Репортаж. Глава 17.

17.




Октябрь в городе был сырым и серым, точно выстиранным в холодной воде. Липкий туман цеплялся за стекла здания, где размещалась редакция «Российской глубинки», превращая яркие неоновые вывески за окном в размытые пятна. Статья о Глухово вышла в сентябрьском номере. Скромно, на третьей полосе, под залихватским заголовком «Там, где помнят старину: Загадки глухой деревеньки». Сопровождали ее те самые засвеченные фото – размытые тени изб, пятна света вместо лиц. Анатолий Петрович похлопал его по плечу: «Ну вот, Сорокин, и славно. Закрыли тему». Коллеги перестали бросать любопытные взгляды. Ольга делилась рецептом тыквенного супа. Сергей звал на футбол. Лена спрашивала совета по верстке. Городская машина, слегка поскрипев на повороте, вновь втянула его в свои шестеренки. Поверхностно. Бездушно. Как будто тех двух недель не было вовсе.




Лариса не отвечала на сообщения. Ее аватарка с фоткой на пляже в соцсети сменилась на абстрактный пейзаж. Тишина с той стороны была громче любого крика. Игорь научился жить с этой тишиной. Он работал. Писал о ремонте дорог, о подготовке к отопительному сезону, о выставке местных художников. Слова ложились на бумагу легко и пусто, как осенние листья.




***




То октябрьское утро ворвалось в редакцию «Российской глубинки» скупым, выбеленным светом, который не согревал, а лишь подчеркивал унылую серость запыленных окон и потертого линолеума. Игорь пришел раньше всех из отдела, как часто бывало в последнее время. Тишина пустого офиса была ему милее гвалта рабочего дня; в ней не так сильно чувствовалась та непроницаемая стена, что отделяла его от коллег. Он был как прозрачное стекло — все видели его, но смотрели сквозь него, на свои дела, свои планерки, свои шутки.




Он потянулся к нижнему ящику своего рабочего стола, нащупывая знакомую картонную папку с пометкой «Глухово. Черновики». Внутри, под кипой исписанных листов, он хранил то немногое, что осталось у него от той реальности. Не доказательства — их не было, — а материальные якоря, подтверждающие, что это не был бред. Распечатанные, непонятным образом засвеченные фотографии леса, избы, кладбища. И два других снимка, личных, дорогих: его собственная фотография, сделанная Ларисой на пикнике прошлым летом — он смеялся, щурясь на солнце, — и их общее селфи, где она прижалась щекой к его виску, а на глазах сверкали блики от реки.




Его пальцы наткнулись на пустоту. Он нахмурился, наклонился, заглянул в ящик. Переложил папки с отчетами о благоустройстве дворов, пачку старых газет. Папки «Глухово» не было. Сердце заколотилось тревожно и глухо. Он рывком выдвинул ящик до упора, смахнул все содержимое на стул. Карандаши, скрепки, запасные картриджи для принтера. Никакой папки. Никаких фотографий.




Волнение покатилось от желудка к горлу. Он отшвырнул ящик, и тот с грохотом вкатился обратно в стол. Он рванул верхний ящик. Блокноты, диски. Ничего. Странная, иррациональная уверенность нарастала с каждой секундой. Это не случайность. Это не он забыл. Это Оно. Оно добралось и сюда, до его последних, жалких свидетельств.




В редакцию стали подтягиваться коллеги. Первой появилась Ольга, сонно попивая чай из кружки.

— Ольга, — голос Игоря прозвучал хрипло, он перехватил ее у вешалки. — Ты не видела папку? Картонная, серая, с надписью «Глухово»? Она была в моем столе.

Ольга поморщилась, отстраняясь от его взволнованного лица.

— Успокойся, Игорь. С чего я должна видеть твои папки? Может, в шкаф с архивами положил? Или домой принес?

— Нет! — он почти крикнул, потом понизил голос, видя ее испуганный взгляд. — Я ее никуда не убирал. Она была вчера. А сегодня ее нет.




Подошел Сергей, с привычной ухмылкой, донося от него запах свежего кофе.

— Что, Глухов, опять призраки твои фотографии спрятали? — он хлопнул Игоря по плечу, но тот дёрнулся, как от удара.

— Фотографии пропали, Сергей. И личные тоже. Из стола.

Сергей покачал головой, делая круглые глаза.

— Опа-опа! Криминал! Может, уборщица выбросила? Ты же знаешь, у нашей Тамары Петровны боевой характер — видит беспорядок, сразу наводит марафет.

— Она не могла! Там были не макулатура! — Игорь чувствовал, как нарастает дискомфорт. Его волнение натыкалось на стену спокойного, обыденного непонимания.




К разговору присоединилась Лена, с любопытством разглядывая Игоря, будто редкий экспонат.

— Может, ты на другой стол их переложил? Или Анатолию Петровичу отнес? Для отчета?

— Нет! — это уже был почти стон. Он обвел их взглядом: Ольга с жалостливым недоумением, Сергей с откровенным скепсисом, Лена с любопытством. Никто не верил. Никто не видел угрозы. Они видели лишь странного, нервного коллегу, который опять завел свою шарманку про какую-то деревню.




Анатолий Петрович, привлеченный шумом, вышел из кабинета.

— В чем дело? Сорокин, опять ты тут лоб расшиб?

— У меня пропали документы, Анатолий Петрович. Важные. Из рабочего стола.

— Какие документы? — голос редактора стал опасным, низким.

— Фотографии. По командировке. И... личные.

— Личные? — Анатолий Петрович фыркнул. — Личные вещи дома хранить нужно, Сорокин, а не в редакции. А по командировке... Твои «уникальные» кадры, где ничего не видно? Да они никому, кроме тебя, не нужны! Может, сам куда-то задевал? В стрессе был, как сам говорил. Голова, видать, не варила. Так что успокойся, не мешай работать. И чтоб больше никаких истерик по пустякам!




Он развернулся и ушел в кабинет, хлопнув дверью. Словно захлопнул последнюю надежду на понимание.




Игорь отступил к своему столу. Он чувствовал себя абсолютно голым, опустошенным. Они думали, он сумасшедший. Они думали, он все придумал, все потерял, а теперь ищет виноватых. Его история, его правда, его боль — все это было для них «пустяком», «истерикой».




Он медленно опустился на стул, уставившись в слепую белизну монитора. Рука автоматически потянулась к шее, к холодному кружку монеты под рубашкой. Она была на месте. Не оберег. Не память. Это был знак. Метка. Подтверждение того, что он не сходит с ума. Что его прошлое не просто стерто из папки — оно методично, безжалостно стирается из реальности. И он остался один на один с этим знанием. Вокруг него кипела обычная жизнь: звенели телефоны, стучали клавиатуры, смеялся Сергей. Но он сидел в эпицентре мертвой, безмолвной зоны, отгороженный невидимой стеной, за которую не проникали ни звуки, ни сочувствие. У него украли последнее доказательство того, что он был там. И теперь его одиночество стало абсолютным.




***




На следующее утро воздух в редакции казался Игорю еще более спертым и недвижимым. Он пришел первым, как всегда, и его взгляд сразу же упал на дверь кабинета. Свет из окна падал под углом, выхватывая из полумрака коридора мелкие детали, обычно невидимые. И тогда он их заметил.




Рядом с личинкой замка, на темном, слегка обшарпанном дерматине двери, виднелись несколько тонких, неглубоких царапин. Свежих. Они шли наискосок, будто кто-то неумело, но настойчиво пытался поддеть что-то твердым и острым. Металл вокруг замочной скважины был слегка потерт, будто его царапали неоднократно.




Сорокин похолодел. Он подошел ближе, проведя подушечками пальцев по повреждениям. Шероховатости зацепились за кожу. Это было оно. Доказательство. Не мистическое исчезновение, а самое что ни на есть физическое вторжение. Кто-то вскрывал дверь. Кто-то забрался сюда и вытащил папку.




Коллеги подтягивались нехотя, октябрьская хандра витала в воздухе вместе с запахом кофе из кружки Ольги. Игорь не стал дожидаться, пока все рассядутся. Он повернулся к ним, указывая на дверь пальцем, который чуть заметно дрожал.




— Смотрите, — его голос прозвучал громче, чем он планировал, и от этого казался неестественным. — Царапины. Совсем свежие. Кто-то вскрывал замок. Вчера ночью.




Ольга лениво подняла глаза от монитора, покосилась на дверь. Сергей, разливая по чашке растворимый кофе, лишь хмыкнул. Лена с любопытством привстала, чтобы разглядеть.




— Ну, царапины и царапины, — пожала плечами Ольга. — Уборщицы тележкой могли задеть. Или курьером каким.




— Нет, — настаивал Игорь, чувствуя, как нарастает знакомая беспомощность. — Смотрите, они именно у замка. Это следы от отмычки или чего-то подобного. Кто-то специально вскрывал дверь. Возможно, именно тогда и пропали мои фотографии.




В этот момент из соседнего отдела, привлеченный голосами, вышел Вячеслав, корректор. Высокий, немного сутулый, с вечной сигаретой за ухом и выражением лица человека, видевшего всякое. Он подошел, щурясь.




— Что тут у вас? Собрание криминалистов?




— Игорь считает, что к нам воры залезли, — с легкой усмешкой сказал Сергей, помешивая ложечкой кофе. — За фотографиями его охотятся.




Вячеслав наклонился к двери, внимательно, по-профессиональному, осмотрел царапины. Потом выпрямился, и на его лице расплылась широкая, понимающая улыбка.




— А, так это ж я! — он хлопнул себя по лбу, обращаясь больше ко всем, чем к Игорю. — Совсем из головы вылетело. Еще когда ты в командировке был, Игорь, помнишь, Оль? У тебя тут замок захлопнулся в самый неподходящий момент. Ты изнутри не могла открыть, а ключ-дубль был у Анатолия Петровича, а он уже ушел.




Ольга всплеснула руками.

— Точно! Я же тебя тогда звала на помощь, Слава! Я уже думала, ночевать тут мне.




— Ну я и пришел с отверткой, — Вячеслав повернулся к Игорю, его тон был абсолютно добродушным, без капли злобы. — Да я ж его, твой замок, минут пятнадцать ковырял, пока язычок не отщелкнул. Древний он у нас, заедает часто. Вот и наляпал царапин. Извини, брат, не специально. Не подумал, что ты по свежим следам работу сыска развернешь.




В кабинете повисла тишина, а затем ее разорвал громкий, раскатистый смех Сергея. К нему присоединилась сдержанная улыбка Ольги. Даже Лена смущенно хихикнула. Все было так просто, так логично и так по-бытовому нелепо.




Игорь замер. Все его подозрения, весь этот страх, что сжимал горло, в одно мгновение растаяли, превратившись в жалкий, комичный курьез. Он стоял с глупым выражением лица, чувствуя, как жар стыда заливает шею и щеки. Он снова оказался тем самым «Сорокиным», который видит тайные знаки в обычной житейской неурядице.




— Да... я... не подумал, — выдавил он, отводя взгляд.




— Ничего, ничего, — добродушно хлопнул его по плечу Вячеслав. — Бдительность — это хорошо. Но расслабься, Шерлок, у нас тут не Глухово, воры за твоими засвеченными пейзажами не охотятся.




Смех постепенно стих, все вернулись к своим мониторам. Инцидент был исчерпан. Для них.




Игорь медленно опустился на свое место. Он смотрел на царапины на двери, которые теперь казались просто царапинами, а не зловещими метками. Рациональное объяснение было железобетонным. Но внутри, глубоко под слоем стыда и неловкости, шевельнулась крошечная, упрямая червоточина. Слишком уж вовремя это появилось. Слишком уж идеально все сошлось. Он потрогал холодную металлическую монету под рубашкой. Он был заложником двух реальностей, и в одной из них его всегда выставляли дураком.




***




Первые звонки, начавшиеся в середине месяца, он списал на сбой сети. Городской телефон в его пустой квартире стал звонить поздно вечером. Игорь поднимал трубку – тишина. Не мертвая, а какая-то… густая. Наполненная. Потом – легкий треск, как плохой контакт. И сброс.




– Ну и ладно, – буркнул он, кладя трубку. Автоинформатор, глюк АТС. Банальность.




На следующий день позвонил мобильный. Незнакомый номер, с кодом соседнего региона. Игорь ответил, ожидая предложения о кредите.




– Алло?




В ответ – шипение. Не резкое, не громкое. Низкое, ровное, монотонное. Как белый шум из старого телевизора, настроенного на пустой канал. Но с каким-то… влажным оттенком. Как будто шипит не эфир, а вода, стекающая по камням где-то в глубокой темноте.




– Алло? Кто это? – спросил Игорь, чувствуя, как ему стало неуютно. Не страх еще. Раздражение.




Шипение продолжалось секунд десять. Потом – щелчок. Разъединение.




– Идиоты, – проворчал Игорь, сунув телефон в карман. Телемаркетинг. Роботы. Достижения техники.




Но тревожный осадок остался. Этот звук… он был слишком физическим. Слишком похожим на звуки в полуразрушенной церкви в Глухово. Или на шелест влажной травы под окном дома Смирновых.




Звонки участились. Все с незнакомых номеров. Все в разное время: глубокой ночью, в разгар рабочего дня, ранним утром. Иногда – гудки и сброс. Чаще – тот самый шум. Шипение. Треск. Иногда – на секунду – глухой, приглушенный стук. Один раз. Два. Как камень, упавший в грязь. Игорь перестал поднимать трубку на незнакомые номера. Но само гудение телефона, его вибрация в кармане стали действовать на нервы. Каждый раз – холодный укол под кожей, резкий взгляд на экран, ожидание того самого шипения.




В редакции, во время планерки, у него снова завибрировал телефон. Не глядя, он отклонил вызов. Анатолий Петрович бросил неодобрительный взгляд.




– Проблемы, Сорокин? – спросил он сухо. – Опять связи нет в глубинке?




Коллежи тихо захихикали. Сергей подмигнул. Игорь заставил себя улыбнуться.




– Спам, Анатолий Петрович. Сплошной спам.




Но внутри все сжалось. Он вышел в коридор, к окну. Осенний туман за стеклом был густым, молочным. Он достал телефон. Пропущенный вызов. Номер, которого не было в памяти. Он набрал *#21# – проверка переадресации. Ничего. Просто звонок. Просто шум.




Он прижал ладонь к груди, к месту, где под тканью рубашки находился подарок Татьяны. Непроизвольно он вспомнил ее последние слова: "Унеси это знание с собой. В твой мир". Знание, не исключено, было ядовитым семенем. Оно прорастало. Не видениями, не тенями. Звуком. Белым шумом из ниоткуда. Шипением пустоты, в которой, он знал, могло скрываться что угодно. Страх был не острым, не парализующим. Он был тягучим. Как этот туман за окном. Как шипение в трубке. Он заползал под кожу медленно, неотвратимо, с каждым новым звонком, с каждым вибросигналом незнакомого номера.




Вечером он сидел дома, пытаясь сосредоточиться на статье о новом сквере в пригороде. Компьютер гудел. За окном шумел город. Обычные звуки. Но он ловил себя на том, что прислушивается. К тишине в квартире. К гулу в трубах. Ждет. Ждет, когда снова зазвонит телефон. Или городской. Или мобильный. Неважно. И в трубке снова будет это ровное, влажное шипение. Звук глуховской тишины. Звук пустоты, которая помнит. Которая знает его номер. Которая нашла его и здесь, в шумном городе, за сотни верст от серых изб и черного леса. Страх был не в крике. Он был в этом бесконечном, белом шуме, льющемся из трубки, – предвестнике чего-то невыразимо чужого и древнего, что уже стучалось в его жизнь тихими, настойчивыми звонками.

© Copyright: Юрий Салов, 2025

Регистрационный номер №0542897

от Сегодня в 04:04

[Скрыть] Регистрационный номер 0542897 выдан для произведения: 17.




Октябрь в городе был сырым и серым, точно выстиранным в холодной воде. Липкий туман цеплялся за стекла здания, где размещалась редакция «Российской глубинки», превращая яркие неоновые вывески за окном в размытые пятна. Статья о Глухово вышла в сентябрьском номере. Скромно, на третьей полосе, под залихватским заголовком «Там, где помнят старину: Загадки глухой деревеньки». Сопровождали ее те самые засвеченные фото – размытые тени изб, пятна света вместо лиц. Анатолий Петрович похлопал его по плечу: «Ну вот, Сорокин, и славно. Закрыли тему». Коллеги перестали бросать любопытные взгляды. Ольга делилась рецептом тыквенного супа. Сергей звал на футбол. Лена спрашивала совета по верстке. Городская машина, слегка поскрипев на повороте, вновь втянула его в свои шестеренки. Поверхностно. Бездушно. Как будто тех двух недель не было вовсе.




Лариса не отвечала на сообщения. Ее аватарка с фоткой на пляже в соцсети сменилась на абстрактный пейзаж. Тишина с той стороны была громче любого крика. Игорь научился жить с этой тишиной. Он работал. Писал о ремонте дорог, о подготовке к отопительному сезону, о выставке местных художников. Слова ложились на бумагу легко и пусто, как осенние листья.




***




То октябрьское утро ворвалось в редакцию «Российской глубинки» скупым, выбеленным светом, который не согревал, а лишь подчеркивал унылую серость запыленных окон и потертого линолеума. Игорь пришел раньше всех из отдела, как часто бывало в последнее время. Тишина пустого офиса была ему милее гвалта рабочего дня; в ней не так сильно чувствовалась та непроницаемая стена, что отделяла его от коллег. Он был как прозрачное стекло — все видели его, но смотрели сквозь него, на свои дела, свои планерки, свои шутки.




Он потянулся к нижнему ящику своего рабочего стола, нащупывая знакомую картонную папку с пометкой «Глухово. Черновики». Внутри, под кипой исписанных листов, он хранил то немногое, что осталось у него от той реальности. Не доказательства — их не было, — а материальные якоря, подтверждающие, что это не был бред. Распечатанные, непонятным образом засвеченные фотографии леса, избы, кладбища. И два других снимка, личных, дорогих: его собственная фотография, сделанная Ларисой на пикнике прошлым летом — он смеялся, щурясь на солнце, — и их общее селфи, где она прижалась щекой к его виску, а на глазах сверкали блики от реки.




Его пальцы наткнулись на пустоту. Он нахмурился, наклонился, заглянул в ящик. Переложил папки с отчетами о благоустройстве дворов, пачку старых газет. Папки «Глухово» не было. Сердце заколотилось тревожно и глухо. Он рывком выдвинул ящик до упора, смахнул все содержимое на стул. Карандаши, скрепки, запасные картриджи для принтера. Никакой папки. Никаких фотографий.




Волнение покатилось от желудка к горлу. Он отшвырнул ящик, и тот с грохотом вкатился обратно в стол. Он рванул верхний ящик. Блокноты, диски. Ничего. Странная, иррациональная уверенность нарастала с каждой секундой. Это не случайность. Это не он забыл. Это Оно. Оно добралось и сюда, до его последних, жалких свидетельств.




В редакцию стали подтягиваться коллеги. Первой появилась Ольга, сонно попивая чай из кружки.

— Ольга, — голос Игоря прозвучал хрипло, он перехватил ее у вешалки. — Ты не видела папку? Картонная, серая, с надписью «Глухово»? Она была в моем столе.

Ольга поморщилась, отстраняясь от его взволнованного лица.

— Успокойся, Игорь. С чего я должна видеть твои папки? Может, в шкаф с архивами положил? Или домой принес?

— Нет! — он почти крикнул, потом понизил голос, видя ее испуганный взгляд. — Я ее никуда не убирал. Она была вчера. А сегодня ее нет.




Подошел Сергей, с привычной ухмылкой, донося от него запах свежего кофе.

— Что, Глухов, опять призраки твои фотографии спрятали? — он хлопнул Игоря по плечу, но тот дёрнулся, как от удара.

— Фотографии пропали, Сергей. И личные тоже. Из стола.

Сергей покачал головой, делая круглые глаза.

— Опа-опа! Криминал! Может, уборщица выбросила? Ты же знаешь, у нашей Тамары Петровны боевой характер — видит беспорядок, сразу наводит марафет.

— Она не могла! Там были не макулатура! — Игорь чувствовал, как нарастает дискомфорт. Его волнение натыкалось на стену спокойного, обыденного непонимания.




К разговору присоединилась Лена, с любопытством разглядывая Игоря, будто редкий экспонат.

— Может, ты на другой стол их переложил? Или Анатолию Петровичу отнес? Для отчета?

— Нет! — это уже был почти стон. Он обвел их взглядом: Ольга с жалостливым недоумением, Сергей с откровенным скепсисом, Лена с любопытством. Никто не верил. Никто не видел угрозы. Они видели лишь странного, нервного коллегу, который опять завел свою шарманку про какую-то деревню.




Анатолий Петрович, привлеченный шумом, вышел из кабинета.

— В чем дело? Сорокин, опять ты тут лоб расшиб?

— У меня пропали документы, Анатолий Петрович. Важные. Из рабочего стола.

— Какие документы? — голос редактора стал опасным, низким.

— Фотографии. По командировке. И... личные.

— Личные? — Анатолий Петрович фыркнул. — Личные вещи дома хранить нужно, Сорокин, а не в редакции. А по командировке... Твои «уникальные» кадры, где ничего не видно? Да они никому, кроме тебя, не нужны! Может, сам куда-то задевал? В стрессе был, как сам говорил. Голова, видать, не варила. Так что успокойся, не мешай работать. И чтоб больше никаких истерик по пустякам!




Он развернулся и ушел в кабинет, хлопнув дверью. Словно захлопнул последнюю надежду на понимание.




Игорь отступил к своему столу. Он чувствовал себя абсолютно голым, опустошенным. Они думали, он сумасшедший. Они думали, он все придумал, все потерял, а теперь ищет виноватых. Его история, его правда, его боль — все это было для них «пустяком», «истерикой».




Он медленно опустился на стул, уставившись в слепую белизну монитора. Рука автоматически потянулась к шее, к холодному кружку монеты под рубашкой. Она была на месте. Не оберег. Не память. Это был знак. Метка. Подтверждение того, что он не сходит с ума. Что его прошлое не просто стерто из папки — оно методично, безжалостно стирается из реальности. И он остался один на один с этим знанием. Вокруг него кипела обычная жизнь: звенели телефоны, стучали клавиатуры, смеялся Сергей. Но он сидел в эпицентре мертвой, безмолвной зоны, отгороженный невидимой стеной, за которую не проникали ни звуки, ни сочувствие. У него украли последнее доказательство того, что он был там. И теперь его одиночество стало абсолютным.




***




На следующее утро воздух в редакции казался Игорю еще более спертым и недвижимым. Он пришел первым, как всегда, и его взгляд сразу же упал на дверь кабинета. Свет из окна падал под углом, выхватывая из полумрака коридора мелкие детали, обычно невидимые. И тогда он их заметил.




Рядом с личинкой замка, на темном, слегка обшарпанном дерматине двери, виднелись несколько тонких, неглубоких царапин. Свежих. Они шли наискосок, будто кто-то неумело, но настойчиво пытался поддеть что-то твердым и острым. Металл вокруг замочной скважины был слегка потерт, будто его царапали неоднократно.




Сорокин похолодел. Он подошел ближе, проведя подушечками пальцев по повреждениям. Шероховатости зацепились за кожу. Это было оно. Доказательство. Не мистическое исчезновение, а самое что ни на есть физическое вторжение. Кто-то вскрывал дверь. Кто-то забрался сюда и вытащил папку.




Коллеги подтягивались нехотя, октябрьская хандра витала в воздухе вместе с запахом кофе из кружки Ольги. Игорь не стал дожидаться, пока все рассядутся. Он повернулся к ним, указывая на дверь пальцем, который чуть заметно дрожал.




— Смотрите, — его голос прозвучал громче, чем он планировал, и от этого казался неестественным. — Царапины. Совсем свежие. Кто-то вскрывал замок. Вчера ночью.




Ольга лениво подняла глаза от монитора, покосилась на дверь. Сергей, разливая по чашке растворимый кофе, лишь хмыкнул. Лена с любопытством привстала, чтобы разглядеть.




— Ну, царапины и царапины, — пожала плечами Ольга. — Уборщицы тележкой могли задеть. Или курьером каким.




— Нет, — настаивал Игорь, чувствуя, как нарастает знакомая беспомощность. — Смотрите, они именно у замка. Это следы от отмычки или чего-то подобного. Кто-то специально вскрывал дверь. Возможно, именно тогда и пропали мои фотографии.




В этот момент из соседнего отдела, привлеченный голосами, вышел Вячеслав, корректор. Высокий, немного сутулый, с вечной сигаретой за ухом и выражением лица человека, видевшего всякое. Он подошел, щурясь.




— Что тут у вас? Собрание криминалистов?




— Игорь считает, что к нам воры залезли, — с легкой усмешкой сказал Сергей, помешивая ложечкой кофе. — За фотографиями его охотятся.




Вячеслав наклонился к двери, внимательно, по-профессиональному, осмотрел царапины. Потом выпрямился, и на его лице расплылась широкая, понимающая улыбка.




— А, так это ж я! — он хлопнул себя по лбу, обращаясь больше ко всем, чем к Игорю. — Совсем из головы вылетело. Еще когда ты в командировке был, Игорь, помнишь, Оль? У тебя тут замок захлопнулся в самый неподходящий момент. Ты изнутри не могла открыть, а ключ-дубль был у Анатолия Петровича, а он уже ушел.




Ольга всплеснула руками.

— Точно! Я же тебя тогда звала на помощь, Слава! Я уже думала, ночевать тут мне.




— Ну я и пришел с отверткой, — Вячеслав повернулся к Игорю, его тон был абсолютно добродушным, без капли злобы. — Да я ж его, твой замок, минут пятнадцать ковырял, пока язычок не отщелкнул. Древний он у нас, заедает часто. Вот и наляпал царапин. Извини, брат, не специально. Не подумал, что ты по свежим следам работу сыска развернешь.




В кабинете повисла тишина, а затем ее разорвал громкий, раскатистый смех Сергея. К нему присоединилась сдержанная улыбка Ольги. Даже Лена смущенно хихикнула. Все было так просто, так логично и так по-бытовому нелепо.




Игорь замер. Все его подозрения, весь этот страх, что сжимал горло, в одно мгновение растаяли, превратившись в жалкий, комичный курьез. Он стоял с глупым выражением лица, чувствуя, как жар стыда заливает шею и щеки. Он снова оказался тем самым «Сорокиным», который видит тайные знаки в обычной житейской неурядице.




— Да... я... не подумал, — выдавил он, отводя взгляд.




— Ничего, ничего, — добродушно хлопнул его по плечу Вячеслав. — Бдительность — это хорошо. Но расслабься, Шерлок, у нас тут не Глухово, воры за твоими засвеченными пейзажами не охотятся.




Смех постепенно стих, все вернулись к своим мониторам. Инцидент был исчерпан. Для них.




Игорь медленно опустился на свое место. Он смотрел на царапины на двери, которые теперь казались просто царапинами, а не зловещими метками. Рациональное объяснение было железобетонным. Но внутри, глубоко под слоем стыда и неловкости, шевельнулась крошечная, упрямая червоточина. Слишком уж вовремя это появилось. Слишком уж идеально все сошлось. Он потрогал холодную металлическую монету под рубашкой. Он был заложником двух реальностей, и в одной из них его всегда выставляли дураком.




***




Первые звонки, начавшиеся в середине месяца, он списал на сбой сети. Городской телефон в его пустой квартире стал звонить поздно вечером. Игорь поднимал трубку – тишина. Не мертвая, а какая-то… густая. Наполненная. Потом – легкий треск, как плохой контакт. И сброс.




– Ну и ладно, – буркнул он, кладя трубку. Автоинформатор, глюк АТС. Банальность.




На следующий день позвонил мобильный. Незнакомый номер, с кодом соседнего региона. Игорь ответил, ожидая предложения о кредите.




– Алло?




В ответ – шипение. Не резкое, не громкое. Низкое, ровное, монотонное. Как белый шум из старого телевизора, настроенного на пустой канал. Но с каким-то… влажным оттенком. Как будто шипит не эфир, а вода, стекающая по камням где-то в глубокой темноте.




– Алло? Кто это? – спросил Игорь, чувствуя, как ему стало неуютно. Не страх еще. Раздражение.




Шипение продолжалось секунд десять. Потом – щелчок. Разъединение.




– Идиоты, – проворчал Игорь, сунув телефон в карман. Телемаркетинг. Роботы. Достижения техники.




Но тревожный осадок остался. Этот звук… он был слишком физическим. Слишком похожим на звуки в полуразрушенной церкви в Глухово. Или на шелест влажной травы под окном дома Смирновых.




Звонки участились. Все с незнакомых номеров. Все в разное время: глубокой ночью, в разгар рабочего дня, ранним утром. Иногда – гудки и сброс. Чаще – тот самый шум. Шипение. Треск. Иногда – на секунду – глухой, приглушенный стук. Один раз. Два. Как камень, упавший в грязь. Игорь перестал поднимать трубку на незнакомые номера. Но само гудение телефона, его вибрация в кармане стали действовать на нервы. Каждый раз – холодный укол под кожей, резкий взгляд на экран, ожидание того самого шипения.




В редакции, во время планерки, у него снова завибрировал телефон. Не глядя, он отклонил вызов. Анатолий Петрович бросил неодобрительный взгляд.




– Проблемы, Сорокин? – спросил он сухо. – Опять связи нет в глубинке?




Коллежи тихо захихикали. Сергей подмигнул. Игорь заставил себя улыбнуться.




– Спам, Анатолий Петрович. Сплошной спам.




Но внутри все сжалось. Он вышел в коридор, к окну. Осенний туман за стеклом был густым, молочным. Он достал телефон. Пропущенный вызов. Номер, которого не было в памяти. Он набрал *#21# – проверка переадресации. Ничего. Просто звонок. Просто шум.




Он прижал ладонь к груди, к месту, где под тканью рубашки находился подарок Татьяны. Непроизвольно он вспомнил ее последние слова: "Унеси это знание с собой. В твой мир". Знание, не исключено, было ядовитым семенем. Оно прорастало. Не видениями, не тенями. Звуком. Белым шумом из ниоткуда. Шипением пустоты, в которой, он знал, могло скрываться что угодно. Страх был не острым, не парализующим. Он был тягучим. Как этот туман за окном. Как шипение в трубке. Он заползал под кожу медленно, неотвратимо, с каждым новым звонком, с каждым вибросигналом незнакомого номера.




Вечером он сидел дома, пытаясь сосредоточиться на статье о новом сквере в пригороде. Компьютер гудел. За окном шумел город. Обычные звуки. Но он ловил себя на том, что прислушивается. К тишине в квартире. К гулу в трубах. Ждет. Ждет, когда снова зазвонит телефон. Или городской. Или мобильный. Неважно. И в трубке снова будет это ровное, влажное шипение. Звук глуховской тишины. Звук пустоты, которая помнит. Которая знает его номер. Которая нашла его и здесь, в шумном городе, за сотни верст от серых изб и черного леса. Страх был не в крике. Он был в этом бесконечном, белом шуме, льющемся из трубки, – предвестнике чего-то невыразимо чужого и древнего, что уже стучалось в его жизнь тихими, настойчивыми звонками.

 

Репортаж. Глава 18.

Репортаж. Глава 16.