Испепеление

   Мурад сидел в пустом последнем вагоне полночного поезда метро, и взгляд его чёрных глаз был прикован к зашарканному полу.  Тяжёлые мысли одолевали его. Воспоминания о недавней трагической смерти молодой жены кровоточили раной на сердце. На эту душевную боль накладывалась тревога за жизнь малолетнего сына. Тяжёлая болезнь заставила привести первенца в московскую клинику, где сегодня мальчику была сделана операция. Деньги на эту поездку собирал Мураду весь аул. Несчастный отец просидел допоздна в больничном коридоре, пока его ни успокоил и не выпроводил дежурный врач. Теперь он ехал на другой конец Москвы к дальнему родственнику своего односельчанина, в доме которого ему был предоставлен временный кров. Под ногами стояла большая чёрная сумка с одеждой сына.

Она едва успела забежать в последний вагон, придержав закрывавшиеся двери руками, и опустилась на сиденье напротив него. На вид ей было лет двадцать пять, а, может, и того меньше. Изысканный наряд в чёрных тонах мог сделать её старше своих лет. Девушка метнула на кавказца недобрый взгляд.

«Никак загуляла в ресторане допоздна, все порядочные дочери своих родителей давно по домам сидят, - ухмыльнулся Мурад про себя, рассматривая девицу. – Где же твой кавалер? Или таких как ты кавалеры не провожают?»

Мурад раньше никогда не был в больших городах и тем более в столице, но от односельчан, повидавших мир, слышал, что там полно продажных женщин, и разодеты они, как куклы. Эта, напротив, тоже сидит расфуфыренная. А ногти-то, ногти у неё какие! С такими корову не подоишь и в хлеву вилами не больно-то поорудуешь.

Сам того не замечая, мужчина качнул головой.

Настя едва успела на последний поезд метро. Сегодня вечером они с отцом засиделись, вспоминая маму. Как быстро пролетел год с её смерти. Отец постарел на целое десятилетие – это заметили и друзья родителей, пришедшие на поминки. Если б завтра с утра ни в аспирантуру, осталась бы в доме детства с ночёвкой – так этого хотелось, и папа уговаривал. Не оказалась бы в пустом вагоне в компании подозрительного заросшего бородой типа с большой сумкой. Уж ни террорист ли? И взгляд у него какой дикий, как у настоящего зверя. А они, террористы, и есть звери. Что он везёт в сумке, не взрывчатку ли? И как только его милиция в метро пустила?

Настя перевела взгляд с чёрной сумки на лицо кавказца, и ей показалось, что тот злорадно ухмыльнулся. 

Мурад смотрел на мелькание огней за окном, но его взор помимо воли опять упал на девицу.

«Со сколькими же мужиками ты сегодня успела переспать и сколько вина выпила? Вон глаза-то какие красные. И взгляд как у волчицы дерзкий. Тьфу! Как только Аллах этих шлюх терпит? Может, ты думаешь, я клюну? Как же! Куда тебе до моей Лалы, овца паршивая!» 

«Вот мразь! – Настя поджала накрашенные губы и отвела взгляд к дальнему концу вагона. – Смотрит на меня, как на какую-нибудь шлюшку! Понаехали тут! Ненавижу этих дикарей! Вандалы в моей диссертации и есть их предки. Чего уставился, ублюдок? Ещё головой качает. Плюнуть бы тебе в рожу, да лучше не злить зверя, а то ещё бросится, а скоро конечная. Не хватало, чтобы этот гад увязался за мной. Вышла бы от греха, да только это последний поезд. Что же этот урод везёт в сумке? А вдруг он шахид? – Настя стрельнула испепеляющим взглядом в лицо кавказца».

«Чего уставилась, дура, зачем подмигиваешь, да? У меня горе, а тебе, шалава, одного только надо! Появилась бы ты в нашем ауле – камнями бы женщины тебя закидали!

«Что б вы все передохли вместе со своим Бен Ладаном!»

Поезд стал притормаживать, огни за окнами начали останавливать свой неистовый бег. Женский голос объявил конечную. Состав замер, выпустив на перрон редких запоздалых пассажиров. Из последнего вагона не вышел никто. Только на двух его сиденьях, что располагались напротив друг друга, осталось по кучке пепла.