ГлавнаяПрозаМалые формыРассказы → Тяжёлый день

Тяжёлый день

article48523.jpg


 

 


 

Как сказала одна читательница, мои опусы не озвученные музыкальным сопровождением жутко скудны и совершенно не трогают душевных переживаний, но стоит включить что-то из того списка, что восхитило автора, так сразу все написанное наполняются насыщенным, горным, майским воздухом. В словах чувствуется та искромётная живость и призрачная яркость аромата цветков. Или же, наоборот, оживает на страницах тусклый пейзаж серых ноябрьских дней пресыщенных туманами, грязью, а порой и весенние настроение, или студеные зимние дни закручиваются в белый орнамент вьюги. Тогда я не придал значения её словам, может быть не дорос, может, не мог ощутить сам сказанных слов, но совсем недавно я пережил это лично.

Осенняя погода в октябре уже не блещет перламутровым блеском радуги на увядающих листьях. Они либо уже убраны, либо ещё лежат, прижимаясь к земле, будто слушая голос матери. Прохладный воздух наполнился невесомой зыбью тумана и мерно течёт куда-то в сторону бескрайних колхозных полей. Осторожная поступь ветра прогуливающего по улицам, несла на себе остатки горького запаха сырой земли, золотой травы и листьев покрытых грязью. В лучах отражалось свинцовое небо и разноцветная пленка бензина разукрашивала его во все весенние краски. Почему-то в этом году я пропустил стаи перелётных птиц. Либо они еще задержались, либо покинули свой дом, не простившись со мной. Так обидно стало на душе. Не было такого года ещё, чтобы птицы ни кружили над моим домом целыми днями, и криком вызывая на моих глазах слёзы радости, горечи и боли... В этом же году я остался совсем один, они улетели по-английски, а может просто ждут тёплого денька, чтобы запомнить родные края ласковыми и приветливыми, дабы вспоминать их там, на юге и желать всем своим птичьим сердцем скорее вернуться назад. В последнее воскресенье октября я брёл домой с рынка. В руках нёс два тяжёлых пакета со всевозможными покупками.

Обычно я тяжело переношу сырую октябрьскую погоду. Туман, морось, грязь оставляют в груди моей глубокий след протектора, но в этом году всё иначе. С чем связаны перемены моего сознания, мне даже самому не до конца понятны. Отчасти я верую в то, что просто стал взрослым и чувствую мир не так остро и не так категорично выступаю против чего-либо. Маленькими шагами моя душа стала хозяйкой не того бесконечно одинокого мальчугана, что вечно чурался общения со сверстниками, веруя в свою миссионерскую духовность, не того, кто думал, что после сказанных им слов, весь мир станет другим, не того, кто безгранично любил глубокое синее небо летом и разноцветную переливность осенних облаков, а спокойного, иногда даже уравновешенного мужчины, имеющего свой взгляд на каждую вещь в мире, который пытается найти ответы на бесконечные вопросы в себе, в своей голове и сердце. Этот воскресный день дышал тишиной, такой мистической, словно мир на некоторое время перестал существовать, или погряз во временной дыре. Лишь где-то вдали лаяла здоровенная собака грубым грудным голосом. Она напоминала, что мир продолжает жить своей жизнью и он никуда не сгинул, как бы ни обманчивым было его спокойствие. Я озирался по сторонам, наблюдая за деревьями, которые дырявили ветвями туман. Я вошёл в парк и там нахлынули на меня воспоминания из детства и юности. В школьные годы перед майскими праздниками наш класс убирал территорию парка от сухих палок и мусора. Мы обкапывали деревья, белили их. Теперь же часто снятся школьные друзья, аудитории, какие-то споры, разъяснения, только во сне и одноклассники, и учителя, и школьный инвентарь, и мебель какие-то размазанные, не те, что окружали нас.

Вспомнилось, как на большой перемене по четвергам мы бегали в аптеку, покупая глазные капли для бабушки Нели Абелян. Почему-то эти воспоминания остались живописнее, чем те же первые влюблённости и первые разочарования в людях. Ведь с классом ты не только дружишь и проводишь несколько часов ежедневно вместе, но так выходит, что с кем-то отношения не складываются с первых классов... все люди разные и в детстве это проявляется очень не сдержано и агрессивно. Я шёл по парку, здороваясь со всем, что меня сейчас окружало, каждое дерево мне кивало ветвями в ответ. Сегодня не приято разговаривать с ними, но иногда слова сами вырываются птицами наружу. После школьных воспоминаний я ощутил всей кожей те чувства, что были во мне раньше по вечерам, когда мы приходили к обелиску, садились над вечным огнём и наблюдали за уличными фонарями. Памятник воинам ВОВ находится на горе. Огонь из звезды зажигают только по праздникам, и памятник не освещается. Посему раньше мы и любили сюда приходить. Отсюда видна вся восточная часть родной станицы и все эти причудливые фонари сильно походят на созвездия. Также иногда в парк мы приезжали на машинах по ночам. При свете фар деревья приобретают чудные фигуры сказочных существ, инопланетные формы оживают, а тени становятся некими древними духами, что танцуют при движении автомобилей. Я улыбался, позабыв про то, что я иду домой с покупками. Я стоял на месте, ожидая воплощения в явь моих ностальгических чувств. В кармане зазвонил телефон, я ответил, звонила соседка. Проезжая мимо , она увидев меня в парке, и предложила довести до дома. Но я отказался, попросив отвести лишь мои пакеты. Я объяснил ей, что хочу пройтись и улыбнувшись, она согласилась.

Туман немного уплотнился и теперь станица не была видна, так отчётливо как несколько минут ранее. Побродив ещё немного по парку, я двинулся в школу, в которой проучился до 9 класса. Двор оставался прежним, как и 11 лет назад. Вокруг футбольного поля только постелили новый асфальт. Да старые акации спилили, а на их месте выросли туи. Присмотревшись внимательнее, я увидел и ремонт здания, и новые спортивные турники и много новых скамеек. Вначале это отдалило меня от современной школы, но потом я устыдился моего не согласия с этими переменами, ведь жизнь-то идёт и не только люди меняются. Модифицируется и отношение к образованию, и к детям, и к учебному процессу... одним словом мир не стоит на месте. Да я и сам совсем не тот человек, который учился в стенах этой школы. За эту, почти дюжину лет, я перевоплощался, менялся, взрослел, и теперь стою над фасадом школы, который смотрит в небо треугольным фронтоном, как перед исповедью, готовясь, что же я смогу сказать, что смогу открыть, а что утаю, как тот, что учился здесь. Так я себя и обрёл заново, ведь в какой-то момент мне почудилось, будто этих лет и не было.  Постояв немного у самого входа в школу. Я пошел по двору в сторону обрыва. Я подошёл к обрыву, который находится западней от школьного двора. Отвесный склон порос терновником и несколькими ивами.

 

Он открывает прекрасный вид на западную и северную стороны станицы. Вообще, гора, на которой я стою, находится почти в самом центре нашей станицы, и по преданию история станицы Карантинной была начата с этих мест. В парке стоял величественный храм, разрушенный большевиками, рядом был клуб, в котором в советские годы крутили дискотеки и фильмы, но нынче, от этих построек нет и следа. На месте церкви стоит поклонный крест, а вместо ДК, построен новый магазин. Здесь, над обрывом мы с тремя одноклассниками проводили все перемены в школе. Простор и красивый вид с горы даровал нам неосознанную тогда еще величавость. Врятле человек с 9 до 15 лет может описать все чувства, что преподносит ему окружающий мир. Тогда каждый просто говорит слово «красиво», или «прекрасно» и ему вполне хватает этого для описания любого радостного события в жизни. Вот и сейчас я просто говорил сам себе это позабытое, за десятками других эпитетов и сравнений, слово и мне хватало этого вполне. Снизу дул ветер, там течёт река с хазарским названием Кума, она стала немой свидетельницей роста и взросления большей части населения нашей станицы. На другом берегу, растёт большая роща из тополей белолистов, на которых свиты гнёзда ворон. Они всё время кричат и летают черными крестами в седом месиве тумана. Я огляделся, чтобы найти место, где можно присесть и посидеть, наблюдая за станицей, окунаясь в своё прошлое...

 

Я увидел пенёк спиленной акации и достав из кармана взятый из дому пакет, расстелил его и присел. Здесь тоже было тихо. Станица наполнилась туманом, как холодное помещение деревенской бани. Он сползал с неба, будто по невидимым тросам, накапливаясь у самого подножия земли. На здание школы я не смотрел, мне было не интересно вспоминать именно учебное время. Сейчас в душе росла нужда окунуться в жизнь на переменах между урочными часами. Ведь в них-то и сосредоточен настоящий злободневный ход самоутверждения и определения. Под гору часто улетали футбольные мячи, за которыми мы постоянно бегали и догоняли их в уплывающем течении реки. Сейчас уже не вспомнишь всего, что было в это время над этим обрывом. В груди, действительно теперь тоже есть такой же обрыв прожитых лет. Обратно в детство дороги нет, у человека есть только путь вперёд, но по нему так тяжело идти. Мне стало немного холодно, но не так, чтобы сорваться с места и отправится домой. Меня что-то удерживало. Я рассматривал станицу, так же как тогда, дюжину лет назад.

 

Сейчас меня влекло побродить по неоткрытым ещё мною улицам, открыть для себя заново собственную родину. Душа наполнялась чудотворными чувствами причастности к светлому и греющему душу преданию. Я почувствовал запах испёкшихся пирогов, шоколадных конфет и апельсинов. Пахло моим детством. В нём не было раскалённых лет влюбленности и не было безответных чувств. Память играет злые шутки с сердцем. В мечтах я сейчас катался с горы на санях, нёсся верхом на лошади, обнимал ладошами зрелый хлеб на поле. Картины сменяли друг дружку, едва появляясь в воображении. Пожалуй, я бы так просидел до самого вечера или до того момента, пока охранник не прогнал бы меня отсюда. Но судьба вносит свои коррективы в нашу жизнь. Меня окликнул детский голос. Слов я не разобрал и повернувшись, увидел перед собой девочку, одетую в теплую, зелёную куртку, толстые красные брючки, коричневые сапожки и салатные шапку и шарфик обмотанный вокруг детского рта. Она стояла рядом со мной одна. Как она здесь появилась, я не знал. Сначала даже испугавшись, что может делать один ребёнок в сотне метров от ближайших домов. Но она повторила:

 

 

- Дядя, вы тоже слушаете, как эти птички кричат? – её тонкий голос пробудил во мне цветы.

 

 

Девочка протянула ручонку, в сторону рощи и сделала пару шагов к ним. До обрыва осталось всего каких-то пять детских шагов. Я испугался и решил отвести ее немного подальше от того места, где сидел. Приятно было слышать в этот сырой и туманный день такой красивый детский голос. Туман стал очень густым и мир бесследно исчез от нас. Я оглядывался, ища хоть кого-то в этой пелене, кто мог бы гулять с ребёнком. В сегодняшнее время уже и страшно встречать одного дитя, поскольку развелось множество разных педофилов, да к тому не разобравшись толком и любого взрослого мужчину можно отнести к ним. Я встал и взял ребёнка за руку. Мы отошли от обрыва, как от греха, подальше. Школьный двор был пуст. Меня это насторожило и сердце стало биться учащённо.

 

 

- Дядя, я стала вчера такой замечательной... А вы знаете почему? – спросила девочка. Она вела себя так, словно знала меня всю жизнь.

 

 

- И почему же? Как тебя зовут?  Сколько тебе лет?– спросил я.

 

 

Она посмотрела на меня своими зелёными глазами так, будто я спросил глупость с которой она не могла понять.

 

 

- А вы не знаете, сколько мне лет? Я уже взрослая. Почему мужчины всегда интересуются возрастом. Вот и папа мой спрашивает постоянно, сколько мне лет, как будто не папа он, а чужой дядька. Меня зовут Соня. Мне 4 годика, – её слова были с томными нотами обиды, мне стало не по себе от них.

 

 

- А ты здесь одна? Где твои родители? – спросил я. Но она не обратила на мой вопрос никакого внимания, тогда я повторил его, и опять девочка проигнорировала и не ответила.

 

 

Я прокашлялся, ожидая, что кто-то отзовётся на мой кашель, но так здесь никого и не было. Я подвёл девочку к школьным дверям, постучал в них, но там никто не отозвался. Соня ходила вокруг меня, прыгала, вела себя спокойно, будто находилась дома. Я же всматривался в туман, ожидая хоть рев, или же её имя, но кроме крика ворон вокруг не было ничего. Да, действительно, вороны сильно кричали, горланили очень громко, но я не обращал внимания на них, поскольку был занят своим мыслями. Я заметил, что Соня внимательно рассматривает меня.

 

 

Вы не спросили меня, почему я вчера стала такой замечательной! – подчеркнула она.

 

 

Действительно, я спросил как-то не внятно и халатно, сейчас я почувствовал, как мне стало стыдно.

 

 

- И почему ты вчера стала такой замечательной? – спросил я, не думая над её ответом.

 

 

Да она и здесь не ответила, что-то напевая тихо. Девочка заметила маленькую палку, лежащую на асфальте. Подбежала к ней и взяв её в руку, начала крутиться на месте.

 

«Сейчас родители, наверное, с ума сходят, а она целая и невредимая стоит передо мной», сорвалось с моих губ. Я вытащил телефон, но как назло он был выключен и не подавал признаков жизни. В нём села батарея. Я хотел уйти с этого места, но боялся, что родители или родственники придут искать её именно сюда. Потом я вспомнил о магазине. Мы пошли к нему. Выйдя на дорогу, я не увидел и там никого. Через минуту я вошёл в магазин и напугал продавщицу своим рассказом. Она потянулась за корвалолом и дрожащими руками стала капать лекарство в стакан, разливая его на пол. Я взял из её рук пузырёк и стакан, накапал ей несколько капель, разбавил его водой и подал его женщине.

 

Продавец с синим колпаком на голове и синем фартуке, посмотрела на девочку, затем на меня и расплакалась. Она вынесла из подсобки стул и предложила сесть мне, но я усадил девочку, а сам продолжал ходить из угла в угол магазина. Я посмотрел на женщину. Её руки тряслись и она постоянно что-то нашёптывала себе под нос. Девочка ей тоже была не знакома. В полицию она не решилась звонить, посчитав, что хозяевам не понравится, что к ним будут приходить правоохранительные органы. Тогда я оставил ребёнка в магазине, а сам пошёл в больницу. В детском отделении было закрыто. Я обошёл и поликлинику и отделение стоматологии, но всё было закрыто, поскольку был выходной. Лишь в стационаре лежали люди, но все они были спокойны. «Значит, уже кто-то ищет девочку, а не сидит здесь» - подумал я. Выйдя во двор я направился идти обратно, но краешком глаза увидел сидящую на лавочке в кустах девушку лет 22-23. Она показалась мне растерянной.

 

 

Я подошёл к ней, но она была вся зареванная и не обратила на меня никакого внимания. Она опустила голову вниз и тихо плакала. На ней были испачканные грязью длинные чёрные замшевые сапоги, чёрная узкая юбка до колен, коричневая кожаная куртка, расстегнутая ниже груди и из-под неё выглядывала тёплая фиолетовая кофта. Чёрные, крашенные волосы были растрёпаны и свисали до середины спины и до груди.

 

 

- Девушка, почему вы плачете? – спросил я. Я не стал ходить вокруг да около, понимая, что это была мать этой девочки. Рядом с ней стояла пустая коляска и два красных пакета висели на ее ручке.

 

 

Она не ответила мне, лишь шмыгнув носом.

 

 

- Девушка, вы ищите ребёнка? – спросил я другими словами.

 

 

В этот миг, она подняла свой взгляд на меня. Это невозможно описать словами. Женский глаз и так при жизни очень выразителен, а во время горя или отчаяния он источает десятки эмоций в одно мгновение. Девушка подпрыгнула с места и схватила меня за локти. Её пальцы сжали мои руки так сильно, что я почувствовал боль, но вырываться не стал. Она окаменела на секунду, но быстро пришла в себя и начала вытирать платком слёзы, размазывая по лицу краску и тушь.

 

 

- Где? Где она? Что с ней? – быстро, с хрипотой в голосе спросила она. В этом взгляде было нечто, что передалось и мне. Это смятение и полное отчаяние кружили в женской голове дикой стаей разъярённых хищников.

 

 

- С ней всё в порядке... Она в магазине... Как она оказалась одна так далеко от сюда? – спросил я,

 

 

Девушка ничего не ответила. Она только опустила стеснённо взгляд, как бы не снимая с себя вину. Выпустила из зажатых рук мои локти и выпрямилась.

 

 

- В каком? – спросила уже спокойно девушка.

 

 

- Пойдёмте... не волнуйтесь, с ней всё хорошо...

 

 

- Где она была? – вытирая слёзы, спросила она.

 

 

- В школьном дворе, над обрывом... – ответил я, не думая над тем, что сказал. Девушка снова расплакалась и начала причитать, если бы она упала, или заблудилась бы в тумане. Я пытался её успокоить, но она не слышала меня, продолжая бурчать свои предположения под нос. Она взяла коляску, надела куртку и мы пошли вверх по дороге. Пройдя метров тридцать молча, она спросила, где я её встретил и мне пришлось высказать всё, что было на душе и все мои предположения по поводу полиции. Сейчас мне не хотелось скрывать перед нею что-то.

 

 

Девушка вновь заплакала:

 

 

- Я тоже не стала сообщать ни медсёстрам, ни свекрови о потери ребёнка. Мать только перенесла инсульт, а тут такая новость убьет её. Я минут 5 как обнаружила, что Сони нет рядом со мной. Я уже оббегала здесь всё, но Сони нигде не было. Вы же видели, что я сидела в углу, чтобы меня никто не заметил. А вызови сейчас ментов, так они потом замучают, вплоть до лишения материнства дело доведут... - мы шли быстро, но всё равно казалось, что дорога бесконечна. Девушка шагала, но у неё заплетались ноги, тогда я взял у неё коляску и покатил сам. Почему я всё это делал так сердечно, тогда я не понимал, я переживал эту историю так глубоко, будто эта девочка была моей собственной дочерью. Да в тот момент она и стала родной дочерью, потому что посторонний человек не способен так сопереживать чужому горю. Но не смотря на это, я опасался за своё будущее, поскольку действительно, в нашей стране доказать свою невиновность практически невозможно. А попадись мне тогда какая-нибудь сварливая дама, или перепуганный старик охранник, то никто не знает, чем бы вся история могла закончиться.

 

 

Мы прошли мимо школы, где всё так же была открыта калитка и зашли в магазин. Соня соскочила со стула и кинулась к матери. Они долго обнимались, затем девочка повернулась и обратилась ко мне:

 

 

- Мне голову мама с бабушкой вчера помыли - сказала она – Поэтому я и такая сегодня замечательная.

 

 

Мама добавила. Что с этим у них большая проблема. Волос очень густой, и девочка не всегда дается его вымыть. Порою только раз в неделю им удаётся уговорить Соню, вымыть волос.

 

 

Продавщица с матерью после этих слов залились слезами. Да и у меня в груди сильно запекло. Я глубоко вздохнул, представив, что могла испытать эта девушка, если бы не попалась Соня ко мне. Распрощавшись с ними, я пошёл домой. Теперь гулять мне совсем не хотелось. Наоборот, было желание закрыться у себя в комнате и не разговаривать ни с кем. Я снова попытался включить телефон, но он не реагировал. Шёл я тихо по тротуару и дойдя до входа в школу, я остановился. Сквозь туман практически не был виден двор школы и я не зная почему, свернул туда и снова сел на тот же пенёк.

 

Посидев немного, я вспомнил, что недавно слышал такой закон животного мира. В животном мире существует очень жёсткая, но по-своему достаточно эффективная борьба за продолжение собственного рода. В кошачьих и волчьих прайдах обязательна процедура убийства детёнышей, рождённых от другого самца. Для рядовых членов сообщества, это яркая демонстрация превосходства вожака над остальными. Это как раз и является настоящей мужественностью в её радикальном проявлении. В какой-то момент человек выпал из этой животной цепочки и пошёл по пути, как он именует, «дорогой Неба». Человечество не до конца потеряло ту нить своих животных корней, и не всецело проросло в небесные просторы своими ветвями...

Теперь человек как раз и зажат этой разницей в своём становлении и мировоззрении. Конечно, он пытался утратить многие «зверства», но не смог найти им альтернативу и посему смягчил их средствами человеческой иерархии, законом, религиозных догм. Современный человек ограничен десятками законов, защищающих жизнь людей, общественным мнением, моралью, нравственным воспитанием. А вот как сохранение чужих детей протекало бы, не будь всего этого, сейчас трудно представить.  И теперь смерть чужих детей, человек заменил, на обыкновенную ненависть, чаще всего преобладающую в сердцах людей, простой нейтралитет, или же та самая «дорога к Небу» - любовь и созидание.

 

Здесь всё зависит от каждого человека в отдельности.  Я сидел и думал над тем, что женщины влюбляются очень часто в очень мужественных , при чем в самом радикальном смысле данного слова, мужчин, ценят в них агрессию, придумывая себе сказку, что это является внутренней силой, жаждут из таких, полуочеловеченных обезьян вырастить что-то полезное, что-то умеющее ценить кроме заполнения своего желудка, или сексуальных потребностей. Наивно надеются на то, что такие мужчины смогут измениться из-за её женского желания и свято обманываются потом, боясь избавится от общества своего супруга. Вся жизнь идет наперекосяк, только понимают женщины это тогда, когда уже страшно уходить и воспитывать одной детей, одной жить. Ведь страх остаться никому не нужной, очень силен. Мужику одному жить легче, он просто спивается, и пропадает. А на женских плечах часто остаются дети, которые не дают возможности расслабится. Я думал над всей этой мужественностью и вновь вернулся в то состояние, в котором пребывал до прихода Сони.

 

 

Отсюда уходить теперь опять не хотелось. Я пытался успокоиться и отвлечься от приключившегося. Но едва я присел, сзади заскрипела коляска. Я понял, что ко мне подошла эта девушка. Она поблагодарила меня и сказала, что училась в этой школе. Я ответил ей, что тоже  учился здесь. Потихоньку мы завели разговор.

 

 

Она представилась Ольгой. От этого имени у меня в голове появилось тонкое воспоминание о княгине Ольге. О старинных русских временах. Почему-то это время у меня ассоциируется с советскими историческими мультиками, вроде все живые люди раньше выглядели рисованными персонажами. Может этот туман навеивал мне мистические аллюзии, может просто двор стал воскрешать намоленные знания школьной программы.

 

 

- Мы вчера стояли, здесь с подружкой и Соня гуляла над обрывом – объяснила она, а утром когда шли в больницу, она спросила, здесь ли мы были накануне. Я ей скала да... Но ведь я не могла даже подумать, что с больницы она может прийти сюда. – девичьи глаза снова наполнились слезами.

 

 

- Всё хорошо, что так всё закончилось!

 

 

- Мама, мама – сказала вдруг Соня - когда у нас Новый год будет?

 

 

Ольга посмотрела на неё и впервые засмеялась.

 

 

- Когда слушаться будешь - ответила она, а сама посмотрела на меня и снова улыбнулась. – Надо же, она еще не понимает, что произошло. Теперь нужно всё рассказать мужу, а то ненароком выдаст...

 

 

- А если не буду слушаться, не будет нового года?

 

 

- Не будет!

 

 

- И снега не будет?

 

 

- Если еще раз уйдёшь от меня, то вообще ничего не будет! Я чуть не умерла, когда тебя не было рядом.

 

 

- Мама, ты же знаешь, что я люблю, когда птички поют... ты же знаешь, что я всегда их слушаю.

 

 

Я наблюдал, как Соня слушает вороньи крики. Она внимательно всматривалась в туман, где изредка можно было рассмотреть, как эти чёрные птицы появлялись совсем близко с нами и тот час же исчезали в разлитом по небу молоке. Соня резко протягивала свою руку в сторону очередной птицы и злилась на них, потому что они не обращали на неё внимания. Птиц было очень много и карканье оставалось очень громким. Оно мешало разговаривать, но из-за Сони мы не уходили с этого места. Хотелось дать возможность ребёнку, насладиться понятной только ей радостью.

 

Наш разговор продолжался довольно долго. Мы успели наговориться всласть, о многих вещах. Ольга рассказала, что её дочь действительно заслушивается птичьими трелями. Всё лето она не ложилась спать, пока не наслушается соловьёв. И просыпалась она с ранними певчими зорьками. Я поражался этой девочкой всё сильнее. Мне хотелось почаще общаться с поцелованным Богом ребёнком. Но выглядело бы это довольно странно, по-крайней мере в моей голове это так было бы. Со своим природным сентиментализмом я совсем забыл как приятно вести простой разговор на всевозможные темы. Мы говорили, а я чувствовал, что бесконечно влюбляюсь в атмосферу простого человеческого общения. Мне чудовищно не хватает его по жизни, но так уж вышло, что я не смог взять верх в борьбе с боязнью раскрыться перед другим человеком.

Я почувствовал как от этого удовлетворения озноб пробирается от кончика носа к горлу, становясь там сладким комком, а после впитывается в кровь, растворяясь полностью в сердце. Я становился всё счастливее. Может эти чувства были лишь отголоском школьных мечтаний, может быть лишь моим пониманием этого мгновения жизни. Порою эти избитые временем и веками слова не вызывают в людях ничего восхищённого и прекрасного, но в тот день мне было по-настоящему легко. Еще меня вдохновляло то, что стоящая надо мной девушка тоже была переполнена счастьем, она говорила без устали. И это доставляло ей неизгладимое удовольствие, как и мне самому. Может Ольге тоже не хватает в семье таких простых разговоров, а может в человеке заложено изначально способность к откровению перед незнакомым человеком.

Ведь бывает так, что при долгих переездах в поездах люди рассказывают друг другу самые тайные и интимные мысли. Ведь попутчик не знает, какой ты при жизни, какой с другими людьми. Мы же со всеми людьми разные. Через какое-то время у Ольги зазвонил телефон в кармане. Она достала трубку и ответила. Я не отрывался от её лица. За этот час она стала очень близким человеком, с которым было легко. Весь свет излучающийся от её глаз, щёк и губ иссякал. В глазах снова появлялось напряжение и сосредоточенность. Её щёки перестали гореть и угас их алый налив. Во время её разговора по телефону, лицо становилось всё серьёзней. Красивые брови опускались на большие глазницы и блеск зелёных глаз отразил усталость августовской духоты. Безмятежность и чудодейственную отрешенность теперь сдуло ветром из реальной жизни и отныне ей не войти в то светлое, призрачное, полуразрушенное душевное состояние. Жизнь в очередной раз раздавила всё, чем дорожит человек, всё, чем может утешить себя он в минуты счастья. Я посмотрел на уснувшую девочку. Она вдоволь наслушалась птичьего крика.

 

Я почувствовал, что она могла бы оказаться моей собственной дочерью. Нет, я не питаю мелких сомнений по поводу собственной семьи. Я знаю, как это трудно, но всё же посильно для любого живого человека обзавестись семьёй. У меня есть определённые убеждения в этом вопросе. Я чувствую в себе силы дать не просто частичку души, а всё, что есть во мне своему ребёнку. Я буду стараться быть единственным мужчиной в жизни будущей жены. Во мне накопилось много энергии, которую я выплёскиваю совершенно не в те русла, не в те мысли. Но ведь жизнь не очерчивает заранее грань того что человеку необходимо, без чего он не может прожить. Это узнаёшь позже, когда уже всё в прошлом, когда ты приобрёл десяток-другой судьбоносных ошибок и стремишься избавиться от них...

 

Девочка спала укрытая белым тёплым одеялом, с большими зелёными цветами. Ольга отключила телефон, осторожно развернула коляску и сказала, что нужно возвращаться домой, в реальную жизнь. Сейчас меня не удивил её ответ, поскольку и сам понимал, что это была не реальность. Так не может продолжаться долго... в меня самого врывалась моя настоящая жизнь. Она стучалась ко мне сердечными ударами в висках. Сейчас мне очень захотелось поесть. В желудке всё заурчало, задрожало, будто живущие в нём глисты решили поднять митинг, тарабаня ложками по рёбрам. Мы попрощались, не обменявшись номерами телефонов. По правде говоря, звонить нам друг другу не зачем. Всё, что можно было сказать, мы обсудили и получили исчерпывающие ответы. Добавить нечего, да и врятле следующая встреча сможет принести нам столь яркие впечатления.

На последок Ольга поцеловала меня в щёку и я приложил руку на место поцелуя, удерживая тепло её губ. Все напасти этого дня свершились. Всё закончилось благополучно. Мир не рухнул и не исчез в этом тумане. Дорога домой была также как и всегда безлюдной, поэтому уютной и тихой. Она укутывала меня в интимное томление и с сырой погодой в придачу. Дома я наконец согрелся. Пообедав и укутавшись в тёплый плед я продолжал думать над тем как Соня смогла уйти одна так далеко от матери. Я размышлял, как могла сложиться судьба Ольги, потеряв она сегодня Соню. Она могла сойти с ума, погубить жизнь еще не окрепшей свекрови, разойтись со своим мужем, или просто потеряться в жизни. Но так вышло, что ей попался сегодня я. Нет, это не хвальба, поскольку я сам получил большой опыт заочного отцовства. Встретившись с нею в другое время, мы едва нашли бы общий язык. День принёс нам столько мудрости, что её хватит еще на многое время.

 

День стал очень тяжёлым испытанием для всех нас троих, но Бог не допустил ничего страшного. Ольга поняла, что есть истинное материнство, я – отцовство, а мы оба – человеческое добро и доверие. Только в этом человек смог закрепиться по той самой «дороге Неба», и удерживаясь там можно подняться над своим прошлым. Дома меня окружала тишина, та что нашёптывает в уши тайны подземелья. Я смотрел на любимую картину Саврасова, на которой был изображен одиноко стоящий деревянный крест на берегу Волги. И раз от раза прокручивал эту историю в голове. Соня меня зацепила всем. С этих лет девочка демонстрирует не только свой характер и темперамент, но и не стандартный подход к жизни. Она прошла самостоятельно почти полкилометра, ведомая только голосом птиц. Только сейчас я понял, что птицы для людей всегда символизировали Бога. Нет, я не фаталист! Я не способен доказать монотонный технический конвейер вселенского масштаба. Жизнь, скорее это извечный круговорот разных судеб, случайностей, ошибок и целей. И этот клубок плодящихся змей и есть и есть самый яркий букет, имя которому мир.

 

 

Почти до самого заката лежал над всею станицей туман. Продолжал дуть лёгкий ветерок, который немного тревожил, подвигал и расчёсывал его седую пелену. Но когда Солнце уже накренилось к горизонту, ветер пробил брешь в густом сплетении серого смога и разогнал его. Произошло это достаточно быстро, чтобы суметь оценить и успеть полюбоваться, как туман съёживается, рвётся на отдельные большие тучи, отрывается тонкой прогалиной от земли и начинает подниматься всё выше и выше. Вначале видна лишь трава, потом и кусты и деревья и дома выбираются из этого затвора, а после остаются только маленькие серые облака улетающие прочь.

 

 

Я вышел на улицу. Ветер дул очень холодными порывами. Он будто подбрасывал остатки тумана ещё выше, очищая место для чего-то иного. На востоке светила Луна. Она медленно вторила солнцу по дороге света. Небо прояснилось и замирало в серо-синих красках. У самого горизонта севера и юга оно было стального цвета, но чем ближе было ко мне, светлело и становилось голубым, а надо мной – глубокого синего цвета. Солнце ещё не коснулось земли, но тени становились всё длиннее. Они лежали на холодной, сырой земле. Слушая тот гулкий шёпот подземелья.

 

Побродив по улице, я пошёл в дом, взял там свой телефон, фотоаппарат и отправился на гору. Такой вечер нельзя было упустить и я решил сделать несколько снимков. На телефоне заиграл «Весенний вальс» - Фредерика Шопена. Его прозрачно-небесная мелодия воспарила над небольшим местом на земле. Мелодия тянула в свою хрустальную чистоту и поднимала в сердце хрупкие и нежные воспоминания из далёких детских дней. Следующая песня «Fossegrim» меня затронула до глубины души. Вообще, группа Empyrium славится пронзительными мелодиями и глубокой философской музыкой, но после такого трудного дня их музыка стала восприниматься как личная трагедия. В ней есть всё, что требует душа от тебя, в тяжёлые минуты жизни. Я стоял и плакал где-то очень глубоко в душе, очищаясь и мыслями и чувствами. Композиция закончилась.

Я сделал три снимка понравившихся мне пейзажей. Заиграла «Die Taube» - коллектива Lacrimosa и я провалился в этот космический вулкан... теперь я был полностью отрешённым от этого мира и ощущал те же эмоции, что и там, когда стоял с Ольгой. Я стал фотографировать всё, что попадалась в поле моего зрения. Всё было прекрасным и удивительно гармоничным. Каждая травушка, каждый увядший куст были милые сердцу. Мой телефон пронзила песня отечественной группы Омела – «Встреча», она-то и пробудила во мне любовь и тепло не только к потерявшейся девочке, но и ко всему живому и одухотворённому, растущему на нашей планете. Добавила этому чувству еще и песня «Горькая осень», которая своим мальчишеским задором вернула меня к жизни, той, что теряется в длинном коридоре будничных дней. Сквозь музыку я услышал крик птиц.

 

Я поднял голову. Наверху летели несколько журавлиных клиньев. Они собирались, кружились, и мне казалось, звали меня с собой. Я выключил музыку на телефоне и начал фотографировать их. Птичьи голоса усиливались и мои тонкие душевные струны рвались. Я почувствовал, как глаза наполняются слезами и в один миг слёзы покатились по моим щекам. Я не стеснялся сейчас этого. Мне было как никогда и грустно, и весело, и смешно и невыносимо больно от того, что вместе с этими душами солдат уходит и тепло этого года, да и всё, что происходило в этом году. Журавли улетают отсюда, унося с собою частички наших душ, а мы помним их до весны, когда они возвращаются и приветствуют и пробуждают от зимнего сна землю своими пронзительными песнями...

 

 

 

 

 

 

 

 

Октябрь 2011

 


композиция "Горькая осень", группы Омела, альбом "Аура" 2011год





© Copyright: ВЛАДИМИР РОМАНОВ, 2012

Регистрационный номер №0048523

от 16 мая 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0048523 выдан для произведения:


 


Как сказала одна читательница, мои опусы не озвученные музыкальным сопровождением жутко скудны и совершенно не трогают душевных переживаний, но стоит включить что-то из того списка, что восхитило автора, так сразу все написанное наполняются насыщенным, горным, майским воздухом. В словах чувствуется та искромётная живость и призрачная яркость аромата цветков. Или же, наоборот, оживает на страницах тусклый пейзаж серых ноябрьских дней пресыщенных туманами, грязью, а порой и весенние настроение, или студеные зимние дни закручиваются в белый орнамент вьюги. Тогда я не придал значения её словам, может быть не дорос, может, не мог ощутить сам сказанных слов, но совсем недавно я пережил это лично.

Осенняя погода в октябре уже не блещет перламутровым блеском радуги на увядающих листьях. Они либо уже убраны, либо ещё лежат, прижимаясь к земле, будто слушая голос матери. Прохладный воздух наполнился невесомой зыбью тумана и мерно течёт куда-то в сторону бескрайних колхозных полей. Осторожная поступь ветра прогуливающего по улицам, несла на себе остатки горького запаха сырой земли, золотой травы и листьев покрытых грязью. В лучах отражалось свинцовое небо и разноцветная пленка бензина разукрашивала его во все весенние краски. Почему-то в этом году я пропустил стаи перелётных птиц. Либо они еще задержались, либо покинули свой дом, не простившись со мной. Так обидно стало на душе. Не было такого года ещё, чтобы птицы ни кружили над моим домом целыми днями, и криком вызывая на моих глазах слёзы радости, горечи и боли... В этом же году я остался совсем один, они улетели по-английски, а может просто ждут тёплого денька, чтобы запомнить родные края ласковыми и приветливыми, дабы вспоминать их там, на юге и желать всем своим птичьим сердцем скорее вернуться назад. В последнее воскресенье октября я брёл домой с рынка. В руках нёс два тяжёлых пакета со всевозможными покупками.

Обычно я тяжело переношу сырую октябрьскую погоду. Туман, морось, грязь оставляют в груди моей глубокий след протектора, но в этом году всё иначе. С чем связаны перемены моего сознания, мне даже самому не до конца понятны. Отчасти я верую в то, что просто стал взрослым и чувствую мир не так остро и не так категорично выступаю против чего-либо. Маленькими шагами моя душа стала хозяйкой не того бесконечно одинокого мальчугана, что вечно чурался общения со сверстниками, веруя в свою миссионерскую духовность, не того, кто думал, что после сказанных им слов, весь мир станет другим, не того, кто безгранично любил глубокое синее небо летом и разноцветную переливность осенних облаков, а спокойного, иногда даже уравновешенного мужчины, имеющего свой взгляд на каждую вещь в мире, который пытается найти ответы на бесконечные вопросы в себе, в своей голове и сердце. Этот воскресный день дышал тишиной, такой мистической, словно мир на некоторое время перестал существовать, или погряз во временной дыре. Лишь где-то вдали лаяла здоровенная собака грубым грудным голосом. Она напоминала, что мир продолжает жить своей жизнью и он никуда не сгинул, как бы ни обманчивым было его спокойствие. Я озирался по сторонам, наблюдая за деревьями, которые дырявили ветвями туман. Я вошёл в парк и там нахлынули на меня воспоминания из детства и юности. В школьные годы перед майскими праздниками наш класс убирал территорию парка от сухих палок и мусора. Мы обкапывали деревья, белили их. Теперь же часто снятся школьные друзья, аудитории, какие-то споры, разъяснения, только во сне и одноклассники, и учителя, и школьный инвентарь, и мебель какие-то размазанные, не те, что окружали нас.

Вспомнилось, как на большой перемене по четвергам мы бегали в аптеку, покупая глазные капли для бабушки Нели Абелян. Почему-то эти воспоминания остались живописнее, чем те же первые влюблённости и первые разочарования в людях. Ведь с классом ты не только дружишь и проводишь несколько часов ежедневно вместе, но так выходит, что с кем-то отношения не складываются с первых классов... все люди разные и в детстве это проявляется очень не сдержано и агрессивно. Я шёл по парку, здороваясь со всем, что меня сейчас окружало, каждое дерево мне кивало ветвями в ответ. Сегодня не приято разговаривать с ними, но иногда слова сами вырываются птицами наружу. После школьных воспоминаний я ощутил всей кожей те чувства, что были во мне раньше по вечерам, когда мы приходили к обелиску, садились над вечным огнём и наблюдали за уличными фонарями. Памятник воинам ВОВ находится на горе. Огонь из звезды зажигают только по праздникам, и памятник не освещается. Посему раньше мы и любили сюда приходить. Отсюда видна вся восточная часть родной станицы и все эти причудливые фонари сильно походят на созвездия. Также иногда в парк мы приезжали на машинах по ночам. При свете фар деревья приобретают чудные фигуры сказочных существ, инопланетные формы оживают, а тени становятся некими древними духами, что танцуют при движении автомобилей. Я улыбался, позабыв про то, что я иду домой с покупками. Я стоял на месте, ожидая воплощения в явь моих ностальгических чувств. В кармане зазвонил телефон, я ответил, звонила соседка. Проезжая мимо , она увидев меня в парке, и предложила довести до дома. Но я отказался, попросив отвести лишь мои пакеты. Я объяснил ей, что хочу пройтись и улыбнувшись, она согласилась.

Туман немного уплотнился и теперь станица не была видна, так отчётливо как несколько минут ранее. Побродив ещё немного по парку, я двинулся в школу, в которой проучился до 9 класса. Двор оставался прежним, как и 11 лет назад. Вокруг футбольного поля только постелили новый асфальт. Да старые акации спилили, а на их месте выросли туи. Присмотревшись внимательнее, я увидел и ремонт здания, и новые спортивные турники и много новых скамеек. Вначале это отдалило меня от современной школы, но потом я устыдился моего не согласия с этими переменами, ведь жизнь-то идёт и не только люди меняются. Модифицируется и отношение к образованию, и к детям, и к учебному процессу... одним словом мир не стоит на месте. Да я и сам совсем не тот человек, который учился в стенах этой школы. За эту, почти дюжину лет, я перевоплощался, менялся, взрослел, и теперь стою над фасадом школы, который смотрит в небо треугольным фронтоном, как перед исповедью, готовясь, что же я смогу сказать, что смогу открыть, а что утаю, как тот, что учился здесь. Так я себя и обрёл заново, ведь в какой-то момент мне почудилось, будто этих лет и не было.  Постояв немного у самого входа в школу. Я пошел по двору в сторону обрыва. Я подошёл к обрыву, который находится западней от школьного двора. Отвесный склон порос терновником и несколькими ивами.

 

Он открывает прекрасный вид на западную и северную стороны станицы. Вообще, гора, на которой я стою, находится почти в самом центре нашей станицы, и по преданию история станицы Карантинной была начата с этих мест. В парке стоял величественный храм, разрушенный большевиками, рядом был клуб, в котором в советские годы крутили дискотеки и фильмы, но нынче, от этих построек нет и следа. На месте церкви стоит поклонный крест, а вместо ДК, построен новый магазин. Здесь, над обрывом мы с тремя одноклассниками проводили все перемены в школе. Простор и красивый вид с горы даровал нам неосознанную тогда еще величавость. Врятле человек с 9 до 15 лет может описать все чувства, что преподносит ему окружающий мир. Тогда каждый просто говорит слово «красиво», или «прекрасно» и ему вполне хватает этого для описания любого радостного события в жизни. Вот и сейчас я просто говорил сам себе это позабытое, за десятками других эпитетов и сравнений, слово и мне хватало этого вполне. Снизу дул ветер, там течёт река с хазарским названием Кума, она стала немой свидетельницей роста и взросления большей части населения нашей станицы. На другом берегу, растёт большая роща из тополей белолистов, на которых свиты гнёзда ворон. Они всё время кричат и летают черными крестами в седом месиве тумана. Я огляделся, чтобы найти место, где можно присесть и посидеть, наблюдая за станицей, окунаясь в своё прошлое...

Я увидел пенёк спиленной акации и достав из кармана взятый из дому пакет, расстелил его и присел. Здесь тоже было тихо. Станица наполнилась туманом, как холодное помещение деревенской бани. Он сползал с неба, будто по невидимым тросам, накапливаясь у самого подножия земли. На здание школы я не смотрел, мне было не интересно вспоминать именно учебное время. Сейчас в душе росла нужда окунуться в жизнь на переменах между урочными часами. Ведь в них-то и сосредоточен настоящий злободневный ход самоутверждения и определения. Под гору часто улетали футбольные мячи, за которыми мы постоянно бегали и догоняли их в уплывающем течении реки. Сейчас уже не вспомнишь всего, что было в это время над этим обрывом. В груди, действительно теперь тоже есть такой же обрыв прожитых лет. Обратно в детство дороги нет, у человека есть только путь вперёд, но по нему так тяжело идти. Мне стало немного холодно, но не так, чтобы сорваться с места и отправится домой. Меня что-то удерживало. Я рассматривал станицу, так же как тогда, дюжину лет назад.

 

Сейчас меня влекло побродить по неоткрытым ещё мною улицам, открыть для себя заново собственную родину. Душа наполнялась чудотворными чувствами причастности к светлому и греющему душу преданию. Я почувствовал запах испёкшихся пирогов, шоколадных конфет и апельсинов. Пахло моим детством. В нём не было раскалённых лет влюбленности и не было безответных чувств. Память играет злые шутки с сердцем. В мечтах я сейчас катался с горы на санях, нёсся верхом на лошади, обнимал ладошами зрелый хлеб на поле. Картины сменяли друг дружку, едва появляясь в воображении. Пожалуй, я бы так просидел до самого вечера или до того момента, пока охранник не прогнал бы меня отсюда. Но судьба вносит свои коррективы в нашу жизнь. Меня окликнул детский голос. Слов я не разобрал и повернувшись, увидел перед собой девочку, одетую в теплую, зелёную куртку, толстые красные брючки, коричневые сапожки и салатные шапку и шарфик обмотанный вокруг детского рта. Она стояла рядом со мной одна. Как она здесь появилась, я не знал. Сначала даже испугавшись, что может делать один ребёнок в сотне метров от ближайших домов. Но она повторила:

 

- Дядя, вы тоже слушаете, как эти птички кричат? – её тонкий голос пробудил во мне цветы.

 

Девочка протянула ручонку, в сторону рощи и сделала пару шагов к ним. До обрыва осталось всего каких-то пять детских шагов. Я испугался и решил отвести ее немного подальше от того места, где сидел. Приятно было слышать в этот сырой и туманный день такой красивый детский голос. Туман стал очень густым и мир бесследно исчез от нас. Я оглядывался, ища хоть кого-то в этой пелене, кто мог бы гулять с ребёнком. В сегодняшнее время уже и страшно встречать одного дитя, поскольку развелось множество разных педофилов, да к тому не разобравшись толком и любого взрослого мужчину можно отнести к ним. Я встал и взял ребёнка за руку. Мы отошли от обрыва, как от греха, подальше. Школьный двор был пуст. Меня это насторожило и сердце стало биться учащённо.

 

- Дядя, я стала вчера такой замечательной... А вы знаете почему? – спросила девочка. Она вела себя так, словно знала меня всю жизнь.

 

- И почему же? Как тебя зовут?  Сколько тебе лет?– спросил я.

 

Она посмотрела на меня своими зелёными глазами так, будто я спросил глупость с которой она не могла понять.

 

- А вы не знаете, сколько мне лет? Я уже взрослая. Почему мужчины всегда интересуются возрастом. Вот и папа мой спрашивает постоянно, сколько мне лет, как будто не папа он, а чужой дядька. Меня зовут Соня. Мне 4 годика, – её слова были с томными нотами обиды, мне стало не по себе от них.

 

- А ты здесь одна? Где твои родители? – спросил я. Но она не обратила на мой вопрос никакого внимания, тогда я повторил его, и опять девочка проигнорировала и не ответила.

 

Я прокашлялся, ожидая, что кто-то отзовётся на мой кашель, но так здесь никого и не было. Я подвёл девочку к школьным дверям, постучал в них, но там никто не отозвался. Соня ходила вокруг меня, прыгала, вела себя спокойно, будто находилась дома. Я же всматривался в туман, ожидая хоть рев, или же её имя, но кроме крика ворон вокруг не было ничего. Да, действительно, вороны сильно кричали, горланили очень громко, но я не обращал внимания на них, поскольку был занят своим мыслями. Я заметил, что Соня внимательно рассматривает меня.

 

Вы не спросили меня, почему я вчера стала такой замечательной! – подчеркнула она.

 

Действительно, я спросил как-то не внятно и халатно, сейчас я почувствовал, как мне стало стыдно.

 

- И почему ты вчера стала такой замечательной? – спросил я, не думая над её ответом.

 

Да она и здесь не ответила, что-то напевая тихо. Девочка заметила маленькую палку, лежащую на асфальте. Подбежала к ней и взяв её в руку, начала крутиться на месте.

«Сейчас родители, наверное, с ума сходят, а она целая и невредимая стоит передо мной», сорвалось с моих губ. Я вытащил телефон, но как назло он был выключен и не подавал признаков жизни. В нём села батарея. Я хотел уйти с этого места, но боялся, что родители или родственники придут искать её именно сюда. Потом я вспомнил о магазине. Мы пошли к нему. Выйдя на дорогу, я не увидел и там никого. Через минуту я вошёл в магазин и напугал продавщицу своим рассказом. Она потянулась за корвалолом и дрожащими руками стала капать лекарство в стакан, разливая его на пол. Я взял из её рук пузырёк и стакан, накапал ей несколько капель, разбавил его водой и подал его женщине.

 

Продавец с синим колпаком на голове и синем фартуке, посмотрела на девочку, затем на меня и расплакалась. Она вынесла из подсобки стул и предложила сесть мне, но я усадил девочку, а сам продолжал ходить из угла в угол магазина. Я посмотрел на женщину. Её руки тряслись и она постоянно что-то нашёптывала себе под нос. Девочка ей тоже была не знакома. В полицию она не решилась звонить, посчитав, что хозяевам не понравится, что к ним будут приходить правоохранительные органы. Тогда я оставил ребёнка в магазине, а сам пошёл в больницу. В детском отделении было закрыто. Я обошёл и поликлинику и отделение стоматологии, но всё было закрыто, поскольку был выходной. Лишь в стационаре лежали люди, но все они были спокойны. «Значит, уже кто-то ищет девочку, а не сидит здесь» - подумал я. Выйдя во двор я направился идти обратно, но краешком глаза увидел сидящую на лавочке в кустах девушку лет 22-23. Она показалась мне растерянной.

 

Я подошёл к ней, но она была вся зареванная и не обратила на меня никакого внимания. Она опустила голову вниз и тихо плакала. На ней были испачканные грязью длинные чёрные замшевые сапоги, чёрная узкая юбка до колен, коричневая кожаная куртка, расстегнутая ниже груди и из-под неё выглядывала тёплая фиолетовая кофта. Чёрные, крашенные волосы были растрёпаны и свисали до середины спины и до груди.

 

- Девушка, почему вы плачете? – спросил я. Я не стал ходить вокруг да около, понимая, что это была мать этой девочки. Рядом с ней стояла пустая коляска и два красных пакета висели на ее ручке.

 

Она не ответила мне, лишь шмыгнув носом.

 

- Девушка, вы ищите ребёнка? – спросил я другими словами.

 

В этот миг, она подняла свой взгляд на меня. Это невозможно описать словами. Женский глаз и так при жизни очень выразителен, а во время горя или отчаяния он источает десятки эмоций в одно мгновение. Девушка подпрыгнула с места и схватила меня за локти. Её пальцы сжали мои руки так сильно, что я почувствовал боль, но вырываться не стал. Она окаменела на секунду, но быстро пришла в себя и начала вытирать платком слёзы, размазывая по лицу краску и тушь.

 

- Где? Где она? Что с ней? – быстро, с хрипотой в голосе спросила она. В этом взгляде было нечто, что передалось и мне. Это смятение и полное отчаяние кружили в женской голове дикой стаей разъярённых хищников.

 

- С ней всё в порядке... Она в магазине... Как она оказалась одна так далеко от сюда? – спросил я,

 

Девушка ничего не ответила. Она только опустила стеснённо взгляд, как бы не снимая с себя вину. Выпустила из зажатых рук мои локти и выпрямилась.

 

- В каком? – спросила уже спокойно девушка.

 

- Пойдёмте... не волнуйтесь, с ней всё хорошо...

 

- Где она была? – вытирая слёзы, спросила она.

 

- В школьном дворе, над обрывом... – ответил я, не думая над тем, что сказал. Девушка снова расплакалась и начала причитать, если бы она упала, или заблудилась бы в тумане. Я пытался её успокоить, но она не слышала меня, продолжая бурчать свои предположения под нос. Она взяла коляску, надела куртку и мы пошли вверх по дороге. Пройдя метров тридцать молча, она спросила, где я её встретил и мне пришлось высказать всё, что было на душе и все мои предположения по поводу полиции. Сейчас мне не хотелось скрывать перед нею что-то.

 

Девушка вновь заплакала:

 

- Я тоже не стала сообщать ни медсёстрам, ни свекрови о потери ребёнка. Мать только перенесла инсульт, а тут такая новость убьет её. Я минут 5 как обнаружила, что Сони нет рядом со мной. Я уже оббегала здесь всё, но Сони нигде не было. Вы же видели, что я сидела в углу, чтобы меня никто не заметил. А вызови сейчас ментов, так они потом замучают, вплоть до лишения материнства дело доведут... - мы шли быстро, но всё равно казалось, что дорога бесконечна. Девушка шагала, но у неё заплетались ноги, тогда я взял у неё коляску и покатил сам. Почему я всё это делал так сердечно, тогда я не понимал, я переживал эту историю так глубоко, будто эта девочка была моей собственной дочерью. Да в тот момент она и стала родной дочерью, потому что посторонний человек не способен так сопереживать чужому горю. Но не смотря на это, я опасался за своё будущее, поскольку действительно, в нашей стране доказать свою невиновность практически невозможно. А попадись мне тогда какая-нибудь сварливая дама, или перепуганный старик охранник, то никто не знает, чем бы вся история могла закончиться.

 

Мы прошли мимо школы, где всё так же была открыта калитка и зашли в магазин. Соня соскочила со стула и кинулась к матери. Они долго обнимались, затем девочка повернулась и обратилась ко мне:

 

- Мне голову мама с бабушкой вчера помыли - сказала она – Поэтому я и такая сегодня замечательная.

 

Мама добавила. Что с этим у них большая проблема. Волос очень густой, и девочка не всегда дается его вымыть. Порою только раз в неделю им удаётся уговорить Соню, вымыть волос.

 

Продавщица с матерью после этих слов залились слезами. Да и у меня в груди сильно запекло. Я глубоко вздохнул, представив, что могла испытать эта девушка, если бы не попалась Соня ко мне. Распрощавшись с ними, я пошёл домой. Теперь гулять мне совсем не хотелось. Наоборот, было желание закрыться у себя в комнате и не разговаривать ни с кем. Я снова попытался включить телефон, но он не реагировал. Шёл я тихо по тротуару и дойдя до входа в школу, я остановился. Сквозь туман практически не был виден двор школы и я не зная почему, свернул туда и снова сел на тот же пенёк.

Посидев немного, я вспомнил, что недавно слышал такой закон животного мира. В животном мире существует очень жёсткая, но по-своему достаточно эффективная борьба за продолжение собственного рода. В кошачьих и волчьих прайдах обязательна процедура убийства детёнышей, рождённых от другого самца. Для рядовых членов сообщества, это яркая демонстрация превосходства вожака над остальными. Это как раз и является настоящей мужественностью в её радикальном проявлении. В какой-то момент человек выпал из этой животной цепочки и пошёл по пути, как он именует, «дорогой Неба». Человечество не до конца потеряло ту нить своих животных корней, и не всецело проросло в небесные просторы своими ветвями...

Теперь человек как раз и зажат этой разницей в своём становлении и мировоззрении. Конечно, он пытался утратить многие «зверства», но не смог найти им альтернативу и посему смягчил их средствами человеческой иерархии, законом, религиозных догм. Современный человек ограничен десятками законов, защищающих жизнь людей, общественным мнением, моралью, нравственным воспитанием. А вот как сохранение чужих детей протекало бы, не будь всего этого, сейчас трудно представить.  И теперь смерть чужих детей, человек заменил, на обыкновенную ненависть, чаще всего преобладающую в сердцах людей, простой нейтралитет, или же та самая «дорога к Небу» - любовь и созидание.

 

Здесь всё зависит от каждого человека в отдельности.  Я сидел и думал над тем, что женщины влюбляются очень часто в очень мужественных , при чем в самом радикальном смысле данного слова, мужчин, ценят в них агрессию, придумывая себе сказку, что это является внутренней силой, жаждут из таких, полуочеловеченных обезьян вырастить что-то полезное, что-то умеющее ценить кроме заполнения своего желудка, или сексуальных потребностей. Наивно надеются на то, что такие мужчины смогут измениться из-за её женского желания и свято обманываются потом, боясь избавится от общества своего супруга. Вся жизнь идет наперекосяк, только понимают женщины это тогда, когда уже страшно уходить и воспитывать одной детей, одной жить. Ведь страх остаться никому не нужной, очень силен. Мужику одному жить легче, он просто спивается, и пропадает. А на женских плечах часто остаются дети, которые не дают возможности расслабится. Я думал над всей этой мужественностью и вновь вернулся в то состояние, в котором пребывал до прихода Сони.

 

Отсюда уходить теперь опять не хотелось. Я пытался успокоиться и отвлечься от приключившегося. Но едва я присел, сзади заскрипела коляска. Я понял, что ко мне подошла эта девушка. Она поблагодарила меня и сказала, что училась в этой школе. Я ответил ей, что тоже  учился здесь. Потихоньку мы завели разговор.

 

Она представилась Ольгой. От этого имени у меня в голове появилось тонкое воспоминание о княгине Ольге. О старинных русских временах. Почему-то это время у меня ассоциируется с советскими историческими мультиками, вроде все живые люди раньше выглядели рисованными персонажами. Может этот туман навеивал мне мистические аллюзии, может просто двор стал воскрешать намоленные знания школьной программы.

 

- Мы вчера стояли, здесь с подружкой и Соня гуляла над обрывом – объяснила она, а утром когда шли в больницу, она спросила, здесь ли мы были накануне. Я ей скала да... Но ведь я не могла даже подумать, что с больницы она может прийти сюда. – девичьи глаза снова наполнились слезами.

 

- Всё хорошо, что так всё закончилось!

 

- Мама, мама – сказала вдруг Соня - когда у нас Новый год будет?

 

Ольга посмотрела на неё и впервые засмеялась.

 

- Когда слушаться будешь - ответила она, а сама посмотрела на меня и снова улыбнулась. – Надо же, она еще не понимает, что произошло. Теперь нужно всё рассказать мужу, а то ненароком выдаст...

 

- А если не буду слушаться, не будет нового года?

 

- Не будет!

 

- И снега не будет?

 

- Если еще раз уйдёшь от меня, то вообще ничего не будет! Я чуть не умерла, когда тебя не было рядом.

 

- Мама, ты же знаешь, что я люблю, когда птички поют... ты же знаешь, что я всегда их слушаю.

 

Я наблюдал, как Соня слушает вороньи крики. Она внимательно всматривалась в туман, где изредка можно было рассмотреть, как эти чёрные птицы появлялись совсем близко с нами и тот час же исчезали в разлитом по небу молоке. Соня резко протягивала свою руку в сторону очередной птицы и злилась на них, потому что они не обращали на неё внимания. Птиц было очень много и карканье оставалось очень громким. Оно мешало разговаривать, но из-за Сони мы не уходили с этого места. Хотелось дать возможность ребёнку, насладиться понятной только ей радостью.

Наш разговор продолжался довольно долго. Мы успели наговориться всласть, о многих вещах. Ольга рассказала, что её дочь действительно заслушивается птичьими трелями. Всё лето она не ложилась спать, пока не наслушается соловьёв. И просыпалась она с ранними певчими зорьками. Я поражался этой девочкой всё сильнее. Мне хотелось почаще общаться с поцелованным Богом ребёнком. Но выглядело бы это довольно странно, по-крайней мере в моей голове это так было бы. Со своим природным сентиментализмом я совсем забыл как приятно вести простой разговор на всевозможные темы. Мы говорили, а я чувствовал, что бесконечно влюбляюсь в атмосферу простого человеческого общения. Мне чудовищно не хватает его по жизни, но так уж вышло, что я не смог взять верх в борьбе с боязнью раскрыться перед другим человеком.

Я почувствовал как от этого удовлетворения озноб пробирается от кончика носа к горлу, становясь там сладким комком, а после впитывается в кровь, растворяясь полностью в сердце. Я становился всё счастливее. Может эти чувства были лишь отголоском школьных мечтаний, может быть лишь моим пониманием этого мгновения жизни. Порою эти избитые временем и веками слова не вызывают в людях ничего восхищённого и прекрасного, но в тот день мне было по-настоящему легко. Еще меня вдохновляло то, что стоящая надо мной девушка тоже была переполнена счастьем, она говорила без устали. И это доставляло ей неизгладимое удовольствие, как и мне самому. Может Ольге тоже не хватает в семье таких простых разговоров, а может в человеке заложено изначально способность к откровению перед незнакомым человеком.

Ведь бывает так, что при долгих переездах в поездах люди рассказывают друг другу самые тайные и интимные мысли. Ведь попутчик не знает, какой ты при жизни, какой с другими людьми. Мы же со всеми людьми разные. Через какое-то время у Ольги зазвонил телефон в кармане. Она достала трубку и ответила. Я не отрывался от её лица. За этот час она стала очень близким человеком, с которым было легко. Весь свет излучающийся от её глаз, щёк и губ иссякал. В глазах снова появлялось напряжение и сосредоточенность. Её щёки перестали гореть и угас их алый налив. Во время её разговора по телефону, лицо становилось всё серьёзней. Красивые брови опускались на большие глазницы и блеск зелёных глаз отразил усталость августовской духоты. Безмятежность и чудодейственную отрешенность теперь сдуло ветром из реальной жизни и отныне ей не войти в то светлое, призрачное, полуразрушенное душевное состояние. Жизнь в очередной раз раздавила всё, чем дорожит человек, всё, чем может утешить себя он в минуты счастья. Я посмотрел на уснувшую девочку. Она вдоволь наслушалась птичьего крика.

 

Я почувствовал, что она могла бы оказаться моей собственной дочерью. Нет, я не питаю мелких сомнений по поводу собственной семьи. Я знаю, как это трудно, но всё же посильно для любого живого человека обзавестись семьёй. У меня есть определённые убеждения в этом вопросе. Я чувствую в себе силы дать не просто частичку души, а всё, что есть во мне своему ребёнку. Я буду стараться быть единственным мужчиной в жизни будущей жены. Во мне накопилось много энергии, которую я выплёскиваю совершенно не в те русла, не в те мысли. Но ведь жизнь не очерчивает заранее грань того что человеку необходимо, без чего он не может прожить. Это узнаёшь позже, когда уже всё в прошлом, когда ты приобрёл десяток-другой судьбоносных ошибок и стремишься избавиться от них...

Девочка спала укрытая белым тёплым одеялом, с большими зелёными цветами. Ольга отключила телефон, осторожно развернула коляску и сказала, что нужно возвращаться домой, в реальную жизнь. Сейчас меня не удивил её ответ, поскольку и сам понимал, что это была не реальность. Так не может продолжаться долго... в меня самого врывалась моя настоящая жизнь. Она стучалась ко мне сердечными ударами в висках. Сейчас мне очень захотелось поесть. В желудке всё заурчало, задрожало, будто живущие в нём глисты решили поднять митинг, тарабаня ложками по рёбрам. Мы попрощались, не обменявшись номерами телефонов. По правде говоря, звонить нам друг другу не зачем. Всё, что можно было сказать, мы обсудили и получили исчерпывающие ответы. Добавить нечего, да и врятле следующая встреча сможет принести нам столь яркие впечатления.

На последок Ольга поцеловала меня в щёку и я приложил руку на место поцелуя, удерживая тепло её губ. Все напасти этого дня свершились. Всё закончилось благополучно. Мир не рухнул и не исчез в этом тумане. Дорога домой была также как и всегда безлюдной, поэтому уютной и тихой. Она укутывала меня в интимное томление и с сырой погодой в придачу. Дома я наконец согрелся. Пообедав и укутавшись в тёплый плед я продолжал думать над тем как Соня смогла уйти одна так далеко от матери. Я размышлял, как могла сложиться судьба Ольги, потеряв она сегодня Соню. Она могла сойти с ума, погубить жизнь еще не окрепшей свекрови, разойтись со своим мужем, или просто потеряться в жизни. Но так вышло, что ей попался сегодня я. Нет, это не хвальба, поскольку я сам получил большой опыт заочного отцовства. Встретившись с нею в другое время, мы едва нашли бы общий язык. День принёс нам столько мудрости, что её хватит еще на многое время.

 

День стал очень тяжёлым испытанием для всех нас троих, но Бог не допустил ничего страшного. Ольга поняла, что есть истинное материнство, я – отцовство, а мы оба – человеческое добро и доверие. Только в этом человек смог закрепиться по той самой «дороге Неба», и удерживаясь там можно подняться над своим прошлым. Дома меня окружала тишина, та что нашёптывает в уши тайны подземелья. Я смотрел на любимую картину Саврасова, на которой был изображен одиноко стоящий деревянный крест на берегу Волги. И раз от раза прокручивал эту историю в голове. Соня меня зацепила всем. С этих лет девочка демонстрирует не только свой характер и темперамент, но и не стандартный подход к жизни. Она прошла самостоятельно почти полкилометра, ведомая только голосом птиц. Только сейчас я понял, что птицы для людей всегда символизировали Бога. Нет, я не фаталист! Я не способен доказать монотонный технический конвейер вселенского масштаба. Жизнь, скорее это извечный круговорот разных судеб, случайностей, ошибок и целей. И этот клубок плодящихся змей и есть и есть самый яркий букет, имя которому мир.

 

Почти до самого заката лежал над всею станицей туман. Продолжал дуть лёгкий ветерок, который немного тревожил, подвигал и расчёсывал его седую пелену. Но когда Солнце уже накренилось к горизонту, ветер пробил брешь в густом сплетении серого смога и разогнал его. Произошло это достаточно быстро, чтобы суметь оценить и успеть полюбоваться, как туман съёживается, рвётся на отдельные большие тучи, отрывается тонкой прогалиной от земли и начинает подниматься всё выше и выше. Вначале видна лишь трава, потом и кусты и деревья и дома выбираются из этого затвора, а после остаются только маленькие серые облака улетающие прочь.

 

Я вышел на улицу. Ветер дул очень холодными порывами. Он будто подбрасывал остатки тумана ещё выше, очищая место для чего-то иного. На востоке светила Луна. Она медленно вторила солнцу по дороге света. Небо прояснилось и замирало в серо-синих красках. У самого горизонта севера и юга оно было стального цвета, но чем ближе было ко мне, светлело и становилось голубым, а надо мной – глубокого синего цвета. Солнце ещё не коснулось земли, но тени становились всё длиннее. Они лежали на холодной, сырой земле. Слушая тот гулкий шёпот подземелья.

Побродив по улице, я пошёл в дом, взял там свой телефон, фотоаппарат и отправился на гору. Такой вечер нельзя было упустить и я решил сделать несколько снимков. На телефоне заиграл «Весенний вальс» - Фредерика Шопена. Его прозрачно-небесная мелодия воспарила над небольшим местом на земле. Мелодия тянула в свою хрустальную чистоту и поднимала в сердце хрупкие и нежные воспоминания из далёких детских дней. Следующая песня «Fossegrim» меня затронула до глубины души. Вообще, группа Empyrium славится пронзительными мелодиями и глубокой философской музыкой, но после такого трудного дня их музыка стала восприниматься как личная трагедия. В ней есть всё, что требует душа от тебя, в тяжёлые минуты жизни. Я стоял и плакал где-то очень глубоко в душе, очищаясь и мыслями и чувствами. Композиция закончилась.

Я сделал три снимка понравившихся мне пейзажей. Заиграла «Die Taube» - коллектива Lacrimosa и я провалился в этот космический вулкан... теперь я был полностью отрешённым от этого мира и ощущал те же эмоции, что и там, когда стоял с Ольгой. Я стал фотографировать всё, что попадалась в поле моего зрения. Всё было прекрасным и удивительно гармоничным. Каждая травушка, каждый увядший куст были милые сердцу. Мой телефон пронзила песня отечественной группы Омела – «Встреча», она-то и пробудила во мне любовь и тепло не только к потерявшейся девочке, но и ко всему живому и одухотворённому, растущему на нашей планете. Добавила этому чувству еще и песня «Горькая осень», которая своим мальчишеским задором вернула меня к жизни, той, что теряется в длинном коридоре будничных дней. Сквозь музыку я услышал крик птиц.

 

Я поднял голову. Наверху летели несколько журавлиных клиньев. Они собирались, кружились, и мне казалось, звали меня с собой. Я выключил музыку на телефоне и начал фотографировать их. Птичьи голоса усиливались и мои тонкие душевные струны рвались. Я почувствовал, как глаза наполняются слезами и в один миг слёзы покатились по моим щекам. Я не стеснялся сейчас этого. Мне было как никогда и грустно, и весело, и смешно и невыносимо больно от того, что вместе с этими душами солдат уходит и тепло этого года, да и всё, что происходило в этом году. Журавли улетают отсюда, унося с собою частички наших душ, а мы помним их до весны, когда они возвращаются и приветствуют и пробуждают от зимнего сна землю своими пронзительными песнями...

 

 

 

 

Октябрь 2011


композиция "Горькая осень", группы Омела, альбом "Аура" 2011год




 
Рейтинг: 0 391 просмотр
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!