Перекресток Глава 15

Я учился играть на пианино.
Брал уроки у миссис Робинсон.
Мне нравилась музыка.
Мне нравилось касаться монохромных клавиш и чувствовать, как музыка льется из-под моих пальцев.
Мне нравилось читать ноты и превращать их в музыку.
Я учился играть, в тот период жизни, пока отчим был еще жив и жил с худой блондинкой-скелетом.
Я тратил деньги на искусство, которое любил.
Обычно, после работы, я приходил к миссис Робинсон и мы занимались два часа, музицируя и доводя звучание до идеала.
Я стал истинным меломаном, предпочитая Баха, Римского-Корсаково, Шопена, Моцарта и Шостаковича.
Миссис Робинсон, говорила – музыка – это прежде всего информация, которую ты можешь преподнести людям, как совершенно иное сказание своей истории. Ты можешь рассказать о своей печали и радости. Ты можешь ничего не говорить, музыка все сделает за тебя, раскрывая твои самые глубокие переживания. Люди это ценят и возвышают.
Мне нравилась миссис Робинсон.
Мне нравились ее пальцы – длинные и тонкие, с кроваво-красными ногтями.
Мне нравилось, как она пахнет – сладкими духами, которые омывали меня, пока она сидела рядом и говорила, какая клавиша соответствует ноте.
Мне нравилось, как она одевается.
Строго. Консервативно. Всегда в черном и закрытом платье, с единственным светлым пятном – каплевидной камеей. В россыпи крохотных бриллиантиков, переливался гранат, насыщенного рубинового цвета.
Она говорила, что эту камею, ей подарил покойный муж на серебряную свадьбу.
Она рассказывала, что ее покойный муж был композитором. Гением. Но, к сожалению, его сочинения не были такими известными, как ужас, что крутят на радиостанциях.
Пять лет назад, он покинул ее.
Я ходил к миссис Робинсон около месяца.
Я многое усвоил и многому научился.
Жаль, что в дальнейшем, ее знания не пригодились мне.
Этот месяц – был для меня отдушиной в жестоком мире.
Пока отчим пинтами жрал пиво и развлекался с блондинкой-скелетом, я освобождался от грязных мыслей и погружался в мир, где существует лишь музыка.  
И только с миссис Робинсон, только в звучании пианино, я чувствовал себя по-настоящему живым. Я не чувствовал себя брошенным матерью-шлюхой. Не чувствовал грязных прикосновений рыжей толстухи. Не чувствовал удушливой вони отчима… не чувствовал печали, когда ушла Лизи.
Я все еще думал о ней. Я… черт возьми, все еще скучал по ней.
Прошли месяцы, а я не переставал вспоминать ее ясно-голубые глаза.
Эти глаза, отпечатались в моем сознании, как адово тавро на брюхе скотины.
Возвращаясь домой, я возвращался из сказки в реальность.
Отчим, как всегда под градусом, просиживающий жирную задницу в кресле за черно-белым телевизором.
Блондинка-скелет, дефилирующая по квартире, в коротком халате, который едва скрывал ее тощую задницу. Если, конечно, у нее такова была.
Отличная-мать-его-семейка.
Я закрывался в своей комнате и ждал с нетерпением, когда закончится этот день и начнется новый. А за ним, когда закончится рабочий день и начнутся занятия.
Пожалуй, миссис Робинсон запала мне в душу. Я считал ее не только учителем… я думал о ней, как о доброй и заботливой тетке.
Она поила меня чаем и домашним печеньем.
Она видела, какой я худой и бледный.
Она видела… жалела меня… но, в силу ее либерального воспитания, не озвучивала слова вслух.
Может, потому что понимала – я не нуждаюсь в жалости.
Однажды, я пришел домой и увидел, что дверь в мою комнату открыта. Обычно я ее запирал, чтобы отчим и его шлюха, там не лазили, но в тот день, замок был сломан.
Я вошел и увидел, что ноты валяются на полу… клочки с завитушками, валяются на полу, точно их грыз злобный и голодный пес.
Я пошел в гостиную, и долго смотрел на отчима, крепко сжимая кулаки. Черт, я сам себе удивлялся, как до сих удержал свою задницу на месте и не выбил из ублюдка все дерьмо.
А, музыкантик вернулся. – Хохотнул он. – Ну, и как тебе мое искусство?
Зачем ты это сделал? – процедил я.
Тебе не понравилось?
Зачем ты это сделал? – повторил я свой вопрос. Ярость кипела во мне так сильно, что я чуть не давился ею.
Знаешь, что говорят об музыкантах? Что все они педики. – Он с пренебрежением оглядел меня. – Видимо, ты тоже педик. Так почему, до сих пор не в платье? Маргарет поделится с тобой нарядами и косметикой.
Шлюха рассмеялась, раздвинув ноги на четыре кулака шире, сверкнув выбритым бобриком.
Что ты знаешь об искусстве? Как выжрать пинту пива и обрыгаться, не захлебнувшись? – я выплюнул эти слова, как грязное ругательство.
Хм, - он ухмыльнулся. – Я знаю, как надо трахнуть женщину, чтобы получить удовольствие. Тебе бы тоже не мешало. – Эта наглая морда заржала вместе с блондинкой-скелетом. – Или – нет. Ты же у нас педик. Так почему бы тебе не выйти на дорогу и не подставить задницу, какому-нибудь богатому дяденьке? Любишь трахать сам, или предпочитаешь, когда тебя трахают? 
Ты заплатишь за это. – Прошипел я. Отчим допил пиво, смяв жестяную банку и бросил ее на пол.
Я ни за что не собираюсь платить. – Ядовито выдал он. – Ни за дерьмо, чем ты занимаешься. Ни за педиков, с которыми ты трахаешься.
Только дьявол знал, как сильно я хотел придушить эту скотину. Как сильно я хотел выпустить его кишки и снова придушить. Как сильно я хотел смотреть на пьяного мудака, пока он харкает кровью и хрипит, поражаясь собственным внутренностям. А с это шлюхой у меня был бы еще короче разговор. Хватит и одного движения, чтобы ее хребет хрустнул пополам.
Собаке – собачья смерть, ублюдок. – Мой тон был ледяным, как и намерения отправить мразь в преисподнюю.
Угрожаешь мне, мелкий педик? – отчим неуклюже поднялся с кресла и нетвердой походкой, подошел ко мне. – А если я нагну тебя раком и отымею, ты согласишься, что твоя никчемная задница годится только для того, чтобы тебя трахали раз за разом?
У меня задрожали сжатые кулаки. Я чувствовал, как натягивается кожа на костяшках, как ногти впиваются в ладони.
Ты – никто. – Он ткнул меня в грудь. – Твою мамаша-шлюха сбежала, оставив мне дерьмовый подарочек. А он мне на хрен не нужен. Так что… - его взгляд прошелся по мне. – Если еще хочешь жить здесь, падай на колени и моли моего прощения.
Я выпучил глаза. Шок, был лучшим для меня апперкотом.
Этот ублюдок. Эта мразь. Это спившаяся, грязная скотина требует от меня извинений?!
Пошел на хрен. – Процедил я. Я вовсе не собирался потакать его желаниям. Я лучше сдохну, чем произнесу это гребаное извинение. Я не настолько помешался на жилплощади, чтобы унижаться и умолять позволения остаться дома.
Удар сбил меня с ног.
Я повалился на задницу и тряхнул головой.
Гул, как товарный поезд, прошелся по скуле, отзываясь тупой болью в черепе.
Но, знаете… боль была приятной. Она была приятной, потому что, с каждым болезненным спазмом, моя ярость еще больше возрастала.
Извиняйся. – Рыкнул отчим.
Пошел на хрен. – Повторил я и отчим, ухватив меня за грудки, ударил в лицо, рассекая мясистым кулаком верхнюю губу. Он вздернул меня и швырнул на пол. Нога полетела в бок. Ребра взревели от острой, точно от ножа, боли.
Я морщился, пытаясь подняться на колени.
Еще удар, на этот раз его ботинок впечатался в левую щеку, отчего мое тело резко повалилось на спину.
Давай, щенок! – рычал ублюдок. – Я буду выбивать из тебя дерьмо, пока ты не откроешь рот и не станешь умолять меня!
Я тяжело дышал. Боль простреливала ребра от вдохов. Голова, будто ведро с железяками, гремела…
… когда нога отчима зависла над моей грудью… я знал, что он хочет проломить мне ребра… возможно, он хотел прикончить меня. Но… если бы я позволил ему это сделать, то я – был бы не я.
За доли секунды, до того, как подошва опустилась бы мне на грудь, я схватил его за носок и пятку ботинка, и резко дернул в сторону. Ублюдок заорал, мешком повалившись на пол.
Хочешь извинений от меня!? – орал я, забравшись на отчима сверху. Мой кулак обрушивался на его потное и заросшее лицо. И каждый раз, как костяшки соприкасались с челюстью, скулами или носом, я испытывал возбуждение. Возбуждение, которое напрочь вытеснило ярость… я был безумен в этот момент.
Я слышал, как трещит носовая перегородка и челюсть.
Я чувствовал кровь ублюдка на своих кулаках.
Я вдыхал аромат его слабости, как самый дорогой аромат духов.
Блондинка-скелет визжала, как здоровенная рыбина, зовущая своего детеныша.
Ты – никто. – Прорычал я. – Запомни это, ублюдок.
Я поднялся, сплюнув кровь на отчима. Перешагнул его, как грязную лужу и вернулся в свою комнату.
Пока я отмывался от крови, блондинка-скелет, вызвала скорую.
Он сказал медикам, что его избили… но не сказал – кто.
Видимо, испугался мое расправы над ним. Но, я не уверен, что повторил бы это снова.
В следующий раз – это ничтожество подохло бы от ножа.
Вообщем, все обошлось сломанной челюстью и носом. Правда, его глаза, напоминали щелки, а под ними разбухшие, как почки, мешки, цвета сливы.
Ночь, для меня была почти, что адом. Ребра и лицо саднило. Но, я успокаивал себя тем, что это всего лишь боль. А вот результат, моих пластический вмешательств во внешности отчима, притупляло боль.
Через пару дней, я появился на пороге дома миссис Робинсон.
Когда она увидела меня, все краски с лица исчезли. Она была напугана тем, на кого я походил с синяками и припухлостями на лице.
Я солгал, сказав, что подрался с хулиганами на улице.
Сказал, что они отобрали мои ноты и порвали их.
Я сказал, что больше не буду учится игре на пианино.
Почему? – спросила миссис Робинсон, заискивающе всматриваясь в мое лицо.
Потому что я не способен на хорошее. Потому что я не рожден для хорошего.
Я буркнул, что-то вроде – вы здесь не при чем. У меня нет возможности заниматься музыкой.
Если дело в деньгах, то не переживай. – Сказала она. – Я буду учить тебя просто так.
Простите, миссис Робинсон. – Я опустил глаза, не желая, чтобы она видела мою ложь. – Но мне это больше не нужно. Меня это не волнует больше. – Я лгал, потому что нуждался в этом. Просто, я не хотел, чтобы страдала она. Я не хотел, чтобы страдали ее ноты. Не хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой в том, что со мной произошло. А я чувствовал, что именно это она и думала. – Вы, самое лучшее, кто был в моей жизни.
Я ушел. На этом все и закончилось.
Моя вымышленная сказка закончилась.
Наступила бесконечная реальность.
Отчим, больше не подтрунивал надо мной. Он больше не говорил со мной. А его шлюха, то и дело, вздрагивала, если я появлялся на кухне.
Радовался ли я тому, что сделал?
Да.
Он заслуживал этого.
Миссис Робинсон заслуживала того, чтобы я сделал это.
Может, это и не правильно, но былого не вернешь.
Жизнь текла дальше.
Я работал в кафе.
Приходил домой. Торчал в своей комнате, пока отчим и блондинка-скелет шептались за стенкой.
Иногда, мне казалось, что они шепчутся о том, чтобы прикончить меня во сне.
Боялся ли я этого?
Нет.
Я даже ждал, когда наступит день моей смерти.
Но он не наступал.

© Copyright: Юлия Пуляк, 2014

Регистрационный номер №0245498

от 14 октября 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0245498 выдан для произведения: Я учился играть на пианино.
Брал уроки у миссис Робинсон.
Мне нравилась музыка.
Мне нравилось касаться монохромных клавиш и чувствовать, как музыка льется из-под моих пальцев.
Мне нравилось читать ноты и превращать их в музыку.
Я учился играть, в тот период жизни, пока отчим был еще жив и жил с худой блондинкой-скелетом.
Я тратил деньги на искусство, которое любил.
Обычно, после работы, я приходил к миссис Робинсон и мы занимались два часа, музицируя и доводя звучание до идеала.
Я стал истинным меломаном, предпочитая Баха, Римского-Корсаково, Шопена, Моцарта и Шостаковича.
Миссис Робинсон, говорила – музыка – это прежде всего информация, которую ты можешь преподнести людям, как совершенно иное сказание своей истории. Ты можешь рассказать о своей печали и радости. Ты можешь ничего не говорить, музыка все сделает за тебя, раскрывая твои самые глубокие переживания. Люди это ценят и возвышают.
Мне нравилась миссис Робинсон.
Мне нравились ее пальцы – длинные и тонкие, с кроваво-красными ногтями.
Мне нравилось, как она пахнет – сладкими духами, которые омывали меня, пока она сидела рядом и говорила, какая клавиша соответствует ноте.
Мне нравилось, как она одевается.
Строго. Консервативно. Всегда в черном и закрытом платье, с единственным светлым пятном – каплевидной камеей. В россыпи крохотных бриллиантиков, переливался гранат, насыщенного рубинового цвета.
Она говорила, что эту камею, ей подарил покойный муж на серебряную свадьбу.
Она рассказывала, что ее покойный муж был композитором. Гением. Но, к сожалению, его сочинения не были такими известными, как ужас, что крутят на радиостанциях.
Пять лет назад, он покинул ее.
Я ходил к миссис Робинсон около месяца.
Я многое усвоил и многому научился.
Жаль, что в дальнейшем, ее знания не пригодились мне.
Этот месяц – был для меня отдушиной в жестоком мире.
Пока отчим пинтами жрал пиво и развлекался с блондинкой-скелетом, я освобождался от грязных мыслей и погружался в мир, где существует лишь музыка.  
И только с миссис Робинсон, только в звучании пианино, я чувствовал себя по-настоящему живым. Я не чувствовал себя брошенным матерью-шлюхой. Не чувствовал грязных прикосновений рыжей толстухи. Не чувствовал удушливой вони отчима… не чувствовал печали, когда ушла Лизи.
Я все еще думал о ней. Я… черт возьми, все еще скучал по ней.
Прошли месяцы, а я не переставал вспоминать ее ясно-голубые глаза.
Эти глаза, отпечатались в моем сознании, как адово тавро на брюхе скотины.
Возвращаясь домой, я возвращался из сказки в реальность.
Отчим, как всегда под градусом, просиживающий жирную задницу в кресле за черно-белым телевизором.
Блондинка-скелет, дефилирующая по квартире, в коротком халате, который едва скрывал ее тощую задницу. Если, конечно, у нее такова была.
Отличная-мать-его-семейка.
Я закрывался в своей комнате и ждал с нетерпением, когда закончится этот день и начнется новый. А за ним, когда закончится рабочий день и начнутся занятия.
Пожалуй, миссис Робинсон запала мне в душу. Я считал ее не только учителем… я думал о ней, как о доброй и заботливой тетке.
Она поила меня чаем и домашним печеньем.
Она видела, какой я худой и бледный.
Она видела… жалела меня… но, в силу ее либерального воспитания, не озвучивала слова вслух.
Может, потому что понимала – я не нуждаюсь в жалости.
Однажды, я пришел домой и увидел, что дверь в мою комнату открыта. Обычно я ее запирал, чтобы отчим и его шлюха, там не лазили, но в тот день, замок был сломан.
Я вошел и увидел, что ноты валяются на полу… клочки с завитушками, валяются на полу, точно их грыз злобный и голодный пес.
Я пошел в гостиную, и долго смотрел на отчима, крепко сжимая кулаки. Черт, я сам себе удивлялся, как до сих удержал свою задницу на месте и не выбил из ублюдка все дерьмо.
А, музыкантик вернулся. – Хохотнул он. – Ну, и как тебе мое искусство?
Зачем ты это сделал? – процедил я.
Тебе не понравилось?
Зачем ты это сделал? – повторил я свой вопрос. Ярость кипела во мне так сильно, что я чуть не давился ею.
Знаешь, что говорят об музыкантах? Что все они педики. – Он с пренебрежением оглядел меня. – Видимо, ты тоже педик. Так почему, до сих пор не в платье? Маргарет поделится с тобой нарядами и косметикой.
Шлюха рассмеялась, раздвинув ноги на четыре кулака шире, сверкнув выбритым бобриком.
Что ты знаешь об искусстве? Как выжрать пинту пива и обрыгаться, не захлебнувшись? – я выплюнул эти слова, как грязное ругательство.
Хм, - он ухмыльнулся. – Я знаю, как надо трахнуть женщину, чтобы получить удовольствие. Тебе бы тоже не мешало. – Эта наглая морда заржала вместе с блондинкой-скелетом. – Или – нет. Ты же у нас педик. Так почему бы тебе не выйти на дорогу и не подставить задницу, какому-нибудь богатому дяденьке? Любишь трахать сам, или предпочитаешь, когда тебя трахают? 
Ты заплатишь за это. – Прошипел я. Отчим допил пиво, смяв жестяную банку и бросил ее на пол.
Я ни за что не собираюсь платить. – Ядовито выдал он. – Ни за дерьмо, чем ты занимаешься. Ни за педиков, с которыми ты трахаешься.
Только дьявол знал, как сильно я хотел придушить эту скотину. Как сильно я хотел выпустить его кишки и снова придушить. Как сильно я хотел смотреть на пьяного мудака, пока он харкает кровью и хрипит, поражаясь собственным внутренностям. А с это шлюхой у меня был бы еще короче разговор. Хватит и одного движения, чтобы ее хребет хрустнул пополам.
Собаке – собачья смерть, ублюдок. – Мой тон был ледяным, как и намерения отправить мразь в преисподнюю.
Угрожаешь мне, мелкий педик? – отчим неуклюже поднялся с кресла и нетвердой походкой, подошел ко мне. – А если я нагну тебя раком и отымею, ты согласишься, что твоя никчемная задница годится только для того, чтобы тебя трахали раз за разом?
У меня задрожали сжатые кулаки. Я чувствовал, как натягивается кожа на костяшках, как ногти впиваются в ладони.
Ты – никто. – Он ткнул меня в грудь. – Твою мамаша-шлюха сбежала, оставив мне дерьмовый подарочек. А он мне на хрен не нужен. Так что… - его взгляд прошелся по мне. – Если еще хочешь жить здесь, падай на колени и моли моего прощения.
Я выпучил глаза. Шок, был лучшим для меня апперкотом.
Этот ублюдок. Эта мразь. Это спившаяся, грязная скотина требует от меня извинений?!
Пошел на хрен. – Процедил я. Я вовсе не собирался потакать его желаниям. Я лучше сдохну, чем произнесу это гребаное извинение. Я не настолько помешался на жилплощади, чтобы унижаться и умолять позволения остаться дома.
Удар сбил меня с ног.
Я повалился на задницу и тряхнул головой.
Гул, как товарный поезд, прошелся по скуле, отзываясь тупой болью в черепе.
Но, знаете… боль была приятной. Она была приятной, потому что, с каждым болезненным спазмом, моя ярость еще больше возрастала.
Извиняйся. – Рыкнул отчим.
Пошел на хрен. – Повторил я и отчим, ухватив меня за грудки, ударил в лицо, рассекая мясистым кулаком верхнюю губу. Он вздернул меня и швырнул на пол. Нога полетела в бок. Ребра взревели от острой, точно от ножа, боли.
Я морщился, пытаясь подняться на колени.
Еще удар, на этот раз его ботинок впечатался в левую щеку, отчего мое тело резко повалилось на спину.
Давай, щенок! – рычал ублюдок. – Я буду выбивать из тебя дерьмо, пока ты не откроешь рот и не станешь умолять меня!
Я тяжело дышал. Боль простреливала ребра от вдохов. Голова, будто ведро с железяками, гремела…
… когда нога отчима зависла над моей грудью… я знал, что он хочет проломить мне ребра… возможно, он хотел прикончить меня. Но… если бы я позволил ему это сделать, то я – был бы не я.
За доли секунды, до того, как подошва опустилась бы мне на грудь, я схватил его за носок и пятку ботинка, и резко дернул в сторону. Ублюдок заорал, мешком повалившись на пол.
Хочешь извинений от меня!? – орал я, забравшись на отчима сверху. Мой кулак обрушивался на его потное и заросшее лицо. И каждый раз, как костяшки соприкасались с челюстью, скулами или носом, я испытывал возбуждение. Возбуждение, которое напрочь вытеснило ярость… я был безумен в этот момент.
Я слышал, как трещит носовая перегородка и челюсть.
Я чувствовал кровь ублюдка на своих кулаках.
Я вдыхал аромат его слабости, как самый дорогой аромат духов.
Блондинка-скелет визжала, как здоровенная рыбина, зовущая своего детеныша.
Ты – никто. – Прорычал я. – Запомни это, ублюдок.
Я поднялся, сплюнув кровь на отчима. Перешагнул его, как грязную лужу и вернулся в свою комнату.
Пока я отмывался от крови, блондинка-скелет, вызвала скорую.
Он сказал медикам, что его избили… но не сказал – кто.
Видимо, испугался мое расправы над ним. Но, я не уверен, что повторил бы это снова.
В следующий раз – это ничтожество подохло бы от ножа.
Вообщем, все обошлось сломанной челюстью и носом. Правда, его глаза, напоминали щелки, а под ними разбухшие, как почки, мешки, цвета сливы.
Ночь, для меня была почти, что адом. Ребра и лицо саднило. Но, я успокаивал себя тем, что это всего лишь боль. А вот результат, моих пластический вмешательств во внешности отчима, притупляло боль.
Через пару дней, я появился на пороге дома миссис Робинсон.
Когда она увидела меня, все краски с лица исчезли. Она была напугана тем, на кого я походил с синяками и припухлостями на лице.
Я солгал, сказав, что подрался с хулиганами на улице.
Сказал, что они отобрали мои ноты и порвали их.
Я сказал, что больше не буду учится игре на пианино.
Почему? – спросила миссис Робинсон, заискивающе всматриваясь в мое лицо.
Потому что я не способен на хорошее. Потому что я не рожден для хорошего.
Я буркнул, что-то вроде – вы здесь не при чем. У меня нет возможности заниматься музыкой.
Если дело в деньгах, то не переживай. – Сказала она. – Я буду учить тебя просто так.
Простите, миссис Робинсон. – Я опустил глаза, не желая, чтобы она видела мою ложь. – Но мне это больше не нужно. Меня это не волнует больше. – Я лгал, потому что нуждался в этом. Просто, я не хотел, чтобы страдала она. Я не хотел, чтобы страдали ее ноты. Не хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой в том, что со мной произошло. А я чувствовал, что именно это она и думала. – Вы, самое лучшее, кто был в моей жизни.
Я ушел. На этом все и закончилось.
Моя вымышленная сказка закончилась.
Наступила бесконечная реальность.
Отчим, больше не подтрунивал надо мной. Он больше не говорил со мной. А его шлюха, то и дело, вздрагивала, если я появлялся на кухне.
Радовался ли я тому, что сделал?
Да.
Он заслуживал этого.
Миссис Робинсон заслуживала того, чтобы я сделал это.
Может, это и не правильно, но былого не вернешь.
Жизнь текла дальше.
Я работал в кафе.
Приходил домой. Торчал в своей комнате, пока отчим и блондинка-скелет шептались за стенкой.
Иногда, мне казалось, что они шепчутся о том, чтобы прикончить меня во сне.
Боялся ли я этого?
Нет.
Я даже ждал, когда наступит день моей смерти.
Но он не наступал.

 

Перекресток Глава 14

Перекресток Глава 16