Бурмакино

Бурмакино-село. Коровы в роще.
Мир тонких снов, где всё наперекос.
И там мужик. Высокий. Крепкий. Тощий.
Солёные глаза. Копна волос.

Кушак. Штаны широкие. Для воли.
Рубаха домотканая. Из льна.
А руки...в них счастливые мозоли.
А сердце... в нём хозяйкою Луна.

Хоть бедно, но светло в его домишке:
коренья, травы, связки чеснока.
Кемарит кот, шуршат уютно мышки.
Лежанка. Печь. На ней три чугунка.

Удобства - ноль. Про интернет не слышал.
Всю жизнь гнал самогон с травой тархун.
А выпив из ведра, влезал на крышу
и ввысь взлетал, как сказочный колдун.

О нём ходили сплетни по деревне:
ведьмак, шатун, пьёт соки из берёз.
А он плевал на всех. С зарёй вечерней
купался в небе с кучей ярких звёзд.

Раздетым танцевал в звенящих травах.
Гонял лисиц, оленей целовал.
Горланил песни в призрачных дубравах.
Душой весь мир подлунный обнимал.

Луна к нему однажды прикруглилась.
Сказала «дай и мне свой самогон!»
Потом подушкой жёлтой, как бы в милость,
к лицу прижалась, заглушая стон.

© Copyright: Александр Орешник, 2017

Регистрационный номер №0398268

от 6 октября 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0398268 выдан для произведения: Бурмакино. Село. Три пня и роща.
Мир мёртвых слёз. Последняя гармонь.
И с ней мужик. Высокий. Крепкий. Тощий.
В глазах – седой, мерцающий огонь.

Такого - не найдёшь на белом свете:
на светлом теле жизнь обожжена.
Не руки, а мозолистые плети.
И перстень на мизинце. Там – Луна.

Откуда? Кто? Лишь слухи и легенды….
Ведьмак. Бирюк. Пришелец с тайных звёзд.
И только Полнолуния, как Веды,
будили в нём загадочный наркоз.

Грибы сплели гнездо в его домишке:
коренья, травки, лапки индюка.
Вода в ведре под ёлочною крышкой,
и очень-очень много чеснока.

Не знал трусов, ботинок, тряпок, денег.
Но всё варил в бидоне самогон.
Был тихим, чистым, ласковым, как веник.
И огненно летучим, ну, как дрон.

Он голым уходил в ночные травы.
Студил на листьях карие глаза.
С лосихами гулял в глухих дубравах.
И пил Росу, густую, как слеза.

Луна к нему, однажды, прикруглилась.
Сказала «дай в стакане самогон!»
Потом, желтея, тихо и без крика
подушкой прилегла в мужицкий стон.

 

Осенний Питер

Груши