого желания. Казалось, что, выяснив конечную сумму, он тем самым ограничит её. Когда-нибудь деньги всё же иссякнут. Но сейчас они есть! А дальше, пусть будет, что будет!
Всё, что он выудил из газетных страниц, и в результате поездки в Наваждение было лишь обрывками, в которых терялся общий смысл. Архив – единственное место, где хранились подробные и беспристрастные факты. Допуск туда имело ограниченное число людей, собирающих сведения и выдающих их по специальным запросам.
Как ни странно, но входы в хранилища сторожил единственный человек, сидевший в вестибюле за узким и длинным столом. Вероятно, потому, что никому не приходило в голову посягнуть на их содержимое.
Сонэк долго присматривался издалека к приземистому, будто выросшему из мостовой старому зданию. Нерешительной походкой он приблизился к высокой распахнутой двери.
Хранитель, приглаживая редкие тёмные волосы, проставлял номера напротив какого-то списка в тетрадке. Заслышав шаги, он замер, уставившись на посетителя с выражением будничного недоумения.
– Хотелось бы узнать… – Сонэк прочистил горло. – Я уезжал из города на десять лет и жил в сельской местности. Мне бы хотелось найти девушку, которая должна была стать моей невестой. А ещё желал бы восстановить свои родственные связи.
Прозвучало это фальшиво и нелепо, и он корил себя, что вошёл сюда не подготовленным.
Вопреки ожиданию, хранитель воспринял его речь благосклонно. На постном лице проявилось даже какое-то радушие и снисхождение к дремучему провинциалу.
– Мне очень жаль, но такими вещами здесь не занимаются. Материалы не всегда выдаются даже членам республиканского совета. Тебе лучше обратиться в городскую справку. Работают они поверхностно, бывает, и путаются, но дело своё знают. – Хранитель говорил, подпирая ладонью подбородок, болезненно морщился, слова произносил невнятно, словно пережёвывал. – Если хочешь, дождись кого-нибудь из архивариусов. Но, как ты сам понимаешь…
– Как часто здесь появляются архивариусы?
– Этого я точно сказать не могу. Никакому расписанию они не подвластны. Случается, по неделям никого из них не увидишь. Ты сам-то, откуда прибыл?
– Маленький посёлок Наваждение. Едва ли вы что-либо слышали о нём.
– Ну, почему ж не слышал. Слышал. И даже жил неподалёку: на нижних полях. В послевоенные годы двенадцать лет служил в окружной полиции.
Сонэк насторожился.
– Может, что-нибудь помните про пожар?.. Был такой маленький домик с яблоневым садом возле речки. Хозяева – немолодые уже люди: Довр и Гонте. И девочка по имени Латена.
– Да, – хранитель оживился. – Ведь действительно кое-что помню! Довра и его супругу видеть приходилось. А вот Латену – нет. Кто-то, вроде бы рассказывал, что по саду гуляет малышка. Но это всего лишь пустые разговоры. Если она и жила у них, то носа за пределы сада не показывал. Присутствовал я тогда при разборе: сопровождал столичного комиссара. Только до нас там похозяйничали мародёры. Даже ржавого гвоздя не оставили. Тёмное это дело. Незадолго до пожара в тех местах объявились какие-то люди, говорившие с непонятным акцентом и одетые в куртки из непромокаемой ткани неизвестного происхождения. Не дошли мы ещё до того, чтобы делать такую одёжку. И в королевстве ещё не дошли. Не наш это уровень. Сам понимаешь, годы послевоенные. Граница неподалёку. Речушка та впадала в Соджираль. Подозревали происки роялистов, потому как племянник Гонте ходил в армейских разведчиках. Хотя и непонятно, причём здесь садовый домик? Куда могли деться Довр и его жена – ума не приложу. Дело передали в столицу, но я успел почитать протоколы. Мародёров было четверо: трое неулыбчивых мужиков, а с ними баба со страшным взглядом… Проклятые казённые харчи, чтобы их черви одолели!
Хранитель положил нижнюю челюсть на ладонь и страдальчески поморщился.
– Зуб болит?
– Изжога извела. И отлучиться нельзя до вечера.
Сонэк сочувственно кивнул.
– Хотите, за пилюлями схожу? Ждать, как я понимаю, придётся долго.
Лицо хранителя просветлело.
– Сходи, добрый человек. А то я выгораю весь изнутри.
У себя в подвальчике Сонэк осторожно распаковал две капсулы и вытряхнул из них грязноватого цвета муку. Вместо неё в растворимую оболочку всыпал снотворное.
Без лишних колебаний хранитель проглотил пилюли и с жадностью осушил бутылку фруктовой воды.
– Спасибо, дружок! Вот теперь полнейший порядок. Если хочешь, сядь вон на ту скамеечку. Подождём вместе.
– Сейчас, куплю какое-нибудь чтиво и вернусь.
Сонэк перешёл через дорогу и встал в узком тенистом проулке, из которого в узком окне отчётливо виднелся профиль хранителя. Тот по-прежнему сидел, склонившись над тетрадкой, и делал в ней какие-то пометки. Солнце на короткие мгновения показалось из разрыва в мохнатых тучах и спряталось вновь. Потемнело. Улицы заволокло повисшей в воздухе влагой.
Хранитель по прежнем сидел за столом, но как-то странно вертел головой. Словно пытался избавиться от докучливых лестных насекомых. Может, снотворное – такая же фикция, как чудодейственные пилюли? Профиль в окне исчез и больше не появлялся.
Крадучись, озираясь по сторонам, он прошёл в вестибюль. Хранитель спал, уткнувшись лицом в свои руки, сложенные на столе. На робкие толчки в плечо не реагировал. За спиной у него висел синий плащ, а левее, на медных крючках, два больших ключа. «Верхние архивы. Организации и сообщества», «Нижние архивы. Частные лица».
Уличные шумы померкли. Четыре ступеньки, ведущие к нижней двери, были застланы серым ковром, гасившим звук шагов. Тихо проскрежетал механизм замка, после чего в здании повисла звенящая тишина.
Массивная дверь открылась на удивление легко. Взору Сонэка предстал уставленный рядами шкафов длинный зал. Падавший из окон свет, был довольно скудный. Но включать освещение Сонэк не решился, опасаясь, что его могут заметить с улицы.
Он запер дверь изнутри и прошёлся в проходе между рядами, читая надписи на табличках. У заветных «с.о.н» он остановился и присел на корточки. Судя по указателю, четвёртый ящик   во втором ряду снизу целиком посвящён его жизнеописанию.
Холодея, Сонэк выдвинул ящичек из ячейки и подивился, до какой степени респектабельный и строгий внешний вид не соответствует содержимому. Неопрятной стопкой лежали свёрнутые бумаги с неровным отрывом по краям. Записи выглядели так, будто их делали наспех, прислонив бумаги к чему-то неровному или шероховатому.
На первом листке он прочёл:
«…продолжается очистка территорий недавних боёв. В кузове грузовика, под гильзами   от снарядов обнаружили маленького мальчика предположительно двухлетнего возраста. Чудом выжившего малыша доставили в приграничный госпиталь. Выявлено повреждение грудной клетки… Страшная поездка для психики маленького пациента не прошла бесследно. При виде любого транспорта (или при звуке заведённого мотора?) малыш впадал в истерику, кричал по посинения. При осмотре тряпок, в которое он был завёрнут обнаружена бумажка с единственной записью: «Сонея». Что это могло означать? Мальчика приняли за девочку и дали женское имя явно не республиканского происхождения? С точки зрения здравого смысла, объяснить происходящее невозможно. До уточнения обстоятельств в приёмной книге записано: Сонэк…»
Пожелтевшая вырезка из газеты:
«Из сиротского приюта сбежали трое детей шестилетнего возраста: Кобу, Сонэк и Лимз. Вероятное направление: предназначенные к сносу дома Восточного района. Что либо знающих о местонахождении просьба сообщить… »
Следующая разлинованная бумажка выглядела выдранной из школьной тетрадки старого образца:
«После закрытия мануфактурной фабрики, в посёлок Наваждение прибыли переселенцы… » Среди пятнадцати имён новосёлов сразу бросались в глаза обведённые красным карандашом: «Этна с десятилетним сыном Сонэком».
На всех архивных бумагах была подписана дата. Разница между газетным объявлением и последним текстом составляла всего лишь два месяца. По смыслу эта разница выглядела полнейшей нелепицей. Шестилетним сиротой-подкидышем   он исчезает из приюта, а через два месяца появляется вместе с неизвестной ранее матерью в Наваждении уже в возрасте десяти лет.
Согласно следующему документу они покинули хутор сразу после пожара в домике Довра. Больше нигде упоминание о матери по имени Этна не встречалось. Последующие описания, сделанные непонятными наблюдателями, вернули ему шестилетний возраст, и потянусь унылыми, ничем не примечательными мытарствами в городских трущобах полуголодного, забитого, приходившего в ужас от одного лишь упоминая о любом виде транспорта, ребёнка.
Нашлась и бумажка содержавшая описание его знакомства с Ланой и последующего ночного бегства из «Лю и М». О неизвестном удушителе в ней не упоминалось.
Последним листком оказалась справка об увольнении со службы.
Сидя на полу, Сонэк смотрел на ящик, с бумажками. Ему удалось оживить эмоции только в двух разрозненных эпизода. Остальное не воспринималось, будто он читал малоинтересные заметки о другом человека. Сонэк не понимал, какая связь между этими эпизодами, но чувствовал – она существует. Он вновь разыскал бумаги с их описанием. Пытаясь найти в них что-нибудь общее, внимательно рассмотрел при скудном свете.
Общее имелось: в правом верхнем углу на двух листочках он приметил маленький восьмилепестковый цветок, нарисованный синими чернилами. Или четыре перекрещенные восьмёрки.   На других бумажках такого знака не было. При ближайшем рассмотрении, «восьмёрки» больше походили на схематичное изображение двойного узла.
Сонэк повернул «цветок» под другим углом. Ну конечно! Как же он сразу не заметил! Этот знак ему постоянно попадался на глаза, когда он сидел за ученическим столом в ремесленной школе. В математике – символ бесконечности, в механических схемах – обозначение узлов и креплений, логическая связь между двумя суждениями, и философско-религиозная связь между двумя миром духовным и проявленным. Исходя из известных ему значений, «цветок» мог символизировать множественную связь в нескольких проекциях. Или связь между множеством миров.
Чепуха какая-то. Трудно судить, насколько верны его выводы и непонятно, какое к нему отношение может иметь этот знак. Точно такой же цветок красовался и на коробке с «чудодейственными пилюлями» и на плане подвальных помещений . В обоих эпизодах на помеченных листочках появлялась Латена. Нельзя быть уверенным, что девчушка в саду и девушка из «Лю и М» – одно и то же лицо. Но в обоих случаях он встречал ее, чтобы спасти, а в промежутке между этими событиями «уходил в небытие» и жил в каком-то сумраке и безрадостной пустоте. Как больной крот. Или кто-то жил вместо него…
В том саду он появился десятилетним мальчишкой, хотя согласно всем этим сведениям они с той девочкой были одногодками. Десять лет… Этого оказалось достаточно, чтобы хоть как-то понять или почувствовать, что девочке грозит опасность; достаточно чтобы самостоятельно найти дорогу на станцию и посадить Латену на поезд. Будь он немного помладше, Довр и Гонте не смогли бы ему доверить судьбу Латены.
Казалось, чья-то рука, вопреки запретам, тайно перебросила стрелки его часов на пять лет вперёд, а затем вернула обратно. Рядом с ним на короткох отрезках времени появлялась женщина, которую он без тени сомнения в тот момент считал своей матерью. Он попытался вспомнить черты её лица, но не смог. Она смотрела в окно: высокая, стройная, с благородной осанкой и длинными светлыми вьющимися волосами. Большего память восстановить не смогла.
Он поднялся, задвинул картотеку на место и медленно побрёл в обратном направлении. Нашёл шкафчик, обозначенный буквами «л.а.т». Но то, что желал увидеть, он не нашёл. Ящичек с надписью «Латена» содержал в себе всего лишь две картинки. На первом: фотография ветхой избушки на краю леса.
Сонэк достал стёклышко и направил его на снимок. И сразу же увидел Марту лежащую на досках лежанки. Она рожала. Около неё суетилась молодая женщина в длинном кремового цвета фартуке, которые обычно надевали хуторские повитухи. «Госпожа Сонея, у вас мальчик» – прозвучал голос повитухи, держащей в руках кричащее дитя…
Мешало неясное чувство подступающей тревоги. Стёклышко прыгало в руке. Картины мелькали отрывистыми эпизодами. Повитуха по имени Берра кормила новорожденного грудью, глядя исподлобья на стоящую перед ней Марту.
«Как видишь, Сонея, после смерти сына у меня осталось молоко»
«Это хорошо, Берра. Береги его. И помни всегда про тех, которые предлагали купить малыша, когда он родится. Говорят с незнакомым акцентом и носят странные одежды. Это страшные люди. Если в этих краях появятся чужие, постарайся мальчика спрятать. А сейчас мне нужно уходить »
Марта вышла из избушки, подняла воротник грубой мужской шинели и скрылась в плотном тумане…
Берра со спящим ребёнком на руках, прячась за деревьями, бесшумно пробиралась к лесной опушке, на которой трудилась бригада рабочих собирающих артиллерийские гильзы. Волонтёры приостановили работу, расстелили на траве чью-то куртку и стали выкладывать на неё свёртки с едой. Она незаметно прокралась к грузовику и положила между гильзами завёрнутого в тряпки ребёнка, после чего быстро скрылась в лесу…
«В избушке анахорета ордена святого Фивы найдено тело бывшей хуторской врачевательницы Берры. Смерть наступила в результате отравления снадобьем для заживления ран. Следы от верёвок на запястьях заставляют предположить, что женщину опоили отравой   насильно»…
Второй снимок был сделан с репродукции картины: «Певучие луга Росина» и Сонэк сразу же вспомнил её. Она висела на стене напротив его столика в кафе. Наведённая на картинку линза долго «молчала».
Но она всё же ожила. Зашевелились травы вместе с пушистыми ярко-жёлтыми цветами. Перед ним легла тропинка, ведущая на пригорок. По тропинке поднималась девушка в лёгком платьице с тремя тростниковыми свирелями в левой руке. По пышному луговому ковру быстро бежали прозрачные тени облаков. Внизу появилась красивая узорчатая надпись тонким алым штрихом: «Девушка Латена и певучий тростник Росина»
Изображение затемнилось и приобрело пасмурные тона. Замерло. Середина его смешалась и стекла вниз, обнажив неровное пятно старого холста…
« Происшествие в художественной галерее. Неизвестный из бутылки выплеснул на картину жидкость с острым химическим запахом. После чего выскочил на улицу и скрылся на подъехавшем экипаже. Возможно, у преступника имелось трое сообщников. Двое мужчин создавали сутолоку у входа, что затруднило работу охраны, пытавшейся задержать неизвестного. И женщина, сыгравшая роль гида. Особые приметы: женщина худощавая, глаза неопределённого цвета, густо подкрашенные. Имеет привычку держать у губ указательный палец, требуя тишины.
К сожалению, название, описание картины, имя художника не сохранились. Картина висела в малопосещаемом зале и особого внимания к себе не привлекала. Ввиду сильного повреждения, она не подлежала реставрации. Её место заняла приблизительная репродукция под названием» «Певучие луга Росина» талантливого студента художественной школы…»
Привычка к газетным текстам и заголовкам и не оставляла его и здесь. Очевидно, чередование ярких образов в волшебном стёклышке с журналистикой воспринималось им как нечто вполне естественное. Что могло означать дикое музейное варварство, какова его цель? Латену кроме него никто не мог вспомнить, словно кто-то со злобным упорством стирал присутствие этой девушки в этом мире, а так же его попытки восстановить её из памяти.
Непонятным образом переплетались и обрывались нити судеб. Марта-Сонея его мать, или мать Латены? Если бы девушку не стёрли, то цепь событий осталась бы в первоначальном варианте, а роль его матери взяла бы на себя та, которая назвала себя Этной? Где та самая отправная точка, к которой его призывали вернуться?
Под стёклышком появился контрастный заголовок жирным шрифтом, какой обычно на первых полосах центральной прессы: «Загадочное преступление в архиве. С неоправданной жестокостью убит хранитель. Главный подозреваемый: бывший упаковщик полиграфии». Возникла отчётливая свежая фотография: хранитель сидел в той же позе – уткнувшись лицом в свои руки, сложенные на столе. У основания затылка виднелась рукоятка армейского ножа. По столу расплылась тёмно-красная лужа.
Сонек замер. Достоверность событий, происходящих в настоящее время за дверью, не вызывала ни малейших сомнений. Из оцепенения вывело ощущение пристального наблюдения со стороны, вызванное, скорее всего, изменением освещённости в хранилище.
В маленьком зарешёченном окошке на фоне бледного уличного света появились чёрные голова и плечи, в полумраке блеснули белки глаз. Сонэк осторожно подтянул ноги, которые могли быть видны в просвете между шкафами. Неизвестный шевельнулся и передвинулся к левому краю окна. По всему походило, что он смотрел совсем в другую сторону, пытаясь разглядеть проходы у дальней стены.
Наглухо запертая ловушка из которой нет выхода… Эти люди-призраки, говорящие с непонятным акцентом, облачённые в неизвестные одежды, стёрли образ девушки, которая могла была стать его судьбой в этом мире, и теперь сторожили его снаружи до прибытия полиции. Они неминуемо исчезнут, так же, как исчезали во всех предыдущих случаях, а он попадёт на виселицу.
Тишина в этом зале – последние крохи, минутки, которые остались от его жалкого существования. Сонэка поддерживала только одно: кто-то предпринял дерзкую попытку помочь, сместил время на пять лет. Значит, его существование не было совсем уж бессмысленным!
Рука сама потянулась к стёклышку и сжала оправу. «Певучие луга Росина» вновь ожили. Словно волосы от касания невидимой ладони пригибались травы, застывшими островками солнечного цветы горели цветочные поляны. Вверх по тропинке скользнула белая кошка. В правом верхнем углу тускло мерцал восьмилепестковый цветок. Связь между мирами? Движимый смутной надеждой он поднёс стёклышко к знаку. Его бросило вперёд, прижало к полу. В ожидании полицейских ремней на запястьях, Сонэк плотно сжал веки.
Он прикоснулся щекой к тёплому ворсу ковра и осторожно открыл глаза. Он лежал на полу в своей квартире.

Куда уходит белая кошка (роман, фантастика) Глава 1

Куда уходит белая кошка. Роман, фантастика. Глава 3

Рейтинг: +10 621 просмотр

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (23)

Татьяна Белая # 19 апреля 2015 в 10:46 +2

Володя, свое мнение написала на стене клуба. Буду ждать следующих глав. Слишком большой перерыв в публикациях. Очень трудно держать начало повествования в памяти. Извини. girlkiss

Владимир Дылевский # 19 апреля 2015 в 22:48 +2

Ладно, Тата, тогда выложу всё через через год -полтора smile

Татьяна Белая # 21 апреля 2015 в 05:33 +2

Володя, издеваешься?! Я и не доживу столько. rolf

Владимир Дылевский # 21 апреля 2015 в 08:09 +2

Тата, живём ещё тридцать раз по столько! 8ed46eaeebfbdaa9807323e5c8b8e6d9

Вы хотите увидеть продолжение? Значит, есть смысл жить soln

Лариса Тарасова # 19 апреля 2015 в 12:33 +3

Володя, долго вчитывалась... вчиталась. Фантастический роман... Вы замахнулись на очень трудоемкую литературную вещь.
Спасибо.
soln

Татьяна Белая # 19 апреля 2015 в 16:27 +2

Именно, Лариса права. Володя пишет НЕЧТО. Это надо читать и вчитываться. А так, маленькими дозами вся сладость пропадает. scratch

Владимир Дылевский # 19 апреля 2015 в 22:50 +4

Замахнулся, Лариса, это точно. Самому интересно, потяну роман или нет smile

Лариса Тарасова # 1 августа 2015 в 12:18 +1

А куда Вам деться? ))Конечно, потянете! Вы, да не потянете? Такого быть не может!
Володя, я продолжаю. Начала с самого начала. Подряд читать лучше, не прерывается связь.

Владимир Дылевский # 1 августа 2015 в 17:44 0

Надеюсь, Лариса. Опыт -- дело наживное. smile

Ивушка # 3 мая 2015 в 14:33 +2

Мне нравится и я буду читать,очень интересно и отличный шрифт,легко читать.

Владимир Дылевский # 3 мая 2015 в 14:35 +2

Спасибо, Мария! 040a6efb898eeececd6a4cf582d6dca6

Ивушка # 8 мая 2015 в 09:11 +2

Вы потянете роман Владимир я не сомневаюсь в этом.

Владимир Дылевский # 9 мая 2015 в 14:15 +3

Спасибо, Мария! Постараюсь smile

Эдуард Руденко # 1 июля 2015 в 08:34 +1

Владимир, прочёл!Понравилось. Желание читать дальше не пропало!
50ba589c42903ba3fa2d8601ad34ba1e

Владимир Дылевский # 1 июля 2015 в 17:28 +1

Спасибо, Эд! prezent

Эдуард Руденко # 2 июля 2015 в 13:34 +1

Владимир Дылевский # 17 июля 2015 в 06:05 0

Спасибо, Людмила! 8ed46eaeebfbdaa9807323e5c8b8e6d9

После таких слов хочется дожить до финала и узнать чем всё закончится smile

Эдуард Руденко # 27 октября 2015 в 07:46 +1

Провожу ребрейдинг памяти!

Владимир Дылевский # 27 октября 2015 в 18:08 0

Рада # 29 января 2016 в 02:04 +1

Великолепная глава, Володя! Грандиозный замысел! Многогранный многоплановый очень сложно построенный сюжет!
"Помогите себе, найдите меня, пожалуйста!" А в помощь ни одной зацепки, если не считать стеклышко линзы?.. Казалось бы впору запаниковать, заблудиться, затеряться "между множества миров". Но ты надежно держишь читателя за руку, направляешь, заставляешь думать и к огромной радости нащупывать-таки правильный путь. Вот и восьмилепестковый цветок - своеобразный ключ к разгадке тайны. Хотя, ох, как далеко еще до разгадки! И что это за дама, с прижатым к губам пальцем, которая почему-то помогает стереть образ Латены? И почему так одинок Олег Васильев, почему среди множества женских образов он не находит своего единственного идеального? Кстати, очень смело с твоей стороны было ввести в сюжет сразу так много женских образов (особенно в первой главе). Но ведь справился, причем мастерски. Каждая из твоих героинь личность, и нет среди них "актрис" второго плана.
Не могу не процитировать вот это: "Для того чтобы сделать человека по-настоящему красивым, его нужно немножко покалечить. Подбить челюсть или сломать нос. А ещё лучше – оставить шрамы в душе..."
И ведь правда! Лицо человека, ничего не пережившего, ничего и не выражает. Нет какой-то важной глубины во взгляде, что ли. Нет содержания!
Зато с жадностью заглатываю содержание твоего произведения! Вспоминаю события и заодно снова наслаждаюсь искусством слога!

Владимир Дылевский # 29 января 2016 в 11:57 0

Спасибо, Радушка! Пишу уже восьмую главу. У Олега Васильева так же есть таинственная покровительница. Ей и зловредной (с пальцем у губ) и будет посвящена вся глава

Татьяна Петухова # 6 марта 2016 в 23:07 +1

пружинка сюжета закручивается ,но пока обороты действия еще не так стремительны, чтобы потом пружина внезапно выпрямилась и выстрелила. Интересный образ Марты властной ,красивой,похожей на роботессу без души,возможно,это у меня у одной сложилось такое мнение,загадки все ещё впереди,наверно, и судьба девочки,и женщины с белыми волосами ,будет время опять загляну почитать,Спасибо, Владимир, за творческий труд.Успеха!!!

Владимир Дылевский # 6 марта 2016 в 23:11 0

Спасибо, Татьяна!

RSS-лента комментариев