ГлавнаяПрозаМалые формыМиниатюры → Нечто и Ничто

Нечто и Ничто

27 апреля 2015 - Владимир Степанищев
article285282.jpg
     Пролог в театре…, пролог на небесах… Восход и закат, рождение наше, наша смерть и всё, что между ними – вся наша Жизнь: скупые радости, ненужные случайности, нелепые ошибки, фатальные, неистребимые последствия их, все тяжкие страдания на всем пути её не имеют никакого хоть сколько-то рационального зерна, когда и ЕСЛИ ОНА НЕ ВЕЧНА. Всякий опыт для того и опыт, чтобы хоть чему-то, с какой-нибудь целью научиться, только вот зачем же упражнять и пестовать того, кто так или иначе помрет (разобьется о трон Галатеи) и в смертном сне навсегда позабудет любые уроки? Даже Фауст, обретя Гомункула, познав любовь прекрасной Елены, постигнув все великолепия мира вообще, не говорит (против расхожего и ошибочного мнения), мол «остановись, мгновенье», - он просит лишь обождать: «Мгновенье! О как прекрасно ты, повремени!», - это в переводе у Пастернака, а у Холодковского совсем и точнее, и запутаннее: «Мгновенье, прекрасно ты, продлись, постой!». Видимо этот вот странный буддийский оксиморон «продлись-постой» и есть точка вечности, к которой так долго стремится так долго обучаемый человек. Ну ладно, доктор, он хоть все повидал и изведал, но мы-то? К чему наша смерть? Это ж глупость какая-то, - помирать, толком не пройдя курса и начальной земной школы, какую мысль видимо и хотел донести до нас мудрый, но, как все менторы, нудный, докучливый и непонятный Гёте, к концу своей жизни и сам, похоже, запутавшийся в собственных поучительных метафорах.

     Когда глупая курица беспечно бегает по двору, клюет пшено, растет, несет яйца, нагуливает жир и мясо с конкретной задачей-судьбою: в конце концов быть ощипанной для перины и попасть в суп иль на сковороду, то кто ж станет спорить с логикой полезности, осмысленности рождения и смерти её? Или корова, если в силу каких-либо причин утратила она способность давать молоко, то как-то и выглядело бы нелепо – милосердно, но без цели кормить ее до смерти. Всё - от рогов до копыт пойдет у нас в дело. Но человек… Какого лешего ему помирать, когда никто его не употребляет в пищу, яиц и молока ему хватит до скончания мира, а вот знаний и опыта даже к смертному одру - лишь на ноготь? И опыт-то какой скверный… А Наставник, а методы Его? Внимательный Мефистофель только и делал, что обучал Фауста посредством греха – единственным продуктивным приемом педагогики. Нас же обучают… Правдой…

     Как много, как безвозвратно теряем мы по мере того, как открывается нам эта Правда! Когда в какой-то очередной веселый и волшебный Новый год мы, нежным ребенком, догадываемся наконец, что никакого деда Мороза на самом деле нету, - мы утрачиваем Счастье детства навсегда. Это хорошо? Когда мы, пылким юношей иль томной девушкой, какой-то черной ночью впервые застаем измену Возлюбленной или Возлюбленного, - мы утрачиваем веру в Любовь навсегда. Это хорошо? Когда мы, зрелым мужчиной иль опытной женщиной, каким-то обыкновенным днем вдруг обнаруживаем предательство, мы утрачиваем веру в Дружбу навсегда. Это хорошо? Мудрые, но побитые, обглоданные такой Правдою, таким «опытом» мы обращаем стопы свои во Храм, но каким-то несчастным вечером Господь отнимает у нас близкого Человека и мы утрачиваем веру в Бога навсегда. Это хорошо? И вот приходит час, когда наша собственная смерть вдруг начинает видеться нам отнюдь не страшным горем, а единственным избавлением… 

     Избавление… Финал… Венец творения… Итог обучения… Свидетельство о смерти как аттестат зрелости… Глядя в пустую стену, чуя близкий и неминуемый удел свой, избавленный иллюзий Счастья, Любви, Дружбы, Веры, оглядываясь назад и заглядывая далеко в будущее, ты вдруг видишь не только бестолковую бессмысленность собственного обучения земным существованием, Правдой, но и такую же безысходность жизни твоих детей, внуков, их детей, их внуков и далее, и ныне, и присно, и во веки веков… Всем им предстоит одна и та же академия Правды с обретением одного и того же «диплома» в праздничный день «выпуска»… Господи! Если зачем-то рождаться, то умирать наверное тоже нужно зачем-то? Ведь жизнь только тогда и обретает смысл, когда она вечна. Как сказал бы Гамлет: вот и ответ. Свидетельство о смерти – лишь пропуск в Вечную жизнь, жизнь без Счастья, без Любви, без Дружбы, без Веры, без всех тех химер, что предъявили нам в земной школе, дабы опровергнуть. Вечная жизнь есть вечная пустота…

Фауст

Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил.
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил.
Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: "Мгновенье!
О как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они".
И это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю.

(Фауст умирает. Лемуры подхватывают его и кладут на землю)

Мефистофель

В борьбе со всем, ничем ненасытим,
Преследуя изменчивые тени,
Последний миг, пустейшее мгновенье
Хотел он удержать, пленившись им.
Кто так сопротивлялся мне, бывало,
Простерт в песке, с ним время совладало,
Часы стоят. 
Стоят. Молчат, как ночь.
Упала стрелка. Делу не помочь.
Упала стрелка. Сделано. Свершилось.
Конец.

Конец? Нелепое словцо!
Чему конец? Что, собственно, случилось?
Раз нечто и ничто отожествилось,
То было ль вправду что-то налицо?
Зачем же созидать? Один ответ:
Чтоб созданное все сводить на нет.
"Все кончено". А было ли начало?
Могло ли быть? Лишь видимость мелькала,
Зато в понятье вечной пустоты
Двусмысленности нет и темноты.

© Copyright: Владимир Степанищев, 2015

Регистрационный номер №0285282

от 27 апреля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0285282 выдан для произведения:      Пролог в театре…, пролог на небесах… Восход и закат, рождение наше, наша смерть и всё, что между ними – вся наша Жизнь: скупые радости, ненужные случайности, нелепые ошибки, фатальные, неистребимые последствия их, все тяжкие страдания на всем пути её не имеют никакого хоть сколько-то рационального зерна, когда и ЕСЛИ ОНА НЕ ВЕЧНА. Всякий опыт для того и опыт, чтобы хоть чему-то, с какой-нибудь целью научиться, только вот зачем же упражнять и пестовать того, кто так или иначе помрет (разобьется о трон Галатеи) и в смертном сне навсегда позабудет любые уроки? Даже Фауст, обретя Гомункула, познав любовь прекрасной Елены, постигнув все великолепия мира вообще, не говорит (против расхожего и ошибочного мнения), мол «остановись, мгновенье», - он просит лишь обождать: «Мгновенье! О как прекрасно ты, повремени!», - это в переводе у Пастернака, а у Холодковского совсем и точнее, и запутаннее: «Мгновенье, прекрасно ты, продлись, постой!». Видимо этот вот странный буддийский оксиморон «продлись-постой» и есть точка вечности, к которой так долго стремится так долго обучаемый человек. Ну ладно, доктор, он хоть все повидал и изведал, но мы-то? К чему наша смерть? Это ж глупость какая-то, - помирать, толком не пройдя курса и начальной земной школы, какую мысль видимо и хотел донести до нас мудрый, но, как все менторы, нудный, докучливый и непонятный Гёте, к концу своей жизни и сам, похоже, запутавшийся в собственных поучительных метафорах.

     Когда глупая курица беспечно бегает по двору, клюет пшено, растет, несет яйца, нагуливает жир и мясо с конкретной задачей-судьбою: в конце концов быть ощипанной для перины и попасть в суп иль на сковороду, то кто ж станет спорить с логикой полезности, осмысленности рождения и смерти её? Или корова, если в силу каких-либо причин утратила она способность давать молоко, то как-то и выглядело бы нелепо – милосердно, но без цели кормить ее до смерти. Всё - от рогов до копыт пойдет у нас в дело. Но человек… Какого лешего ему помирать, когда никто его не употребляет в пищу, яиц и молока ему хватит до скончания мира, а вот знаний и опыта даже к смертному одру - лишь на ноготь? И опыт-то какой скверный… А Наставник, а методы Его? Внимательный Мефистофель только и делал, что обучал Фауста посредством греха – единственным продуктивным приемом педагогики. Нас же обучают… Правдой…

     Как много, как безвозвратно теряем мы по мере того, как открывается нам эта Правда! Когда в какой-то очередной веселый и волшебный Новый год мы, нежным ребенком, догадываемся наконец, что никакого деда Мороза на самом деле нету, - мы утрачиваем Счастье детства навсегда. Это хорошо? Когда мы, пылким юношей иль томной девушкой, какой-то черной ночью впервые застаем измену Возлюбленной или Возлюбленного, - мы утрачиваем веру в Любовь навсегда. Это хорошо? Когда мы, зрелым мужчиной иль опытной женщиной, каким-то обыкновенным днем вдруг обнаруживаем предательство, мы утрачиваем веру в Дружбу навсегда. Это хорошо? Мудрые, но побитые, обглоданные такой Правдою, таким «опытом» мы обращаем стопы свои во Храм, но каким-то несчастным вечером Господь отнимает у нас близкого Человека и мы утрачиваем веру в Бога навсегда. Это хорошо? И вот приходит час, когда наша собственная смерть вдруг начинает видеться нам отнюдь не страшным горем, а единственным избавлением… 

     Избавление… Финал… Венец творения… Итог обучения… Свидетельство о смерти как аттестат зрелости… Глядя в пустую стену, чуя близкий и неминуемый удел свой, избавленный иллюзий Счастья, Любви, Дружбы, Веры, оглядываясь назад и заглядывая далеко в будущее, ты вдруг видишь не только бестолковую бессмысленность собственного обучения земным существованием, Правдой, но и такую же безысходность жизни твоих детей, внуков, их детей, их внуков и далее, и ныне, и присно, и во веки веков… Всем им предстоит одна и та же академия Правды с обретением одного и того же «диплома» в праздничный день «выпуска»… Господи! Если зачем-то рождаться, то умирать наверное тоже нужно зачем-то? Ведь жизнь только тогда и обретает смысл, когда она вечна. Как сказал бы Гамлет: вот и ответ. Свидетельство о смерти – лишь пропуск в Вечную жизнь, жизнь без Счастья, без Любви, без Дружбы, без Веры, без всех тех химер, что предъявили нам в земной школе, дабы опровергнуть. Вечная жизнь есть вечная пустота…

Фауст

Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил.
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил.
Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: "Мгновенье!
О как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они".
И это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю.

(Фауст умирает. Лемуры подхватывают его и кладут на землю)

Мефистофель

В борьбе со всем, ничем ненасытим,
Преследуя изменчивые тени,
Последний миг, пустейшее мгновенье
Хотел он удержать, пленившись им.
Кто так сопротивлялся мне, бывало,
Простерт в песке, с ним время совладало,
Часы стоят. 
Стоят. Молчат, как ночь.
Упала стрелка. Делу не помочь.
Упала стрелка. Сделано. Свершилось.
Конец.

Конец? Нелепое словцо!
Чему конец? Что, собственно, случилось?
Раз нечто и ничто отожествилось,
То было ль вправду что-то налицо?
Зачем же созидать? Один ответ:
Чтоб созданное все сводить на нет.
"Все кончено". А было ли начало?
Могло ли быть? Лишь видимость мелькала,
Зато в понятье вечной пустоты
Двусмысленности нет и темноты.
 
Рейтинг: 0 406 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!