Утро

Утро.

На полатях, за занавеской, ещё темно,  но утренний  свет уже пробивается сквозь застиранный ситец. Сквозь ситец пробивается запах, лучше которого нет на свете. Бабушка затворила тесто. Слышно, как она, что-то бормоча себе под нос, осаживает его в кадушке.

- Вовкай! А ну слазь оттуда, а то угоришь! Да к Максимовым сбегай. Молока мало, - громко говорит она. Сложенные в штабель большие поленья, она разжигает берестой и длинной кочергой на деревянной ручке отправляет в печную утробу.

Нехотя сползаю с печи  и бегу на двор, надрав по пути мягкого влажного от росы клевера.

- Да шевелись же ты окаянный! – шумит бабушка. Она уже стоит на крыльце с алюминиевой таркой  и мелочью в кулаке, - после доспишь.

Для мальчишки двести метров - не дистанция. Обегая пруд, с опаской глянул на покосившуюся древнюю избушку, в которой жила такая же древняя старушка. Мы её боялись.

 Во дворе у Максимовых хозяйка кормила телятю хлебом, размоченным в молоке. Я и сам обожаю такое лакомство. Нальёт бабушка в эмалированную миску молока, накрошит душистого белого хлеба, а я уплетаю за обе щёки.

Однажды я вот так побежал за молоком… и не добежал. Поэтому обратный путь я пробежал не так резво.

В избе тепло пахнет тестом. Улучшив момент, я захватываю из кадушки кусочек ароматной сдобы.

Гудит печь и гудит самовар. Он стоит на специальной табуретке, а  его труба  уходит в дымоход.

Бабушка обхватывает его полотенцем, ставит на стол, на поднос. На столе конфеты-подушечки, соевые батончики, сахар-рафинад, а рядом щипцы для колки твердых кусочков сахара.

Бабушка снимает крышку самовара, аккуратно опускает в кипяток завёрнутые в марлю яйца и накрывает их крышкой. Из видавшей виды жестянки со слоном и двойной крышкой она насыпает в заварной чайник чай, заливает кипятком из самовара и вкусный завтрак почти готов.

Пьём чай. Бабушка степенно наливает горячий чай в чашки, остужает его, переливая в блюдце и, прихлёбывая, пьёт маленькими глоточками, не забыв сунуть в рот любимую подушечку. Я, как маленькая обезьянка, подражаю ей.

Затем она вынимает из самовара яйца, окунает их в холодную воду и деловито берётся за начинку для пирогов.

- Вовкай! Чаю попил – марш в огород! Лука надёргай, да жуков на картошке посмотри. Вот вес напасть заморская! И в соседском огороде не варзай! Своей ягоды мало?

Хорошо, бабушка! – кричу я, вылетев на крыльцо.

Надёргав лука, я приношу его на кухню, а пока бабушка не опомнилась, мчусь в соседский малинник.

По большому счёту, этот малинник нужен был его хозяйке, как ежу футболка. Потому что в её возрасте она просто застряла бы в этих дебрях и никогда бы не выбралась оттуда.

Процесс в самом разгаре. Печь протопилась, раскалилась, а у бабушки уж всё готово. Она смазывает противень маслом при помощи кисточки из птичьих перьев, выкладывает на него рыбу, лук и накрывает тестом  и снова смазывает пирог маслом для золотистой корочки. Следом в печь идут лепёшки, густо смазанные картошкой со сметаной, пироги с луком и яйцом, пироги с ягодами.

Рядом с печкой стоит ведро на высоких ножках и плотной крышкой. Бабушка тщательно удаляет все угли из печи и ссыпает их в это самое ведро. Угли задыхаются, и потом бабушка кипятит на них чай в самоваре. Бросит несколько кусочков нарежет лучины, подожжет и к дымоходу.

В очищенную от угля печь она отправляет сразу все пироги, а в придачу чугунок со щами, да чугунок с молоком. Одному богу известно, как она ловит момент, когда пироги дойдут.

Солнце взялось за свои дневные труды, а у бабушки все готово, и её старая изба пахнет теплом, уютом… и вкусными пирогами. А вечером придут соседки попить чая, закусывая изюмом из блюдечка, посудачить Да перекинуться в «дурака».