Кто живет в шкафу?

(*)
– Сначала я решила, что он всё выдумывает, – Лиза отчаянно ловила моё внимание, ей было необходимо видеть, что я её слушаю и воспринимаю всерьёз, потому что в себе одной она сомневалась. Возможно, она была такой всегда, а возможно то, что она теперь была вдовой и на ней оставались и сын, и все бытовые неурядицы, не позволяющие уйти в горечь, требовали хоть какой-то опоры. – Эмиль всегда такой чувствительный. Он очень плохо переносит любые проблемы.
            Я промолчала, хотя очень хотелось  спросить как её Эмиль будет жить в мире, полном проблем? Как он будет учиться в старшей школе и как будет работать? Как будет строить семью?
– У него всегда было богатое воображение, – Лиза не замечала моего молчания, ей хотелось выговориться, по-настоящему выговориться, как можно только в нашем Агентстве. Потому что мы не смеёмся с историй о призраках и странных шумах. Мы их проверяем. Кто если не мы? У людей, у живых людей есть столько помощников для того, чтобы справиться с проблемами: врачи, алкоголь, друзья, хобби, а что есть у мёртвых? У мёртвых, что потерялись меж мирами, или остались из-за шока посмертия, не сумев вовремя уйти туда, куда нужно было уйти?
– Но потом, – продолжала Лиза, – я  поняла, что Эмиль…он не выдумывает. Понимаете?
            Ещё бы. Почему-то у людей первая реакция – «показалось!». Они ищут объяснения в привычном, и это правильно, жаль только, что иногда настоящее объяснение приходит слишком поздно, и тогда приходится действовать в экстренных условиях. Призрак, если он не просто потерялся, а ушёл в боли или в злости, и не смог найти покоя после ухода, может знатно отравить мир живых. Сначала всё начинается с лёгкого тревожного чувства, ощущения, что кто-то есть рядом с тобой, кто-то смотрит и наблюдает. Конечно, сколько не оглядывайся – не увидишь. Но сон пропадает, так как даже ночью легко просыпаешься от присутствия какой-то силы.
            Это мозг. Какая-то коварная его часть, которая фиксирует присутствие потустороннего, но не идентифицирует как потустороннее, просто оставляет тупое, непроходящее чувство тревоги.
            Потом аппетит пропадает. После недосыпа и растущей тревожности страдает желудок. И это не говоря о качестве жизни в целом, ведь недосып и тревога и на работе, и за её пределами ведут к рассеиванию внимания, к раздражительности, и к истеричности. Скандалы, истерики, ошибки и просчёты, резкая вспыльчивость, помноженная на обидчивость…
            И новые удары по здоровью.
            Вдобавок, в месте, где живёт призрак, страдает и жилище. Чернота ползет по стенам, по трубам, по самому воздуху…у вас вянут растения, ржавеют трубы, идут трещины по потолку. Верный способ увидеть сразу злого призрака – взглянуть на место его возможного обитания.
            А человек, который стал его жертвой, уже не заметит. На него просто одновременно всё валится: там выбило свет, тут лопнул чайник, там заныл желудок, и влепили вдобавок на работе выговор… призрак может и не убьёт, но пожрёт вашего страдания знатно. Это если он злой и пытается выхлестнуть свою злость и растерянность, смешанную с ненавистью к живым, которые остались, в мир.
            Но в квартире у Лизы было чисто. По потолку не шли трещины, в туалете и в ванной комнате не капал кран, не откалывались куски штукатурки, не гнила мебель. На окне даже стоял цветочный горшок с вполне живыми цветами. Значит, если здесь что-то и есть, то оно неагрессивное. Уже хорошо.
– Можно поговорить с Эмилем? – спросила я с надеждой на то, что мне откажут. Не умею говорить с детьми. Я и с людьми не умею ладить, а тут особенно чувствительная категория! Я умею ладить только с мёртвыми. Но даже так моя работа не выключает взаимодействия с живыми.
            Лиза заколебалась. С одной стороны, она и сама видела и тени, и то, как сами собой распахивались дверцы шкафа, а две ночи назад и вовсе услышала тихий стук и голос из того же чёртового шкафа:
– Лиза, открой. Лиза, тут холодно.
            Но с другой – она должна была поберечь сына! И она задумалась, от чего будет больше вреда: от разговора со мной или от моего ухода?
            Страх пересилил и она кивнула, повела меня по коридору. Эмиль так и рисовал, сидя за столом, разложившись в красках и карандаш. Образцовой тишины ребенок, да? Ага, как бы не так. Это уже отпечаток того посмертия, которое незаметно при беглом осмотре.
            В комнате Эмиля, именно тут, оказалась лёгкая тень, залегшая на потолке. Может быть люди вроде Лизы и не видели её, но я знала куда смотреть. Посмертие тянулось сюда, и вело, конечно, к большому шкафу, которому полагалось скрывать все сезонные вещи, и обувь, и даже, наверняка, постельное белье.
– Эмиль, это Ниса, – Лиза явно чувствовала себя неловко. Она не знала как меня представить и не знала как её сын на меня отреагирует. – Она…друг. Она задаст тебе несколько вопросов.
            Эмиль так и не поднял головы,  он был занят вырисовыванием какого-то сложного узора на машинке, которая появилась на листе раньше.
– Эмиль, – я взяла инициативу в свои руки. Хватит тянуть! Я здесь по службе, а не для того, чтобы миндальничать, – удели мне минуту, оставь свое занятие.
            Лиза аж возмутилась от такой наглости. Я видела краем глаза, как она воззрилась на меня с недоумением и ужасом, как распахнулся её рот, чтобы высказаться обо мне самым нелестным образом, но Эмиль не позволил ей этого. Он отложил карандаш и взглянул на меня.
– Хорошо, – сказал он коротко. Голос его был очень тих.
            Так, кажется, дело пошло. Я скосила глаза на Лизу, та металась между желанием заткнуть меня и оставить. Второе победило. Я бы предпочла поговорить без неё, но она явно не согласится.
– Эмиль, ты хорошо спишь? – я начала с основного.
– Он очень беспокоен в последнее время! – Лиза тут же вклинилась в диалог.
            Теперь уже я возмутилась.
– Я спросила его. Эмиль?
            Эмиль не удивился такой реакции и такому поведению матери. Похоже, это уже было привычкой. Он пожал плечами.
– Тебе снятся кошмары? – всегда пыталась понять, почему с людьми так сложно разговаривать. С живыми людьми. С мертвыми проще. Мертвые знают что им нужно. Живые же часто забывают ответы на самые простые вопросы: тебе плохо? У тебя есть кошмары?
– Что за вопросы? – Лиза снова опередила ответ сына, но я уже не выдержала и обернулась к ней:
– Вы пригласили меня, вам нужна помощь. Я профессионал. Я знаю что говорю и что спрашиваю. Если вас не устраивают мои методы, я пошла. Поверьте, ваше общество не стоит моего времени, и если вы намерены подвергать сомнению каждое мое действие, то лучше мне уйти сейчас.
            Лиза растерянно заморгала. Мой тон, выработанный годами работы с мёртвыми, был страшен. Она сдалась, неуверенно кивнула. Конечно, кто ей кроме меня поможет? Наше агентство практически уникально. Да и берем мы по-честному. Да, соглашайся, сдавайся и не мешай мне…
            Потом она напишет кучу жалоб на мое поведение, но сейчас может быть и помолчит.
– Эмиль? – я повернулась к ребенку. Светлые волосы, затравленный взгляд, потерянный… как такой будет жить? Впрочем, не моя забота.
– Иногда снятся, – он обрел какое-то равновесие и всё-таки ответил. Взгляд, правда, при этом всё равно отвёл.
– О чём они? – я взглянула на Лизу, та сидела напряженно и прямо, словно натянутая струна. Она меня сейчас ненавидела и отчаянно нуждалась во мне. И не могла меня за это простить.
            Эмиль глянул на шкаф. Один быстрый взгляд, но я и без того знала, что он посмотрит именно туда. Чернота тени, незаметная обывателю, как раз простиралась в том углу. Значит, сила живёт там.
– Он уходит в шкаф, – прошептал Эмиль и спрятал лицо в ладонях.
– Кто уходит? Кто? – встрепенулась Лиза, про которую мне почти удалось забыть. Она подскочила к сыну, обняла его, глядя на меня с укоризной. – Эмиль – чувствительный мальчик!
            Зато я бесчувственная, и мне нужно, чтобы они перестали действовать мне на нервы.
– Лиза, перестаньте перебивать своего сына, у вас будет ещё время пообщаться. Я единственная, кто может вам помочь, не лезьте, – терплю, ведь Волак меня не простит, если в очередной раз я буду причиной чьей-то жалобы. Нет, простит, конечно, это я уж завернула, но ворчать будет долго. И справедливо. Я профессионал, я должна быть выше того, чтобы реагировать на каких-то там живых.
            Она осекается. Я что, всё время должна её возвращать в реальность?
– Кто уходит в шкаф? – я не стала долго смотреть на Лизу, а то она ненароком ещё и найдёт для меня слова и снова возмутится и помешает, я обратилась к Эмилю. Именно этот ребенок мог сейчас сказать мне больше, чем я узнала бы сама и потратила бы время. Как оно выглядит?
– Папа, – ответил Эмиль и остался обреченным. Он утратил интерес ко мне и к целой жизни одним простым ответом.
            Ну понятно. Папа! Он умер и тем травмировал своего сына, который совершенно не был готов к такому повороту событий. Но вряд ли это и правда он. Как правило, близкие хотят быть рядом, и в посмертии не рвутся отсиживаться в шкафу. Просто кто-то надел его облик на свою натуру.
–  Мне нужно заглянуть в этот шкаф, – теперь я смотрела на Лизу.
            Она вздрогнула, посмотрела на меня с удивлением. Она что, полагала, что я к этому шкафу не пойду? Мне же нужно узнать всю ситуацию целиком! Люди такие странные.
– А вам зачем? – спросила Лиза мрачно.
            Ещё один умный вопрос.
– Боюсь представить, как вы ходите к доктору, – мрачно отозвалась я, изо всех сил стараясь не ответить так, как того хотела душа. – Он вас спрашивает о симптомах, а вы спрашиваете у него на кой чёрт ему это знать! Он вас просит показать где болит, а вы…
– Не употребляйте таких слов при моём сыне! – громыхнула Лиза, при этом сам Эмиль на грохот не отреагировал. – Здесь приличный дом, здесь никто не ругается.
            Она почти меня смутила, но моё раздражение победило её гнев. Я пожала плечами:
– Вы покажете мне шкаф или я пошла?
***
            Шкаф как шкаф. Дерево, немного пластика, полки. Правда, на полках такой болезненный порядок, что мне невольно захотелось вырвать из этой идиллии несколько вещей и растрепать их так, чтобы было похоже, что это шкаф для людей, а не декорация из фильма ужасов.
            Лиза напряженно дышала за моей спиной. Это отвлекало, но она хотя бы молчала и за это уже спасибо. Мне нужно было сосредоточиться и нырнуть мыслями в сероватый выцветший мир, где застревают призраки, пока не решится их участь.
            Закрыть глаза, выровнять дыхание. Будь сейчас квартира или хотя бы эта комната в моём распоряжении, было бы проще, но выгонять Лизу явно не получится, я даже время на это тратить не буду. Если она чего-то сама увидит или ощутит, то… это её всё равно не научит не вмешиваться туда, где не понимаешь.
            Вдох. Чернота есть, она живёт здесь. Она пришла из серого мира посмертия. Там нет вкусов, нет запахов, там нет времени. Лишь ворота в Ничто и тени.
            Это целый мир для тех, кому помочь можно лишь сочувствием, это последнее пространство, которое…
            Тень нашлась неожиданно, рванулась вперёд и мир подёрнулся серостью. Я стояла всё также, перед открытыми дверцами шкафа, а мир выцвел. И сразу же в углу обнаружился источник черноты – маленький, сплетенный из густого серого тумана образ. Почти человек, только всё время расплывающийся, и таящийся за вешалками.
            Но я видела его. дым выдавал его нахождение.
– Меня зовут Ниса, – я заговорила вежливо, потому что пока не имела представления на что именно я смотрю. Это не призрак в классическом понимании. Это не погибший отец мальчика, и не какой-то заблудший дух. Но он из мира духов. Хотя и походит больше на домового. – Ты меня слышишь?
            Тишина. Густота клубилась вокруг тельца, не позволяла разглядеть ни лица, ни черт. Только тень – как человек, но меньше. Словно это ребенок или карлик.
– Эта семья позвала меня, чтобы я помогла им понять кто ты и что тебе нужно? – я не сдавалась. Это было что-то новое, что-то интересное, я никогда не видела, чтобы тень так клубилась и расплывалась, не имея четкого очертания.
            Полыхнуло желтизной. Глаза! большие, яркие, словно кошачьи…
– Мне ничего не нужно, – голос был хриплым, совсем не походил на детский. Скорее, на сбивчивый, старческий, как будто бы и сами фразы давались с большим трудом.
            Так, контакт налажен! По крайней мере эта тень говорит.
– тогда почему ты здесь? Ты не знаешь как уйти?
– Знаю.
– Почему остаешься? Мир посмертия существует только для тех, кто умер. Умершим не место среди живых.
            Существо издало какой-то хрипловатый смешок. Или то был кашель? Не знаю, но судя по ответу, оно всё-таки веселилось и, что гораздо хуже, веселила его моя уверенность.
– Почему? – спросило существо. – Ты же здесь. Или ты умерла?
– Нет, я ещё жива, но понимаю, что смерть придёт и ко мне. Сейчас я просто помогаю людям. Та семья, которую ты пугаешь, считает тебя тенью своего отца. Он умер недавно, и его сын…
– Я знаю, – существо в очередной раз расплылось и снова собралось в кучку, заклубилось, – я зову его голосом покойного отца.
            Об этом я не знала. впрочем, я понимаю Эмиля. Если он не рассказал своей матери о подобном, то был прав. Я бы тоже молчала.
– Зачем тебе это? – мотив – самое важное. Призраки хотят мести, или хотят жить подле близких. Иногда хотят передать послания или указать на того, кто способствовал их смерти. Куда хуже, если у них рождается зависть в живым и они пытаются ухудшить их жизненные условия. Для этого много не нужно – пару раз появись в зеркале, пока, например, твоя жертва умывается, и человек уже будет думать что он не в себе.
– Мне скучно, – отозвалось существо, на миг проступило отчётливее, но снова сверкнули желтые глаза, и снова он заклубился серым дымом. – Мне нравится когда они боятся. Все они. Все вы. Вы так забавно боитесь, ради этого стоит здесь появляться.
            Я хотела ответить, но какая-то сила рванула меня прочь. Я не сразу сообразила что происходит и дёрнулась, пытаясь стряхнуть чужую волю, потянувшую меня из посмертия под хриплый хохот существа, которое пугало живых лишь от скуки, и…
– Вы не отвечаете на мой вопрос! – Лиза была сердита и трясла меня за плечо. Мой взгляд с трудом сфокусировался на ней, после серости всегда ужасно болят глаза и голова. Но с годами учишься этого не замечать. – Я же вас спрашиваю: что вы делаете? А вы молчите!
– Я… – а вот к пересохшему горлу не привыкаешь, в мире посмертия как-то очень уж сухо, и по возвращению в реальность во рту всегда словно пустыня, – я пыталась наладить контакт. Вы…мне нужно вернуться.
             Я отвернулась к шкафу, попыталась сосредоточиться, но Лиза не позволила мне этого. Она сердито развернула меня к себе, прерывая мою сосредоточенность, и почти закричала мне в лицо:
– Я хочу знать что происходит и когда это прекратится! Мой сын напуган! Я напугана, а вы приходите и пялитесь в мой шкаф, ничего не объясняя. Вы хоть на шаг ближе к разгадке?
            Я молчала. В голове почему-то прыгала строчка из нашего рекламного буклета о том, что первый, устанавливающий выезд – бесплатно. Откровенно говоря, я уже знала как поступлю, но не верила в том, что я действительно посмею.
– Да, Лиза, я ближе. В вашем шкафу нет ничего странного и потустороннего, – обрести твёрдый голос было сложнее, чем всегда, но слова были моими, хотя я и становилась сейчас чудовищем, так как лучше всех знала, что лгу. – Я устанавливала контакт в миром посмертия, чтобы в этом убедиться. Ничего страшного в вашем шкафу или в вашем доме нет. То, что говорит Эмиль…полагаю, это всё от стресса, он ведь чувствительный ребенок. На него потеря отца влияет сильнее, чем на вас.
            Люди странные. Они так боятся быть сумасшедшими в собственных глазах, что до конца не могут определиться, во что им проще поверить: в призраков или в игры своего же воображения? Пока я говорила, лицо Лизы светлело и она явно начинала мне симпатизировать, легко забывая, что и сама слышала голос покойного мужа из шкафа. Она убеждала себя в том, что всё стресс и лишь чувствительность, и ничего больше.
            А я смотрела на неё с равнодушием, которого давно уже в себе не пробуждала.
– На меня так много свалилось! – она выдохнула с облегчением, почти счастливая стояла передо мной. – Ох, ну я рада что всё в порядке. Я рада… знаете, мы всегда были нормальной семьей, он не пришел бы пугать нас.
            А он и не пришел. Вместо него это делала какая-то другая тварь, веселившаяся в мире посмертия.
            Я вышла на улицу, даже не простившись с Лизой. Уж тем более, не простилась с Эмилем. Я знала, что оставляю этих людей без защиты, на растерзание и испуг существу, что обрело себе приют в их шкафу, скрываясь от дня. Знала и ничего не чувствовала. Даже сожаления или ненависти к себе. Может быть, я могла бы им помочь. Если бы они не мешали. А может быть, и не могла бы  – я даже не стала проверять. Это не призрак, ему не нужна помощь, а живые должны сами решать свои проблемы.
***
– Что на выезде было? – Волак меня как будто караулил. А может и правда караулил, зная, что у меня бывают веселые истории.
– Ничего, – я пожала плечами, – у них же в семье трагедия. Пацан смириться не может, чувствительный ребенок, теперь и вовсе его мамаша разбалует. Мамаша тоже крышей поехала, но в целом, по нашей части ничего нет.
– А шкаф? Они говорили про шкаф, – Волак смотрел на меня испытующе, но я лгала убедительно. Сейчас я верила себе. Да и не так уж я была неправа. Наша часть – помогать призракам. Не спасать людей, это вторично! Не узнавать мир посмертия – этого вообще у нас не заложено, ровно как и изучения тех тварей, что лезут из него к живым. Мы только помогаем призракам. А здесь призрака нет. Так что, формально, я не лгу.
– Шкаф чистый до отвращения, ты бы видел как там всё аккуратно сложено, возмутился бы! – я поморщилась, вспоминая аккуратные полки, с которых словно бы никто ничего никогда не брал.
– И всё? – не поверил Волак. Он явно был разочарован, – история была такой цепляющей, обещающей! Я потому тебя и послал, думал, там что-то есть.
– Ни пса там нет! – я закатила глаза, чтобы Волак убедился насколько там всё скучно, банально и как мне было уныло там находиться.
– Ну ладно, промашка, – он сдался, – там на столе есть новая сводка. Можешь поехать уже завтра, правда, не рискну говорить, что дело обещает что-то интересное. Там художник говорит, что в его картинах всё время меняется лицо. Я думаю, что он просто псих, но проверить надо.
            Что оставалось делать? Только кивнуть.
***
            Перед тем как лечь в постель, я долго смотрела на свой собственный шкаф, ждала, приглядывалась. Не зная того, что будет, я уже понимала, что что-то случится. Не могло всё быть так, как прежде. Я ведь хожу в посмертие, но до сих пор не сталкивалась там с кем-то, кроме призраков. А они существовали! И едва ли в одном образе и в единственном экземпляре. Странные существа, получающие удовольствие от мучений людей.
            И точно – скрипнула, медленно открываясь, дверь, по полу пробежала черноватая рябь. Замерла у шкафа.
– Думаешь, у меня тебе будет весело? – спросила я, глядя на шкаф. – Можешь, конечно, жить у меня, ходить в мой мир, прятаться в моем шкафу, но неужели ты думаешь, что можешь меня напугать?
            Чернота вздрогнула, словно обернулась на мой голос, а затем хрипло отозвалась:
– Напугать можно всех, надо лишь постараться.
            Чернота скользнула в шкаф быстрее, чем я успела среагировать, скрипнула, закрываясь, дверь шкафа и замерла неподвижно. Никого нет. Не видно, не слышно.
            Я могла бы задавать вопросы, например, что с Лизой и её сыном? Что будет со мной? Что там в посмертии есть, и так далее, но не стала. Вместо этого я потушила лампу и легла в кровать. Я слишком много видела призраков, чтобы бояться смерти.
            Когда дверь шкафа заскрежетала среди ночи я даже не пошевелилась. Пусть попробует меня напугать – я знаю, что смерть – это не конец.
            Но ничего не произошло. Шкаф скрежетал, грохотал, кто-то царапался в нем, но меня не пугал ни в эту ночь, ни в последующую. Существо, живущее в шкафах, таилось, выжидало. Чего оно ждет? Не знаю. Моего ослабления? Моего счастья? Моей смерти? Но ждет, иногда скребется, пока я живу свою прежнюю жизнь.
            Правда, раскрываю шкаф я теперь осторожно. Сначала стучусь в него – мало ли! Потом уже лезу за вещами. Мне не страшно испытать страх, мне не страшно увидеть что-то нереальное. Мне нет веселья и нет страха.
            И тот, кто живет в шкафу, это знает и таится, таится…
 (*) А про шкаф мы услышим чуть позже.
Из цикла «Мёртвые дома» - вселенная отдельных рассказов. Предыдущие рассказы: «Рутина, рутина…» , «Отрешение» , «Тот шкаф», «О холоде»,  «Тишина», «Та квартира»,  «Об одной глупости» , «Слово»,  «Палата 323» и «Встреча». Каждый рассказ можно читать отдельно.
 
 
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0538538

от Вчера в 05:28

[Скрыть] Регистрационный номер 0538538 выдан для произведения: (*)
– Сначала я решила, что он всё выдумывает, – Лиза отчаянно ловила моё внимание, ей было необходимо видеть, что я её слушаю и воспринимаю всерьёз, потому что в себе одной она сомневалась. Возможно, она была такой всегда, а возможно то, что она теперь была вдовой и на ней оставались и сын, и все бытовые неурядицы, не позволяющие уйти в горечь, требовали хоть какой-то опоры. – Эмиль всегда такой чувствительный. Он очень плохо переносит любые проблемы.
            Я промолчала, хотя очень хотелось  спросить как её Эмиль будет жить в мире, полном проблем? Как он будет учиться в старшей школе и как будет работать? Как будет строить семью?
– У него всегда было богатое воображение, – Лиза не замечала моего молчания, ей хотелось выговориться, по-настоящему выговориться, как можно только в нашем Агентстве. Потому что мы не смеёмся с историй о призраках и странных шумах. Мы их проверяем. Кто если не мы? У людей, у живых людей есть столько помощников для того, чтобы справиться с проблемами: врачи, алкоголь, друзья, хобби, а что есть у мёртвых? У мёртвых, что потерялись меж мирами, или остались из-за шока посмертия, не сумев вовремя уйти туда, куда нужно было уйти?
– Но потом, – продолжала Лиза, – я  поняла, что Эмиль…он не выдумывает. Понимаете?
            Ещё бы. Почему-то у людей первая реакция – «показалось!». Они ищут объяснения в привычном, и это правильно, жаль только, что иногда настоящее объяснение приходит слишком поздно, и тогда приходится действовать в экстренных условиях. Призрак, если он не просто потерялся, а ушёл в боли или в злости, и не смог найти покоя после ухода, может знатно отравить мир живых. Сначала всё начинается с лёгкого тревожного чувства, ощущения, что кто-то есть рядом с тобой, кто-то смотрит и наблюдает. Конечно, сколько не оглядывайся – не увидишь. Но сон пропадает, так как даже ночью легко просыпаешься от присутствия какой-то силы.
            Это мозг. Какая-то коварная его часть, которая фиксирует присутствие потустороннего, но не идентифицирует как потустороннее, просто оставляет тупое, непроходящее чувство тревоги.
            Потом аппетит пропадает. После недосыпа и растущей тревожности страдает желудок. И это не говоря о качестве жизни в целом, ведь недосып и тревога и на работе, и за её пределами ведут к рассеиванию внимания, к раздражительности, и к истеричности. Скандалы, истерики, ошибки и просчёты, резкая вспыльчивость, помноженная на обидчивость…
            И новые удары по здоровью.
            Вдобавок, в месте, где живёт призрак, страдает и жилище. Чернота ползет по стенам, по трубам, по самому воздуху…у вас вянут растения, ржавеют трубы, идут трещины по потолку. Верный способ увидеть сразу злого призрака – взглянуть на место его возможного обитания.
            А человек, который стал его жертвой, уже не заметит. На него просто одновременно всё валится: там выбило свет, тут лопнул чайник, там заныл желудок, и влепили вдобавок на работе выговор… призрак может и не убьёт, но пожрёт вашего страдания знатно. Это если он злой и пытается выхлестнуть свою злость и растерянность, смешанную с ненавистью к живым, которые остались, в мир.
            Но в квартире у Лизы было чисто. По потолку не шли трещины, в туалете и в ванной комнате не капал кран, не откалывались куски штукатурки, не гнила мебель. На окне даже стоял цветочный горшок с вполне живыми цветами. Значит, если здесь что-то и есть, то оно неагрессивное. Уже хорошо.
– Можно поговорить с Эмилем? – спросила я с надеждой на то, что мне откажут. Не умею говорить с детьми. Я и с людьми не умею ладить, а тут особенно чувствительная категория! Я умею ладить только с мёртвыми. Но даже так моя работа не выключает взаимодействия с живыми.
            Лиза заколебалась. С одной стороны, она и сама видела и тени, и то, как сами собой распахивались дверцы шкафа, а две ночи назад и вовсе услышала тихий стук и голос из того же чёртового шкафа:
– Лиза, открой. Лиза, тут холодно.
            Но с другой – она должна была поберечь сына! И она задумалась, от чего будет больше вреда: от разговора со мной или от моего ухода?
            Страх пересилил и она кивнула, повела меня по коридору. Эмиль так и рисовал, сидя за столом, разложившись в красках и карандаш. Образцовой тишины ребенок, да? Ага, как бы не так. Это уже отпечаток того посмертия, которое незаметно при беглом осмотре.
            В комнате Эмиля, именно тут, оказалась лёгкая тень, залегшая на потолке. Может быть люди вроде Лизы и не видели её, но я знала куда смотреть. Посмертие тянулось сюда, и вело, конечно, к большому шкафу, которому полагалось скрывать все сезонные вещи, и обувь, и даже, наверняка, постельное белье.
– Эмиль, это Ниса, – Лиза явно чувствовала себя неловко. Она не знала как меня представить и не знала как её сын на меня отреагирует. – Она…друг. Она задаст тебе несколько вопросов.
            Эмиль так и не поднял головы,  он был занят вырисовыванием какого-то сложного узора на машинке, которая появилась на листе раньше.
– Эмиль, – я взяла инициативу в свои руки. Хватит тянуть! Я здесь по службе, а не для того, чтобы миндальничать, – удели мне минуту, оставь свое занятие.
            Лиза аж возмутилась от такой наглости. Я видела краем глаза, как она воззрилась на меня с недоумением и ужасом, как распахнулся её рот, чтобы высказаться обо мне самым нелестным образом, но Эмиль не позволил ей этого. Он отложил карандаш и взглянул на меня.
– Хорошо, – сказал он коротко. Голос его был очень тих.
            Так, кажется, дело пошло. Я скосила глаза на Лизу, та металась между желанием заткнуть меня и оставить. Второе победило. Я бы предпочла поговорить без неё, но она явно не согласится.
– Эмиль, ты хорошо спишь? – я начала с основного.
– Он очень беспокоен в последнее время! – Лиза тут же вклинилась в диалог.
            Теперь уже я возмутилась.
– Я спросила его. Эмиль?
            Эмиль не удивился такой реакции и такому поведению матери. Похоже, это уже было привычкой. Он пожал плечами.
– Тебе снятся кошмары? – всегда пыталась понять, почему с людьми так сложно разговаривать. С живыми людьми. С мертвыми проще. Мертвые знают что им нужно. Живые же часто забывают ответы на самые простые вопросы: тебе плохо? У тебя есть кошмары?
– Что за вопросы? – Лиза снова опередила ответ сына, но я уже не выдержала и обернулась к ней:
– Вы пригласили меня, вам нужна помощь. Я профессионал. Я знаю что говорю и что спрашиваю. Если вас не устраивают мои методы, я пошла. Поверьте, ваше общество не стоит моего времени, и если вы намерены подвергать сомнению каждое мое действие, то лучше мне уйти сейчас.
            Лиза растерянно заморгала. Мой тон, выработанный годами работы с мёртвыми, был страшен. Она сдалась, неуверенно кивнула. Конечно, кто ей кроме меня поможет? Наше агентство практически уникально. Да и берем мы по-честному. Да, соглашайся, сдавайся и не мешай мне…
            Потом она напишет кучу жалоб на мое поведение, но сейчас может быть и помолчит.
– Эмиль? – я повернулась к ребенку. Светлые волосы, затравленный взгляд, потерянный… как такой будет жить? Впрочем, не моя забота.
– Иногда снятся, – он обрел какое-то равновесие и всё-таки ответил. Взгляд, правда, при этом всё равно отвёл.
– О чём они? – я взглянула на Лизу, та сидела напряженно и прямо, словно натянутая струна. Она меня сейчас ненавидела и отчаянно нуждалась во мне. И не могла меня за это простить.
            Эмиль глянул на шкаф. Один быстрый взгляд, но я и без того знала, что он посмотрит именно туда. Чернота тени, незаметная обывателю, как раз простиралась в том углу. Значит, сила живёт там.
– Он уходит в шкаф, – прошептал Эмиль и спрятал лицо в ладонях.
– Кто уходит? Кто? – встрепенулась Лиза, про которую мне почти удалось забыть. Она подскочила к сыну, обняла его, глядя на меня с укоризной. – Эмиль – чувствительный мальчик!
            Зато я бесчувственная, и мне нужно, чтобы они перестали действовать мне на нервы.
– Лиза, перестаньте перебивать своего сына, у вас будет ещё время пообщаться. Я единственная, кто может вам помочь, не лезьте, – терплю, ведь Волак меня не простит, если в очередной раз я буду причиной чьей-то жалобы. Нет, простит, конечно, это я уж завернула, но ворчать будет долго. И справедливо. Я профессионал, я должна быть выше того, чтобы реагировать на каких-то там живых.
            Она осекается. Я что, всё время должна её возвращать в реальность?
– Кто уходит в шкаф? – я не стала долго смотреть на Лизу, а то она ненароком ещё и найдёт для меня слова и снова возмутится и помешает, я обратилась к Эмилю. Именно этот ребенок мог сейчас сказать мне больше, чем я узнала бы сама и потратила бы время. Как оно выглядит?
– Папа, – ответил Эмиль и остался обреченным. Он утратил интерес ко мне и к целой жизни одним простым ответом.
            Ну понятно. Папа! Он умер и тем травмировал своего сына, который совершенно не был готов к такому повороту событий. Но вряд ли это и правда он. Как правило, близкие хотят быть рядом, и в посмертии не рвутся отсиживаться в шкафу. Просто кто-то надел его облик на свою натуру.
–  Мне нужно заглянуть в этот шкаф, – теперь я смотрела на Лизу.
            Она вздрогнула, посмотрела на меня с удивлением. Она что, полагала, что я к этому шкафу не пойду? Мне же нужно узнать всю ситуацию целиком! Люди такие странные.
– А вам зачем? – спросила Лиза мрачно.
            Ещё один умный вопрос.
– Боюсь представить, как вы ходите к доктору, – мрачно отозвалась я, изо всех сил стараясь не ответить так, как того хотела душа. – Он вас спрашивает о симптомах, а вы спрашиваете у него на кой чёрт ему это знать! Он вас просит показать где болит, а вы…
– Не употребляйте таких слов при моём сыне! – громыхнула Лиза, при этом сам Эмиль на грохот не отреагировал. – Здесь приличный дом, здесь никто не ругается.
            Она почти меня смутила, но моё раздражение победило её гнев. Я пожала плечами:
– Вы покажете мне шкаф или я пошла?
***
            Шкаф как шкаф. Дерево, немного пластика, полки. Правда, на полках такой болезненный порядок, что мне невольно захотелось вырвать из этой идиллии несколько вещей и растрепать их так, чтобы было похоже, что это шкаф для людей, а не декорация из фильма ужасов.
            Лиза напряженно дышала за моей спиной. Это отвлекало, но она хотя бы молчала и за это уже спасибо. Мне нужно было сосредоточиться и нырнуть мыслями в сероватый выцветший мир, где застревают призраки, пока не решится их участь.
            Закрыть глаза, выровнять дыхание. Будь сейчас квартира или хотя бы эта комната в моём распоряжении, было бы проще, но выгонять Лизу явно не получится, я даже время на это тратить не буду. Если она чего-то сама увидит или ощутит, то… это её всё равно не научит не вмешиваться туда, где не понимаешь.
            Вдох. Чернота есть, она живёт здесь. Она пришла из серого мира посмертия. Там нет вкусов, нет запахов, там нет времени. Лишь ворота в Ничто и тени.
            Это целый мир для тех, кому помочь можно лишь сочувствием, это последнее пространство, которое…
            Тень нашлась неожиданно, рванулась вперёд и мир подёрнулся серостью. Я стояла всё также, перед открытыми дверцами шкафа, а мир выцвел. И сразу же в углу обнаружился источник черноты – маленький, сплетенный из густого серого тумана образ. Почти человек, только всё время расплывающийся, и таящийся за вешалками.
            Но я видела его. дым выдавал его нахождение.
– Меня зовут Ниса, – я заговорила вежливо, потому что пока не имела представления на что именно я смотрю. Это не призрак в классическом понимании. Это не погибший отец мальчика, и не какой-то заблудший дух. Но он из мира духов. Хотя и походит больше на домового. – Ты меня слышишь?
            Тишина. Густота клубилась вокруг тельца, не позволяла разглядеть ни лица, ни черт. Только тень – как человек, но меньше. Словно это ребенок или карлик.
– Эта семья позвала меня, чтобы я помогла им понять кто ты и что тебе нужно? – я не сдавалась. Это было что-то новое, что-то интересное, я никогда не видела, чтобы тень так клубилась и расплывалась, не имея четкого очертания.
            Полыхнуло желтизной. Глаза! большие, яркие, словно кошачьи…
– Мне ничего не нужно, – голос был хриплым, совсем не походил на детский. Скорее, на сбивчивый, старческий, как будто бы и сами фразы давались с большим трудом.
            Так, контакт налажен! По крайней мере эта тень говорит.
– тогда почему ты здесь? Ты не знаешь как уйти?
– Знаю.
– Почему остаешься? Мир посмертия существует только для тех, кто умер. Умершим не место среди живых.
            Существо издало какой-то хрипловатый смешок. Или то был кашель? Не знаю, но судя по ответу, оно всё-таки веселилось и, что гораздо хуже, веселила его моя уверенность.
– Почему? – спросило существо. – Ты же здесь. Или ты умерла?
– Нет, я ещё жива, но понимаю, что смерть придёт и ко мне. Сейчас я просто помогаю людям. Та семья, которую ты пугаешь, считает тебя тенью своего отца. Он умер недавно, и его сын…
– Я знаю, – существо в очередной раз расплылось и снова собралось в кучку, заклубилось, – я зову его голосом покойного отца.
            Об этом я не знала. впрочем, я понимаю Эмиля. Если он не рассказал своей матери о подобном, то был прав. Я бы тоже молчала.
– Зачем тебе это? – мотив – самое важное. Призраки хотят мести, или хотят жить подле близких. Иногда хотят передать послания или указать на того, кто способствовал их смерти. Куда хуже, если у них рождается зависть в живым и они пытаются ухудшить их жизненные условия. Для этого много не нужно – пару раз появись в зеркале, пока, например, твоя жертва умывается, и человек уже будет думать что он не в себе.
– Мне скучно, – отозвалось существо, на миг проступило отчётливее, но снова сверкнули желтые глаза, и снова он заклубился серым дымом. – Мне нравится когда они боятся. Все они. Все вы. Вы так забавно боитесь, ради этого стоит здесь появляться.
            Я хотела ответить, но какая-то сила рванула меня прочь. Я не сразу сообразила что происходит и дёрнулась, пытаясь стряхнуть чужую волю, потянувшую меня из посмертия под хриплый хохот существа, которое пугало живых лишь от скуки, и…
– Вы не отвечаете на мой вопрос! – Лиза была сердита и трясла меня за плечо. Мой взгляд с трудом сфокусировался на ней, после серости всегда ужасно болят глаза и голова. Но с годами учишься этого не замечать. – Я же вас спрашиваю: что вы делаете? А вы молчите!
– Я… – а вот к пересохшему горлу не привыкаешь, в мире посмертия как-то очень уж сухо, и по возвращению в реальность во рту всегда словно пустыня, – я пыталась наладить контакт. Вы…мне нужно вернуться.
             Я отвернулась к шкафу, попыталась сосредоточиться, но Лиза не позволила мне этого. Она сердито развернула меня к себе, прерывая мою сосредоточенность, и почти закричала мне в лицо:
– Я хочу знать что происходит и когда это прекратится! Мой сын напуган! Я напугана, а вы приходите и пялитесь в мой шкаф, ничего не объясняя. Вы хоть на шаг ближе к разгадке?
            Я молчала. В голове почему-то прыгала строчка из нашего рекламного буклета о том, что первый, устанавливающий выезд – бесплатно. Откровенно говоря, я уже знала как поступлю, но не верила в том, что я действительно посмею.
– Да, Лиза, я ближе. В вашем шкафу нет ничего странного и потустороннего, – обрести твёрдый голос было сложнее, чем всегда, но слова были моими, хотя я и становилась сейчас чудовищем, так как лучше всех знала, что лгу. – Я устанавливала контакт в миром посмертия, чтобы в этом убедиться. Ничего страшного в вашем шкафу или в вашем доме нет. То, что говорит Эмиль…полагаю, это всё от стресса, он ведь чувствительный ребенок. На него потеря отца влияет сильнее, чем на вас.
            Люди странные. Они так боятся быть сумасшедшими в собственных глазах, что до конца не могут определиться, во что им проще поверить: в призраков или в игры своего же воображения? Пока я говорила, лицо Лизы светлело и она явно начинала мне симпатизировать, легко забывая, что и сама слышала голос покойного мужа из шкафа. Она убеждала себя в том, что всё стресс и лишь чувствительность, и ничего больше.
            А я смотрела на неё с равнодушием, которого давно уже в себе не пробуждала.
– На меня так много свалилось! – она выдохнула с облегчением, почти счастливая стояла передо мной. – Ох, ну я рада что всё в порядке. Я рада… знаете, мы всегда были нормальной семьей, он не пришел бы пугать нас.
            А он и не пришел. Вместо него это делала какая-то другая тварь, веселившаяся в мире посмертия.
            Я вышла на улицу, даже не простившись с Лизой. Уж тем более, не простилась с Эмилем. Я знала, что оставляю этих людей без защиты, на растерзание и испуг существу, что обрело себе приют в их шкафу, скрываясь от дня. Знала и ничего не чувствовала. Даже сожаления или ненависти к себе. Может быть, я могла бы им помочь. Если бы они не мешали. А может быть, и не могла бы  – я даже не стала проверять. Это не призрак, ему не нужна помощь, а живые должны сами решать свои проблемы.
***
– Что на выезде было? – Волак меня как будто караулил. А может и правда караулил, зная, что у меня бывают веселые истории.
– Ничего, – я пожала плечами, – у них же в семье трагедия. Пацан смириться не может, чувствительный ребенок, теперь и вовсе его мамаша разбалует. Мамаша тоже крышей поехала, но в целом, по нашей части ничего нет.
– А шкаф? Они говорили про шкаф, – Волак смотрел на меня испытующе, но я лгала убедительно. Сейчас я верила себе. Да и не так уж я была неправа. Наша часть – помогать призракам. Не спасать людей, это вторично! Не узнавать мир посмертия – этого вообще у нас не заложено, ровно как и изучения тех тварей, что лезут из него к живым. Мы только помогаем призракам. А здесь призрака нет. Так что, формально, я не лгу.
– Шкаф чистый до отвращения, ты бы видел как там всё аккуратно сложено, возмутился бы! – я поморщилась, вспоминая аккуратные полки, с которых словно бы никто ничего никогда не брал.
– И всё? – не поверил Волак. Он явно был разочарован, – история была такой цепляющей, обещающей! Я потому тебя и послал, думал, там что-то есть.
– Ни пса там нет! – я закатила глаза, чтобы Волак убедился насколько там всё скучно, банально и как мне было уныло там находиться.
– Ну ладно, промашка, – он сдался, – там на столе есть новая сводка. Можешь поехать уже завтра, правда, не рискну говорить, что дело обещает что-то интересное. Там художник говорит, что в его картинах всё время меняется лицо. Я думаю, что он просто псих, но проверить надо.
            Что оставалось делать? Только кивнуть.
***
            Перед тем как лечь в постель, я долго смотрела на свой собственный шкаф, ждала, приглядывалась. Не зная того, что будет, я уже понимала, что что-то случится. Не могло всё быть так, как прежде. Я ведь хожу в посмертие, но до сих пор не сталкивалась там с кем-то, кроме призраков. А они существовали! И едва ли в одном образе и в единственном экземпляре. Странные существа, получающие удовольствие от мучений людей.
            И точно – скрипнула, медленно открываясь, дверь, по полу пробежала черноватая рябь. Замерла у шкафа.
– Думаешь, у меня тебе будет весело? – спросила я, глядя на шкаф. – Можешь, конечно, жить у меня, ходить в мой мир, прятаться в моем шкафу, но неужели ты думаешь, что можешь меня напугать?
            Чернота вздрогнула, словно обернулась на мой голос, а затем хрипло отозвалась:
– Напугать можно всех, надо лишь постараться.
            Чернота скользнула в шкаф быстрее, чем я успела среагировать, скрипнула, закрываясь, дверь шкафа и замерла неподвижно. Никого нет. Не видно, не слышно.
            Я могла бы задавать вопросы, например, что с Лизой и её сыном? Что будет со мной? Что там в посмертии есть, и так далее, но не стала. Вместо этого я потушила лампу и легла в кровать. Я слишком много видела призраков, чтобы бояться смерти.
            Когда дверь шкафа заскрежетала среди ночи я даже не пошевелилась. Пусть попробует меня напугать – я знаю, что смерть – это не конец.
            Но ничего не произошло. Шкаф скрежетал, грохотал, кто-то царапался в нем, но меня не пугал ни в эту ночь, ни в последующую. Существо, живущее в шкафах, таилось, выжидало. Чего оно ждет? Не знаю. Моего ослабления? Моего счастья? Моей смерти? Но ждет, иногда скребется, пока я живу свою прежнюю жизнь.
            Правда, раскрываю шкаф я теперь осторожно. Сначала стучусь в него – мало ли! Потом уже лезу за вещами. Мне не страшно испытать страх, мне не страшно увидеть что-то нереальное. Мне нет веселья и нет страха.
            И тот, кто живет в шкафу, это знает и таится, таится…
 (*) А про шкаф мы услышим чуть позже.
Из цикла «Мёртвые дома» - вселенная отдельных рассказов. Предыдущие рассказы: «Рутина, рутина…» , «Отрешение» , «Тот шкаф», «О холоде»,  «Тишина», «Та квартира»,  «Об одной глупости» , «Слово»,  «Палата 323» и «Встреча». Каждый рассказ можно читать отдельно.
 
 
 

 

Последние

Сказка, которой не было