Шиллер и Гойя

28 марта 2014 - Владимир Степанищев

Сколько б ни заложил покорный слуга ваш за воротник вчера, он помнит конечно, что обещал подумать о Фридрихе Шиллере. Нам сей персонаж более известен как автор оды «К радости», обожествленной гением Бетховена, который писал музыку к ней, что удивительно, будучи уже совершенно глухим. Самый факт, что произведения Шиллера положены на нотоносцы такими столпами музыкального пантеона, как Бетховен, Чайковский, Россини, Верди (аж четыре оперы), Доницетти говорит насколько гармоничными были его мысль и слог. Но это литература, музыка… Вспоминая же о классической немецкой философии, его имя называют следующим после имени Канта, а современники даже утверждали, что кантианцем Шиллер сделался до самого кенигсбергского затворника. Русскому менталитету он интересен более не тем, что создал срединную, так сказать, концепцию философии искусства, но тем, что за сто лет до Достоевского-Мышкина сказал, мол мир спасет красота. У него это правда звучало так: «Только путем красоты можно достичь свободы». Шиллер называл сутью красоты игру, а под игрою имел ввиду свободное деяние, в котором проявляется природа человека как творца: «Человек играет лишь тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет». Любопытны определенные им три ступени развития индивидуальности свободной личности: в физическом смысле человек подчиняется своей материальной природе, в эстетическом – освобождается от нее, а в нравственном – овладевает ею. Эстетическая ступень есть срединное состояние, где человек через красоту, игру обретает свободу, которая у него в свою очередь гармонически сочетается с необходимостью. По мнению мыслителя в эстетике действуют те же законы ограничения свободы, что в логической и нравственной необходимости, но при этом они не осознаются принуждением и поэтому не вызывают противодействия. Рассказчик ваш, как философ-дилетант, философ-расстрига, философ-пьяница никогда не мог принять вообще концепции гармоничного единения свободы и необходимости, этих двух ортодоксальных понятий-антиподов; для меня оно, единение это всегда звучало оксимороном по типу «живого трупа» или «лунного пейзажа»; но именно благодаря Шиллеру слово, понятие «игра», «игра воображения» перестало быть для меня метафорой и обрело весьма конкретный смысл.

   Философов эпохи «Бури и натиска», да и вообще всю философию до Хайдеггера, до экзистенциализма и психоанализа (куда мало-помалу перетекла почти вся современная онтология и метафизика) мало занимала такая субстанция человеческого духа, как сон. Это в высшей степени любопытно, если не сказать смешно, что трансцендентная, непознаваемая персона Бога занимает философскую науку куда как более, нежели сон, и хотя оба неуловимы, сну имманентному, реально существующему в качестве физиологического состояния, мы посвящаем, ни много ни мало, треть жизни. Сон, как и опьянение, Ницше считал силами самой природы (спасибо, дружище, за поддержку пьяниц), а Еврипид рассказывал, что когда Аполлон прогнал дочь Геи Фемиду из дельфийского храма, та (которая матушка) в отместку породила сновидения и, сделав их отражением прошлого и предвестником будущего, подарила всем смертным, оставив оракулов святилища без работы – никогда не злите женщину-мать, тем паче, ежели это сама мать-Земля. Правда, как и в случае с предсказаниями дельфийских пифий, у сновидений могут быть тысячи интерпретаций, за что Платон так не любил их, считая отражением мира, где господствует не знание, но мнение. Оставим Платону платоново, а Фрейду предоставим фрейдово, ведь именно последний называл сон столбовою дорогою в подсознание, сиречь в истину, стремлением к коей является всякая похмельная мысль.

   Но вернемся к Шиллеру, точнее, к красоте как свободе, а свободе как игре, игре воображения. Назовите смелость мою вульгарной, но я берусь утверждать, что по-настоящему свободным, а следовательно счастливым человек может быть исключительно во сне, в игре сна, где волен он не только над законами физическими, но и моральными. Однако это в идеале конечно, а в реальности же… Кто из нас не помнит, как и во сне ему вдруг становилось стыдно или же как он хотел, но не мог взлететь? Юнг утверждал, что бессознательное заканчивается там, где начинается сознание и бессознательное невозможно мыслить, но как же тогда, что же тогда сила тяжести и стыд во сне, как не проникновение имманентного в трансцендентное, сознательного в бессознательное, как не покушение необходимости на свободу, на красоту? Да, я утверждаю, что как только наступает необходимость, прекращается и свобода, посему не может быть никакой гармонии вне сна, вне игры воображения, то есть, дисгармонична всякая реальность и если вам снится кошмар, то это ни что иное, как вторжение действительности в идеальный мир ваших фантазий, а вовсе не ваши фантазии как таковые.

   Свой офорт «Сон разума» Франсиско Гойя снабдил таким резюме: «Когда разум спит, фантазия в сонных грезах порождает чудовищ, но в сочетании с разумом фантазия становится матерью искусства и всех его чудесных творений». М-да… Испанская земля подарила миру немало гениальных живописцев, но с философией у них что-то не клеилось, а ведь Гойя с Шиллером были современниками. Благо, кисть художника была куда умнее его языка, и что бы он ни писал, от библейских сюжетов до бытовых сцен или Обнаженной Махи – все божественно, все игра чистого разума, все красота и свобода, все сон…

Регистрационный номер №0204740

от 28 марта 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0204740 выдан для произведения: Сколько б ни заложил покорный слуга ваш за воротник вчера, он помнит конечно, что обещал подумать о Фридрихе Шиллере. Нам сей персонаж более известен как автор оды «К радости», обожествленной гением Бетховена, который писал музыку к ней, что удивительно, будучи уже совершенно глухим. Самый факт, что произведения Шиллера положены на нотоносцы такими столпами музыкального пантеона, как Бетховен, Чайковский, Россини, Верди (аж четыре оперы), Доницетти говорит насколько гармоничными были его мысль и слог. Но это литература, музыка… Вспоминая же о классической немецкой философии, его имя называют следующим после имени Канта, а современники даже утверждали, что кантианцем Шиллер сделался до самого кенигсбергского затворника. Русскому менталитету он интересен более не тем, что создал срединную, так сказать, концепцию философии искусства, но тем, что за сто лет до Достоевского-Мышкина сказал, мол мир спасет красота. У него это правда звучало так: «Только путем красоты можно достичь свободы». Шиллер называл сутью красоты игру, а под игрою имел ввиду свободное деяние, в котором проявляется природа человека как творца: «Человек играет лишь тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет». Любопытны определенные им три ступени развития индивидуальности свободной личности: в физическом смысле человек подчиняется своей материальной природе, в эстетическом – освобождается от нее, а в нравственном – овладевает ею. Эстетическая ступень есть срединное состояние, где человек через красоту, игру обретает свободу, которая у него в свою очередь гармонически сочетается с необходимостью. По мнению мыслителя в эстетике действуют те же законы ограничения свободы, что в логической и нравственной необходимости, но при этом они не осознаются принуждением и поэтому не вызывают противодействия. Рассказчик ваш, как философ-дилетант, философ-расстрига, философ-пьяница никогда не мог принять вообще концепции гармоничного единения свободы и необходимости, этих двух ортодоксальных понятий-антиподов; для меня оно, единение это всегда звучало оксимороном по типу «живого трупа» или «лунного пейзажа»; но именно благодаря Шиллеру слово, понятие «игра», «игра воображения» перестало быть для меня метафорой и обрело весьма конкретный смысл.

   Философов эпохи «Бури и натиска», да и вообще всю философию до Хайдеггера, до экзистенциализма и психоанализа (куда мало-помалу перетекла почти вся современная онтология и метафизика) мало занимала такая субстанция человеческого духа, как сон. Это в высшей степени любопытно, если не сказать смешно, что трансцендентная, непознаваемая персона Бога занимает философскую науку куда как более, нежели сон, и хотя оба неуловимы, сну имманентному, реально существующему в качестве физиологического состояния, мы посвящаем, ни много ни мало, треть жизни. Сон, как и опьянение, Ницше считал силами самой природы (спасибо, дружище, за поддержку пьяниц), а Еврипид рассказывал, что когда Аполлон прогнал дочь Геи Фемиду из дельфийского храма, та (которая матушка) в отместку породила сновидения и, сделав их отражением прошлого и предвестником будущего, подарила всем смертным, оставив оракулов святилища без работы – никогда не злите женщину-мать, тем паче, ежели это сама мать-Земля. Правда, как и в случае с предсказаниями дельфийских пифий, у сновидений могут быть тысячи интерпретаций, за что Платон так не любил их, считая отражением мира, где господствует не знание, но мнение. Оставим Платону платоново, а Фрейду предоставим фрейдово, ведь именно последний называл сон столбовою дорогою в подсознание, сиречь в истину, стремлением к коей является всякая похмельная мысль.

   Но вернемся к Шиллеру, точнее, к красоте как свободе, а свободе как игре, игре воображения. Назовите смелость мою вульгарной, но я берусь утверждать, что по-настоящему свободным, а следовательно счастливым человек может быть исключительно во сне, в игре сна, где волен он не только над законами физическими, но и моральными. Однако это в идеале конечно, а в реальности же… Кто из нас не помнит, как и во сне ему вдруг становилось стыдно или же как он хотел, но не мог взлететь? Юнг утверждал, что бессознательное заканчивается там, где начинается сознание и бессознательное невозможно мыслить, но как же тогда, что же тогда сила тяжести и стыд во сне, как не проникновение имманентного в трансцендентное, сознательного в бессознательное, как не покушение необходимости на свободу, на красоту? Да, я утверждаю, что как только наступает необходимость, прекращается и свобода, посему не может быть никакой гармонии вне сна, вне игры воображения, то есть, дисгармонична всякая реальность и если вам снится кошмар, то это ни что иное, как вторжение действительности в идеальный мир ваших фантазий, а вовсе не ваши фантазии как таковые.

   Свой офорт «Сон разума» Франсиско Гойя снабдил таким резюме: «Когда разум спит, фантазия в сонных грезах порождает чудовищ, но в сочетании с разумом фантазия становится матерью искусства и всех его чудесных творений». М-да… Испанская земля подарила миру немало гениальных живописцев, но с философией у них что-то не клеилось, а ведь Гойя с Шиллером были современниками. Благо, кисть художника была куда умнее его языка, и что бы он ни писал, от библейских сюжетов до бытовых сцен или Обнаженной Махи – все божественно, все игра чистого разума, все красота и свобода, все сон…

За пару лет до кончины

Драка за любовь

Рейтинг: +1 400 просмотров

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (1)

Анна Магасумова # 29 марта 2014 в 12:48 0

Интересно.

RSS-лента комментариев