Опять сирень

 - Маргарита Дмитриевна, почему вы опять опоздали??? – гневно спросил генеральный директор, седовласый брутальный мужчина лет пятидесяти.

- Анатолий Палыч, я сейчас все объясню, - сбивчиво говоря и интенсивно жестикулируя руками, пролепетала Ритка. – Понимаете, когда я бежала на автобус, у меня сломался каблук. Автобус ушел без меня, а потом пришлось долго ждать следующего. А этот, следующий, попал в аварию, вернее, авария случилась по пути следования автобуса и…

- Я понял. Идите работать, - с ухмылкой оборвал Анатолий Палыч. – И принесите мне кофе.

- Конечно, сейчас, Анатолий Палыч.

Ритка налила в чайник воды и поставила кипятиться. Открыла окно, высунула голову и вдохнула пьянящий запах половозрелой весны. Небо дышало сумасшедшей лазурью, ветерок заигрывал с молодой зеленью, а солнце с нежностью поглядывало на Ритку и улыбалось. В старом московском дворике, куда выходили окна её приемной, в песочнице уже деловито копались двое малышей. Их мамочки сидели рядом в беседке и о чем - то мирно болтали, успевая поучать детишек. Она успела полюбить эти «пожилые» дворики, утопающие в зелени, расчерченные узенькими тротуарами с покосившимися бордюрами.

Ритка аккуратно разложила на столе приказы, отчеты, заявления. Документы – это была её стихия. Она легко могла справляться с их нескончаемыми потоками: упорядочить, организовать, подготовить. Вот так бы себя дисциплинировать, сконцентрировать, направить в правильный поток. Но жизнь - не документом. Жизнь – экзамен. И Ритка то и дело его заваливала, получая жирную «двойку». Её жизнь напоминала, скорее, неудачное сочинение на непредсказуемую тему.

Чайник возмущенно зафыркал и стал исходить паром. Она достала две чашечки. В одну насыпала чайную ложку кофе и две сахара, в другую - две чайные ложки кофе, разлила кипяток.

- Маргарита Дмитриевнааа! Я просил кофе!- почти проорал Анатолий Палыч.

Ритка вздрогнула, сердце затрепыхалось часто - часто, как пойманная птица. Спешно взяла поднос, поставила на него чашку с блюдцем и…споткнулась о ножку стула. Приготовленный кофе, не имевший формы, высоко подпрыгнул и плюхнулся на аккуратно разложенные документы, блаженно разливаясь.

- Мамочки! – вскрикнула не своим голосом Ритка, вытаращив глаза. Казалось, они сейчас выпадут из орбит и покатятся прямиком в кабинет директора. Она стремительно хватала подмокшие листы и стряхивала с них жидкость. Затем вытерла поднос, поставила на него оставшуюся чашку с кофе и быстро понесла в кабинет директора. Не успела  Ритка  оказаться на своей территории, как почувствовала кожей вибрацию громоподобного голоса шефа:

- Маргарита Дмитриевна! Вернитесь немедленно!

Ноги девушки вдруг ослабели, к вискам хлынула кровь, мозг лихорадочно заработал, смешивая все события в винегрет.

- Маргарита Дмитриевна, за полгода работы вы все ещё не уяснили, что я пью крепкий кофе без сахара! – подпрыгнув на стуле, негодовал Анатолий Палыч. Его налитые гневом глаза сузились до размеров семечек, ноздри раздулись, лицо побагровело. Он стал похож на разъяренного быка во время корриды. – Что за помои вы принесли?

- Простите, я сейчас все  исправлю, - заикаясь, пролепетала Ритка.

- Не надо «все исправлю»! Вы свободны! Расчет получите в бухгалтерии!

Ритка сидела в парке на скамейке и плакала. Сначала тихо, почти неслышно, слегка нахмурив брови и закусив губу. Дорожки слез оставляли на красивом лице замысловатые геометрические фигуры. Она вынимала из пачки очередной  бумажный платочек и вытирала следы отчаяния. Ритка чувствовала себя раздавленной, как будто на неё специально уронили железобетонную плиту, но так, чтобы она ещё могла дышать, видеть, слышать, чувствовать. И сколько ей так лежать под плитой? Спасут ли её? Грезы о будущем остались в прошлом. А сейчас её бросили, как ненужную вещь, как мачеха бросает падчерицу. Москва оказалась злой мачехой: надменной, барской и безжалостной, как Анатолий Палыч.

Ритка посмотрела вокруг. В парке было красиво, как на картине художника. Весна бессовестно буйствовала зеленью и дурманила запахом сирени, яблони и ещё каких- то цветов. Девушка вдруг заревела в голос. За глубоким вдохом следовало несколько коротких выдыханий. При этом слышались отрывочные всхлипывания и причитания.

Люди реагировали на Риткино горе  по-разному. Особо торопливые не обращали внимания, некоторые смотрели с неподдельным удивлением и любопытством, кто-то сочувствовал, но не пытался утешить. В общем, Москва слезам не верила.

Только он поверил. Присел рядом на скамейку и спросил:

- Девушка, у вас что-то случилось?

- Случилось, - провыла Ритка, растягивая гласные.

- Что-то страшное? У вас умер кто-то?

- Умер? – она на секунду перестала плакать, посмотрев на незнакомца покрасневшим от слез лицом. – Вы с ума сошли что ли? Только этого не хватало!

Ритка вновь принялась голосить, подрагивая плечами.

- Так, чего же вы тогда так убиваетесь?

-Да потому что все кончено! Все! Меня уволили!

- И все? Всего лишь уволили? – он облегченно выдохнул.

- Всего лишь? А этого мало? Мне за комнату платить нечем, на телефоне – ноль. У меня кризис и в кошельке, и в жизни, - девушка тяжело вздохнула и вытерла слезы. – Ладно. Завтра куплю билет до Копейска и  «ту-ту». Прощай, злая мачеха! Здравствуй, загубленная жизнь! Почему загубленная? Я вам сейчас объясню. Вы когда-нибудь были в Копейске?

Ритка обернулась к нему и с удивлением обнаружила, что молодой человек испарился, как «синий туман».

- Моя жизнь - дерьмо. И этот исчез так же внезапно, как и появился. Тьфу! Москвич!

Она взяла сумку, встала со скамейки и… уткнулась носом в сирень.

- Это вам! – торжественно произнес он, с улыбкой поглядывая на девушку поверх здоровенной охапки фиолетово-розовой сирени.

-Ой! Спасибо! – засмущалась Ритка, пряча опухшее от слез лицо в букет.

- Разрешите вас проводить?

- Разрешаю. Правда, вот он, мой дом, совсем близко, - указала она рукой в сторону старенькой хрущевки.

За эти пять минут, пока они шли до Риткиного подъезда, она успела его рассмотреть: молодой, модно одетый высокий блондин с пронзительно-голубыми умными глазами. «А он ничего, хорошенький!» - подумала Ритка и на минуту забыла о своей рухнувшей жизни.

- Ну, вот, мы и пришли, - с тоской в голосе произнесла девушка.

- Уже? Надо было медленней идти, - усмехнулся он.

- Надо было, - Ритка печально усмехнулась и открыла дверь магнитным ключом.

- Девушка, а мы же даже не познакомились! Меня Андрей зовут. А вас?

- Меня Рита… Маргарита.

- Красивое имя.

- Да, спасибо. Спасибо вам, Андрей за все. За сирень. И вообще.

- А, давайте на «ты»?

- Давайте, - расхохоталась Ритка. – Счастливо оставаться!

- И вам…тебе счастливо, -  смущаясь, произнес молодой человек.

Дверь медленно закрылась. Андрей постоял ещё с минуту, будто бы ожидая, что Ритка выйдет, и их спонтанное свидание продолжится, а может, даже очень продолжится и выльется в бурный роман. А потом они непременно заживут долгой, счастливой жизнью и, конечно же, умрут в один день.

«Идиот, я даже не спросил её телефон!» - с досадой подумал Андрей и отправился по своим делам.

Сирень стояла на столе в  трехлитровой банке и наполняла комнату терпким, сладковато-пронзительным цветочным запахом. Ритка так и не успела обзавестись вазой. А вообще-то, сирень и ваза - вещи несовместимые. Сирень должна стоять именно в трехлитровой банке. Ваза, она для украшения букета. А сирень - для украшения банки. Стоит такая поэзия, нежно склонив  тяжелые фиолетово – розовые, и бело-сиреневые кисти, отчего вода в банке источает какое-то неземное свечение.

Ритка смотрела на сирень глазами, набитыми до краев слезами и черной меланхолией:

- Даже телефон не спросил. Нужна я ему- провинциальная лахудра с  размазанной тушью и опухшим лицом. Андрей! Да, какой там Андрей! Москвич! Небось, имя-то мое уже забыл!

Она рывком выдернула сирень из банки и  выбросила в мусорное ведро. Осмотрев комнату, выключила свет и легла спать.

Ритка встала раньше обычного. Подошла к окну, вытянула руки вверх и сладко потянулась, как кошка. От вчерашнего погожего дня не осталось и следа. Небо с утра куксилось, надувая щеки темно-серыми грозовыми тучами. Ветер нервно гнул кроны деревьев, пытаясь сорвать молодые зеленые листочки. Первые прохожие зябко кутались в плащи, кофты, ветровки.

- Что, Москва, загрустила? И не проси, не останусь! Ты только не разрыдайся, меня провожая. Все равно не поверю слезам твоим, злая мачеха! – скривила гримасу Ритка, показывая язык всей Москве.

Дверь подъезда открылась. Из неё сначала выкатился огромный черный чемодан на колесиках, потом сама Ритка, обвешанная парой тяжелых сумок, словно камнями. Весна разразилась первой грозой, проливая ливень стеной. Девушка хмуро вглядывалась в эту стену, не решаясь двинуться с места.

- А это вам…тебе, Маргарита! – Андрей возник из неоткуда, как рваный сквозняк. Он стоял с охапкой сирени, такой огромной, что из-за бело-розовых кистей видны были только его счастливые глаза и мокрые волосы, с которых падали капли первого весеннего дождя.  

- Ой! Опять сирень! Вы, что всю сирень в Москве оборвали? – заливисто рассмеялась Ритка.

- Пока ещё нет. А хочешь, я всю сирень мира тебе принесу?

- Хочу! – глаза девушки заблестели тихим счастьем.

Она захватила букет в свои объятья, зарылась лицом в его лепестки, сверкающие крупными алмазными дождинками, и никак не могла надышаться запахом любви. Раньше  Ритка  и не догадывалась, что любовь пахнет первым весенним ливнем и его сиренью.