Захария

    Симон Мейер сделал последний штрих перепачканной дряхлой рукой, придав тем самым некое сходство с человеком полутораметровому глиняному изваянию, стоявшему на табурете посередине его небольшой комнатки с маленьким оконцем, выходящем на бесконечные ряды мраморных надгробий. Симон отошёл от своего детища на пару шагов и оценивающим взглядом посмотрел на то, что сотворили его руки. Он остался довольным. Когда-то, много лет назад ему, ещё иешиботу в закрытой школе при одной из синагог довелось присутствовать на обряде  сотворения человеческой скульптуры, но тогда он только замешивал глину, а ваяли руки давно покойного равви Захарии. Симон был талантливым учеником, и, возможно, стал бы великим каббалистом, не доведись ему повстречать во время паломничества в Иерусалим той палестинской девушки Жамили. Безумная любовь заставила тогда его бросить всё и бежать с избранницей своего сердца подальше от гнева  её родителей и гнева священников. Но влюблённой парочке не удалось уйти далеко. Вскоре молодые люди были схвачены властями и возвращены их хозяевам: Симом – своим наставникам, Жамиля – родителям. С этих самых пор ученик – иешибот попал в опалу к духовным чинам, поэтому по возвращении на родину был отчислен из иешивы и отправлен служкой на еврейском кладбище в областной центр на Волге. Вот здесь, в небольшом флигеле среди могил,  на краю города, и прожил  в одиночестве многие годы  Симон Мейер, замаливая грех своей юности, но вспоминая его подчас с умилением и слезами на глазах. Он жил всё это время как затворник, не имея ни семьи, ни друзей, ни просто товарищей, находя утешение в молитвах и чтении книг. Даже старушек, искренне желавших ему помочь, он не пускал в своё жилище, и предпочитал по хозяйству делать всё сам. Но годы брали своё, и вот, на старости лет пришла Симону в голову отчаянная мысль создать себе помощника, как это сделал когда-то на его глазах учитель Захария. Симон знал свою родословную, знал, что  сам он происходил из рода когнов от Арона, брата Моисеева, и все его предки на протяжении веков были священниками. Только поэтому в юности был он принят  в иешиву – школу изучения Торы. Симон был одним из народа, избранного Богом для сохранения Слова, и всегда помнил об этом, если не брать в счёт тот нелепый инцидент с арабской девушкой. В молодые годы он хорошо усвоил учение Каббалы, что в переводе с иврита означает «получение». Откровения, полученные Моисеем непосредственно от Бога, и записанные в Торе - первых пяти книгах Ветхого Завета, тщательно копировались на протяжении веков и записывались буква в букву. Они досконально изучались, и  математический подход учения Каббалы позволил проникнуть в глубокий смысл текста. В иврите 22 буквы, и каждой было присвоено числовое значение. Из букв складывались слова Торы, из чисел – суммы. Методом числового сложения суммы превращались в число, а ему соответствовала определённая буква. Таким образом, все слова в Священном Писании можно было свести в отдельные буквы, а из них потом составить новые слова. Считается, что Моисей под диктовку Святого Духа написал Пятикнижие, которое несёт полную информацию о событиях прошедших и грядущих, только, чтобы обладать этой бесценной информацией, её нужно оттуда извлечь. Этому и учился когда-то Симон в иешиве. Бог создал Адама из глины по образу и подобию своему, но тот не получил идеальности Творца и стал человеком. Потомки Адама, освоившие Каббалу, научились оживлять мёртвую глину, но с ещё меньшим успехом. Человек – несовершенное отражение Творца, отсюда и его голем – ещё более несовершенное подобие Бога. Созданные в прошлом големы были тупы и немы. Но даже такое слабое подобие человека, а ещё меньше Бога,  создать под силу было не многим, ибо у Каббалы две стороны: математическая или абстрактная и магическая. Они тесно взаимосвязаны, и разделению не подлежат, и именно от тесного единства этих двух сторон зависит создание големов. Математическую сторону постичь могут многие в процессе упорного труда, что никак не скажешь о магической, данной человеку от рождения. Даром – способностью правильно произносить Тетраграмматон - четырёхзвучницу, чтобы вдохнуть жизнь в глиняного истукана, обладают лишь немногие из рода Арона, у кого это божественное умение в крови. В своё время Симон изучал великий трактат «Зогар», что в переводе «Сияние», считающийся ключом к Каббале, написанный в тринадцатом веке равом Моисеем, и труды Симона бен Иохаи на сочинение «Сефер Йецира» («Книга Творения»), якобы написанное Авраамом, где подробно описывалась технология сотворения голема. Это боговдохновенные тексты, и люди, писавшие их,  без сомнения, почувствовали на себе дыхание Бога. Пятьдесят лет назад молодой иешибот Симон Мейер два раза пытался оживить глиняного человека, но безуспешно. Чего-то не хватало потомку Моисея, возможно, искренности в молитвах. И вот, теперь, в конце жизни Симон решил сделать последнюю попытку создать голема – помощника себе и слугу. Он вычислил по звёздам нужный день, натаскал с берега реки за кладбищем в свою комнату красной глины, замесил её в корыте и приступил к созданию голема. Через два часа упорного труда старик вылепил, как сумел, некое подобие полутораметровой человеческой фигуры и облегчённо вздохнул. Он пальцем написал на её лбу слово ЕМЕТ (истина), затем семь раз обошёл вокруг своего творения, читая заклинания. Завершив седьмой круг, Симон остановился и произнёс магическое имя Бога – Тетраграмматон. По-русски имя Творца звучит, как Яхве, а на латыни – IHVH, на иврите же произносится как выдох. Поэтому в глиняную фигуру и вдохнулась жизнь. Имя Божье притянуло мощную энергию Вселенной, и голем ожил. Метаморфозы в глиняном истукане начались с изменения его цвета: красная глина начала постепенно светлеть, принимать оттенок человеческой кожи и разглаживаться. Вылепленная неумелым «скульптором» фигура стала преобразовываться, принимая форму низкорослого обнажённого мужчины с взлохмаченной шевелюрой на голове. Веки его поднялись, и он уставился на Симона своим мутными водянистыми  глазами. Старик удовлетворённо кивнул головой и произнёс назидательным голосом:

 - Знай, ком глины, что ты создан из праха, дабы служить мне. Имя тебе будет Захария в честь учителя моего, и ты станешь жить слугой в моём доме и делать всё, что я тебе повелю: пройдёшь через огонь, прыгнешь в воду и даже выбросишься с крыши синагоги, если это потребуется.

Голем только кивнул, потому что был нем. На вид ему казалось лет тридцать пять, он был некрасив лицом и ничем не отличался от обычного человека, только взгляд его излучал такую пустоту, что смотреть в них было жутко. Симон одел сотворённого им голема в приготовленные заранее одежды, сел на табуретку в уголок у окна и стал любоваться своим детищем. Он не сводил с него глаз до самого утра, а творение рук его покорно стояло всё это время посреди комнаты.

Несколько дней Симон не показывал Захарию никому, запрещая тому покидать своё жилище. Но нужно было выносить мусор, таскать воду, колоть дрова, ухаживать за могилами, и по приказу своего хозяина голем начал выходить на улицу и выполнять множество различных дел. Посетителям кладбища, видевшим низкорослого, неприятного на лицо мужчину, старик сухо объяснил, что взял себе в помощники немого бродягу. Захария был удивительно трудолюбив и обладал недюжинной силой: мог легко поднять огромную покосившуюся мраморную плиту с надгробия и поставить её на место. Заботливость его о своём хозяине не знала границ, и частенько он был просто навязчив. Симон пытался учить своё детище грамоте и основам наук, читал ему вслух священные книги, но только всё без толку – ученик его был туп к ученью. Оставалось только привить Захарии элементарные житейские навыки и довольствоваться малым.

 - Эх, Захария, Захария, - вздыхал порой Симон, - не был бы ты так глуп, я бы поручил тебе после моей смерти переправить мое грешное тело в Иерусалим и похоронить его на земле моих предков, на земле, где неподалёку покоилось бы тело моей несчастной возлюбленной Жамили. Как же ты несовершенен! Тебе не дано, как человеку, тоже творению несовершенному, стремиться к совершенству. Что с тебя взять?

Голем молча слушал своего господина и кивал головой. Такие беседы, в которых Захария был в роли молчаливого слушателя, случались каждый день, и оставалось непонятно, извлекал ли он что-нибудь для себя полезного из них или нет.

Прошло полгода, и в течение этого времени голем подрос сантиметров на тридцать, на целую голову вымахал выше своего создателя, и тому пришлось произнести над ним заклятие Предела, чтобы не породить великана. Сотворённый из глины слуга облегчил жизнь своему хозяину, служа тому верой и правдой, и всё бы ничего, да только всему оказалась виной чрезмерная угодливость Захарии. Как-то поздним летним вечером, когда после молитвы Симон отправился на покой и уснул безмятежным сном, залетевшая в комнату муха села на его лицо и стала ползать по щекам и лбу. Захария, убиравшийся в комнате, заметил насекомое, подошёл к своему хозяину и, что было силы, прихлопнул надоедливую мелюзгу на его лице ударом здоровенного кулака. Тело несчастного Симона подпрыгнуло на пружинной кровати и замерло на ней, испустив дух. Захария продолжил, как ни в чём не бывало, уборку, за которой последовали другие дела до самого утра – голем не нуждался в сне. Когда взошло солнце, завтрак уже был на столе, и слугу удивило, что хозяин не вышел из своей комнаты. Он не вышел и к обеду, и к ужину. Всем, кто пытался узнать у Захарии о затворничестве Симона, тот жестами объяснял, что хозяин лежит в пастели. «Наверное, прихворнул», - решили интересующиеся. Старушек же, пытавшихся проникнуть в дом, чтобы оказать какую-то помощь одинокому пожилому человеку, голем не пускал – он строго оберегал покой Симона. Когда же летний зной дал о себе знать, и во двор из приоткрытого окна повеяло смердящим запахом тлена, кладбищенский сторож заподозрил неладное. Он спросил у Захарии, откуда этот запах, на что тот ответил, размахивая руками, что его издаёт хозяин.

 - Так, какого чёрта ты молчишь?! Ах, да, хотя ты немой. Старина Симон давно умер, а ты, дурья башка, никому не сообщил об этом! Нужно же вызвать врачей, милицию, зарегистрировать смерть и придать человека земле!

Голем стоял, наморщив лоб, и что-то пытался сообразить. В это время у ворот кладбища остановилась «Волга», и из неё стали выбираться люди с букетами цветов, видимо, родственники, приехавшие навестить чью-то могилу. Захария быстрым шагом вошёл в дом и через минуту вернулся с телом Симона у себя на плече.

 - Ты куда понёс старика, придурок?! – сторож схватил голема за руку, но лучше бы он этого не делал, потому, что был отброшен в сторону с такой силой, что, пролетев метров пять, проломил своим телом деревянную дверь сарая. Люди, стоявшие у машины, были ошеломлены странной картиной, а Захария со своей ношей подошёл к ним и перепугал всех до смерти. Водитель сидел ещё за рулём, и голем, открыв дверцу, свободной рукой выволок того наружу.

 - Как пройти в Иерусалим? – задал он вопрос голосом с необычным тембром. - Отвечай!

Пассажиры машины при виде здоровенного малого с неприятным лицом, державшего на плече мёртвое зловонное тело и говорившего странным голосом с гортанными металлическими нотками, разбежались в разные стороны. Этот работник при кладбище считался немым, а тут он заговорил нечеловеческим голосом, да ещё издающее запах тлена тело старика Симона у него на плече! Несчастный водитель, приподнятый за грудки над землёй, смотрел с ужасом в мутные, пустые глаза Захарии.

 - Как пройти в Иерусалим? – повторил голем свой вопрос.

 - Ие… Ие… Иерусалим далеко, - пролепетал испуганно мужчина, болтая ногами над землёй. - Туда не дойти пешком. Даже на машине не доехать.

 - Как попасть в Иерусалим?

 - Туда нужно лететь на самолёте.

 - Вези меня на самолёт! Живо! – ноги водителя, наконец-то, коснулись земли.

Положив зловонный труп на заднее сиденье, Захария сел вперёд рядом с хозяином «Волги».

 - Что ты задумал? – спросил тот, заводя мотор.

 - Подвезёшь меня с моим господином к самолёту, и можешь быть свободным. Но, если этого не сделаешь, умрёшь, – голем посмотрел на водителя таким взглядом, что тот содрогнулся.

Путь до аэропорта занял минут сорок, и весь он был преодолён без каких-нибудь разговоров в зловонной атмосфере салона.

Когда показалось взлётное поле, мужчина, косясь на Захарию, указал дрожащим пальцем на самолёты, стоявшие вдалеке.

 - Подвези меня к тому, что полетит в Иерусалим.

Водитель сообразил, что лучше не перечить этому свихнувшемуся детине. Нужно сделать всё, что он просит, чтобы не навредить себе, а дальше пусть им занимаются власти – у них для этого много возможностей.

 - Я не смогу подъехать к самому самолёту. Видишь, ворота, за которыми взлётное поле, закрыты.

 - Езжай к этим воротам!

Водитель пожал плечами и подчинился. Когда до крашенных жёлтой краской створок осталось каких-нибудь пятнадцать – двадцать метров, мотор резко взревел, и машина рванулась вперёд. Нога голема вдавила педаль газа вместе с лакированным ботинком  сидевшего рядом мужчины  до пола, а его здоровенная рука ухватилась за рулевое колесо, и никакие усилия водителя уже не смогли изменить направление движения. На огромной скорости «Волга» вышибла ворота и понеслась по взлётному полю. И только сейчас Захария отпустил руль и убрал ногу с педали.

 - Вези меня к самолёту, что полетит в Иерусалим!

Впереди около одного лайнера уже стоял трап, и к нему подъезжал автобус с пассажирами. Именно туда и покатила побитая машина. Она остановилась у трапа, когда из автобуса  вышла стюардесса и следом за ней несколько пассажиров.

 - Надеюсь, ты не обманул меня, - сказал водителю Захария, выбравшись из машины и открывая заднюю дверь, где на сиденье лежало мёртвое тело Симона.

 - В чём дело, граждане? – опешившая, было, стюардесса пришла в себя и попыталась преградить дорогу крупному мужчине с безвольно висевшим телом на его плече, сзади которого, взвизгнув покрышками, рванула с места «Волга».

 - Пошла прочь! – стройная девушка в униформе отлетела на несколько метров и осталась лежать неподвижно на бетонных плитах. Голем поднялся по трапу и втолкнул в салон подоспевшего к люку пилота.

 - Ты отвезёшь меня в Иерусалим! - прозвучали слова, сказанные жутким голосом, и дверца люка закрылась.

Переговоры с террористом, ничем не закончились, так как и переговоров-то особых не было. Мужчина, захвативший самолёт, повторял только одну фразу: «Самолёт отвезёт меня в Иерусалим!». Как выяснилось, террорист по имени Захария, работавший до этого подсобником на еврейском кладбище, выкрал для чего-то мёртвое тело кладбищенского служителя Симона Мейера и занёс его в самолёт, предъявив своё требование. Больше об угонщике не было никаких сведений, кроме того, что он считался немым. Было принято решение силами спецназа освободить пилотов, оказавшихся заложниками, и арестовать или уничтожить террориста. Ворвавшиеся в самолёт бойцы специального отряда тщетно пытались заставить крупного безоружного мужчину лечь по их требованию на пол. Тот не собирался подчиняться, и, схватив одного подошедшего слишком близко спецназовца, орудуя его телом, как большой дубиной, начал крушить своих противников, не взирая на открывшуюся по нему стрельбу. То ли пули летели мимо, то ли они не брали яростно сопротивлявшегося террориста, только через пять минут боя прогремел последний выстрел и всё стихло. Голем вернулся в кабину самолёта, где сидели поражённые случившимся и перепуганные пилоты.

 - Отвезите меня в Иерусалим! – прозвучал его металлический голос.

…Шасси самолёта коснулось взлётной полосы аэропорта Бен Гурион. Пробежав длинный путь по бетонному полю, лайнер сбавил скорость и, работая двигателями, вырулил к его периферии. Из иллюминаторов было видно множество машин, стоявших в удалении. Здесь были тентованные армейские грузовики и джипы, пожарные машины, и машины скорой помощи, а также цепи вооружённых солдат.

Самолёт российской авиакомпании сделал посадку в израильском аэропорту по требованию террориста, захватившего его. Этот человек с самого начала не выдвигал никаких требований, кроме требования доставить его в Иерусалим, и не вступал ни в какие переговоры. Это было странно. Израильтяне уже знали, что в России после захвата самолёта делалась попытка освободить экипаж силами спецназа, но все участники штурма погибли. Сейчас к борту подруливал трап, так как террорист собирался покинуть самолёт. Его намерений не знал никто, и группы захвата были готовы ко всему. Вот, люк открылся, и на ступени трапа вышел крупный мужчина, державший на плече мёртвое тело. В руках его не было оружия, и он начал смело спускался, не обращая внимания на стоявших поодаль солдат. Оказавшись на бетонных плитах, террорист огляделся по сторонам и зашагал в направлении армейского грузовика. С одного из джипа к нему обратились через мегафон с требованием остановиться. Обращение прозвучало на двух языках: иврите и русском. Но угонщик самолёта не обратил никакого внимания на это требование. Ему опять предложили остановиться с угрозой начать стрельбу на поражение. Но и эти слова не возымела никаких результатов. Мужчина шагал со своей ношей уверенной походкой к грузовику. Тогда прозвучал первый одиночный выстрел снайпера – ничего не изменилось. Прозвучал второй выстрел – то же самое, будто стреляли холостыми. Когда террорист приблизился к самому тентованному грузовику, выстрелы участились, и из открывшейся дверцы кабины водитель в камуфляжной форме и в каске открыл стрельбу из пистолета почти в упор в мужчину с трупом на плече. Патроны в обойме закончились, и солдат уже хотел спастись бегством, для чего попытался суетливо завести мотор, но крепкая рука неуязвимого человека или демона схватила его за плечо и выволокла наружу. Выстрелы снайперов прекратились – спецназовцы опасались попасть в своего. Они видели со стороны, как в кабину было заброшено мёртвое тело, потом в неё забрался сам террорист и затащил за собой водителя. Взревел двигатель, и грузовик рванулся вперёд. Следом, разрывая горячий воздух сиренами, помчались полицейские и военные машины, а над ними стрекотали в вышине два вертолёта. Выбив железные ворота, армейский грузовик покинул территорию аэропорта и на полном ходу помчался в сторону Иерусалима. Нога голема лежала на педали газа, придавив её к полу, и бедный водитель, чтобы спасти свою собственную жизнь, проявлял виртуозное мастерство вождения, объезжая на шоссе многочисленные автомобили, сталкиваясь с некоторыми и сбрасывая их с дороги. Через тридцать минут сумасшедшей гонки, во время которой полицейские машины делали отчаянные, но безуспешные попытки остановить грузовик, показался, возвышающийся среди гор, великолепный город, сверкающий золотыми куполами. Жмущиеся к склонам дома из белого известняка причудливой архитектуры придавали необычный колорит Вечному городу, при виде которого казалось, что он построен каким-то гениальным архитектором по запутанному, но великолепному в своей неповторимости плану. Древние постройки времён римлян, крестоносцев и мамелюков уживались с суперсовременными строениями из стекла и бетона, и дополняли друг друга. Эта сказочная красота манила, и, казалось, что военный грузовик был не в силах совладать с этими чарами, он нёсся к ней напролом. Нёсся, создавая то и дело на дороге аварийные ситуации, заканчивавшиеся столкновением транспорта и гибелью людей. Полицейские заслоны несколько раз пытались встать преградой на пути его движения, но только кроме разбитых машин это ни к чему не привело. Грузовик ворвался в город и мчался уже по его улицам, не обращая внимания на сигналы светофоров, на растерявшихся пешеходов, и  нёс смерть и разрушения. Водитель – молодой парень обливался потом, судорожно вцепившись в руль. За всё это время машина ни разу не сбавила скорости, и преследователей удивляло, что она ещё не перевернулась на крутых виражах. Грузовик на огромной скорости двигался вдоль стены Старого города и огибал её с южной стороны. Дорога была почти свободной, не считая стоявших вдоль её кромки экскурсионных автобусов. Сзади слышались сирены полицейских машин, а сверху стрекот вертолётов. Туристы в многочисленных группах отвлеклись от осмотра достопримечательностей и, все как один, уставились на дорогу, где происходило что-то необычное. Впереди на открытом участке, стоявшая у края дороги, огромная пожарная машина начала движение и развернулась поперёк неё. Водитель успел открыть дверцу, выпрыгнуть наружу и откатиться на безопасное расстояние, прежде чем военный грузовик на большой скорости врезался прямо в цистерну, опрокинулся сам и завалил пожарную машину. От столкновения военный автомобиль вспыхнул, перевернувшись колёсами вверх, а из пробитой цистерны хлынула на дорогу вода. Дверца в помятой кабине, охваченной пламенем, открылась, и из неё выбрался наружу голем. Одежда на нём горела, но он спокойно, без суеты вытащил следом пылающее мёртвое тело. Взвалив его себе на плечо, демон в человеческом обличии вышел из огня и направился к потокам воды, с шумом истекавшим из надломленной цистерны и бурной рекой несущимся вниз по дороге. Сирены полицейских машин, казалось, хотели перекричать друг друга, надрывный голос в мегафон требовал от преступника немедленно сдаться, многочисленные туристы обомлели от увиденной картины, и над всем этим хаосом тараторили моторы армейских вертолётов. Голем окунулся в поток воды вместе со своей ношей и тем самым потушил огонь на своей одежде и одежде своего мёртвого хозяина. Потом он осмотрелся мутным взглядом и побежал вперёд к городским воротам в стене. Пешеходы разбегались перед ним в ужасе, а полиция не осмеливалась открыть стрельбу при большом стечении народа. Зазевавшийся, стоявший в каком-то оцепенении еврей – хасид в чёрном лапсердаке, белой рубашке и в чёрной шляпе был схвачен крепкой рукой голема и увлечён за ним.

 - Ты отведёшь меня в синагогу! – услышал  тот несчастный звуки странной, какой-то нечеловеческой речи. Подвернувшийся под руку голема прохожий не понял ничего кроме слова «синагога». Он хотел воспротивиться, но, посмотрев в мутные глаза мужчины, почуяв запах тлена от тела, висевшего на его плече, передумал, и быстрым, семенящим шагом заспешил вперёд. Они оба миновали ворота и почти выбежали на площадь Тиферет Иерушалим в Еврейском квартале. Проводник, оглядываясь по сторонам и ожидая помощи, свернул налево и, миновав автостоянку, повёл голема по узкой улице. Он увидел, как в конце неё мелькнула полицейская форма, но дорога в синагогу вела направо, и ещё раз взглянув со страхом на ужасное лицо своего похитителя, хасид около невысокого минарета мечети, вклинившегося между двумя жилыми домами, стал огибать площадь. Дойдя беспрепятственно до её конца, еврей – провожатый свернул влево и почти сбежал вниз по узкой мощеной улочке вместе со своим странным похитителем. Через пару минут оба они оказались у Стены Плача, где полиция оттесняла в стороны многочисленных паломников, открывая путь преступнику с его заложником. Один из полицейских чинов что-то громко выкрикнул на иврите, и несчастный перепуганный хасид что-то ему ответил, почти плача. Миновав Стену и добравшись до трёхэтажного здания, сложенного из розового камня, дорога повела вниз по деревянному лестничному маршу. Внизу стояли вооружённые полицейские и через мегофон требовали от  преступника отпустить заложника и сдаться. Но тот, не обращая на них никакого внимания, крепче ухватился за своего провожатого и продолжил спуск. Раздалось несколько прицельных выстрелов, и хасиду было слышно, как пули ударялись о тело его похитителя, но тот даже не дёрнулся и продолжал спуск, таща за собой теряющего сознание человека. Несчастный провожатый - заложник  из последних сил что-то выкрикнул полицейским, и те прекратили стрельбу и отбежали в стороны. Когда бесконечная деревянная лестница закончилась, невдалеке оказался небольшой комплекс из четырёх синагог. Он представлял собой одно, скромных размеров здание за каменным забором. Ворота в комплекс были закрыты, и вдоль всего ограждения стояли полицейские в касках и со щитами. Хасид,  почти без признаков жизни висевший на крепкой руке голема, с трудом указал вперёд пальцем и тихим голосом сказал на иврите:

 - Это синагога, - после чего он закрыл глаза, и его тело обмякло.

Захария повёл головой из стороны в сторону, оценивая обстановку, и поправил труп хозяина у себя на плече. Затем железная хватка его руки ослабла, и бесчувственное тело провожатого рухнуло на камни мостовой. Голем ринулся вперёд на полицейский заслон, стоявший вдоль стены. Раздались несколько выстрелов, но они его не остановили. С разбега он прыгнул на бойца, оказавшегося прямо перед ним. Тот закрылся от нападавшего своим щитом и тем самым сделал ему некое подобие ступени, благодаря которой Захария оказался на стене. Пробежав по ней вместе со своей ношей на глазах поражённых полицейских, он прыгнул на крышу синагоги и, прогремев своими тяжёлыми ногами по её черепичной крыше, спрыгнул во двор. Перед големом оказалась открытая дверь, и он в неё вошёл. Помещение было не очень большим. Всю его стену у амвона украшала роспись в голубых и золотых тонах по иерусалимским мотивам. Из этой главной синагоги выходили три двери, ведущие в  другие. Левая из дверей открылась, и из неё вышел раввин. Его брови поднялись, когда он увидел перед собой человека в обгоревшей одежде с бездыханным телом на плече.

 - Что привело тебя в синагогу, и зачем оскверняешь ты святое место, странник? – прозвучал вопрос на иврите.

 - Я хочу придать земле тело моего хозяина, - ответил человек по-русски.

Раввин когда-то учился и жил в Ленинграде, поэтому понял своего странного посетителя.

 - От тела исходит  запах тлена. Почему ты не придал его земле раньше? Разве ты не знаешь, что мертвецов нельзя подносить к синагоге даже близко?

 - Мой хозяин хотел покоиться в земле Иерусалима, а я не знал, где Иерусалим находится. Я привёз сюда Симона и хочу его похоронить.

Голем снял со своего плеча труп и положил его на ковёр под ногами. В проёме двери показались вооружённые полицейские. Раввин поднял руку и жестом попросил тех оставаться на своих местах.

 - Боже, пусть покоится с миром душа раба твоего Симона, - раввин прикрыл глаза и опустил голову. - Помолись и ты Создателю, раб божий.

Захария посмотрел бесцветными глазами на раввина, а тот внимательно посмотрел на него. Детина в обгоревших тряпках постоял какое-то время, пытаясь что-то сообразить, потом  рухнул на колени у тела Симона и стал отбивать поклоны перед своим создателем. Полицейские опять попытались проникнуть в помещение синагоги, но раввин движением руки их остановил. Минуту назад ему показалось, что складки на лбу мужчины напоминали буквы. Поначалу он убедил себя, что это почудилось, но сейчас был почти уверен, что перед ним на полу молится своему создателю Симону никто иной, как голем.

 - Встань, странник, и подойди ко мне, - прозвучало обращение к стучавшемуся лбом об пол детищу человеческих рук.

Захария прекратил отбивать поклоны и встал во весь рост. Теперь раввин ясно видел на лбу человеческого подобия буквы, сложенные в слово ЕМЕТ, что означает «истина». Он положил свою ладонь на лохматую шевелюру голема и большим пальцем стёр букву «Е». На лбу осталось слово МЕТ, что означает «смерть». Захария замер, его глаза остекленели, а кожа начала краснеть и превращаться в глину. Голем потерял равновесие и рухнул на пол, расколовшись на мелкие куски.

Полицейские стояли, поражённые, у входа в синагогу, и смотрели на чудо во все глаза. Как на это смотрел Бог, и что он чувствовал, остаётся неизвестным.