-…Мария Ивановна Квашина! Прошу вас, Мария Ивановна, проходите! Проходите, проходите!..
Эдуард Павлович недовольно поморщился, подвинулся нехотя вместе со стулом.
Тоже мне, нашли, кого в почетный президиум выбирать! Ещё бы прачек пригласили… Чего, некого, что ли, больше?.. Вон, сам Новожилов Петр Сергеевич сидит! Сам! Всю жизнь начальником узла проработал! Другим и не снилась должность такая, а они… Уборщицу! Иль Тищенко. Главбухом работала, с высшим образованием! Сына академиком вырастила! А они… Ква-ши-на. О, Господи! Выбрали председателя на свою голову!
Неприязненно посмотрел на председателя пенсионного комитета. Та, моложавая симпатичная женщина 57-ми лет отроду, бодро зачитывала с трибуны список членов почетного президиума.
-Здравствуйте, -тихо и несмело проговорили сбоку.
Эдуард Павлович обернулся.
-Здрасьте,- буркнул в ответ и вновь стал высматривать знакомых в зале.
Квашина- мелкая, усохшая старушенция в шерстяном коричневом платьице с белым кружевным воротничком, с дешевой брошкой на груди- ещё некоторое время глядела на него снизу вверх. Затем опустила глаза к полу: страшно было смотреть в зал, не привыкла она к такой публичности. Это-то буркнул «здрасьте»- и то слава Богу. Сам замначальника дороги! Хоть и бывший. Очень бывший… В начале войны назначили. Это, считай, она с 39-го работает, а он… В 42-м, наверное, пришел… И всё на руководящих должностях.
Так она и сидела, опустив голову, всю торжественную часть. Прислонила клюшку свою к стулу, положила руки на колени и машинально, от волнения, всё поглаживала и поглаживала ладошку о ладошку.
Накой её Петровна на этот президиум посадила? С одной стороны: шевельнулось что-то в сердце, гордость какая-то за себя- ветеран, как-никак… А с другой стороны: страсть-то какая! Все на тебя, кажется, пялятся! Как голая сидишь! Лучше б премию дали. Иль набор какой… Гречка, вон, дома кончилась… Конфеток бы немного… Как тогда, на День железнодорожника. Ох, говорить бы чего не позвали! Стыдобушки не оберёшься! Замочек-то на левом совсем порвался, не расстегну дома. Старенькие сапожки. Выкрасить да выбросить. Она спрятала ноги под стул.
Эдуард Павлович возвышался слева ухоженной громадиной. И благоухал одеколоном. На неё не смотрел. Строгое лицо было обращено в зал; поджатые губы, кустистые седые брови. И рука с карандашиком беззвучно, но значительно отстукивала что-то по столу.
А председатель, Нина Петровна, уже зачитывала награждённых…
Затем было само награждение…
Затем- банкет в столовой.
Из колонок звучала музыка 40-х, 50-х. Пенсионеры по шестеро сидели за столами, ели и тихо переговаривались о житье- бытье. На каждом столе стояла бутылка водки, бутылка шампанского, фрукты в вазе, шоколадные конфеты. Там, где кучно сидели мужички, одной бутылки водки не хватало и кто-нибудь обязательно- счастливый, раскрасневшийся- подходил к ровесницам:
-Девки, давайте на газировку меняться! Всё-равно у вас нетронутая стоит!
-Забирай, Паш,- соглашались те. –Зинка-то как у тебя? Жива?
-А куда она на хрен денется?- Тот менял шампанское на водку. –Она ещё меня переживет, … старая!- добавлял он со смехом напоследок. –Вы ж, бабы, живучие! Вас «железка» не сломала!
-Иди, матершинник!- беззлобно гнали его «девки». –Собачится ещё здесь…
Сами же продолжали беседовать. В основном о болячках да недугах. Да и беседовали как-то странно: говорили одновременно каждый своё, будто хотели до конца высказаться и соседок своих почти не слушали. И даже будто хвастались болячками и пытались убедить других, что их недуги самые сильные и значительные. Дескать, «твои-то что! Вот у меня!..». И ели, ели, будто клевали, как курочки, по зёрнышку… Фрукты и конфеты честно поделили и припрятали в пакеты и сумки: внучков угостить.
Квашина вдруг увидела Светлану Петровну. Та стояла в конце зала, у колоны и с кем-то разговаривала.
-Пойду ка я,- решила про себя Мария Ивановна. –Поговорю с ней. Чего она, правда… Выдумала: на президиум выбирать!.. Стыда с ней не оберёшься. Молодая ещё, дура- дурочкой…
А вслух сказала:
-Пойду я, девки. Попили- поели… Дочка внуков привезти должна. Пойду…
Она подхватила сумку и зашаркала стоптанными сапогами по мраморному полу. И, ещё не доходя до председателя, увидела, что та беседует с Эдуардом Павловичем. Тот стоял за колонной и выговаривал Светлане Петровне:
-…себе позволяете?! Достойные люди! Вся дорога на них держалась! Вы, конечно, по молодости можете и не знать, как…
Светлана Петровна, слушающая его до этого как-то невнимательно и рассеянно, перестала осматривать зал со своими «подопечными» и подняла на него глаза.
-Эдуард Павлович, а вы знаете, что Квашина на 17 лет больше вас на дороге проработала? Пришла раньше вас, в 39-м, и уволилась позже вас. А вы, наверное, и лицо-то её первый раз сегодня увидели. И то, что медалей и орденов у неё побольше, чем у вас- тоже не знали?.. И ветеранские, и за выслугу, и за труд… Да одна «Мать-героиня» чего стоит!..
Эдуард Павлович смотрел на неё сверху подозрительно, настороженно, шевеля грозно бровями. Жевал, жевал губы, потом сказал:
-Голытьбу-то плодить- нехитрое дело.
-Козёл ты, Эдуард Павлович!- чуть громче обычного проговорила Светлана Петровна и отвернулась от него. –Её сыновья- четверо, все четверо!- на фронте погибли, пока ты «бронью» задницу свою прикрывал! Иди отсюда, не порти людям праздник! А то скажу сейчас Новожилову- он тебе покажет, кто здесь «ценный кадр», а кто «из подворотни». У него совесть-то есть, он тебе мозги быстро вправит!
Лицо Эдуарда Павловича покрылось кровяными прожилками, и затряслись руки.
-Сучка!- прошипел он. И с прямой спиной, не глядя по сторонам поспешил из зала.
-Козёл!- звонко проговорила она ему в спину. –В могиле одной ногой, а всё о «кресле» думает! О душе подумай! Козёл.
Квашина, обомлевшая от услышанного, стояла за колонной, мелко крестилась в области брошки и испуганно озиралась.
Она прижала сумку к груди и тоже заторопилась к выходу. Только к другому, в дальнем конце зала. Сумка с подарочным набором, с гостинцами со стола больно оттягивала сухую костистую кисть с узловатыми набухшими венами. И постукивала в кармашке платья очередная медаль в коробочке. Негромко, впрочем, постукивала. Мешал конвертик с небольшой премией. Как раз на мандаринки внучатам.
Хорошая литературная зарисовака. Страшно, когда в душе остаётся только желчь, как осадок от прежних чувств. Написано очень красочно, словно бы кино посмотрел. Браво!!!
Помочь сайту
Поздравления
