Январь 1973 года. Краснодарский политехнический институт. Кафедра высшей математики.
Ужас, кошмар и жуть! Конец света почти. Я схлопотал «пару»[1] на первой в жизни сессии и на первом же экзамене. То, что таких «олухов царя небесного», не умеющих брать простейший криволинейный интеграл[2], набралось полторы дюжины, утешало мало. Окончательно добивало ещё то, что теперь мне предстоял путь на голгофу, в наш деканат, за получением тёмно-синего, похожего на смерть и одновременно на конец тёмной ночи, плотного картонного квадратика, дающего право с сего дня и до окончания сессии сдавать экзамены не с родной группой, а с любой другой. Главное, чтобы пересдать злосчастную математику до часа икс, то есть до последнего дня сессии!
— Значит, так! Двоечник — староста группы! Что уже само по себе полнейший моветон! — пробасил декан, сверкая глазами. — Делай, что хочешь, но чтобы двойку до конца сессии исправил! Иначе вот этой не дрогнувшей рукой подпишу приказ об отчислении.
— Но ведь некоторые хвост в течение второго сем-м-местра — промямлил я, удивляясь собственной наглости.
— Убирайся с глаз моих долой! Ступай к Маличу Гайсовичу. Он как раз сейчас экзамен по Истории КПСС принимает! И не дай бог тебе получить что-нибудь ниже пятёрки.
— Но я ведь ещё не го-то-вил-ся. Как же мож-но? А вдруг и там…, тогда всё?
— Нахал! Историю нашей партии советский ребёнок обязан изучать с первого класса средней школы, так что часа на то, чтобы освежить в памяти даты и решения её съездов будет достаточно. Ступай с глаз моих вон и пригласи следующего недоросля. Из-за таких, как ты, в стране может дефицит картона образоваться!
Кафедра Научного коммунизма и истории КПСС.
— А тебя каким ветром сюда занесло? — Малич Гайсович смотрел снизу вверх, не вставая из-за стола. — У меня сегодня по плану девчачья, то есть, я хотел сказать, женская группа экзамен сдаёт. И таких верзил, да к тому же старост другой группы, в ней не предусмотрено!
Я молча протянул синий квадрат, подписанный деканом.
— Значит, досрочно? Вне вверенной тебе группы? Знаешь, как это у нас, у коммунистов, называется? Впрочем, на лекциях ты присутствовал. Это раз. Вопросы дельные задавал. Это два. А три, тяни билет и можешь не готовиться, потому что мне нужен не ответ на него, а только номер, который я впишу в ведомость.
— Но ведь там вопросы? Как же... — опять промямлил я.
— Их я тебе сам задам, причём в гораздо большем количестве, чем в билете напечатано. Надеюсь, понятно, почему?
Я обречённо кивнул и повернулся, чтобы сесть за ближайший стол и хоть немного подумать о значимых вехах в истории Коммунистической партии Советского Союза.
— Куда поплёлся, синебилетник?
— Так, я это, готовиться.
— Отвечай, какое важнейшее событие мы всей страной отмечаем в эти дни?
Если скажешь, то продолжим, а если нет, то сам понимаешь!
Неожиданно у меня проснулся дремавший в глубине души нахальный чёртик, который тут же выпалил:
— Давай, жги! Чего терять? Военно-морские силы или, на худой конец, стройбат примут бывшего студента с распростёртыми объятиями.
— Тридцатого декабря двадцать второго года образовано государство — Союз Советских Социалистических Республик, — на одном дыхании гаркнул я.
— Надо же, знаешь. Наверное, газеты читаешь.
— «Советскую Кубань». Ежедневно! И ещё «Правду». Комсомольскую.
— Ну, раз так, тогда продолжим. Сколько республик в союз входит ты наверняка знаешь, в вот сколько автономных, можешь сказать? — при этих словах Малич Гайсович хитро прищурился.
— Если республик, а не округов, тогда двадцать. Автономные республики — это самоуправляющиеся регионы, по сути, являющиеся одной из форм автономии для национальных меньшинств, населяющих территорию СССР.
Преподаватель довольно крякнул и продолжил:
— Если назовёшь их столицы, скажем, штук пятнадцать, то отпущу с богом. Правда, замечу, что его нет.
Вот и всё! Приплыл! Ну пять, ну семь, я, поднатужившись, ещё вспомнить могу. Но полтора десятка уж точно, не знаю.
Но чёртик, сидевший внутри, идти в армию никак не хотел: «Хозяин, ты чего умолк? Переводи разговор на целый мир, показывай интеллект! Вперёд! Не дрейфь, прорвёмся».
— Малич Гайсович, эти столицы такие маленькие, можно сказать, что почти и не города. Хотите, я вместо них прямо сейчас назову столицу мира любого государства на земле?
(Хвала нашей школьной учительнице географии и её обязательному к посещению, воскресному кружку.[3])
— Так уж любого? Неужто все знаешь?
— Проверяйте.
— Давай Эфиопию, — горячился преподаватель.
— Аддис-Абеба. Государственный язык — амхарский. Федеративное государство, парламентская республика.
— А теперь Непал, — потребовал Малич Гайсович.
— Катманду.
— А Марроко?
— Рабат. Но самым крупным городом страны и главным портом является Касабланка.
— Будем считать, что мировую географию ты сдал. Причём на отлично, но ведь явился пред мои очи сдавать что? — преподаватель вытер пот со лба и заглянул в лежащую перед ним ведомость
— Ис-то-рию, — выдохнул я.
— То-то же. Забирай четвёрку и беги дальше. Извини, синебилетникам я выше никогда не ставлю, принцип у меня такой. Девчонки в коридоре совсем истомились. Хотят побыстрее от переполнявших их исторических знаний избавиться.
***
Через день предстояло выдержать тяжёлый экзамен по начертательной геометрии. Почему тяжёлый, да потому что я по природе своей — левша. Черчу левой, и этим всё сказано.
Правда, девушки, уже прошедшие этот непростой этап в своей жизни, говорят, что доцент Каданов — душка. На те вопросы, которые изложены в экзаменационном билете не обращает никакого внимания, а на то, что начертил на ватмане, — ноль внимания. Даже не разворачивает, банально откладывает в сторону. Задаёт простенькие устные вопросики, просит на листочке нарисовать эпюру[4]- другую и всё! Хватаешь зачётку с пяхой и летишь в соседнюю кафешку обмывать или объедать успех пирожным «Картошка»[5].
Получив столь исчерпывающую информацию, я не поехал в нашу знаменитую «Рощу», где спекулянты втридорога продавали дефицитный прочный чешский ватман, а сходил в наш «Дом книги», где в отделе канцтоваров приобрёл за тридцать копеек отечественный (именуемый в студенческой среде ёмким словом — «промокашка») тонкий и воюющий с ластиком[6] не на жизнь, а на смерть, постоянно терпя поражение в виде мгновенно образующихся дырок, лист ватмана.
День экзамена. Кафедра начертательной геометрии КПИ
— Берите билет и идите готовьтесь, — Каданов, не отрываясь от записей и не поднимая головы, ткнул пальцем в разложенные на столе листочки.
— Номер тринадцать, — еле слышно вымолвил я, холодея от ужаса, затем на негнущихся ногах поплёлся за последний стол.
Дрожащими руками что-то несусветное изобразил на «промокашке», понял, что начертил не то, попросил у соседки ластик - и получил, но не мягкий, для карандаша, а жёсткий, для борьбы с чернилами.
Стал стирать, но вспомнил о дырках и бросил это опасное занятие.
Взглянул на доцента, тот не разворачивая чертежи, клал их в общую кучу, задавая экзаменуемой студентке вопросы, ответы на которые совсем не требовали письменного объяснения.
«Ну, слава богу. Язык у меня подвешен и без костей, как-нибудь выкручусь, что я, слабее девчонок, что ли?» — мгновенно пронеслось в голове.
Хватаю ватман и уверенной походкой топаю к Каданову.
— Позвольте! А как вы оказались в женской группе. Кто такого здоровяка в этот цветник посадил? — доцент оторвал взгляд от ведомости и стал внимательно меня разглядывать.
— Вот, — я протянул тёмно-синий квиток.
— Так-с. Значит, двоечник! А отпетый или нет, это мы сейчас узнаем, — при этих словах преподаватель развернул мой ватман:
— О! Да это совсем не начертательная геометрия, это как его, вспомнил, это — абстракционизм. Предлагаю, когда вас с треском выгонят из Политеха, найти себя в этой области.
Минут пять он рассматривал моё творение, даже посмотрел чертёж на просвет.
— За-дай-те устные вопросы, я... я учил, чес-слово, — бормотал я, надеясь на чудо.
И оно явилось.
— Устные, говорите. Извольте. Садитесь рядом. Вот листок бумаги и, хорошенько подумав, изобразите на нём, скажем, проекцию прямой на плоскость.
Дав задание, доцент поманил пальцем очередную студентку, потом ещё одну и ещё. Наконец, вспомнив обо мне, недовольно буркнул:
— Показывайте.
Я протянул листок с жирной точкой посередине.
— Это что? — Каданов нацепил на нос очки.
— П-п-п-роекция прямой, — ответил я.
— Так-с. Значит, ну правильно. Чего же вы дрожите, как лист ватмана на ветру? Даю следующую задачу.
После проверки четырнадцатого по счёту задания, преподаватель вынес вердикт.
— Вы, молодой человек, не безнадёжный. Во всяком случае, мясо в вашей голове мною с некоторым трудом, но обнаружено. Ставлю твёрдую четвёрку. Бал снижаю вот за это, — он показал на мой лежащий отдельно от других чертёж. — И ещё примите дружеский совет. Никогда не идите работать ни в какой проектный институт. Ей-богу, это не ваше!
***
Пожеланию доцента я внял в полной мере. Работая в министерстве, принимал работы у ГИПов,[7] был членом государственных комиссий, и даже поучаствовал в создании учебника по строительству предприятий нашей отрасли. Но сам за кульман[8] не садился ни разу!
***
Ах да, чуть не забыл. Высшую математику я всё-таки пересдал. В последний день сессии. Успел. От страха вызубрил всё или самостоятельно разобрался в теоремах или формулах, за давностью лет уже и не вспомню.
И степуху мне декан назначил. А как же иначе, ведь староста и без стипендии – это нонсенс.
же моветон!
[1] — Двойку. [2] — интеграл, вычисляемый вдоль какой-либо кривой. [3] — см. Рассказ А. Ралот «Антананариу» https://proza.ru/2018/05/22/178? [4]— чертёж, на котором пространственная фигура изображена методом нескольких (по ГОСТу трёх, но не всегда) плоскостей. [5]— очень известное в СССР лакомство. Его изготавливали кулинарии и кондитерские во всех регионах страны. А кафе и столовые держали это пирожное в постоянном ассортименте своей продукции. [6]— канцелярский предмет, который используется для удаления следов с бумаги. [7]— Главный инженер проекта. [8]— высокоточное устройство, обеспечивающее возможность проведения прямых линий заданной длины под любыми углами в плоскости чертёжной доски.
Помочь сайту
Поздравления
