Наш отдельный разведовательный батальон расположился на большой поляне, находившейся на возвышенности, вдоль границы тайги. Полтора десятка выцветших бежевых палаток выстроились в ровную шеренгу вдоль небольшой дорожки, шириной метра полтора, посыпанной песком, ограниченной с обеих сторон канавами глубиной в два штыка лопаты, и такой же ширины.

Каждая палатка также была по периметру  окружена дренажной канавой, но чуть помельче – в штык глубиной.  Недавние дожди, научили нас не пренебрегать заведенным правилам, рытьё этих канав ни у кого не вызывало вопрос, хотя и особого желания копать их – то же.

Это была моя первая осень службы в армии. Хотя я был  призван на службу и прошлом 1977 году, но прибыл в часть  только в двадцатых числах ноября, и к этому времени уже навалили снега и мороз был за двадцать градусов. Так что, эта осень для меня была фактически первая в Амурской области.

Край этот  суров, но красив, своими необъятными просторами,  девственными лесами, корабельными соснами – устремлёнными куда-то ввысь, сквозь зелень которых едва виднеются кусочки голубого неба. Ручьями, вытекающими из многочисленных болот, и объединяющимися в полноводные реки, которые разрезают  тайгу и сопки, показывая местами слоёный пирог берегов на несколько метров вверх.  Веками падающие на землю сосновые иглы, делают землю, а точнее лесной покров таким, что он походит на толстые маты, идя по которым, сапог погружается в этот мягкий настил по щиколотку и выше, а местами пружинит, как на батуте.  

Воздух… Запах тысяч смолистых сосен вперемежку с кедрами, после непродолжительного дождика… Возникает желание вздохнуть так глубоко, что бы вобрать в себя всё это пространство, до самого неба.  Хочется,  аж до боли в груди, которая готова разорваться. Меж толстых  сосен виднеются тонкие стволы берёз, украшенные в золотой наряд осени, а кое-где краснеет  осина и зеленеют ели. Они стоят как бедные родственники среди могучих стволов сосен, кроны которых раскрываются зонтами только на высоте метров в двадцать. Одному их не обхватить - это точно, если только вдвоём, а то и втроём. Такое впечатление, как будто стоишь в колонном зале, меж этих исполинов, и он наполнен шорохами и звуками, и кто-то за ними прячется. На тебя смотрят тысячи глаз птиц, насекомых и животных, вопрошая: - «А ты кто такой?»

А я здесь – гость… А может хозяин?  

Ну да, я же человек – хозяин природы. Да и автомат при мне.

Хозяин… 

Вспомнил, как пару недель  назад направили нас тушить тайгу. Всю дивизию. Выдали лопаты, пилы  и топоры, вместо «калашей».  Высадили нас от места горящей тайги в пятистах метрах,  и приказали валить эти вековые деревья, топорами и двуручными пилами. И заваливать стволы по фронту в направлении пожара. А бойцам с лопатами – копать траншеи и срубать кустарник, что бы огонь ни перекинулся по низу. Если успеем - встречный пожар сделаем, а не успеем - так тушить будем только по низу, а  по кронам огонь уже не перекинется.

Работали остервенело,  до кровяных мозолей, еду подвозили прям к месту работы. Гимнастёрки были мокрые насквозь  от пота. Прапорщики и офицеры, видя, что кто-то уже не в силах, на короткое время сами подменяли уставших солдат. Ветер дул со стороны горевшей тайги и зарево от пожарища уже доносило до нас свой обжигающий нрав.  Цепочка солдат валящих тайгу вытянулась на несколько километров. Слева границей была небольшая речушка, впадавшая ниже в реку  Зея (приток Амура),  а справа - лысеющие сопки, меж которыми были болотца.   

Битва была в разгаре, уже не возможно было определить – где зарево пожара, а где зарево от заката солнца. Над тайгой стоял гул, между нами бежали белки, зайцы, лисы и другие мелкие животные, птицы уже не щебетали, они заранее улетели на безопасное расстояние. Огонь наступал, не собираясь останавливаться, пламя взмывало высоко над тайгой, поджигая стволы как спички. Порывы ветра продвигали пожар по вершинам на несколько десятков метров за секунды. Потом огонь останавливался, чуть  задумавшись, и выжигал всё до корней  с шипением и хрустом, а порою и с  выстрелами, разрывавшими влажные стволы.  

Пожар ни как ни хотел поддаваться. Ручки топоров, перемазанные кровью, трещали и ломались.  Пилы визжали и гнулись, застревая в пропиле от шатания стволов, парусом которых были кроны. Но ни кто не хотел отступать.  Дым, туманом ползя меж стволов, застилал глаза. Он стал густой на столько, что в нескольких метрах уже не было ни чего видно. Было жарко как у мартеновской печи, сваленные стволы горели как щепки, но пламя не могло пройти наши редуты, хоть и порывалось перекинуться - и сверху и снизу.

Раздалась команда сбора. Бойцы шли по звуку, спотыкаясь о сухие ветки и корни, пытаясь, не терять друг друга из вида в густом дыму, иногда подолгу кашляя задыхаясь. Лица были чумазые от пота и гари. Кое у кого были опалены брови, ресницы и чубы, выглядывающие из под  пилоток. Долетевшие искры  у некоторых оставили чёрные дыры на просушенных пожаром гимнастёрках.

 Командир роты объявил, что мы покидаем позицию. Раздался ропот - «Почему?» Ведь если огонь  где то перекинется – можно ротой локализовать это место.

И хотя приказы командиров не обсуждаются, но нам разъяснили, что  пожар обошёл нас с фланга по кустарнику на сопках, и зашёл  в тыл.

За нами уже горела тайга, надо было торопиться.

Построившись в колонну и произведя перекличку,  мы бегом направились от пожара. И метров через двести, увидали огненную стену, надвигающуюся на нас слева. Вместе с ней к нам направлялись и другие военные подразделения, выходящие из окружения.  Бойцы были  крошечными по сравнению с этой бушующей огненной громадой горящего леса.

Битва с огнём сегодня была проиграна. Добежав до лесной дороги, заметили ожидавшую нас технику.  Погрузившись на бортовые машины, батальон направился к месту дислокации - в казармы, до которых было час с небольшим езды.

Офицеры собрались в штабе и обсуждали результаты прошедшей битвы, и действия на следующий день.  Единственный на часть санитар срочной службы, рыжий, с конапушками на белом лице, Серёга, без устали, перевязывал, мазал, прижигал зелёнкой солдат и сержантов. Все были усталые, но весёлые, от того, что на сегодня всё кончилось, и выдали доппаёк - по банке свиной тушёнки на двоих.  А завтра… А завтра – будет завтра.

Ночью начался дождь, переросший в ливень. Это был не ливень, а вселенский потоп. Вода лилась с небес – стеной. Выйти из казармы – как в море нырнуть. В окно не было видно не только соседней четырёх этажной казармы, но и берёзок росших под окнами.

Наутро мы узнали, что тайга потухла  сама, залитая дождём. Дивизия не досчиталась шестерых солдат и одного прапорщика, из соседнего танкового полка, казармы которого расположены напротив нашей.

Их останки через несколько дней нашли  на пепелище, оставшемся после пожара в тайге, по  пряжкам ремней и металлическим пуговицам. Но определить кто где – не смогли. Только прапорщика – по офицерскому ремню.

 К полудню дождь стих, по телевизору шла развлекательная воскресная передача.  Показали строительство  нового микрорайона столицы, которое будет закончено  к началу Московской Олимпиады 1980 года. По прогнозу погоды сообщили, что в Москве тепло  15-18 градусов, … на Дальнем Востоке местами дожди. На юге России и Украины зерновые собрали на 1.3% выше запланированного, Солжницын в США снова пишет лживые статьи об СССР, в Узбекистане начат сбор хлопка,  в Риге …

            И вот мы снова в учебных лагерях,  у кромки тайги. Комары уже не так донимают. В лесу  никто не курит – и напоминать не надо. Место для курения специально отведено у поставленного деревянного грибка со скамейкой, которые присыпаны влажным бурым  песком. С краю стоит большое оцинкованное ведро - вместо урны.  Да и небо чистое – тучек не видать, значит и дождя не будет,  хотя и зябко немного и пахнет хвоей от  влажных сосен и елей.

Конец  сентября 1978 года.