Репортаж. Глава 18.

18.




Октябрьский вечер за окном кафе был похож на размытую акварель: серое небо, мокрый асфальт, огни фонарей, расплывающиеся в стекающих по стеклу каплях дождя. Игорь сидел за столиком у окна, пальцами медленно вращая толстую керамическую чашку с еще не остывшим капучино. Внутри все было тепло, пахло кофе, свежей выпечкой и дорогими духами посетительниц.




Он пришел сюда с четким, почти деловым намерением: «наладить отношения». Словно это был сломанный механизм, который можно починить правильными словами и действиями. Он перебирал в уме фразы, отбрасывая слишком пафосные, выбирая нейтральные, безопасные.




Дверь кафе открылась, впустив порцию влажного, холодного воздуха. Лариса. Она была не просто хорошо одета — она была упакована, как драгоценность: идеальное пальто, аккуратный шарф, капли дождя, словно бусины, сверкающие на рукавах. Ее взгляд скользнул по залу, нашёл его, и на лице появилась улыбка. Корректная, вежливая, та самая, что предназначена для малознакомых коллег или дальних родственников.




Она подошла, повесила пальто на спинку стула, села.

— Прости, что задержалась, совещание затянулось, — сказала она, и ее голос звучал ровно, без раздражения и без радости.

— Ничего, я тоже недавно, — солгал Игорь, отодвигая ей меню. Он ждал ее минут двадцать, за которые успел выпить стакан минералки и перечитать все надписи на сахарницах.




Они сделали заказ — она эспрессо, он еще один капучино. Повисла пауза, которую раньше они всегда заполняли легко и сразу, перебивая друг друга смехом.

— Как дела? — спросил он, понимая банальность вопроса, но не находя иного начала.

— Завал на работе, — ответила она, расстегивая и снова застегивая клатч. — Проект новый. Все бегут, суетятся. А у тебя?

— Тоже ничего. Статью сдал, — он хотел рассказать про пропавшие фото, про царапины на двери, но вовремя остановился. Это была та самая территория, куда ей больше не хотелось. — Все как всегда.




Кофе принесли. Лариса помешала ложечкой свой эспрессо, не поднося его ко рту. Ее взгляд блуждал по кафе, задерживался на других посетителях, на барабанившем по стеклу дожде. Она была здесь, физически, но ее внимание было где-то далеко — в том самом новом проекте, в планах на вечер, в жизни, которая уверенно двинулась дальше, пока он застрял в глуховской трясине.




Игорь пытался ловить ее взгляд, кивал, поддакивал. Он рассказывал о нейтральном — о новом фильме, который все обсуждают, о смешном случае в метро. Она улыбалась, кивала, говорила «да-да, я слышала» или «представляю». Но в ее глазах не было интереса. Не было того огонька, который зажигался раньше, когда она ловила каждое его слово. Теперь она их просто пропускала мимо ушей, как фоновый шум.




Он посмотрел на ее руки, лежащие на столе. Они были близко, но дистанция ощущалась физически, как невидимая стена. Раньше он бы взял одну из этих рук в свою, и она бы перевернула ладонь, сцепив пальцы. Теперь он даже не мог представить себе эту дерзость.




— Как твоя мама? — спросила она вдруг, из вежливости.

— Нормально, спасибо, — ответил он, хотя не звонил матери уже неделю.

— Передавай привет.




Пауза снова стала затягиваться, как трясина. Игорь чувствовал, как его заранее подготовленные темы одна за другой гаснут, наталкиваясь на ее вежливый, но непреодолимый барьер. Он был для нее глава из закрытой книги. Интересная, может быть, даже яркая, но уже прочитанная и поставленная на полку.




Она допила свой эспрессо одним глотком и взглянула на часы. Изящный, неброский жест, но он прозвучал для него как гонг.

— Мне пора, прости, — сказала она, и в ее голосе наконец появились нотки искренности — искреннего желания уйти. — Завтра рано вставать.

— Конечно, я понимаю, — поспешно сказал он, отодвигая стул.




Он помог ей надеть пальто, их руки не коснулись. У выхода она обернулась, и на мгновение ее взгляд стал мягче.

— Было приятно повидаться, Игорь. Береги себя.

— И ты. Удачи с проектом.




Она улыбнулась той самой корректной улыбкой, повернулась и вышла на мокрую улицу, быстро затерявшись в вечерней толпе.




Игорь вернулся к столу, к своим двум остывшим чашкам кофе. Официант уже торопливо убирал ее блюдце и крошечную чашку. Он остался один в уютном гомоне кафе, но чувствовал себя не в тепле, а в ледяном, прозрачном коконе. Он не злился на нее. Он просто с жестокой, беспощадной ясностью понял. Нечего было налаживать. Мост был сожжен не ссорой, а временем, расстоянием и той пропастью опыта, что легла между ними. Он стал ей неинтересен. Не потому, что стал плохим. А просто потому, что его глава в ее жизни была закончена. И он сидел один за столом, понимая, что эта встреча была не началом примирения, а всего лишь вежливым, окончательным прощанием.




***




Октябрьский дождь стучал по крыше редакции, настойчивый и унылый. Игорь пытался сосредоточиться на сводке погоды для завтрашнего номера – "облачно, временами дождь" – но слова расплывались перед глазами. В кармане брюк беззвучно завибрировал телефон. Опять. Незнакомый номер, начинающийся на странную комбинацию, похожую на код соседней области, но не совсем.




Он молча отклонил вызов, положив телефон на стол экраном вниз. Рука непроизвольно потянулась к груди, нащупывая выпуклость монеты под рубашкой. Она казалась особенно холодной сегодня.




– Опять твои таинственные поклонники? – раздался голос Сергея. Фотограф перекатился на стуле от своего компьютера, скептически оглядывая Игоря. – Или коллекторы подключились? Говорил же – кредиты брать опасно.




– Да не коллекторы, – буркнул Игорь, стараясь звучать раздраженно, а не встревоженно. – Просто спам какой-то навязчивый. Номера левые, в трубке – тишина или шипение.




– Шипение? – поднял брови Леонид, пожилой верстальщик, не отрываясь от экрана. – Ну, шипение – это классика. У меня так бабушка на даче разговаривает, когда связь плохая. Трубку поднимешь – "шшшш-Валюш-шшш-привези-шшш-таблетки-шшш". А может, у тебя номер попал в базу автообзвона. Роботы шипят, экономят на записи голоса. Чего париться-то?




Их логика была железной, успокаивающе обыденной. Шипение – плохая связь. Незнакомые номера – спамеры, роботы. Городской телефон ночью – глюк АТС. Никакой мистики. Только сбои техники и назойливый маркетинг. Игорь хотел верить. Он пытался верить. Верить в то, что шипение в трубке – это просто помехи, а не звук глуховского кладбища или шелест травы под невидимым взглядом. Что гул из-под земли в полуразрушенной церкви – самовнушение. Что пустые могилы и мертвецы за столом – лишь кошмар, отголоски стресса.




– Наверное, вы правы, – выдавил он улыбку, глядя на монитор, где цифры температуры казались бессмысленными иероглифами. – Просто достали уже. Как назойливые мухи.




– А ты не бери трубку, – философски заметил Сергей, возвращаясь к своим фотографиям. – Или заведи второй номер, деловой. А этот – только для своих. Проблема решена.




– Или солью посыпь телефон, – усмехнулся Леонид. – Говорят, от сглаза помогает. Шутка.




Они засмеялись. Обычный смех в обычной редакции. Игорь присоединился, но смех застрял комом в горле. Он снова посмотрел на свой безмолвный телефон. "Только для своих". А кто теперь его "свои"? Лариса? Она вычеркнула его. Коллеги? Они жили в мире спама и глюков АТС. Глухово? Оно звонило. Настойчиво. Тихо.




Вечер. Он задержался в почти пустой редакции, откладывая возвращение в свою тихую квартиру, где городской телефон ждал своего часа на тумбочке. Когда стемнело окончательно и за окном зажглись мокрые от дождя огни, он собрался. Выключил компьютер. Надел куртку. Взял ключи.




И тут зазвонил городской телефон редакции. Резкий, пронзительный звонок в тишине опустевшего кабинета. Игорь вздрогнул так, что ключи звякнули у него в руке. Сердце екнуло. Он обернулся. Аппарат стоял на столе у Ольги, черный, старомодный, с крутящимся диском. Он звонил. Настойчиво.




"Не бери трубку", – пронеслось в голове советом Сергея. "Глюк АТС", – добавил голос Леонида. "Солью посыпь", – ехидно дополняла память. Но ноги сами понесли его к столу. Что, если это Лариса? Что, если она передумала? Что, если это наконец-то из Глухово? Александр? Татьяна? Весть? Пусть страшная, но настоящая?




Он поднял тяжелую пластиковую трубку. Приложил к уху.




– Алло? – его голос прозвучал гулко в тишине.




Сначала – тишина. Но не мертвая. Напряженная. Густая. Потом – знакомое шипение. Низкое, ровное, влажное. Как всегда. Игорь уже хотел бросить трубку, разочарование и злость подступали комом к горлу. Очередная насмешка пустоты.




И вдруг – сквозь шипение. Четко. Ясно.




Голос.




Тонкий. Детский. Слабый, с едва уловимой хрипотцой, будто от долгого молчания или плача. Но узнаваемый. Ужасающе узнаваемый.




– Верни монету...




Слова прорезали шипение, как лезвие по шелку. Чисто. Неземно чисто. И тут же утонули обратно в нарастающем гуле белого шума. «Шшшшш-верни-шшшш-монету-шшшшш...»




Игорь замер. Мир сузился до черной пластиковой трубки в его руке. Кровь отхлынула от лица. Рука, державшая трубку, задрожала. Он не дышал. Не мог пошевелиться. В ушах стоял звон, заглушающий даже шипение, которое теперь казалось ликующим, торжествующим.




Это был не спам. Не робот. Не мама. Это был голос Пети. Тот самый, что он слышал лишь мельком в Глухово – тихий, испуганный, а теперь – настойчивый и чужой. Голос из пустой могилы. Голос из той тьмы, куда его увели.




Трубка выскользнула из ослабевших пальцев, глухо ударившись о стол и повиснув на спиральном шнуре. Она болталась, как повешенный, издавая короткие гудки отбоя и шипение, сливавшееся в жуткий, шипяще-воющий хор.




Игорь стоял посреди пустой редакции, прижимая ладонь к груди, где монета висела прохладным клеймом. "Верни монету". Приказ? Просьба? Угроза? Страх, холодный и липкий, как октябрьский туман за окном, наконец обрел голос. И этот голос принадлежал мертвому мальчику, который нашел его. Даже здесь. Даже через сотни километров. Даже в шумном, неверящем ни во что городе. Игнорировать было больше нельзя. Глухово не просто звонило. Оно требовало свое назад.

© Copyright: Юрий Салов, 2025

Регистрационный номер №0542898

от Сегодня в 04:06

[Скрыть] Регистрационный номер 0542898 выдан для произведения: 18.




Октябрьский вечер за окном кафе был похож на размытую акварель: серое небо, мокрый асфальт, огни фонарей, расплывающиеся в стекающих по стеклу каплях дождя. Игорь сидел за столиком у окна, пальцами медленно вращая толстую керамическую чашку с еще не остывшим капучино. Внутри все было тепло, пахло кофе, свежей выпечкой и дорогими духами посетительниц.




Он пришел сюда с четким, почти деловым намерением: «наладить отношения». Словно это был сломанный механизм, который можно починить правильными словами и действиями. Он перебирал в уме фразы, отбрасывая слишком пафосные, выбирая нейтральные, безопасные.




Дверь кафе открылась, впустив порцию влажного, холодного воздуха. Лариса. Она была не просто хорошо одета — она была упакована, как драгоценность: идеальное пальто, аккуратный шарф, капли дождя, словно бусины, сверкающие на рукавах. Ее взгляд скользнул по залу, нашёл его, и на лице появилась улыбка. Корректная, вежливая, та самая, что предназначена для малознакомых коллег или дальних родственников.




Она подошла, повесила пальто на спинку стула, села.

— Прости, что задержалась, совещание затянулось, — сказала она, и ее голос звучал ровно, без раздражения и без радости.

— Ничего, я тоже недавно, — солгал Игорь, отодвигая ей меню. Он ждал ее минут двадцать, за которые успел выпить стакан минералки и перечитать все надписи на сахарницах.




Они сделали заказ — она эспрессо, он еще один капучино. Повисла пауза, которую раньше они всегда заполняли легко и сразу, перебивая друг друга смехом.

— Как дела? — спросил он, понимая банальность вопроса, но не находя иного начала.

— Завал на работе, — ответила она, расстегивая и снова застегивая клатч. — Проект новый. Все бегут, суетятся. А у тебя?

— Тоже ничего. Статью сдал, — он хотел рассказать про пропавшие фото, про царапины на двери, но вовремя остановился. Это была та самая территория, куда ей больше не хотелось. — Все как всегда.




Кофе принесли. Лариса помешала ложечкой свой эспрессо, не поднося его ко рту. Ее взгляд блуждал по кафе, задерживался на других посетителях, на барабанившем по стеклу дожде. Она была здесь, физически, но ее внимание было где-то далеко — в том самом новом проекте, в планах на вечер, в жизни, которая уверенно двинулась дальше, пока он застрял в глуховской трясине.




Игорь пытался ловить ее взгляд, кивал, поддакивал. Он рассказывал о нейтральном — о новом фильме, который все обсуждают, о смешном случае в метро. Она улыбалась, кивала, говорила «да-да, я слышала» или «представляю». Но в ее глазах не было интереса. Не было того огонька, который зажигался раньше, когда она ловила каждое его слово. Теперь она их просто пропускала мимо ушей, как фоновый шум.




Он посмотрел на ее руки, лежащие на столе. Они были близко, но дистанция ощущалась физически, как невидимая стена. Раньше он бы взял одну из этих рук в свою, и она бы перевернула ладонь, сцепив пальцы. Теперь он даже не мог представить себе эту дерзость.




— Как твоя мама? — спросила она вдруг, из вежливости.

— Нормально, спасибо, — ответил он, хотя не звонил матери уже неделю.

— Передавай привет.




Пауза снова стала затягиваться, как трясина. Игорь чувствовал, как его заранее подготовленные темы одна за другой гаснут, наталкиваясь на ее вежливый, но непреодолимый барьер. Он был для нее глава из закрытой книги. Интересная, может быть, даже яркая, но уже прочитанная и поставленная на полку.




Она допила свой эспрессо одним глотком и взглянула на часы. Изящный, неброский жест, но он прозвучал для него как гонг.

— Мне пора, прости, — сказала она, и в ее голосе наконец появились нотки искренности — искреннего желания уйти. — Завтра рано вставать.

— Конечно, я понимаю, — поспешно сказал он, отодвигая стул.




Он помог ей надеть пальто, их руки не коснулись. У выхода она обернулась, и на мгновение ее взгляд стал мягче.

— Было приятно повидаться, Игорь. Береги себя.

— И ты. Удачи с проектом.




Она улыбнулась той самой корректной улыбкой, повернулась и вышла на мокрую улицу, быстро затерявшись в вечерней толпе.




Игорь вернулся к столу, к своим двум остывшим чашкам кофе. Официант уже торопливо убирал ее блюдце и крошечную чашку. Он остался один в уютном гомоне кафе, но чувствовал себя не в тепле, а в ледяном, прозрачном коконе. Он не злился на нее. Он просто с жестокой, беспощадной ясностью понял. Нечего было налаживать. Мост был сожжен не ссорой, а временем, расстоянием и той пропастью опыта, что легла между ними. Он стал ей неинтересен. Не потому, что стал плохим. А просто потому, что его глава в ее жизни была закончена. И он сидел один за столом, понимая, что эта встреча была не началом примирения, а всего лишь вежливым, окончательным прощанием.




***




Октябрьский дождь стучал по крыше редакции, настойчивый и унылый. Игорь пытался сосредоточиться на сводке погоды для завтрашнего номера – "облачно, временами дождь" – но слова расплывались перед глазами. В кармане брюк беззвучно завибрировал телефон. Опять. Незнакомый номер, начинающийся на странную комбинацию, похожую на код соседней области, но не совсем.




Он молча отклонил вызов, положив телефон на стол экраном вниз. Рука непроизвольно потянулась к груди, нащупывая выпуклость монеты под рубашкой. Она казалась особенно холодной сегодня.




– Опять твои таинственные поклонники? – раздался голос Сергея. Фотограф перекатился на стуле от своего компьютера, скептически оглядывая Игоря. – Или коллекторы подключились? Говорил же – кредиты брать опасно.




– Да не коллекторы, – буркнул Игорь, стараясь звучать раздраженно, а не встревоженно. – Просто спам какой-то навязчивый. Номера левые, в трубке – тишина или шипение.




– Шипение? – поднял брови Леонид, пожилой верстальщик, не отрываясь от экрана. – Ну, шипение – это классика. У меня так бабушка на даче разговаривает, когда связь плохая. Трубку поднимешь – "шшшш-Валюш-шшш-привези-шшш-таблетки-шшш". А может, у тебя номер попал в базу автообзвона. Роботы шипят, экономят на записи голоса. Чего париться-то?




Их логика была железной, успокаивающе обыденной. Шипение – плохая связь. Незнакомые номера – спамеры, роботы. Городской телефон ночью – глюк АТС. Никакой мистики. Только сбои техники и назойливый маркетинг. Игорь хотел верить. Он пытался верить. Верить в то, что шипение в трубке – это просто помехи, а не звук глуховского кладбища или шелест травы под невидимым взглядом. Что гул из-под земли в полуразрушенной церкви – самовнушение. Что пустые могилы и мертвецы за столом – лишь кошмар, отголоски стресса.




– Наверное, вы правы, – выдавил он улыбку, глядя на монитор, где цифры температуры казались бессмысленными иероглифами. – Просто достали уже. Как назойливые мухи.




– А ты не бери трубку, – философски заметил Сергей, возвращаясь к своим фотографиям. – Или заведи второй номер, деловой. А этот – только для своих. Проблема решена.




– Или солью посыпь телефон, – усмехнулся Леонид. – Говорят, от сглаза помогает. Шутка.




Они засмеялись. Обычный смех в обычной редакции. Игорь присоединился, но смех застрял комом в горле. Он снова посмотрел на свой безмолвный телефон. "Только для своих". А кто теперь его "свои"? Лариса? Она вычеркнула его. Коллеги? Они жили в мире спама и глюков АТС. Глухово? Оно звонило. Настойчиво. Тихо.




Вечер. Он задержался в почти пустой редакции, откладывая возвращение в свою тихую квартиру, где городской телефон ждал своего часа на тумбочке. Когда стемнело окончательно и за окном зажглись мокрые от дождя огни, он собрался. Выключил компьютер. Надел куртку. Взял ключи.




И тут зазвонил городской телефон редакции. Резкий, пронзительный звонок в тишине опустевшего кабинета. Игорь вздрогнул так, что ключи звякнули у него в руке. Сердце екнуло. Он обернулся. Аппарат стоял на столе у Ольги, черный, старомодный, с крутящимся диском. Он звонил. Настойчиво.




"Не бери трубку", – пронеслось в голове советом Сергея. "Глюк АТС", – добавил голос Леонида. "Солью посыпь", – ехидно дополняла память. Но ноги сами понесли его к столу. Что, если это Лариса? Что, если она передумала? Что, если это наконец-то из Глухово? Александр? Татьяна? Весть? Пусть страшная, но настоящая?




Он поднял тяжелую пластиковую трубку. Приложил к уху.




– Алло? – его голос прозвучал гулко в тишине.




Сначала – тишина. Но не мертвая. Напряженная. Густая. Потом – знакомое шипение. Низкое, ровное, влажное. Как всегда. Игорь уже хотел бросить трубку, разочарование и злость подступали комом к горлу. Очередная насмешка пустоты.




И вдруг – сквозь шипение. Четко. Ясно.




Голос.




Тонкий. Детский. Слабый, с едва уловимой хрипотцой, будто от долгого молчания или плача. Но узнаваемый. Ужасающе узнаваемый.




– Верни монету...




Слова прорезали шипение, как лезвие по шелку. Чисто. Неземно чисто. И тут же утонули обратно в нарастающем гуле белого шума. «Шшшшш-верни-шшшш-монету-шшшшш...»




Игорь замер. Мир сузился до черной пластиковой трубки в его руке. Кровь отхлынула от лица. Рука, державшая трубку, задрожала. Он не дышал. Не мог пошевелиться. В ушах стоял звон, заглушающий даже шипение, которое теперь казалось ликующим, торжествующим.




Это был не спам. Не робот. Не мама. Это был голос Пети. Тот самый, что он слышал лишь мельком в Глухово – тихий, испуганный, а теперь – настойчивый и чужой. Голос из пустой могилы. Голос из той тьмы, куда его увели.




Трубка выскользнула из ослабевших пальцев, глухо ударившись о стол и повиснув на спиральном шнуре. Она болталась, как повешенный, издавая короткие гудки отбоя и шипение, сливавшееся в жуткий, шипяще-воющий хор.




Игорь стоял посреди пустой редакции, прижимая ладонь к груди, где монета висела прохладным клеймом. "Верни монету". Приказ? Просьба? Угроза? Страх, холодный и липкий, как октябрьский туман за окном, наконец обрел голос. И этот голос принадлежал мертвому мальчику, который нашел его. Даже здесь. Даже через сотни километров. Даже в шумном, неверящем ни во что городе. Игнорировать было больше нельзя. Глухово не просто звонило. Оно требовало свое назад.

 

Репортаж. Глава 19.

Репортаж. Глава 17.