Без вести пропавший, или письма из двадцатого века, ч.5, гл.45. Поэт и гражданин 1

Варя и Семён не спали вторую ночь. Днём они занимались своими детьми, и вели разговоры о литературе, современных представителях интеллигенции, поэтах, писателях, артистах. На следующий день после знакомства, Семён увидел в купе на столике  Юрия стопку книг и попросил почитать их.

Они с Варей решили так, что она будет читать книгу Виноградова «Записки фронтовика», а он «Лебединая песня моя» Феликса Юденко. Днём, свои впечатления они обсудят с Юрием и Надеждой.

Вот так Варя и стала знакомиться с произведением дальневосточных писателей.

В двадцать часов, после совместного ужина: молодой картошкой, малосольными огурцами и варёной курицей, которые они купили в складчину на станции, Юрий прочитал отрывок из книги отца: «И кое о чём другом, или о том, что я видел», где маленький герой, рассуждает в вагоне поезда:

- Днём в окно поезда можно было увидеть, как проносятся леса, реки, поля. На станциях мелькают люди: кто-то торопится домой, а кто-то опаздывает на поезд. Едешь себе и глядишь в окно, а там видно красивые поля, луга, маленькие деревушки,  бесконечные леса.

А если ты едешь ночью, то можешь посмотреть на небо и увидеть многие созвездия и даже иногда звездный дождь!

Переселенцы из Казахстана, ушли в своё купе, им хотелось быстрее познакомиться с новыми книгами о героях Великой Отечественной войны.

Группа Виноградова вторые сутки выходила из немецкого тыла. Уже было слышно артиллерийскую канонаду, и тут группа вышла на большую поляну. Похоже, здесь был последний бой небольшого партизанского отряда, повсюду валялись винтовки, куски гражданской одежды, зимние шапки. Солдаты увидели несколько человеческих черепов, крупных костей.

- Волки! – констатировал Виноградов.

Бойцы собрали оружие, спрятали в кустах. Останки людей, их одежду закопали под высокой, стройной берёзой. Трава, под собранными остатками была белесого цвета, а вокруг…

Невидимые птицы щебетали в ветках деревьев, трава ярко зелёная, сочная, согретая солнцем тянулась к небу.

 Прилёгшие на предварительно срезанный лапник бойцы расположились под огромной елью. Деев по толстым веткам дерева поднялся метра на два вверх, наблюдать за прилегающей территорией.  Виноградов, сделал несколько шагов в сторону и справлял нужду по маленькому. В эту минуту он услышал шум, потом раздались крики людей, длинные автоматные очереди. Николай, передёрнув затвор автомата, бросился назад. Ему навстречу бежало десятка полтора волков. Лейтенант нажал на курок, бесконечная автоматная очередь отбрасывала от него трупы зверей.

Когда Виноградов подошёл к ели, он увидел куски растерзанных тел троих бойцов. Вокруг лежали убитые Деевым волки, у некоторых ещё продолжалась агония, дёргались лапы. Вдвоём с Деевым собрали останки троих солдат, лоскуты одежды, автоматы, гранаты.  Товарищей своих похоронили под елью, где смерть и нашла их. Оружие спрятали в кустарнике, патроны и гранаты взяли с собой.

Молча постояли у огромной ели. Её огромные ветки слегка покачивались под ветром, будто прощаясь с двумя уходившими от этого страшного места солдатами.

Пройдя несколько километров, Виноградов увидел небольшую избушку лесника, стоящую на поляне. Дверь в дом была открыта. А вокруг стояла такая тишина, что Виноградов услышал, как о приклад автомата постукивают дрожащие пальцы Деева. Николай посмотрел на сержанта, суставы пальцев Деева побелели, он сжал приклад своего автомата. Трава у крыльца не примята, похоже на то, что день, два здесь не ступала нога человека. Виноградов и Деев вошли в дом и увидели в сенях разорванный женский пуховой платок и кровь на стенах и полу. Пройдя в горницу, Виноградов потрогал рукой большую русскую печь - холодная, давно не топили. Деев, наклонив голову, стал прислушиваться:

- Товарищ лейтенант, зашептал он, кто-то прячется в печи.

Виноградов прислушался, может тараканы там? Переложив пистолет в левую руку, он правой рукой осторожно потянул на себя заслонку. Русская печь в избах располагалась в углу, рядом с дверью. Кладку этой печи делали на фундаменте из камней. В каждой русской печке был подпечек, специально отведенное место для печного инвентаря. Чтобы русская печь дольше сохраняла тепло, между стенками печи и сводами укладывали различные теплоемкие материалы.

Очень интересным способом определяли температуру русской печи. Для этого использовали небольшой кусочек бумажки. Помещали его в печь и ждали, пока бумажка обуглится. Если это происходило сразу же, то температура в русской печи выше трёхсот градусов, если с задержкой в пять секунд, то температура печи - двести семьдесят градусов, пятнадцать секунд - двести пятьдесят градусов, пять минут - сто восемьдесят градусов. Если бумажка так и не обугливалась, значит, температура в русской печи менее ста пятидесяти градусов.

Николай наклонился, посмотрел в устье печи. Четыре светящихся глаза смотрели на него… 

- Дяденька, - услышал Николай тихий детский голос, - а волков нет?

Глаза Николая привыкли к полутьме печи, он разглядел две маленькие головки детей.

- Словно домовята, - прошептал Николай.

Подошёл Деев, который помог Николаю по очереди вытащить двоих ребятишек - погодок, примерно двух - трёх лет. Лица и руки у них были чёрные от сажи. Они были очень худые и слабые.

- Дяденька, - зашептал малыш постарше, -  а ты нас не блосис?

У Николая впервые в его жизни защемило сердце. И как они не  умерли от голода и обезвоживания…

- Дяденька, а ты не видел насу мамку? А папка сгинул давно…

Обтерев лица и руки ребят мокрым полотенцем, его Деев нашёл на печи, достали из вещмешков остатки еды. Жадно глядя на кусок хлеба, дети не шевелились. Деев, опасливо поглядывая по сторонам и держа автомат наготове, сходил к колодцу ещё раз. Крынку наполняли водой несколько раз, а дети всё не могли напиться. И только когда у младшего мальчика изо рта стала вытекать вода, дети потянулись к хлебу.

Деев, оглядев комнату, принёс два длинных куска льняной материи. С помощью одного из них, он привязал к спине Николая старшего мальчика. Позже Виноградов сделал тоже за спиной Деева. Дети почти сразу задремали, только при ходьбе их лоб иногда касался шеи солдат.

А Семён в это время читал об учителе Феликса Юденко - Иване Васильевиче: «В июне 1944 года я получил диплом  об окончании индустриально-педагогического техникума, в июле устроился на работу, а в августе попал в батальон морской пехоты, дислоцировавшийся в Румынии. Капитан-лейтенант построил личный состав в четыре шеренги в шахматном порядке, перед строем нас, новобранцев, и сказал:

- В батальоне всемерно поощряется отвага, смелость, храбрость, неординарность мышления, непредсказуемость в рукопашной, матросская смекалка, взаимовыручка, чувство локтя и другие хорошие качества. Воевать будем так, как ветераны. Это наша нерушимая традиция, каждый должен стать героем. Попов, долго служишь?

- Три месяца.

- Награды есть?

- Так точно. Медаль «За боевые заслуги».

- Теперь Иванов.

- Есть.

- Срок службы.

- Третий год.

- Награды имеешь?

- Так точно. Вся грудь в крестах

- Сталинградец?

- Так точно.

- Севастополец?

- Так точно.

- Молодёжь, берите с них пример. У нас все такие!

Я был молод и жаждал славы, и она меня не обошла. Первый бой - первая награда, первое ранение, первый пленный. Я был затычкой в любую дырку: в караул - я первый, рейд по тылам противника - я доброволец (в совершенстве знал язык противника), в атаки - в числе первых, разведка - я доброволец. Нигде без меня не обойтись, как в песне: «Фигаро тут, Фигаро там». Бате меня часто приходилось одёргивать.

С боями наш батальон прошёл Румынию, Югославию, Венгрию. День Победы встретил в Австрии, в госпитале. Моё пребывание на передовой (последняя операция, в которой я участвовал - высадка десанта  в Корее в августе 1945 года) щедро отмечено наградами: бантом ордена Славы, двумя медалями «За отвагу», двумя медалями «За боевые заслуги», медалями за Белград, Будапешт и Вену, медалью Нахимова и шестью ранениями. Это итог первого года службы.

Уже после войны мне вручили медаль «За победу над Германией» и «За победу над Японией», в 1948 году медаль «За отвагу на пожаре», а спусти сорок лет, в восьмидесятые годы меня нашли орден Красной Звезды и орден Отечественной войны.

Да, мой юный друг, я удовлетворил своё тщеславие на фронте, надо было отличиться и на трудовом фронте. Я закончил инфак (английский и французский), геофак и словестный, самостоятельно постиг итальянский. Моя трудовая деятельность отмечена  второй медалью «За отвагу на пожаре»,  медалью «За спасение утопающих», «За трудовое отличие», Ленинской юбилейной, орденом Трудового Красного знамени, медалью «Ветеран труда», Золотой звездой и орденом Ленина. В 1995 году вручили медаль Жукова и «50 лет Победы».

Да, мой юный друг, у меня вся грудь в крестах, как у другого Иванова, моего шефа, которому я подрожал и с которого брал пример. Давно с ним расстались, но помню его. Да, я счастливый обладатель пяти звёзд: одной рубиновой, двух серебряных и двух золотых. Ушёл на пенсию в зените славы.

В настоящее время вместе с хозяйкой вожусь в своём огороде и садике. Копаем, бороним, ровняем, сеем, полем, огребаем, поливаем, обрезаем, чистим, собираем. Заготавливаем и воюем с сопливыми паразитами-бандитами, имя которым мнуки - кашееды, мнуки - супометатели, супостаты - рабы, ибо имеем, кроме садишка и огородишка, кабашка, козу и десять - пятнадцать кур, за которыми и присматривают рабы - мнуки.

С высоты своего возраста, перебирая жизнь, год за годом, прихожу к выводу: не зря прожил эти годы, и мой достойный вклад в развитие моей республики огромен. Да, моя жизнь - это моя лебединая песня»!

Утром, после завтрака, который состоял из купленных на станции варёных яиц, свежих огурцов и помидоров,  крепкого чая, все собрались в купе Юденко и смотрели в окно, ожидая увидеть бескрайнюю тайгу, а увидели…

Юрий прокашлявшись, открыл сборник стихов Виноградова и стал читать:

Росли здесь ели и листвяк,

Осталось мало их, пустяк.

Деревьев нет на склонах гор,

Не видно птиц, остался сор.

Ещё пеньки торчат везде,

Ну, как не быть теперь беде.

Губим леса, мелеют реки,

Была тайга здесь в прошлом веке.

Кругляк в Китай, вагонов много,

От них мобильники в дорогу,

Да фрукты, тряпки и свинина,

Не радует нас та картина.

Как у Амура, так и здесь,

Когда-то и лесов не счесть.

Но пилят ночью, пилят днём,

А что тайга? Горит огнём!

Герман и Лидия, переглянувшись друг с другом, решили не принимать участие в беседе, перешли в купе попутчиков с сыном Евгением и раскрыв настольную игру, вместе с детьми Семёна и Вари, словно превратившись в их ровесников, стали играть, громко комментирую победы и поражения. Остальные пассажиры вагона не возражали негромкой игре детей и взрослых.

А в это время Варя  начала разговор о вкладе героев войны и труда  в становление и развитие России и сегодняшних мнимых «героях» многочисленных скандалов - некоторых артистах, писателях, чиновников:

- Я помню по университету, читала Некрасова о поэте и гражданине. Пушкин открыто заявлял о том, каким именно должен быть человек, взявший на себя смелость создавать стихи. Но и стихи Некрасова раскрывают его неожиданные черты и качества. Или вот Феликс Юденко. Он иронизирует по поводу своих мини книжек, и называет себя детским поэтом, но ведь он этим подчёркивает, что создаёт свои произведения для будущих хранителей и строителей страны.

А некоторые корреспонденты, авторы одной - двух книг, называют себя известными писателями. Некоторые чиновники, олигархи, артисты, которые позволяют себе очень некорректные высказывания в адрес России, и её жителей, сами проживают за границей, но «зарабатывать себе на пропитание» предпочитают здесь. Демократия - демократией, но пора бы и честь знать.

- Да, - подтвердил Юрий, - ещё есть целая плеяда писателей, которые поступают аналогичным образом. И не только у меня это вызывает недовольство. Вот Виноградов написал, - Юрий взял сборник стихов со столика:

Дальше Москвы, окраины России,

А что же нас с тобой объединяет?

И где страна черпает силы?

Сынов своих на пасынков меняет?

Дальний Восток, больше живёт Китаем,

Товаров, грузов из Европы мало.

И население здесь тает, тает,

И жить здесь всё труднее стало.

И только рельсы до Владивостока,

Ещё страну мою соединяют.

Артерии и вены издалёка,

Несут нам кровь, товаров, очень мало.

Пустеют города, а где же сёла,

Что тридцать лет назад здесь процветали?

Поля, что вдоль «железки» стали голы,

И сорною травой всё зарастали.

Да, что там, наши сёла умирают,

Под Новгородом, Тулой и Рязанью.

Правители, они об этом знают?

Что кормят всех нас заграничной дрянью.

А что же сами? Разве не способны

Посеять рожь и развести коров?

Волам безмолвным иногда подобны,

И на заклание народ идти готов.

- Высказывание актёра проживающего в Канаде, - Надя поморщилась, - не хочу называть его фамилию, была та «самая», последняя «капля», которая переполнила чашу долгого терпения наших граждан.

- Я вот себе записал, - Юрий открыл записную книжку, - «Это какой-то советский атавизм - считать, что актёр является носителем какой-то морали, - высказался депутат Виталий Милонов. - Если он умеет хорошо играть, то пусть это делает.

У нас же мастера-сапожники не пытаются учить всех уму-разуму, а актёры у нас считают себя вправе выступать некими трибунами. Глупо думать, что если ты умеешь хорошо изображать героев киносценария, то ты и во всем другом хорош!»

Я, - Юрий перевернул страницу, - выписал себе, что в июле 1941 года, когда немецкие войска подошли к Москве порядка двести километров, в Краснопресненском районе была сформирована 8-я дивизия Народного ополчения, куда входила «Писательская рота» состоящая из деятелей литературы, музыки и науки.