Наступила осенняя пора. Стало прохладно. Нет–нет, изредка дождик моросит, землю иссохшую поит. По утрам туманы по-над землей стелятся. Ожившая трава вся в росе стоит, ликует по-своему. Птица табунится, на юга кочевать собралась.
Ник Ник пригорюнился. В городе тоска смертная. На волю тянет, сил никаких нет. Скоро распрет*, а надежда поучаствовать в открытии сезона охоты тает на глазах. Да, и что говорить, возраст уже не тот, ноги отказали, совсем почти не ходят, окаянные. Экая нужда была кому-то на себя обузу брать, со стариком–инвалидом нянчиться. У каждого своих хлопот полон рот. Бывшим компаньонам самим охота с ружьишком – то душу потешить. Не до меня, немощного, это факт. И никуда от него не денешься. Списали по всем статьям. На пенсию отправили . По старости. Вроде бы все правильно, согласно закону. Но все равно обидно.
А сколько их, друзей – охотничков, помнится, вокруг меня увивалось в свое время. Тьма! Как мухи на мед слетались со всех сторон. Канючили: - Возьми, да возьми! Шутка ли – всю жизнь в заповеднике проработал. До главного егеря дослужился, все шикарные места как свои пять пальцев знаю. В любое время суток во всех хитросплетениях ериков и лабиринтах култучных с закрытыми глазами ориентировался. Знатные угодья. Царские. Дичью пернатой богатые. Такие большинству смертных и не снились. Все там у меня было под контролем. Баловаться я никому не позволял. Ни-ни! Но и своего, конечно, не упускал. У воды, да не напиться. Как бы не так!
Вспомнил как я сам своего старого отца, заядлого охотника, последний раз на осенний пролет* вывозил. И смех, и грех! Выбрали место хорошее. Встали на бударке* в мелководье. Забились в реденькую колку*, слегка замаскировались. Ждем вечернюю зОрю. Ветерок метелки тростниковые слегка колышит. Вокруг благодать неописуемая. Вдруг, слышу: гуси вдалеке кричат вразнобой, будто собаки брешут. С южной стороны над горизонтом неровным клином летят, о чем – то своем тревожно так переговариваются.
Я отцу и говорю:
- Слышь, батя, гуси! А сам рукой в их сторону показываю.
Он отвечает:
- Слышу, сынок, слышу.
Клин все ближе и ближе к нам. Двенадцать голов. Целый табун гусиный. Силуэт каждой могучей птицы отчетливо виден на фоне закатного неба.
Я опять отцу, уже потише, на ухо:
- Видишь? Вот они!
- Нет, не вижу. – Отвечает.
В последнее время у него со зрением совсем плохо стало. И операции не надолго помогли.
Гуси тем временем налетели прямо на нас. На верный ружейный выстрел.
- Смотри, вот же они, - жарко шепчу отцу прямо в ухо. – Над нами. Совсем близко!
Он задрал голову, сощурился, и понурился сокрушенно:
- Не вижу, ничего.
Тут уж упускать такой шанс нельзя. Стреляю навскидку дуплетом. Две тяжелые туши матерых серых гусаков один за другим падают в воду буквально нам под ноги, у самого планширя*. Поднявшиеся от удара брызги окатывают нас с головы до ног.
- Вот теперь – вижу! – воскликнул обрадованный отец. Теперь вижу, сынок.
Мечтательную дрему прерывает резкий звонок телефона.
- Николаич, айда завтра с нами на охоту, распрет как-никак. Праздник!
Примечания
Распрет* - открытие сезона охоты (окончание запрета на охоту).
Осенний пролет* - лучшее время для охоты на пернатую дичь, скапливающуюся в огромные стаи перед отлетом на юг.
Бударка* - деревянная рыбацкая лодка.
Колки* - тростниковые заросли в воде, издали напоминающие шапки.
Планширь* - горизонтальная доска вдоль борта бударки.
А ведь герою не просто на охоту надо... Нужным быть - вот что для него важно. Интересное преломление важной и вечной темы. И, как всегда, прекрасным языком написано.
Время подходит, остаётся одна радость: память.Есть ТВ передача "Охотник и рыболов".Я никогда не смотрю картины охоты. У меня замирает сердце, становится жаль птиц, животных. А рассказ написан безупречно: Вы тонкий психолог.
Помочь сайту
Поздравления
