Сизиф

14 июня 2014 - Владимир Степанищев

Вот и настал новый день, очередной день безделья… Ненавижу безделье… Пиво, разумеется, когда в количествах достаточных, помогает приглушить заунывное, однообразное, бесконечное, выворачивающее душу скрипичное соло депрессии, навязчивым метрономом, будто каплями воды в китайской пытке, медленно и неотвратимо разрушающее мозг; но пиво, лишь унимая боль, позволяет саркоме тоски расти, разбухать в свое удовольствие и однажды, я знаю это наверное, опухоль моя непременно станет несовместима с жизнью. Единственное средство от самоубийства, как логического завершения процесса мышления, – труд, но труд не выдуманный, а как априорная, не требующая осмысления необходимость. Уважение вызывает любое дело, за которым видится огромный труд, даже если труд этот и бессмысленный – вспомнить хоть беднягу Сизифа. С удовольствием заострился бы здесь на философии абсурда Альбера Камю, неспроста поместившего имя Сизифа в заглавие известного своего эссе, но речь сегодня не об этом, точнее, хочется сменить тему, ибо Камю задает неудобный для меня вопрос: «Достойна ли жизнь труда быть прожитой?». Из такого, на первый взгляд, невинного положения сам собою вытекает (как один из вариантов разрешения) пересмотр моральных ценностей, этических норм и весь Ницше с его Заратустрой и сверхчеловеком. Не стоит.

   Итак, уважение вызывает любой труд, даже если он бессмысленный… Нет, больше ни слова о бессмысленности, ибо это вернет нас в начало (как Сизифа), - просто труд. Бабушка, поднявшаяся в пять утра и убравшая за мизерную прибавку к пенсии подъезд, превозмогая боль в ногах и одышку спешащая затем на молочную кухню для внучки, потом поликлиника, после снова внучка, дальше рынок, где у нее лоток для продажи солений и зелени, скудный ужин, дешовые лекарства, молоко с медом на ночь, сон и… утро, веник, подъезд, без вопросов «зачем все это?», - вызывает уважение. Ученый-математик, в течении тридцати лет отказываясь от сна и пищи, семьи и достатка, доказывает наконец трехсотлетнюю теорему Ферма, опять без вопроса «зачем?», - он вызывает уважение. Политический деятель, пренебрегая здоровьем, почестями и славой, облаянный завистливыми современниками и оплеванный неблагодарными потомками, но добившийся реформы, плодами которой люди пользуются и по сей день, снова без надоевшего уже вопроса, - вызывает уважение…

   Но есть ведь и другое, - то, что принято называть «дар божий». Один - хоть наизнанку, хоть с золотой медалью, хоть филологический, хоть в Союз Писателей, а из-под его пера, кроме «вся такая воздушная, к поцелуям зовущая» ничего и не выйдет; а придет какой шкет в шейном шелковом платочке, да скажет о глазах: «Не мигают, слезятся от ветра безнадежные карие вишни» - и вот тебе почет и уважение безо всякого труда – только дар. Другой – три студии и пять Академий, почетный художник там и здесь, а кроме «Заседания политбюро» по фотографии, хоть и в Третьяковке, и нет ничего; а этот – пять классов и три коридора (правда, Рерих и Бакст в учителях), - и мировая слава в два гениальных мазка. Дар божий? Оно конечно вроде и не сам, а больше Бог, но уважение-то ему одному? Потому как результат он и есть результат, да и кому знать глубину и боль труда души? Они ведь «ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души».

   Третий аспект людского уважения – достаток. Тут сложнее. Нам известно, что, к примеру, Гленн Тарнер, еще ребенком, купил в одном районе Нью-Йорка кусок мыла за цент, в другом продал за два, а позже - мультимиллионер – почет и уважение; дед Джона Фицджеральда Кеннеди грабил поезда на Диком Западе, а внук его – президент огромной страны – почет и уважение; кучка отбросов Европейской цивилизации, бежав от нищеты иль правосудия в Америку, повырезала там все местное население, установила свою демократию, начав (да и закончив) с постулата «Бог создал людей разными, а мистер Кольт уравнял их права», а теперь правит миром – почет и уважение. Не говорю, что за сим не было труда – был, и еще какой! Уважение…

   Как же так получилось, что в течение одностраничного размышления, начав с больной бабушки и закончив государством, забыв о Сизифе, Камю и самоубийстве, я продолжаю рассуждать об уважении? Пиво? – о да. Анестезия, убивая боль, убивает и разум. Трезвый, с обнаженными нервами рассудок легко обнаружил бы подмену понятия «уважение» диаметральным «зависть». Кто через упорный труд, кто через талант, а кто и через хитрость с подлостью, но все мы стремимся к достатку. Лишь достигнув его, обнаруживается у нас время задуматься о душе, но… недосуг, - зависть к более успешным не позволяет, да и потребность, прям по закону Мальтуса, растет в геометрической прогрессии, тогда как достаток – лишь в арифметической – не догнать. Местоимение «Мы» здесь литературное обобщение, фигура речи, не имеющая ничего общего с Вами, читатель странного моего дневника. Никто не виноват в подмене понятий, потому хотя бы, что происходит это не нарочно, а как бы само собою. Бог давно перестал быть (а мило ведь начиналось) Любовью, но сделался предметом поклонения в лучшем случае, а в худшем – орудием подавления индивидуальности, плетью управления стадом и источником выгоды; простое Добро как синоним гуманности, давно обрело знак тождества с богатством, а ежели и осталось в прежнем значении, то только в пользу и применительно к себе; Справедливость из нравственного понятия превратилось в юридическое, то есть осужденный на семь лет насильник детей считается осужденным справедливо; личная Свобода больше не воспринимается никак иначе, как исключительно через несвободу других, извинительно-философски называя несвободу эту необходимостью; непреложная Истина стала Правдой, то есть частным мнением, суммой частных мнений по поводу истины…, ну и так далее. Язык, семантика его – зеркало мира. Зеркало не виновато – оно лишь фиксирует, отражает, правда, с точностью наоборот и правый глаз образа – левый оригинала.

   Пора уже закругляться – сам себе надоел. Из трех китов, Труда, Таланта и Достатка, на коих покоится (или беспокоится) плоский диск человека, человечества лишь Труд внушает доверие и уважение, ибо Талант (признание его) можно купить или внушить, Достаток можно украсть или отнять, а Труд? - его подменить невозможно, даже если он и Сизифов. Очередной день безделья. Я, как тот герой Экзюпери с астероида 327, пью потому, что хочу забыть, что мне совестно пить… Или все-таки поверить поэту?

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

   Сокровище и Чудовище – подмена понятий или истина? Не знаю, но Блок внушает мне уважение большее, нежели Сизиф.

Регистрационный номер №0220946

от 14 июня 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0220946 выдан для произведения: Вот и настал новый день, очередной день безделья… Ненавижу безделье… Пиво, разумеется, когда в количествах достаточных, помогает приглушить заунывное, однообразное, бесконечное, выворачивающее душу скрипичное соло депрессии, навязчивым метрономом, будто каплями воды в китайской пытке, медленно и неотвратимо разрушающее мозг; но пиво, лишь унимая боль, позволяет саркоме тоски расти, разбухать в свое удовольствие и однажды, я знаю это наверное, опухоль моя непременно станет несовместима с жизнью. Единственное средство от самоубийства, как логического завершения процесса мышления, – труд, но труд не выдуманный, а как априорная, не требующая осмысления необходимость. Уважение вызывает любое дело, за которым видится огромный труд, даже если труд этот и бессмысленный – вспомнить хоть беднягу Сизифа. С удовольствием заострился бы здесь на философии абсурда Альбера Камю, неспроста поместившего имя Сизифа в заглавие известного своего эссе, но речь сегодня не об этом, точнее, хочется сменить тему, ибо Камю задает неудобный для меня вопрос: «Достойна ли жизнь труда быть прожитой?». Из такого, на первый взгляд, невинного положения сам собою вытекает (как один из вариантов разрешения) пересмотр моральных ценностей, этических норм и весь Ницше с его Заратустрой и сверхчеловеком. Не стоит.

   Итак, уважение вызывает любой труд, даже если он бессмысленный… Нет, больше ни слова о бессмысленности, ибо это вернет нас в начало (как Сизифа), - просто труд. Бабушка, поднявшаяся в пять утра и убравшая за мизерную прибавку к пенсии подъезд, превозмогая боль в ногах и одышку спешащая затем на молочную кухню для внучки, потом поликлиника, после снова внучка, дальше рынок, где у нее лоток для продажи солений и зелени, скудный ужин, дешовые лекарства, молоко с медом на ночь, сон и… утро, веник, подъезд, без вопросов «зачем все это?», - вызывает уважение. Ученый-математик, в течении тридцати лет отказываясь от сна и пищи, семьи и достатка, доказывает наконец трехсотлетнюю теорему Ферма, опять без вопроса «зачем?», - он вызывает уважение. Политический деятель, пренебрегая здоровьем, почестями и славой, облаянный завистливыми современниками и оплеванный неблагодарными потомками, но добившийся реформы, плодами которой люди пользуются и по сей день, снова без надоевшего уже вопроса, - вызывает уважение…

   Но есть ведь и другое, - то, что принято называть «дар божий». Один - хоть наизнанку, хоть с золотой медалью, хоть филологический, хоть в Союз Писателей, а из-под его пера, кроме «вся такая воздушная, к поцелуям зовущая» ничего и не выйдет; а придет какой шкет в шейном шелковом платочке, да скажет о глазах: «Не мигают, слезятся от ветра безнадежные карие вишни» - и вот тебе почет и уважение безо всякого труда – только дар. Другой – три студии и пять Академий, почетный художник там и здесь, а кроме «Заседания политбюро» по фотографии, хоть и в Третьяковке, и нет ничего; а этот – пять классов и три коридора (правда, Рерих и Бакст в учителях), - и мировая слава в два гениальных мазка. Дар божий? Оно конечно вроде и не сам, а больше Бог, но уважение-то ему одному? Потому как результат он и есть результат, да и кому знать глубину и боль труда души? Они ведь «ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души».

   Третий аспект людского уважения – достаток. Тут сложнее. Нам известно, что, к примеру, Гленн Тарнер, еще ребенком, купил в одном районе Нью-Йорка кусок мыла за цент, в другом продал за два, а позже - мультимиллионер – почет и уважение; дед Джона Фицджеральда Кеннеди грабил поезда на Диком Западе, а внук его – президент огромной страны – почет и уважение; кучка отбросов Европейской цивилизации, бежав от нищеты иль правосудия в Америку, повырезала там все местное население, установила свою демократию, начав (да и закончив) с постулата «Бог создал людей разными, а мистер Кольт уравнял их права», а теперь правит миром – почет и уважение. Не говорю, что за сим не было труда – был, и еще какой! Уважение…

   Как же так получилось, что в течение одностраничного размышления, начав с больной бабушки и закончив государством, забыв о Сизифе, Камю и самоубийстве, я продолжаю рассуждать об уважении? Пиво? – о да. Анестезия, убивая боль, убивает и разум. Трезвый, с обнаженными нервами рассудок легко обнаружил бы подмену понятия «уважение» диаметральным «зависть». Кто через упорный труд, кто через талант, а кто и через хитрость с подлостью, но все мы стремимся к достатку. Лишь достигнув его, обнаруживается у нас время задуматься о душе, но… недосуг, - зависть к более успешным не позволяет, да и потребность, прям по закону Мальтуса, растет в геометрической прогрессии, тогда как достаток – лишь в арифметической – не догнать. Местоимение «Мы» здесь литературное обобщение, фигура речи, не имеющая ничего общего с Вами, читатель странного моего дневника. Никто не виноват в подмене понятий, потому хотя бы, что происходит это не нарочно, а как бы само собою. Бог давно перестал быть (а мило ведь начиналось) Любовью, но сделался предметом поклонения в лучшем случае, а в худшем – орудием подавления индивидуальности, плетью управления стадом и источником выгоды; простое Добро как синоним гуманности, давно обрело знак тождества с богатством, а ежели и осталось в прежнем значении, то только в пользу и применительно к себе; Справедливость из нравственного понятия превратилось в юридическое, то есть осужденный на семь лет насильник детей считается осужденным справедливо; личная Свобода больше не воспринимается никак иначе, как исключительно через несвободу других, извинительно-философски называя несвободу эту необходимостью; непреложная Истина стала Правдой, то есть частным мнением, суммой частных мнений по поводу истины…, ну и так далее. Язык, семантика его – зеркало мира. Зеркало не виновато – оно лишь фиксирует, отражает, правда, с точностью наоборот и правый глаз образа – левый оригинала.

   Пора уже закругляться – сам себе надоел. Из трех китов, Труда, Таланта и Достатка, на коих покоится (или беспокоится) плоский диск человека, человечества лишь Труд внушает доверие и уважение, ибо Талант (признание его) можно купить или внушить, Достаток можно украсть или отнять, а Труд? - его подменить невозможно, даже если он и Сизифов. Очередной день безделья. Я, как тот герой Экзюпери с астероида 327, пью потому, что хочу забыть, что мне совестно пить… Или все-таки поверить поэту?

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

   Сокровище и Чудовище – подмена понятий или истина? Не знаю, но Блок внушает мне уважение большее, нежели Сизиф.

Разлюбливание

Песня про Лермонтова

Рейтинг: 0 454 просмотра

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!