Море не плачет

(*)
– Море не плачет, царёк, – проклятая дочь Океана и в предчувствии смерти издевается надо мной. Впрочем, чего ей бояться? Она долго жила в плену у Морского Царя, безумная, когда-то желавшая собственной власти в Океане, она обрела лишь тюрьму в воде. Вечная пленница Калипсо! Насмешка вод.
            Какое ей дело до смерти? интересно, а как умирают дочери Океана? Мы, дети Морского Царства, расходимся пеной морской…
– Где Эва? Где моя сестра, Калипсо? – я держусь из последних сил. Нет, знаю, я должен держаться и только долг меня держит.
            Хотя очень хочется взять Калипсо за голову и приложить об стену. Надоело! Ну что за абсурд? Моя мятежная сестра, всё-таки пошедшая против моей власти, скрывается от меня в водах? Она – часть моря, а я повелитель, Царь Морской! И я не могу её найти?
            Нет, я позволил ей уйти. Я дал ей время, чтобы она показала мятежность натуры и я мог убить её открыто, отодвинуть навсегда от трона нашего отца, как это прежде делали мы с ней, когда сообща, а когда не сговариваясь. Но трон не может принадлежать двоим, и я проклинаю день, когда Отец явно выказал своё предпочтение ей, а не мне.
            Это не я его убил. Это он меня вынудил. С тем и живу. С тем и море плещет во мне. Но Эва не отступила. Я хотел надеяться, я хотел верить – она, как никто больше во всех водах, знала меня, а я её. Я знал, всегда знал, что она лицемерна и хитра.
            Её заигрывания с простолюдинами, её дружба со служанками и стражниками! Позор для царевны!
            Но это пошло бы против меня, объяви я прилюдно прежде побега Эвы, что она – враг моего трона и всего моря.
            Пришлось ждать, а теперь я не могу её найти. И эта ведьма, а ведьма и есть, утверждает, что тут нет её помощи? кто может скрыть море? Тот, кто могущественнее! Да, у Калипсо больше нет магии, уже не одно поколение волн нет даже намёка на неё, но есть память о тропах, что я не ведаю, и тайны, свои тайны.
– Эва…– Калипсо изображает задумчивость, она провоцирует меня, она дразнится, либо ей есть что предложить мне, либо старая ведьма не понимает серьёзности положения.
            Или она спятила, но это даже развяжет мне руки!
– Она повсюду, – Калипсо ведёт рукой, – среди всех вод.
            Я должен был сдержаться, но не мог. Больше не мог. С утра я уже объявил Эву предательницей, объявил её поиски, выслушал зарождение шёпотов и слухов, и теперь оказалось, что она скрыта в водах!
            И эта дрянь не желает мне помочь!
            Я должен был сдержаться, но не сумел. Только когда Калипсо бессильно мотнула головой в моих руках, я позволил ей снова жить.
– Силён…– она хрипит у моих ног, ползёт по полу, который причиняет ей дополнительную боль, как и любой предмет в её темнице, но будто бы не замечает этого. Что ей эта боль?  – Но всё как сухопутный!
            Море отзывается внутри меня гневом, призывает покарать обидчицу тотчас. За дерзость фраз ударить её морской стихией.
            Терпение, море, терпение, родное – наша с тобой война таится не здесь.
– Эва хочет отнять мой трон, – я говорю спокойнее, руки пульсируют, не то от моря, жаждущего вырваться на свободу, не то от плеч океанской дочери, который я так встряхнул.
– Он морской, а не твой, морской! – она поднимается. Волна, сплетенная из волн. И я понимаю что не смогу действовать силой. Вернее, смогу, конечно, и отдать её верным своим рыцарям смогу, но толку не будет. Она просто древнее меня, древнее самого Морского Царства и её преступление покоится на дне его, и что бы я ни делал, я её уже не удивлю, а значит, и не раню.
            Надо идти иначе.
– Эва развяжет войну.
– Война уже началась…она началась в тот день, когда ты не уступил ей, а она не уступила тебе. Но она не сделала ничего с тобой, к моему сожалению, а ты убил вашего отца, – у Калипсо совершенно чужой цвет глаз. У меня, после того, как я принял её дружбу, вернее, наш союз, обещая ей свободу, такой же.
            Обещал свободу! Хорошо, как хорошо, что Калипсо родилась до того как пришла изворотливость в слова. Да, я обещал свободу, но когда она потребовала её…
– Мы не договаривались когда я тебе её дам, – пришлось ей напомнить.
            И она взглянула на меня бессильно, понимая, что попала в ловушку слов. Своих же слов.
– Эва зальёт кровью море! – я не изображаю отчаяние, я нахожусь в нём. Её любят, всё равно любят, и если у неё есть соратники, а я не сомневаюсь, что просто так, в пустыню она бы не ушла, то кровь будет.
– Кровь – пища для волн, а мёртвая плоть – пища для рыб, – Калипсо улыбается. По-настоящему улыбается, и, глядя на неё сейчас, никто бы не подумал, что она в плену и не видела настоящего моря уже полтысячи сухопутных лет.
            Она выглядит нормальной, разумной.
– Это и твой дом, Калипсо!
– Океан мне дом. Дом, отвергший меня.
– Помоги и я сразу отпущу тебя! – это последний козырь, тень от шанса.
            Она умолкает. Нет, не возражает сразу, и уже одно это радует, но и не соглашается. Она колеблется.
– Сразу же на свободу, – повторяю я заветное.
– Свободу? – Калипсо склоняет голову набок, смотрит испытующе. Она выше меня, как и положено дочери Океана, но сейчас глядит как на равного. – А что там?
            Я теряюсь.
– Там нет оков. Плыви куда хочешь. С кем хочешь!
            Она смеётся, и на этот раз безумие прорывается в её смехе.
– Мне не с кем, Морской Царь! И некуда! Весь мой дом уже забыл меня. А если и вспомнит, то ведь не добром, нет, у воды долгая память.
– Не будет тюрьмы. Не будет боли. И меня не будет! – я давлю, но чувствую, морем внутренним чую, что проиграл. Хотя никак не могу понять почему – она ведь сама хотела на волю ещё недавно. В прошлый раз мы так и сговорились, разве нет? Что изменилось?
– И что я буду делать? – нет, она издевается.
– Что хочешь!
– Я ничего не хочу, – в этом её беда. Она расхотела существовать, ей стало неинтересно всё в воде.
            Но я знаю, что ей сказать на это:
– Это не так, Калипсо, не так! иначе ты бы не помогала ей.
            Я не сразу понял это, уже поражение подкралось ко мне, когда осознание пришло, хлестануло – не ждал, мол?
            Вот теперь она в тупике и вода смыкается над её головой могильным холмом, какой бывает только у сухопутных.
– Ты помогла ей, хотя если бы тебе было бы всё безразлично…
– Порыв! – Калипсо отступает от меня, но море рвётся, пульсирует на кончиках моих пальцев. Во мне много силы, а в ней совсем чуть-чуть, природного дара воды, дара, которым не пользовались.
– Ты помогла ей, ты укрываешь её от меня, и это значит, что ты хочешь…чего-то хочешь. Ты ненавидишь меня, но её любишь. Почему? – переступаю ближе. Руки дрожат, в них море, в них древняя злость. Руки дрожат, но не от слабости, а от силы, которую я не могу контролировать.
– Она не убивала своего отца! – Калипсо некуда отступать. Спина её врезается в стену, и наглость возвращается на её лицо с этим ударом. Всё просто. Всё сыграно. Всё открыто, и будь я проклят, если она не ждала этого момента в глубине своей поганой души, если не предвкушала его, даже зная, что ничего её не ждёт.
            А это я могу обещать.
– И я его не убивал, – я улыбаюсь так, как улыбалась прежде она, будто бы нормальный, будто бы нет во мне моря. И силы нет. И ничего за спиной не держит моего существа, и не скребёт в груди, не подымается в сознании мутью и силой, желая затопить всё, что только есть во мне.
            Но я правда его не убивал!
– Его ты убила, Калипсо, – напоминаю я, и море пульсирует, его трудно сдержать, и я уже почти не пытаюсь его остановить.
            Всё кончено. Почти кончено. Дай мне повод, Калипсо, и я всё закончу.
– Убила, – соглашается дочь Океана, и вдруг улыбается: – твоя сестра в гиблых водах.
            Сначала мне кажется, что я сошёл с ума. Она издевается! Или нет? Это она произнесла? Да, похоже на то. но почему?
            Стоп…гиблые воды? Немыслимо!
            Гиблые воды – это погибель не только для сухопутных, плевать на них, но и для нас, детей Морского Царства – это опасные дороги. Из всех, кого я знал, только отец мог их пройти без беды для себя. Там водоворот, там настоящая воронка, где сходятся вода и время – два врага и два союзника против этого мира, что объединяет и сушу, и море.
            Там гибнут корабли. Там по ночам расходятся волны и являют тысячи огоньков на дне. Там много золота и всяких драгоценностей, но добыть их невозможно ни с корабля, ни из воды. Там сход течений, и буйство ветра. В одну минуту там может быть тихо и спокойно, а в другую – придёт буря и огромные чёрные волны заклокочут, не желая разбираться кто явился в их владения.
            Как Морской Царь я, верно, могу их пройти, но не желал бы испытывать их власть. Гиблые воды не щадят даже детей моря. И что там делает Эва? Укрывается от меня? глупо! Даже люди знают, что туда соваться нельзя, правда, рекут они эти воды «дьявольским треугольником», да обходятся слухами, огибают их…
            А Эва – дитя моря, там?
– Гиблые воды, – повторяет Калипсо спокойно, словно сообщает мне о том, что моя мятежная сестрица отправилась в соседний пролив. – Я научила её проходить их.
– Зачем она там? – я чувствую, что голос меня предает. Я знаю, что должен спросить совсем о другом. Но я не могу. Гиблые воды – это не то, о чём хочется говорить, это чёрная легенда для двух миров – суши и воды.
– Приди и спроси, – Калипсо дёргает плечом, ей очевиден ответ. Она издевается.
            Что ж, тем хуже. Но всё же – я даю тебе последний шанс, ведьма. Уцепись за него. покажи, что ты нужна мне, что ты ещё чего-то стоишь, и я тебя пощажу.
– А зачем? – она будто бы угадывает мои мысли. – Я даю тебе последний ответ, больше ты от меня ничего не получишь – ни правды, ни лжи. Мы уже о многом с тобой поговорили, Царь, но так друг друга и не поняли. Открывая тебе тайну её нахождения, я даю тебе муку. Рискнешь пойти? Или будешь ждать её возвращения? А она вернется, это ты и сам знаешь…
            Я смотрю на ведьму. Она ведь не всегда была такой. Когда-то, наверное, она была любимицей своего отца – Океана, но что же с нею стало? Что отвернуло Калипсо от пути? Почему она пошла против всех и оказалась в плену моря с полного согласия Океана?
            Чем ты виновата?
            Я смотрю на её волосы, на тонкие руки, на черты лица… она красива, даже сейчас, долгие воды заточения спустя, красива. Но её красота давно несет в себе печать какой-то тени, которую я не могу различить. Калипсо прекрасна, но в ней есть что-то такое, что вызывает у меня отвращение и даже жалость.
            Калипсо смотрит на меня с усмешкой. Она ждёт, всё хочет посмотреть на что я решусь.  Она не верит мне. Что же, тем хуже. Я убил отца, ты права, ведьма, думаешь, тебя пощажу?
            Мои руки как будто бы и не принадлежат мне, когда я хватаю её за горло. Да, можно было бы утопить её, ударить кинжалом, в конце концов, даже выбросить из этой башни на острый песок.
            Но я хочу видеть как её черты нальются смертью. Я хочу чувствовать, как в руках моих она станет белой пеной, рассыплется её тело, расползется…точно по швам.
            Я душу её, а она сопротивляется, но как сухопутная девка. Она может биться за себя и получше, но не делает этого. Она хочет исчезнуть, а я хочу её уничтожить, причём так, чтобы она долго уходила.
            Чтобы прочувствовала напоследок…
            Её горло мягкое и какое-то влажное. Её руки бьют по моим рукам, но это не сила. Это насмешка над нею. глаза её наливаются какой-то странной желтизной, потом кровью. Ей больно, я вижу, как ей больно. Она не может кричать, и крик распирает ей грудь, рвёт её дополнительным ножом.
            Её тело бьётся под моими руками. Но я всё равно сильнее. Мне легко её держать. Сила во мне прибавляется злостью, а в ней, напротив, уходит, выцветает.
– Ты ничтожество…ничтожество, – я даже не сразу и сам понимаю, что это мои слова, обращённые к ней. Мне кажется, что это она сама сказала обо мне, а вышло – я?
            Ничтожество. Да, это самое верное слово. Дочь океана, отвергнутая водами, лишённая славной гибели в бою, заточённая на медленное умирание…
            Её тело напрягается в последний раз, а затем вдруг резко расслабляется и в последнем выдохе её безумно нелепого существования, я слышу:
– Спасибо…
            Облегчение!
            А в следующее мгновение её тело лопается изнутри и заливает меня, и пол шипящей бело-серой пеной.
            Пеной, из которой состоят моря и Океан. Пеной великих вод.
– Ненавижу…– я обращаюсь и к Калипсо, и к Эве. И вообще ко всем, начиная от моего отца, который сам воспитал во мне стремление к трону.
            Если он видел на нём Эву, если всегда хотел, чтобы она заняла его место, то почему держал меня в Совете? Почему неизменно приближал, и почему напоминал своё вечное:
– Царь Морей – это и бог, и раб для двух миров. Он служит мирам, живёт за их счёт, понял? Ничего, поймёшь.
            Почему это было?
            Море внутри меня откликается, дрожит, возмущается, готовое осквернить бранью память моего отца. Море хочет выразить свой гнев, свою поддержку мне. Но во мне нет гнева. Он лопнул, исчез, куда-то испарился.
            Ия  чувствую опустошение внутри себя. и ещё одно странное желание – заплакать...
            Заплакать от усталости! От разочарования! От бесконечности, которая только началась в моём правлении.
            Но море не плачет. Оно кровит в самой сути. Оно травит кровью, полнит металлическим привкусом рот, заставляет морщиться и искать хоть какую-то тень любой другой эмоции.
            Только чтобы уйти от слёз. Море не плачет, нет, никогда не плачет!
            Я повторяю эту истину ещё трижды и иду, наконец, прочь из навсегда пустой темницы Калипсо. Я знаю, мне даже оглядываться не нужно, что башня уже дрожит, готовая распасться в песок морского дна и навсегда укрыть в нём тайну мятежной дочери Океана.
***
– Она оставила вас…– я повторяю это перед всей знатью, хотя больше хочу сказать о себе. Она оставила меня. Эва оставила меня! её мудрость, её хитрость, коварство и знания пригодились бы в моём царстве!
            В нашем царстве. Если она так любила нашего отца, то почему не хочет сохранить его власть и его воды? Почему бежит туда, где гибло и мертвенно, почему не спешит помочь мне?
– Она пошла против вашего царя, – я смотрю в глаза придворных и вижу разное. Кто-то рад тому, что Эва вышла в открытое противостояние со мной. Придворные всегда переменчивы. В ней они видят и защиту от меня-отцеубийцы, и надежду на то, что она позволит собой управлять, если помочь ей сесть на трон.
            Наивные! Морем нельзя управлять. Морю можно лишь повиноваться и уповать, что оно согласится с твоей душой и сутью, и пойдёт за твоей силой.
            А иначе – утопись, гордец.
– Но, что хуже, она пошла против моря.
            Это лишнее. Пойди она против моря, не договорись с ним в своей душе, море утащило бы её уже на дно, рассыпало бы пеной, утопило в бешенстве за совершенное предательство. Но Эва жива и она в гиблых водах уже принимает первые послания от тех наших братьев и сестер, которые ещё питают к ней слабость…
            Или ненависть ко мне.
            Но придворные любят красивые фразы. Предать море – это преступление против сути, против природы. И я приписываю его Эве.
            А она, где-то там, в своей гиблой резиденции, приписывает это же мне.
            Кто-то смотрит с недоверием. Конечно, Эву знают! Это та причина, по которой я не хотел её убивать и по которой я дал ей уйти. Но я не думал, что она скроется так далеко. Её любят. Не могу понять за что. Чем она лучше меня? в ней такое же море. И может даже меньше.
            Ведь я отстаиваю Морское Царство, а она – себя.
– Она лжёт обо мне, говорит, что я поднял руку на нашего Царя и на моего отца…– она не лжёт, она говорит правду. Но я тоже живу, значит, моё море нашло мои оправдания убедительными. Я сказал себе, что защищаю море от его старости и недальновидности. Я сказал это себе раз, другой, третий…
            И на какой-то там сотый – поверил. И море поверило мне.
– Но наш Царь ушёл мирно, ушёл пеной морской, как подобает величию…– да, ушёл. Так, как никогда не уйдёт Эва. Её конец будет мучительным. Во-первых, за то, что она заставила меня столько нервничать за себя. во-вторых, за то, что она столько лгала мне. В-третьих, за то, что отец любил её больше…
            Недаром он всё время шутил:
– Ты, Эва, всегда как я! У нас даже мысли сходятся!
            А она улыбалась, смеялась, гордилась…
            Я редко попадал в его мысли, а она умела. И за это я её ненавижу. И за это её море тоже заплатит.
– С прискорбием сообщаю, что вынужден объявить за её пленение или выдачу награду.
            Её никто не выдаст. Сейчас она далеко, но эта мера вынужденная. Если она вздумает приплыть в Царство, выйти в открытые воды, может быть, найдётся хоть один патриот, который решит мою проблему и подаст знак.
            А я приду быстро.  Эва больше от меня не уйдёт. Некуда ей идти.
***
            В комнате Аланы больше нет цветов и ракушек. Здесь всё приобрело унылье, которого я прежде и не помнил в ней. Я ненавижу и Алану – она мне не нравилась ни веселой плясуньей – младшенькой, любимицей нашего отца, не нравится она мне и теперь– унылая, серая, скучная…
            Не нравилась она мне и в той нелепой попытке пойти против меня.
            Я ненавижу её. но все знают – Алана была любимицей моего отца, и ещё – она всегда вилась подле Эвы. Эва её тоже с трудом переносила, но умела делать вид…
            Море соглашалось с ложью.
            Значит, и у меня получится. И как хорошо будет выглядеть – младшая сестра поддерживает своего царя, а старшая…
            Море, покарай её! покарай, а иначе я доберусь и сам явлю свой гнев. и ты не успеешь даже помолиться водам, Эва!
– Мой царь,  заточение после нелепой попытки мятежа изменило Алану. Теперь она называет меня царём и боится. И страх её мне нравится. Он ей идёт.
– Не бойся, Алана. Я пришёл как друг, – я должен быть другом, чтобы избавить себя от нелепых врагов, чтобы разбить поддержку, хоть какие-то нити предательства, которые протянула Эва из гиблых вод.
            Она молчит, не верит мне.
– Я просто подумал, что ты, наверное, скучаешь по Эве? – она явно не ждёт этого вопроса. Но и неудивительно – она младшая, слабая, покорная словам отца, не умеющая за себя толком и постоять.
            Алана отступает от меня на шаг, напуганная моим внезапным откровением. Потерпи, рыбка, потерпи, сейчас я тебе солгу. И ты примешь мою сторону, и все увидят, что ты меня поддерживаешь. Любимица отца поддерживает брата!
– Я вот очень скучаю, – признаю я, и даже не лгу, и море скребет по мне – по желудку, мозгам и сердцу, недовольное тем, что я говорю правду, – я не хотел, чтобы она такое вытворила. Я надеялся, она смирится. И ещё я надеялся на то, что уберегу её от этого шага. А теперь что делать? Она далеко, она запуталась и я ничем не могу ей помочь…
            Я скорблю, и сам не знаю, прикидываюсь ли?
            Но надо встать, надо доиграть это или изобразить, что доигрываю?
– Прости, я просто совсем один, – я иду к дверям, сбитый, смущенный, лишенный всякой опоры Царь.
– Брат мой! – Алана спохватывается, слабость мужчин всегда действует нужным образом для пробуждения храбрости женщин. Это какой-то закон природы, действующий на воде и в суше. Жалость держит крепче железа. – Я… я скучаю по ней. Можно ещё что-то изменить?
            Я изображаю испуг, недоверие, затем восторг. Она на моей стороне. Рыбка на положенном месте. теперь она сделает всё, чтобы я обошёлся с Эвой как можно мягче. И легко изобразит свою поддержку перед придворными.
            Какие же все простые. Какие же предсказуемые!
– Я не уговорю ее один, – я качаю головой.
– А если я?
– Она тебя убьет. Ты её плохо знаешь…
            Алана качает головой, прижимает руки к сердцу, плачет.
– Помоги мне. Помоги, может быть вдвоем мы что-то сможем сделать, – предлагаю я, и, конечно, она соглашается. Я с трудом терплю её липкие объятия, но надо – мне нужно показать свою заботу.
            Прежде забота, а потом жестокость. Я милостивый царь, я воздаю по заслугам.
            Я даже обнимаю Алану, и её глаза странно вспыхивают на мгновение, но гаснут очень быстро.
            Я иду прочь, стараясь уговорить внутреннее море, призвать его к тишине.
– Она тебе не поверила! Она задумает ещё против тебя что-нибудь, – уговаривает море, и речь оно ведет не про Эву, а про Алану.
            Но я отмахиваюсь. Что такое какая-то там Алана?
            Что она вообще значит, когда внутри тошно и мрачно? Когда внутри что-то скребет и хочет выйти на волю, разразиться чувством. Только одно останавливает:  у моря так много чувств, что нельзя давать им свободу – разорвет.
            А я и сам не могу понять чего во мне больше – тоски, ненависти, гнева или невыплаканных слез. Но тоску я могу унести в гиблые воды вместе с Эвой, когда убью её. ненависть и гнев могу обрушить морем.
            А вот плакать я не посмею – море не плачет.
(*)Больше историй о Морском Царстве в рассказах  «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении»,  «Об одном колдовстве», «Смута»,  «Первый шаг»,  «Пена расходится морем», «О недоверии», «О болезни» , «Чёрные волны»  и «О новых мерах». Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке…
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2024

Регистрационный номер №0532924

от Сегодня в 04:53

[Скрыть] Регистрационный номер 0532924 выдан для произведения: (*)
– Море не плачет, царёк, – проклятая дочь Океана и в предчувствии смерти издевается надо мной. Впрочем, чего ей бояться? Она долго жила в плену у Морского Царя, безумная, когда-то желавшая собственной власти в Океане, она обрела лишь тюрьму в воде. Вечная пленница Калипсо! Насмешка вод.
            Какое ей дело до смерти? интересно, а как умирают дочери Океана? Мы, дети Морского Царства, расходимся пеной морской…
– Где Эва? Где моя сестра, Калипсо? – я держусь из последних сил. Нет, знаю, я должен держаться и только долг меня держит.
            Хотя очень хочется взять Калипсо за голову и приложить об стену. Надоело! Ну что за абсурд? Моя мятежная сестра, всё-таки пошедшая против моей власти, скрывается от меня в водах? Она – часть моря, а я повелитель, Царь Морской! И я не могу её найти?
            Нет, я позволил ей уйти. Я дал ей время, чтобы она показала мятежность натуры и я мог убить её открыто, отодвинуть навсегда от трона нашего отца, как это прежде делали мы с ней, когда сообща, а когда не сговариваясь. Но трон не может принадлежать двоим, и я проклинаю день, когда Отец явно выказал своё предпочтение ей, а не мне.
            Это не я его убил. Это он меня вынудил. С тем и живу. С тем и море плещет во мне. Но Эва не отступила. Я хотел надеяться, я хотел верить – она, как никто больше во всех водах, знала меня, а я её. Я знал, всегда знал, что она лицемерна и хитра.
            Её заигрывания с простолюдинами, её дружба со служанками и стражниками! Позор для царевны!
            Но это пошло бы против меня, объяви я прилюдно прежде побега Эвы, что она – враг моего трона и всего моря.
            Пришлось ждать, а теперь я не могу её найти. И эта ведьма, а ведьма и есть, утверждает, что тут нет её помощи? кто может скрыть море? Тот, кто могущественнее! Да, у Калипсо больше нет магии, уже не одно поколение волн нет даже намёка на неё, но есть память о тропах, что я не ведаю, и тайны, свои тайны.
– Эва…– Калипсо изображает задумчивость, она провоцирует меня, она дразнится, либо ей есть что предложить мне, либо старая ведьма не понимает серьёзности положения.
            Или она спятила, но это даже развяжет мне руки!
– Она повсюду, – Калипсо ведёт рукой, – среди всех вод.
            Я должен был сдержаться, но не мог. Больше не мог. С утра я уже объявил Эву предательницей, объявил её поиски, выслушал зарождение шёпотов и слухов, и теперь оказалось, что она скрыта в водах!
            И эта дрянь не желает мне помочь!
            Я должен был сдержаться, но не сумел. Только когда Калипсо бессильно мотнула головой в моих руках, я позволил ей снова жить.
– Силён…– она хрипит у моих ног, ползёт по полу, который причиняет ей дополнительную боль, как и любой предмет в её темнице, но будто бы не замечает этого. Что ей эта боль?  – Но всё как сухопутный!
            Море отзывается внутри меня гневом, призывает покарать обидчицу тотчас. За дерзость фраз ударить её морской стихией.
            Терпение, море, терпение, родное – наша с тобой война таится не здесь.
– Эва хочет отнять мой трон, – я говорю спокойнее, руки пульсируют, не то от моря, жаждущего вырваться на свободу, не то от плеч океанской дочери, который я так встряхнул.
– Он морской, а не твой, морской! – она поднимается. Волна, сплетенная из волн. И я понимаю что не смогу действовать силой. Вернее, смогу, конечно, и отдать её верным своим рыцарям смогу, но толку не будет. Она просто древнее меня, древнее самого Морского Царства и её преступление покоится на дне его, и что бы я ни делал, я её уже не удивлю, а значит, и не раню.
            Надо идти иначе.
– Эва развяжет войну.
– Война уже началась…она началась в тот день, когда ты не уступил ей, а она не уступила тебе. Но она не сделала ничего с тобой, к моему сожалению, а ты убил вашего отца, – у Калипсо совершенно чужой цвет глаз. У меня, после того, как я принял её дружбу, вернее, наш союз, обещая ей свободу, такой же.
            Обещал свободу! Хорошо, как хорошо, что Калипсо родилась до того как пришла изворотливость в слова. Да, я обещал свободу, но когда она потребовала её…
– Мы не договаривались когда я тебе её дам, – пришлось ей напомнить.
            И она взглянула на меня бессильно, понимая, что попала в ловушку слов. Своих же слов.
– Эва зальёт кровью море! – я не изображаю отчаяние, я нахожусь в нём. Её любят, всё равно любят, и если у неё есть соратники, а я не сомневаюсь, что просто так, в пустыню она бы не ушла, то кровь будет.
– Кровь – пища для волн, а мёртвая плоть – пища для рыб, – Калипсо улыбается. По-настоящему улыбается, и, глядя на неё сейчас, никто бы не подумал, что она в плену и не видела настоящего моря уже полтысячи сухопутных лет.
            Она выглядит нормальной, разумной.
– Это и твой дом, Калипсо!
– Океан мне дом. Дом, отвергший меня.
– Помоги и я сразу отпущу тебя! – это последний козырь, тень от шанса.
            Она умолкает. Нет, не возражает сразу, и уже одно это радует, но и не соглашается. Она колеблется.
– Сразу же на свободу, – повторяю я заветное.
– Свободу? – Калипсо склоняет голову набок, смотрит испытующе. Она выше меня, как и положено дочери Океана, но сейчас глядит как на равного. – А что там?
            Я теряюсь.
– Там нет оков. Плыви куда хочешь. С кем хочешь!
            Она смеётся, и на этот раз безумие прорывается в её смехе.
– Мне не с кем, Морской Царь! И некуда! Весь мой дом уже забыл меня. А если и вспомнит, то ведь не добром, нет, у воды долгая память.
– Не будет тюрьмы. Не будет боли. И меня не будет! – я давлю, но чувствую, морем внутренним чую, что проиграл. Хотя никак не могу понять почему – она ведь сама хотела на волю ещё недавно. В прошлый раз мы так и сговорились, разве нет? Что изменилось?
– И что я буду делать? – нет, она издевается.
– Что хочешь!
– Я ничего не хочу, – в этом её беда. Она расхотела существовать, ей стало неинтересно всё в воде.
            Но я знаю, что ей сказать на это:
– Это не так, Калипсо, не так! иначе ты бы не помогала ей.
            Я не сразу понял это, уже поражение подкралось ко мне, когда осознание пришло, хлестануло – не ждал, мол?
            Вот теперь она в тупике и вода смыкается над её головой могильным холмом, какой бывает только у сухопутных.
– Ты помогла ей, хотя если бы тебе было бы всё безразлично…
– Порыв! – Калипсо отступает от меня, но море рвётся, пульсирует на кончиках моих пальцев. Во мне много силы, а в ней совсем чуть-чуть, природного дара воды, дара, которым не пользовались.
– Ты помогла ей, ты укрываешь её от меня, и это значит, что ты хочешь…чего-то хочешь. Ты ненавидишь меня, но её любишь. Почему? – переступаю ближе. Руки дрожат, в них море, в них древняя злость. Руки дрожат, но не от слабости, а от силы, которую я не могу контролировать.
– Она не убивала своего отца! – Калипсо некуда отступать. Спина её врезается в стену, и наглость возвращается на её лицо с этим ударом. Всё просто. Всё сыграно. Всё открыто, и будь я проклят, если она не ждала этого момента в глубине своей поганой души, если не предвкушала его, даже зная, что ничего её не ждёт.
            А это я могу обещать.
– И я его не убивал, – я улыбаюсь так, как улыбалась прежде она, будто бы нормальный, будто бы нет во мне моря. И силы нет. И ничего за спиной не держит моего существа, и не скребёт в груди, не подымается в сознании мутью и силой, желая затопить всё, что только есть во мне.
            Но я правда его не убивал!
– Его ты убила, Калипсо, – напоминаю я, и море пульсирует, его трудно сдержать, и я уже почти не пытаюсь его остановить.
            Всё кончено. Почти кончено. Дай мне повод, Калипсо, и я всё закончу.
– Убила, – соглашается дочь Океана, и вдруг улыбается: – твоя сестра в гиблых водах.
            Сначала мне кажется, что я сошёл с ума. Она издевается! Или нет? Это она произнесла? Да, похоже на то. но почему?
            Стоп…гиблые воды? Немыслимо!
            Гиблые воды – это погибель не только для сухопутных, плевать на них, но и для нас, детей Морского Царства – это опасные дороги. Из всех, кого я знал, только отец мог их пройти без беды для себя. Там водоворот, там настоящая воронка, где сходятся вода и время – два врага и два союзника против этого мира, что объединяет и сушу, и море.
            Там гибнут корабли. Там по ночам расходятся волны и являют тысячи огоньков на дне. Там много золота и всяких драгоценностей, но добыть их невозможно ни с корабля, ни из воды. Там сход течений, и буйство ветра. В одну минуту там может быть тихо и спокойно, а в другую – придёт буря и огромные чёрные волны заклокочут, не желая разбираться кто явился в их владения.
            Как Морской Царь я, верно, могу их пройти, но не желал бы испытывать их власть. Гиблые воды не щадят даже детей моря. И что там делает Эва? Укрывается от меня? глупо! Даже люди знают, что туда соваться нельзя, правда, рекут они эти воды «дьявольским треугольником», да обходятся слухами, огибают их…
            А Эва – дитя моря, там?
– Гиблые воды, – повторяет Калипсо спокойно, словно сообщает мне о том, что моя мятежная сестрица отправилась в соседний пролив. – Я научила её проходить их.
– Зачем она там? – я чувствую, что голос меня предает. Я знаю, что должен спросить совсем о другом. Но я не могу. Гиблые воды – это не то, о чём хочется говорить, это чёрная легенда для двух миров – суши и воды.
– Приди и спроси, – Калипсо дёргает плечом, ей очевиден ответ. Она издевается.
            Что ж, тем хуже. Но всё же – я даю тебе последний шанс, ведьма. Уцепись за него. покажи, что ты нужна мне, что ты ещё чего-то стоишь, и я тебя пощажу.
– А зачем? – она будто бы угадывает мои мысли. – Я даю тебе последний ответ, больше ты от меня ничего не получишь – ни правды, ни лжи. Мы уже о многом с тобой поговорили, Царь, но так друг друга и не поняли. Открывая тебе тайну её нахождения, я даю тебе муку. Рискнешь пойти? Или будешь ждать её возвращения? А она вернется, это ты и сам знаешь…
            Я смотрю на ведьму. Она ведь не всегда была такой. Когда-то, наверное, она была любимицей своего отца – Океана, но что же с нею стало? Что отвернуло Калипсо от пути? Почему она пошла против всех и оказалась в плену моря с полного согласия Океана?
            Чем ты виновата?
            Я смотрю на её волосы, на тонкие руки, на черты лица… она красива, даже сейчас, долгие воды заточения спустя, красива. Но её красота давно несет в себе печать какой-то тени, которую я не могу различить. Калипсо прекрасна, но в ней есть что-то такое, что вызывает у меня отвращение и даже жалость.
            Калипсо смотрит на меня с усмешкой. Она ждёт, всё хочет посмотреть на что я решусь.  Она не верит мне. Что же, тем хуже. Я убил отца, ты права, ведьма, думаешь, тебя пощажу?
            Мои руки как будто бы и не принадлежат мне, когда я хватаю её за горло. Да, можно было бы утопить её, ударить кинжалом, в конце концов, даже выбросить из этой башни на острый песок.
            Но я хочу видеть как её черты нальются смертью. Я хочу чувствовать, как в руках моих она станет белой пеной, рассыплется её тело, расползется…точно по швам.
            Я душу её, а она сопротивляется, но как сухопутная девка. Она может биться за себя и получше, но не делает этого. Она хочет исчезнуть, а я хочу её уничтожить, причём так, чтобы она долго уходила.
            Чтобы прочувствовала напоследок…
            Её горло мягкое и какое-то влажное. Её руки бьют по моим рукам, но это не сила. Это насмешка над нею. глаза её наливаются какой-то странной желтизной, потом кровью. Ей больно, я вижу, как ей больно. Она не может кричать, и крик распирает ей грудь, рвёт её дополнительным ножом.
            Её тело бьётся под моими руками. Но я всё равно сильнее. Мне легко её держать. Сила во мне прибавляется злостью, а в ней, напротив, уходит, выцветает.
– Ты ничтожество…ничтожество, – я даже не сразу и сам понимаю, что это мои слова, обращённые к ней. Мне кажется, что это она сама сказала обо мне, а вышло – я?
            Ничтожество. Да, это самое верное слово. Дочь океана, отвергнутая водами, лишённая славной гибели в бою, заточённая на медленное умирание…
            Её тело напрягается в последний раз, а затем вдруг резко расслабляется и в последнем выдохе её безумно нелепого существования, я слышу:
– Спасибо…
            Облегчение!
            А в следующее мгновение её тело лопается изнутри и заливает меня, и пол шипящей бело-серой пеной.
            Пеной, из которой состоят моря и Океан. Пеной великих вод.
– Ненавижу…– я обращаюсь и к Калипсо, и к Эве. И вообще ко всем, начиная от моего отца, который сам воспитал во мне стремление к трону.
            Если он видел на нём Эву, если всегда хотел, чтобы она заняла его место, то почему держал меня в Совете? Почему неизменно приближал, и почему напоминал своё вечное:
– Царь Морей – это и бог, и раб для двух миров. Он служит мирам, живёт за их счёт, понял? Ничего, поймёшь.
            Почему это было?
            Море внутри меня откликается, дрожит, возмущается, готовое осквернить бранью память моего отца. Море хочет выразить свой гнев, свою поддержку мне. Но во мне нет гнева. Он лопнул, исчез, куда-то испарился.
            Ия  чувствую опустошение внутри себя. и ещё одно странное желание – заплакать...
            Заплакать от усталости! От разочарования! От бесконечности, которая только началась в моём правлении.
            Но море не плачет. Оно кровит в самой сути. Оно травит кровью, полнит металлическим привкусом рот, заставляет морщиться и искать хоть какую-то тень любой другой эмоции.
            Только чтобы уйти от слёз. Море не плачет, нет, никогда не плачет!
            Я повторяю эту истину ещё трижды и иду, наконец, прочь из навсегда пустой темницы Калипсо. Я знаю, мне даже оглядываться не нужно, что башня уже дрожит, готовая распасться в песок морского дна и навсегда укрыть в нём тайну мятежной дочери Океана.
***
– Она оставила вас…– я повторяю это перед всей знатью, хотя больше хочу сказать о себе. Она оставила меня. Эва оставила меня! её мудрость, её хитрость, коварство и знания пригодились бы в моём царстве!
            В нашем царстве. Если она так любила нашего отца, то почему не хочет сохранить его власть и его воды? Почему бежит туда, где гибло и мертвенно, почему не спешит помочь мне?
– Она пошла против вашего царя, – я смотрю в глаза придворных и вижу разное. Кто-то рад тому, что Эва вышла в открытое противостояние со мной. Придворные всегда переменчивы. В ней они видят и защиту от меня-отцеубийцы, и надежду на то, что она позволит собой управлять, если помочь ей сесть на трон.
            Наивные! Морем нельзя управлять. Морю можно лишь повиноваться и уповать, что оно согласится с твоей душой и сутью, и пойдёт за твоей силой.
            А иначе – утопись, гордец.
– Но, что хуже, она пошла против моря.
            Это лишнее. Пойди она против моря, не договорись с ним в своей душе, море утащило бы её уже на дно, рассыпало бы пеной, утопило в бешенстве за совершенное предательство. Но Эва жива и она в гиблых водах уже принимает первые послания от тех наших братьев и сестер, которые ещё питают к ней слабость…
            Или ненависть ко мне.
            Но придворные любят красивые фразы. Предать море – это преступление против сути, против природы. И я приписываю его Эве.
            А она, где-то там, в своей гиблой резиденции, приписывает это же мне.
            Кто-то смотрит с недоверием. Конечно, Эву знают! Это та причина, по которой я не хотел её убивать и по которой я дал ей уйти. Но я не думал, что она скроется так далеко. Её любят. Не могу понять за что. Чем она лучше меня? в ней такое же море. И может даже меньше.
            Ведь я отстаиваю Морское Царство, а она – себя.
– Она лжёт обо мне, говорит, что я поднял руку на нашего Царя и на моего отца…– она не лжёт, она говорит правду. Но я тоже живу, значит, моё море нашло мои оправдания убедительными. Я сказал себе, что защищаю море от его старости и недальновидности. Я сказал это себе раз, другой, третий…
            И на какой-то там сотый – поверил. И море поверило мне.
– Но наш Царь ушёл мирно, ушёл пеной морской, как подобает величию…– да, ушёл. Так, как никогда не уйдёт Эва. Её конец будет мучительным. Во-первых, за то, что она заставила меня столько нервничать за себя. во-вторых, за то, что она столько лгала мне. В-третьих, за то, что отец любил её больше…
            Недаром он всё время шутил:
– Ты, Эва, всегда как я! У нас даже мысли сходятся!
            А она улыбалась, смеялась, гордилась…
            Я редко попадал в его мысли, а она умела. И за это я её ненавижу. И за это её море тоже заплатит.
– С прискорбием сообщаю, что вынужден объявить за её пленение или выдачу награду.
            Её никто не выдаст. Сейчас она далеко, но эта мера вынужденная. Если она вздумает приплыть в Царство, выйти в открытые воды, может быть, найдётся хоть один патриот, который решит мою проблему и подаст знак.
            А я приду быстро.  Эва больше от меня не уйдёт. Некуда ей идти.
***
            В комнате Аланы больше нет цветов и ракушек. Здесь всё приобрело унылье, которого я прежде и не помнил в ней. Я ненавижу и Алану – она мне не нравилась ни веселой плясуньей – младшенькой, любимицей нашего отца, не нравится она мне и теперь– унылая, серая, скучная…
            Не нравилась она мне и в той нелепой попытке пойти против меня.
            Я ненавижу её. но все знают – Алана была любимицей моего отца, и ещё – она всегда вилась подле Эвы. Эва её тоже с трудом переносила, но умела делать вид…
            Море соглашалось с ложью.
            Значит, и у меня получится. И как хорошо будет выглядеть – младшая сестра поддерживает своего царя, а старшая…
            Море, покарай её! покарай, а иначе я доберусь и сам явлю свой гнев. и ты не успеешь даже помолиться водам, Эва!
– Мой царь,  заточение после нелепой попытки мятежа изменило Алану. Теперь она называет меня царём и боится. И страх её мне нравится. Он ей идёт.
– Не бойся, Алана. Я пришёл как друг, – я должен быть другом, чтобы избавить себя от нелепых врагов, чтобы разбить поддержку, хоть какие-то нити предательства, которые протянула Эва из гиблых вод.
            Она молчит, не верит мне.
– Я просто подумал, что ты, наверное, скучаешь по Эве? – она явно не ждёт этого вопроса. Но и неудивительно – она младшая, слабая, покорная словам отца, не умеющая за себя толком и постоять.
            Алана отступает от меня на шаг, напуганная моим внезапным откровением. Потерпи, рыбка, потерпи, сейчас я тебе солгу. И ты примешь мою сторону, и все увидят, что ты меня поддерживаешь. Любимица отца поддерживает брата!
– Я вот очень скучаю, – признаю я, и даже не лгу, и море скребет по мне – по желудку, мозгам и сердцу, недовольное тем, что я говорю правду, – я не хотел, чтобы она такое вытворила. Я надеялся, она смирится. И ещё я надеялся на то, что уберегу её от этого шага. А теперь что делать? Она далеко, она запуталась и я ничем не могу ей помочь…
            Я скорблю, и сам не знаю, прикидываюсь ли?
            Но надо встать, надо доиграть это или изобразить, что доигрываю?
– Прости, я просто совсем один, – я иду к дверям, сбитый, смущенный, лишенный всякой опоры Царь.
– Брат мой! – Алана спохватывается, слабость мужчин всегда действует нужным образом для пробуждения храбрости женщин. Это какой-то закон природы, действующий на воде и в суше. Жалость держит крепче железа. – Я… я скучаю по ней. Можно ещё что-то изменить?
            Я изображаю испуг, недоверие, затем восторг. Она на моей стороне. Рыбка на положенном месте. теперь она сделает всё, чтобы я обошёлся с Эвой как можно мягче. И легко изобразит свою поддержку перед придворными.
            Какие же все простые. Какие же предсказуемые!
– Я не уговорю ее один, – я качаю головой.
– А если я?
– Она тебя убьет. Ты её плохо знаешь…
            Алана качает головой, прижимает руки к сердцу, плачет.
– Помоги мне. Помоги, может быть вдвоем мы что-то сможем сделать, – предлагаю я, и, конечно, она соглашается. Я с трудом терплю её липкие объятия, но надо – мне нужно показать свою заботу.
            Прежде забота, а потом жестокость. Я милостивый царь, я воздаю по заслугам.
            Я даже обнимаю Алану, и её глаза странно вспыхивают на мгновение, но гаснут очень быстро.
            Я иду прочь, стараясь уговорить внутреннее море, призвать его к тишине.
– Она тебе не поверила! Она задумает ещё против тебя что-нибудь, – уговаривает море, и речь оно ведет не про Эву, а про Алану.
            Но я отмахиваюсь. Что такое какая-то там Алана?
            Что она вообще значит, когда внутри тошно и мрачно? Когда внутри что-то скребет и хочет выйти на волю, разразиться чувством. Только одно останавливает:  у моря так много чувств, что нельзя давать им свободу – разорвет.
            А я и сам не могу понять чего во мне больше – тоски, ненависти, гнева или невыплаканных слез. Но тоску я могу унести в гиблые воды вместе с Эвой, когда убью её. ненависть и гнев могу обрушить морем.
            А вот плакать я не посмею – море не плачет.
(*)Больше историй о Морском Царстве в рассказах  «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении»,  «Об одном колдовстве», «Смута»,  «Первый шаг»,  «Пена расходится морем», «О недоверии», «О болезни» , «Чёрные волны»  и «О новых мерах». Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке…
 

 

Консультант

Агуане