Новогодняя открытка

Моя горячо любимая бабушка (царство ей небесное) писать не любила. Почему?

Ну, наверное, потому что не умела.

Прожила она свой век самовыражаясь посредством языка разговорного, иногда кроткого и певучего, а иногда и могучего, раскатистого, где отдельные ёмкие слова звенели как свежие гвозди под кувалдой жизненных обстоятельств.

Проверяя же мои школьные сочинения, она докладывала родителям о моих успехах всегда одной и той же фразой: «Молодец, молодец! ЧистО-о-о написал…»

Что я там написал, ей, конечно же, было неведомо, однако круглые аккуратные буквы радовали её доброе сердце.

Когда же я ошибался, и карандашом зачёркивая неправильную букву, надписывал над ней верную, что правилами школьного кондуита было, в общем-то, не запрещено,  она напрочь отказывалась визировать моё творение, и заставляла переписывать «набело», чтобы было «чистО».

Иногда я развлекал её чтением свежих газет и замысловатых рецептов отрывного календаря. Ну, и конечно озвучивал письма приходящие на её имя от родственников. К рецептам и газетным передовицам моя «Ба» относилась иронично скептически, письма же выслушивала с предельным вниманием, заставляя перечитывать их по несколько раз, при этом непременно вставляя свои комментарии.

То она, качая головой, сокрушалась над неблаговидными поступками своего племянника: «Ирод! Вот ведь Ирод –то, - а то припечатывала всесокрушающим, - Итит его мать!» – загулявшего деверя. А то и ворчала на своего брата за его неразборчивые каракули, с которыми у меня возникали проблемы по расшифровке, в конце прослушивания вынося свой бескомпромиссный вердикт: «Писал-то, небось, «под мухой»!»

Мне тут же представлялся скорбный дед Фёдор и сидящая на нём здоровенная муха, что была больше самого деда раза в два. Она злобно жужжала и мешала согбенному под её тяжестью корреспонденту излагать свои мысли.

Когда же моя «Ба» задумывала ответить на письмо, то мы оба садились за стол, и начиналась мука сочинительства.

Сначала она быстро и достаточно бойко диктовала мне предложения, а я по мере своих ученических способностей переносил их на листочек в клеточку. И уже через каких-то полчаса первый вариант совместной рукописи был готов.

После этого я читал бабушке что получилось.

И вот тут-то нас ожидало мучение. «Ба»  принималась за правку!

Она начинала сомневаться над правильностью написанного. Ей, то не нравились сами слова, то сформулированные ей фразы, а то и вовсе казалось, что на бумаге написано совершенно не то о чём она хотела сказать.

Промучившись ещё какое-то время и, смяв несколько клетчатых листов, она, наконец, решительно доставала из специальной коробочки почтовую открытку, и клала её передо мной со словами: «Пиши здесь! Здесь негде чудеса расписывать! А письмо-то прочитают, да ещё и подумают, что бабка с ума сошла, а то и того хуже скажут «под мухой» писано!»

Я тут же непроизвольно вжимал голову в плечи, опасаясь нападения гигантских мух, и брался за ручку.

Вот одно из этих кратких и лаконичных посланий я и держу сейчас в руках. Старая поблёкшая новогодняя открытка, а на обратной стороне моей детской рукой написано поздравление «Ба» своей сестре в Рязань – «Нинка! С Новым Годом!» и чуть ниже огромными буквами – «ЗВОНИ!»

А не отправлена она была только потому, что в слове «звони», буква «з» слишком уж «клюнула носом», и поэтому вся проделанная писцом работа выглядела «не чистО»!