Морской Волк

   Он лежал в пьяной дрёме в своей каюте, уставив мутный взгляд в потолок. В голове шумело, а во рту ощущалась перегарная горечь. В последнем бочонке ром оказался на удивление хорошим и пился с удовольствием. Сколько же с кормчим и главным канониром они его выпили? Вряд ли всё, что принёс боцман. А почему бы и нет? С чего ж так раскалывается голова? И что его дёрнуло так напиться? Безделье, вынужденное безделье, что ж ещё? И куда запропастились эти испанцы? Уже неделю его фрегат бороздит воды Карибского моря, а ни одного паруса так и не показалось на горизонте. Сколько ещё так может продолжаться? Может быть, стоит взять курс на Кубу и попытать счастья у её берегов? Нужно будет обдумать этот вариант получше, когда выветрится хмель. Но рука почему-то потянулась к рундуку, со стоявшей на нём  кружкой, которую заботливо оставил кто-то из команды, зная, каким тяжёлым бывает у их капитана похмелье. Рука так и не дотянулась до живительного зелья, ибо дверь распахнулась, и в неё ворвался старший помощник.

- Капитан, на горизонте прямо по курсу два испанских корабля!

- Это галионы с золотом! – хозяин каюты попытался встать со своей лежанки, но его голова бессильно рухнула на подушку. - Я знал, что они не пройдут мимо меня! – пробормотал он сквозь зубы.

- У меня тоже мелькнула такая мысль, когда появились паруса. Но только это два линейных корабля, и они идут встречным курсом. Нам надо уносить ноги. Их двести пушек разнесут нашу посудину в клочья!

Гроза Карибского моря, каковым его считали в эти водах, нашёл в себе всё же силы и сел на кровати. Его лицо было помятым и отёкшим, а глаза подёрнуты поволокой. Он облизнул пересохшие губы и глянул на кружку на три четверти наполненную ромом. Потом его тело сжалось, рука быстрым и точным движением сорвала её с рундука и поднесла ко рту. Послышались несколько громких глотков, после чего пустая посудина полетела в угол каюты.

- Фух! – капитан тряхнул головой. – Так, что ты там говорил, Дайк, про испанцев?

- Питер, надо разворачивать «Арабеллу», ставить все паруса  и спасаться! Пока мы тут болтаем, два их корабля уже приблизились к нам на полмили!

- Ты говоришь, Дайк, о линейных кораблях?

- Да, это стопушечники, чёрт побери!

Капитан пошарил рукой под подушкой, достал трубку и, сняв с крючка на стене мешочек с табаком, не торопясь, набил её. Потом из-под подушки он извлёк огниво, несколько раз чиркнул им и блаженно затянулся, откинувшись спиной на переборку.

- Нам не уйти, Дайк, ты же знаешь. Из фрегата не выжать и четырнадцати узлов при их двадцати. И откуда военным кораблям взяться в этих водах у Тибюрона?

- Откуда! Откуда! – передразнил капитана помощник. – Кара это нам от Господа!

- Кара, говоришь? Если б я был уверен, что Господь решил меня наказать, я бы не стал противиться. Но у меня такой уверенности нет! Слышишь меня, Дайк?! Мы с тобой  и с остальными ребятами лезли напролом, выходя живыми столько раз из многих переделок, что у меня сложилась уверенность, будто небеса на нашей стороне. Поэтому мы примем бой, как и подобает благородным флибустьерам. Ты разве себя не считаешь благородным? Чем ты хуже какого-то идальго?

Дайк тяжело вздохнул и сжал кулаки.

- Чем? А тем, что мои предки веками гнули спины на герцога в Йоркшире, и между мной и дворянином такая же пропасть, как между блудницей и монашкой!

- Может, ты и прав, друг мой, но только твои слова справедливы на территориях, подвластных английскому королю. Море делает всех равными.

Капитан встал и покачнулся, придержавшись рукой за переборку.

- Прикажи боцману свистать всех наверх, и готовь корабль к бою.

Влажный морской воздух после душной каюты подействовал исцеляюще. Устойчивый зюйд-вест развевал длинные волосы капитана, стоявшего на мостике.  Новенький камзол был очень к лицу этому молодому человеку, и абордажная сабля, висевшая на  широком чёрном поясе, отделанном серебром, придавала всему его облику угрожающую воинственность. На всех палубах его корабля шло оживлённое приготовление к бою. Открылись все шестьдесят пушечных портов, и бронзовые стволы кулеврин, как внезапно выросшая щетина, показались над гладкими бортами. Матросы, словно муравьи, взбирались на мачты и расползались по реям. С хлопками один за другим начали раскрываться паруса. Слышались выкрики команд и боцманские трели. Последними установили кливер и бушпритные паруса, и теперь фрегат полным ходом резал волны, идя навстречу  двум испанским кораблям. Солнце клонилось к закату, и зыбь, поднятая лёгким ветром, разбивала его лучи на тысячи ярких всплесков. Казалось, что море охвачено огнём, и вот-вот огонь этот перекинется на три корабля, идущих в нём на сближение друг с другом. Капитан на мостике не отводил глаз от неприятеля и пытался предугадать его манёвр. Испанцы начали расходиться в стороны, стараясь пропустить пиратский фрегат между собой, чтобы обрушить на него огонь своей артиллерии с обоих бортов. Корабли сближались, и уже были видны невооружённым глазом очертания позолоченных женских голов на форштевнях испанцев, а среди такелажа и рангоута мелькали, поблёскивая в лучах заходящего солнца, кирасы солдат. Когда до противника осталось не больше восьми кабельтовых, стоявший до этого неподвижно, капитан оживился. Он сложил руки рупором и громко выкрикнул:

- Право руля! Убрать фок, грот, бизань!

Его приказ прокатился эхом по кораблю. Словно по мановению волшебной палочки стали подниматься вверх и сложились одновременно нижние паруса всех трёх мачт, дабы быть сохранёнными от неприятельских ядер. Фрегат начал делать правый поворот и вставать байдевинд. Испанские линейные корабли были более громоздкими и не такими манёвренными, поэтому взять пиратов в клещи им сразу не удалось. Рулевые матросы, подчиняясь приказу своего капитана, изо всех сил потянули румпель руля влево, и фрегат, обогнув нос одного из противников, начал вставать вдоль его борта. Расходясь на расстоянии трёхсот ярдов, оба корабля открыли артиллерийский огонь. Когда все пушки взревели почти одновременно, показалось, что разверзлись небеса. Испанские ядра обрушились на палубу пиратского фрегата, сметая с неё всё живое, пробивая борта и калеча такелаж. Человеческие фигуры, суетящиеся около орудий, утонули в пороховом дыму, команды старшин заглушал грохот орудий, на стоны раненых никто не обращал внимания. Линейный корабль превосходил фрегат в вооружении, но у него было больше уязвимых мест, и пираты знали об этом. Они сосредоточили свою прицельную стрельбу по мачтам, такелажу и рангоуту. Одно из ядер попало в фок-мачту, и она с треском повалилась, цепляя реи грот-мачты и давя на палубе испанских матросов. Линейный корабль сбился с курса и начал двигаться прочь. Тем временем второй линкор завершал манёвр, принимая удачное подветренное положение для нанесения залпа. Выйдя из-под первого обстрела, фрегат потерял часть своего такелажа и лишился марселя на бизань-мачте. К тому же на беду на одной из его палуб вспыхнул пожар. Противник быстро и неумолимо приближался, готовясь обрушить на пиратов мощь всех своих пушек. И это бы обязательно произошло, если б за несколько минут до приближения испанца, фрегат не сделал  резкий разворот и не подставил бы неприятельскому борту, ощетинившемуся жерлами пушек, корму, продемонстрировав тем самым его канонирам только узкий силуэт своего корабля. Прогремел оглушительный залп, но почти все вражеские ядра просвистели мимо. За исключением одного. Каким-то чудом это ядро пробило несколько переборок и угодило прямиком в пороховой погреб. А может быть, это ядро упало с небес, и было карой господней? Кто ответит? Только последовавший за этим взрыв разнёс фрегат на мелкие щепки и разметал тела несчастных моряков на сотню ярдов вокруг…

Он чувствовал прохладную влагу моря, облегчавшую дикую боль в голове. А причина ей была то ли в страшном взрыве, то ли в возобновившемся похмелье. Но мысль о том, что остался живым радовала. Над головой горели тысячи звёзд, и почему-то из них не складывались знакомые созвездия. Но это сейчас было неглавным. Главным было добраться до берега, а до него от места боя с испанцами не меньше сорока миль. Щеки коснулось что-то скользкое и прохладное. «Медуза», - мелькнула догадка. Скользкий комок дотронулся шеи и забрался на грудь. Захотелось скинуть его, но не оказалось сил пошевельнуть рукой. Голову сдавливали тиски спазм, и от горечи во рту подступала тошнота. Надо придти в себя после взрыва, собраться с силами, найти какой-нибудь обломок корпуса и потихоньку плыть по течению на северо-восток к Эспаньоле. Только бы хватило этих самых сил, да ещё было бы хорошо не оказаться в брюхе акулы. Конечно, жалко фрегат, жалко ребят, жалко Дайка, но на всё воля божья. Видимо, они провинились перед Господом больше него, Питера Блада, если тот сохранил ему жизнь. Что-то защекотало ногу, и пират повёл ей, коснувшись тверди. Он дёрнул второй ногой, и она вдавилась в рыхлое и скользкой дно. Берег! Неужели течение вынесло его на берег, пока он был без сознания?! Должно быть это остров, это Эпаньола!

- Господи, благодарю тебя за спасение! – выкрикнув эти слова, человек поднялся из воды, и первым, что предстало его взору, был каменный забор. Откуда на побережье Эспаньолы взяться забору? Странное видение придало сил, а голову сдавил очередной спазм. Разорвавший тишину стон отразился от стены и разлетелся над гладью воды. А вокруг была ночь, было звёздное небо, кирпичный забор и море, над которым висела таинственная тишина. Пронзительный гудок в этой звёздной ночи был настолько нелеп, что поначалу показался галлюцинацией, но когда он повторился, в нём нельзя было не узнать гудка теплохода. Человек плеснул себе в лицо воды, пытаясь прояснить затуманенное сознание, и, облизнув языком губы, понял, что вода пресная. Опершись рукой на мягкое илистое дно, он с трудом обернулся. Позади него в каких-то пяти метрах вода кончалась, и, немного возвышаясь над ней, проходило полотно асфальтовой дороги, ведущей к проходной его родного порта. Пётр Блудов тряхнул головой последний раз, и всё окончательно встало на свои места. Он вспомнил свой буксирчик, обслуживающий рейд, вспомнил, что сегодня день аванса, и что каждый такой день по старой традиции заканчивается обильной выпивкой в кругу своей немногочисленной команды, состоявшей из моториста и матроса. Видимо, на этот раз переоценил он свои силы, коль отправился домой вместо того, чтобы заночевать в каюте. Блудов с трудом вылез из лужи, преодолев всю её акваторию, чтобы добраться до дороги, и качающейся походкой поплёлся в направлении дома, что находился там, где кончался длинный забор. Он несколько раз упал, но всё же до дома дошёл. Поднявшись на ощупь по ступеням тёмного подъезда своей двухэтажки, капитан Блудов упёрся обеими руками в дверь принадлежавшей ему квартиры, отдышался и начал рыться в карманах в поисках ключа. Но прежде, чем он ключ нашёл, рука сжала что-то холодное и скользкое. «Медуза», - мелькнула мысль, но она сразу же была отклонена, так как медуза не могла дёргать лапками, которых у неё нет, и не могла квакать. Мерзкое создание полетело в дальний угол площадки. Лязгнул, наконец, несмазанным механизмом, дверной замок, и Пётр оказался в прихожей своей холостяцкой квартиры. Щелкнул настенный выключатель, и родным стенам предстала неприглядная картина с ужасным образом их хозяина. Тот был весь в мокрой грязи, и под ним на потёртом линолеуме быстро образовывалась чёрная лужа. Капитан скинул с себя здесь в прихожке пропитанные жижей пиджак с рубашкой и брюки, провёл грязной рукой по слипшимся волосам, и, держась за стены и оставляя на них следы, поковылял в свою единственную комнату. Он по привычке включил свет, хотя его сомкнутые глаза вряд ли уже что-то видели, и грохнулся плашмя на диван таким, каким был. Левая рука безвольно свесилась на пол и легла на затёртую книжку Рафаэля Сабатини под названием «Одиссея капитана Блада».