Дезертир
18 октября 2016 -
Борис Аксюзов
- У меня было три сына, - рассказывал дед Авдей случайным собутыльникам в «Закусочной №5», что прилепилась у разбитой дороги, шедшей прямиком на самую Москву. - Один сын у меня был механизатором, второй – геологом, а третий… - дезертиром. Да вы не пугайтесь, не шарахайтесь со страху! Это я Вовку так окрестил за его непотребное поведение в женском вопросе. Я вам сейчас все подробно объясню, так что сидите и ешьте свою котлету спокойно: мой сын Вовка Родине не изменял.
В подтверждение своих слов дед Авдей опрокинул в себя стопку «Московской» и закусил грибочком, которые принес из дому.
- И еще не думайте, что этих сынов теперь у меня нет, - продолжал он, - потому что, я сказал, что было у меня три сына. Они у меня и сейчас есть, только живут столь самостоятельно, что мне кажется, что они в моей жизни вовсе не существуют. Приезжают, конечно, окорочка привозят, вином заморским угощают, невестки в доме прибираются, но настоящей душевности в этом процессе уже нет. Но я к этому отношусь спокойно: я вас породил не для того, чтобы вы за мои портки весь свой век держались.
Авдей изучил на лицах слушателей правоту своих слов и повел рассказ дальше:
- Гришка –механизатор все призы у нас в районе брал, и по пахоте, и по уборке. Талант у него был к сельскому хозяйству. А вот чего Николай в геологи поперся, ума не приложу. Сначала с нашей географичкой по району шастал, камешки какие-то собирал. Потом задумал в институт поступать, где на геологов учат. Поступил с третьего раза, что и понятно: у нас один учитель преподавал сразу по три предмета. Например, физкультурник учил английскому языку, черчению и физкультуре, естественно. Но мой Колька закончил институт с отличием и теперь главный по разведке нефти на Севере. А Вовка был истинным шалопаем, школу кое-как закончил и сразу – в армию. Вернулся оттуда и стал работать шофером в нашем колхозе. Ничего был шофер, хоть и лихачил маленько, начальство его хвалило за хорошие показатели. Но тут стал ребром семейный вопрос: пора Вовке вроде и пожениться, а он завел шуры –муры с матерью-одиночкой Шуркой Поспеловой. Я против нее ничего не имел: женщиной она была хорошей, домовитой и работящей, а что ребенок у нее появился, так это не ее вина, а скорее Гитлера, который против нас войну повел. Был у нее в мирное еще время парень, Пашка Сухомлин, с которым у нее должна была свадьба состояться осенью тысяча девятьсот сорок первого года, сразу после уборки. Но не состоялась, так как в аккурат двадцать второго июня того же года забрали его на фронт. Потом, ровно через два месяца, его родители получили о нем похоронку, а у Шуры вскоре сыночек родился, которого тоже назвали Пашкой. Только фамилию он получил материну, Поспелов, так как брак их не был зарегистрирован.
Авдей смел со стола крошки и полез к себе в карман: ему явно захотелось выпить еще, а карман был пуст.
- Нюра, принеси нам еще по сто! – закричал один из его собутыльников, человек солидный и явно городской, в шляпе и при портфеле.
Было видно, что его заинтересовал рассказ Авдея, и ему не хотелось, чтобы он закончился так неопределенно.
Авдей так же лихо проглотил принесенные сто грамм, откусил груздя и продолжил свой рассказ, понимая, почему «городской» оказался таким щедрым:
- Начал я Вовке намекать, чтобы он определился: то ли ему надо на Шурке жениться, то ли невесту другую брать, тем боле, что их у нас было, что опят нерезаных. А он мне отвечает, что, мол, батя, это не твое дело, и свою личную жизнь я сам устрою. Я возражать не стал, потому сам такой был: два раза из села сбегал с девками, которых любил пуще всего на свете. Первый раз отец меня просто-запросто выпорол, а уж вдругорядь не осмелился, потому что в тот раз я со своей нынешней бабкой сбежал. Почуял он, значит, что это у меня навсегда.
Здесь дед Авдей задумался и достал измятую пачку папирос «Север». Но закуривать не стал, потому как знал, что буфетчица Ксюша терпеть не могла, чтобы «местные» курили в ее закусочной.
- А потом случилась беда, - сказал он, отправляя папиросы снова в карман. – Вовка разбился на своем «газоне» и попал в больницу со сломанными ребрами. Шура у его постели дни и ночи проводила, а Пашка в коридоре больницы игрался со всякими медицинскими причандалами. Тогда я и подумал: «Ну, всё: женится мой сын на Шурке». Но не тут-то было… Выписали его из больницы вполне здоровым, дали новый «газон», и стал он на нем гонять пуще прежнего. Только смотрю, слишком много вокруг него девок вьется, а к своей прежней зазнобе он вроде и заходить перестал. Это мне очень не понравилось, и однажды я прихватил его в сенях с какой-то кралей, дал ей под зад, а ему и говорю: «Ты будешь жениться на Шурке, которая тебя с того света вытащила, или нет?» А он мне и говорит: «Нет, не буду, потому что у нее незаконнорожденный ребенок, а потому она непорядочная женщина». Тут влепил я по его разумной морде и объясняю ему уже криком: «Ага, когда ты жил с нею почти год, она была порядочной, а теперь, когда у тебя крали появились, она вдруг стала непорядочной! А ты знаешь, сколько у нас в деревне таких непорядочных, чьи парни с первых дней войны на фронт ушли, а они от них детей нарожали? А сколько их по всей стране, ты знаешь?». Стоит мой Вовка весь бледный, а я ему говорю: «Ты знаешь, кто ты есть после этого? Ты – дезертир!». От этих моих слов он аж пошатнулся. Схватил меня за руки и говорит: «Прости, отец, за дурь мою. Женюсь я на Шурке».
Тем же вечером он пошел к ней, несмотря на морду раздутую от моей оплеухи. Только она не согласилась за него замуж. Насмотрелась, наверно, на его кобелиное поведение.
А он вскоре в город уехал, на автобусе стал работать. Но до сих пор холостяком ходит, видно, запала все же ему в душу Шура Поспелова со своим незаконнорожденным Пашкой.
А я все равно его до сих пор дезертиром считаю, хотя и сын он мне родной. Не простил я ему нехорошие слова об одной из наших русских баб, каких живет у нас по всей стране неведомо сколько тысяч…
Авдей встал, поклонился своим новым знакомым и вышел из закусочной.
Над лесом шел серый дождь, чавкали лужи под колесами проезжавших машин, с обочин раздавался крик торговок всякой дорожной снедью.
- Алена! – позвал Авдей одну из них. – Здесь намедни мальчонка бегал курносый, поесть просил. Так ты, если он появится, дай ему пирожок, а я тебе деньги заплачу вечером. Чай, по соседству
живем, не обману.
-Хорошо, Михалыч, - отозвалась торговка. – Коль появится, я его и так накормлю, без денег.
Авдей вздохнул, ступил на тропку, уходившую в лес, и неспешно пошагал по ней к себе домой, в деревню Припорошино.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0359005 выдан для произведения:
ДЕЗЕРТИР.
- У меня было три сына, - рассказывал дед Авдей случайным собутыльникам в «Закусочной №5», что прилепилась у разбитой дороги, шедшей прямиком на самую Москву. - Один сын у меня был механизатором, второй – геологом, а третий… - дезертиром. Да вы не пугайтесь, не шарахайтесь со страху! Это я Вовку так окрестил за его непотребное поведение в женском вопросе. Я вам сейчас все подробно объясню, так что сидите и ешьте свою котлету спокойно: мой сын Вовка Родине не изменял.
В подтверждение своих слов дед Авдей опрокинул в себя стопку «Московской» и закусил грибочком, которые принес из дому.
- И еще не думайте, что этих сынов теперь у меня нет, - продолжал он, - потому что, я сказал, что было у меня три сына. Они у меня и сейчас есть, только живут столь самостоятельно, что мне кажется, что они в моей жизни вовсе не существуют. Приезжают, конечно, окорочка привозят, вином заморским угощают, невестки в доме прибираются, но настоящей душевности в этом процессе уже нет. Но я к этому отношусь спокойно: я вас породил не для того, чтобы вы за мои портки весь свой век держались.
Авдей изучил на лицах слушателей правоту своих слов и повел рассказ дальше:
- Гришка –механизатор все призы у нас в районе брал, и по пахоте, и по уборке. Талант у него был к сельскому хозяйству. А вот чего Николай в геологи поперся, ума не приложу. Сначала с нашей географичкой по району шастал, камешки какие-то собирал. Потом задумал в институт поступать, где на геологов учат. Поступил с третьего раза, что и понятно: у нас один учитель преподавал сразу по три предмета. Например, физкультурник учил английскому языку, черчению и физкультуре, естественно. Но мой Колька закончил институт с отличием и теперь главный по разведке нефти на Севере. А Вовка был истинным шалопаем, школу кое-как закончил и сразу – в армию. Вернулся оттуда и стал работать шофером в нашем колхозе. Ничего был шофер, хоть и лихачил маленько, начальство его хвалило за хорошие показатели. Но тут стал ребром семейный вопрос: пора Вовке вроде и пожениться, а он завел шуры –муры с матерью-одиночкой Шуркой Поспеловой. Я против нее ничего не имел: женщиной она была хорошей, домовитой и работящей, а что ребенок у нее появился, так это не ее вина, а скорее Гитлера, который против нас войну повел. Был у нее в мирное еще время парень, Пашка Сухомлин, с которым у нее должна была свадьба состояться осенью тысяча девятьсот сорок первого года, сразу после уборки. Но не состоялась, так как в аккурат двадцать второго июня того же года забрали его на фронт. Потом, ровно через два месяца, его родители получили о нем похоронку, а у Шуры вскоре сыночек родился, которого тоже назвали Пашкой. Только фамилию он получил материну, Поспелов, так как брак их не был зарегистрирован.
Авдей смел со стола крошки и полез к себе в карман: ему явно захотелось выпить еще, а карман был пуст.
- Нюра, принеси нам еще по сто! – закричал один из его собутыльников, человек солидный и явно городской, в шляпе и при портфеле.
Было видно, что его заинтересовал рассказ Авдея, и ему не хотелось, чтобы он закончился так неопределенно.
Авдей так же лихо проглотил принесенные сто грамм, откусил груздя и продолжил свой рассказ, понимая, почему «городской» оказался таким щедрым:
- Начал я Вовке намекать, чтобы он определился: то ли ему надо на Шурке жениться, то ли невесту другую брать, тем боле, что их у нас было, что опят нерезаных. А он мне отвечает, что, мол, батя, это не твое дело, и свою личную жизнь я сам устрою. Я возражать не стал, потому сам такой был: два раза из села сбегал с девками, которых любил пуще всего на свете. Первый раз отец меня просто-запросто выпорол, а уж вдругорядь не осмелился, потому что в тот раз я со своей нынешней бабкой сбежал. Почуял он, значит, что это у меня навсегда.
Здесь дед Авдей задумался и достал измятую пачку папирос «Север». Но закуривать не стал, потому как знал, что буфетчица Ксюша терпеть не могла, чтобы «местные» курили в ее закусочной.
- А потом случилась беда, - сказал он, отправляя папиросы снова в карман. – Вовка разбился на своем «газоне» и попал в больницу со сломанными ребрами. Шура у его постели дни и ночи проводила, а Пашка в коридоре больницы игрался со всякими медицинскими причандалами. Тогда я и подумал: «Ну, всё: женится мой сын на Шурке». Но не тут-то было… Выписали его из больницы вполне здоровым, дали новый «газон», и стал он на нем гонять пуще прежнего. Только смотрю, слишком много вокруг него девок вьется, а к своей прежней зазнобе он вроде и заходить перестал. Это мне очень не понравилось, и однажды я прихватил его в сенях с какой-то кралей, дал ей под зад, а ему и говорю: «Ты будешь жениться на Шурке, которая тебя с того света вытащила, или нет?» А он мне и говорит: «Нет, не буду, потому что у нее незаконнорожденный ребенок, а потому она непорядочная женщина». Тут влепил я по его разумной морде и объясняю ему уже криком: «Ага, когда ты жил с нею почти год, она была порядочной, а теперь, когда у тебя крали появились, она вдруг стала непорядочной! А ты знаешь, сколько у нас в деревне таких непорядочных, чьи парни с первых дней войны на фронт ушли, а они от них детей нарожали? А сколько их по всей стране, ты знаешь?». Стоит мой Вовка весь бледный, а я ему говорю: «Ты знаешь, кто ты есть после этого? Ты – дезертир!». От этих моих слов он аж пошатнулся. Схватил меня за руки и говорит: «Прости, отец, за дурь мою. Женюсь я на Шурке».
Тем же вечером он пошел к ней, несмотря на морду раздутую от моей оплеухи. Только она не согласилась за него замуж. Насмотрелась, наверно, на его кобелиное поведение.
А он вскоре в город уехал, на автобусе стал работать. Но до сих пор холостяком ходит, видно, запала все же ему в душу Шура Поспелова со своим незаконнорожденным Пашкой.
А я все равно его до сих пор дезертиром считаю, хотя и сын он мне родной. Не простил я ему нехорошие слова об одной из наших русских баб, каких живет у нас по всей стране неведомо сколько тысяч…
Авдей встал, поклонился своим новым знакомым и вышел из закусочной.
Над лесом шел серый дождь, чавкали лужи под колесами проезжавших машин, с обочин раздавался крик торговок всякой дорожной снедью.
- Алена! – позвал Авдей одну из них. – Здесь намедни мальчонка бегал курносый, поесть просил. Так ты, если он появится, дай ему пирожок, а я тебе деньги заплачу вечером. Чай, по соседству
живем, не обману.
-Хорошо, Михалыч, - отозвалась торговка. – Коль появится, я его и так накормлю, без денег.
Авдей вздохнул, ступил на тропку, уходившую в лес, и неспешно пошагал по ней к себе домой, в деревню Припорошино.
- У меня было три сына, - рассказывал дед Авдей случайным собутыльникам в «Закусочной №5», что прилепилась у разбитой дороги, шедшей прямиком на самую Москву. - Один сын у меня был механизатором, второй – геологом, а третий… - дезертиром. Да вы не пугайтесь, не шарахайтесь со страху! Это я Вовку так окрестил за его непотребное поведение в женском вопросе. Я вам сейчас все подробно объясню, так что сидите и ешьте свою котлету спокойно: мой сын Вовка Родине не изменял.
В подтверждение своих слов дед Авдей опрокинул в себя стопку «Московской» и закусил грибочком, которые принес из дому.
- И еще не думайте, что этих сынов теперь у меня нет, - продолжал он, - потому что, я сказал, что было у меня три сына. Они у меня и сейчас есть, только живут столь самостоятельно, что мне кажется, что они в моей жизни вовсе не существуют. Приезжают, конечно, окорочка привозят, вином заморским угощают, невестки в доме прибираются, но настоящей душевности в этом процессе уже нет. Но я к этому отношусь спокойно: я вас породил не для того, чтобы вы за мои портки весь свой век держались.
Авдей изучил на лицах слушателей правоту своих слов и повел рассказ дальше:
- Гришка –механизатор все призы у нас в районе брал, и по пахоте, и по уборке. Талант у него был к сельскому хозяйству. А вот чего Николай в геологи поперся, ума не приложу. Сначала с нашей географичкой по району шастал, камешки какие-то собирал. Потом задумал в институт поступать, где на геологов учат. Поступил с третьего раза, что и понятно: у нас один учитель преподавал сразу по три предмета. Например, физкультурник учил английскому языку, черчению и физкультуре, естественно. Но мой Колька закончил институт с отличием и теперь главный по разведке нефти на Севере. А Вовка был истинным шалопаем, школу кое-как закончил и сразу – в армию. Вернулся оттуда и стал работать шофером в нашем колхозе. Ничего был шофер, хоть и лихачил маленько, начальство его хвалило за хорошие показатели. Но тут стал ребром семейный вопрос: пора Вовке вроде и пожениться, а он завел шуры –муры с матерью-одиночкой Шуркой Поспеловой. Я против нее ничего не имел: женщиной она была хорошей, домовитой и работящей, а что ребенок у нее появился, так это не ее вина, а скорее Гитлера, который против нас войну повел. Был у нее в мирное еще время парень, Пашка Сухомлин, с которым у нее должна была свадьба состояться осенью тысяча девятьсот сорок первого года, сразу после уборки. Но не состоялась, так как в аккурат двадцать второго июня того же года забрали его на фронт. Потом, ровно через два месяца, его родители получили о нем похоронку, а у Шуры вскоре сыночек родился, которого тоже назвали Пашкой. Только фамилию он получил материну, Поспелов, так как брак их не был зарегистрирован.
Авдей смел со стола крошки и полез к себе в карман: ему явно захотелось выпить еще, а карман был пуст.
- Нюра, принеси нам еще по сто! – закричал один из его собутыльников, человек солидный и явно городской, в шляпе и при портфеле.
Было видно, что его заинтересовал рассказ Авдея, и ему не хотелось, чтобы он закончился так неопределенно.
Авдей так же лихо проглотил принесенные сто грамм, откусил груздя и продолжил свой рассказ, понимая, почему «городской» оказался таким щедрым:
- Начал я Вовке намекать, чтобы он определился: то ли ему надо на Шурке жениться, то ли невесту другую брать, тем боле, что их у нас было, что опят нерезаных. А он мне отвечает, что, мол, батя, это не твое дело, и свою личную жизнь я сам устрою. Я возражать не стал, потому сам такой был: два раза из села сбегал с девками, которых любил пуще всего на свете. Первый раз отец меня просто-запросто выпорол, а уж вдругорядь не осмелился, потому что в тот раз я со своей нынешней бабкой сбежал. Почуял он, значит, что это у меня навсегда.
Здесь дед Авдей задумался и достал измятую пачку папирос «Север». Но закуривать не стал, потому как знал, что буфетчица Ксюша терпеть не могла, чтобы «местные» курили в ее закусочной.
- А потом случилась беда, - сказал он, отправляя папиросы снова в карман. – Вовка разбился на своем «газоне» и попал в больницу со сломанными ребрами. Шура у его постели дни и ночи проводила, а Пашка в коридоре больницы игрался со всякими медицинскими причандалами. Тогда я и подумал: «Ну, всё: женится мой сын на Шурке». Но не тут-то было… Выписали его из больницы вполне здоровым, дали новый «газон», и стал он на нем гонять пуще прежнего. Только смотрю, слишком много вокруг него девок вьется, а к своей прежней зазнобе он вроде и заходить перестал. Это мне очень не понравилось, и однажды я прихватил его в сенях с какой-то кралей, дал ей под зад, а ему и говорю: «Ты будешь жениться на Шурке, которая тебя с того света вытащила, или нет?» А он мне и говорит: «Нет, не буду, потому что у нее незаконнорожденный ребенок, а потому она непорядочная женщина». Тут влепил я по его разумной морде и объясняю ему уже криком: «Ага, когда ты жил с нею почти год, она была порядочной, а теперь, когда у тебя крали появились, она вдруг стала непорядочной! А ты знаешь, сколько у нас в деревне таких непорядочных, чьи парни с первых дней войны на фронт ушли, а они от них детей нарожали? А сколько их по всей стране, ты знаешь?». Стоит мой Вовка весь бледный, а я ему говорю: «Ты знаешь, кто ты есть после этого? Ты – дезертир!». От этих моих слов он аж пошатнулся. Схватил меня за руки и говорит: «Прости, отец, за дурь мою. Женюсь я на Шурке».
Тем же вечером он пошел к ней, несмотря на морду раздутую от моей оплеухи. Только она не согласилась за него замуж. Насмотрелась, наверно, на его кобелиное поведение.
А он вскоре в город уехал, на автобусе стал работать. Но до сих пор холостяком ходит, видно, запала все же ему в душу Шура Поспелова со своим незаконнорожденным Пашкой.
А я все равно его до сих пор дезертиром считаю, хотя и сын он мне родной. Не простил я ему нехорошие слова об одной из наших русских баб, каких живет у нас по всей стране неведомо сколько тысяч…
Авдей встал, поклонился своим новым знакомым и вышел из закусочной.
Над лесом шел серый дождь, чавкали лужи под колесами проезжавших машин, с обочин раздавался крик торговок всякой дорожной снедью.
- Алена! – позвал Авдей одну из них. – Здесь намедни мальчонка бегал курносый, поесть просил. Так ты, если он появится, дай ему пирожок, а я тебе деньги заплачу вечером. Чай, по соседству
живем, не обману.
-Хорошо, Михалыч, - отозвалась торговка. – Коль появится, я его и так накормлю, без денег.
Авдей вздохнул, ступил на тропку, уходившую в лес, и неспешно пошагал по ней к себе домой, в деревню Припорошино.
Рейтинг: 0
1000 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!