Городской сумасшедший.

       В редакции газеты, где я стал работать корреспондентом после окончания университета, был свой злой гений.
   Этот был маленький невзрачный человечек в соломенной шляпе и сандалиях на босу ногу и, что особенно странно, под  мышкой у него всегда торчал обыкновенный скрипичный футляр, посеревший от старости. Этого человека звали Ростислав  Бжезуцкий,  а в городе он был известен  просто как   Ростик с  Якорной Щели.
  Первый раз я столкнулся с ним, когда все мои коллеги уехали во главе с редактором на праздник Нептуна, а я остался дежурить в редакции, чтобы принимать по телефону информацию наших собкоров из района.
   Информация валила валом, так как в районе убирали виноград и начиналась осенняя путина, и я взмок от напряжения, записывая ее  в специальный журнал и боясь ошибиться в этом море цифр и фамилий.
   И вот, когда я на минуту оторвался от телефона и бумаг, я увидел в кабинете этого странного человека, который молча сидел на стуле, положив руки на футляр из-под скрипки, лежавший у него на коленях.  Он смотрел на меня всепонимающим взглядом и даже, как мне показалось, страдал, видя, как я надрываюсь на этой неблагодарной работе. Ведь все, что я сейчас запишу   в это журнал со следами моего пота на страницах, будет завтра опубликовано  в газете, но — увы! - не под  моим именем.
   Потом он встал и совершил поступок, дикий на мой взгляд, взгляд начинающего журналиста. Он подошел к стене и выдернул телефонный шнур из розетки. И при этом сказал такие слова, от которых мне стало жутко.
  - Эта машина, - произнес он хрипловатым низким голосом, -   когда-нибудь погубит твою семью.
   - Как это, погубит? - машинально спросил я. - И причем здесь моя семья, если у нас дома нет телефона?
  - У доктора Старкова нет дома телефона? - недоверчиво спросил он и хихикнул два раза, прикрывая рот грязной ладошкой.
   И именно эта ладошка, узкая, жалкая и нечистая, подсказала мне, что предо мной обыкновенный городской сумасшедший. Их в нашем городе было несколько. Милиция не трогала их, потому что они не побирались и были безобидны, люди относились к ним  по-людски, потому что они были добрыми.         
 И только после того, как я понял, кто перед мной, у меня мелькнула мысль: откуда он может знать, что я сын доктора Старкова? Я тут же спросил его об этом и получил очень вразумительный ответ:
   - В  графике    дежурств по редакции указана ваша фамилия и инициалы. Я  догадался,  что  вы  сын      Михаила
Сергеевича Старкова,  у которого я однажды лечился от воспаления легких. Он очень хороший врач, и разрешал моим друзьям навещать меня в больнице, хотя они ничего мне не приносили поесть. Он сам покупал апельсины и давал им, как будто это они  их купили для меня. 
  Для городского сумасшедшего он рассуждал слишком умно, и я начал уже начал сомневаться, справедливо  ли население нашего города причислило его к этому не слишком уважаемому разряду людей, но последующие действия моего гостя напрочь развеяли мои сомнения.
  Он открыл скрипичный футляр и достал оттуда рулончик оберточной бумаги, замотанный красной шелковой лентой, какую обычно завязывают бантом на голове девочек-первоклашек, когда он идут в школу, где должен прозвенеть первый звонок. Он не спеша размотал эту ленту, засунул ее в карман длинного, явно не по его росту, мятого пиджака и положил  бумагу мне на стол.
   - Это материал для следующего номера, - веско сказал он. - И желательно, чтобы его поместили на первой полосе. Иначе я заберу его обратно, для другой газеты.
  Я развернул свиток.
 Вверху крупными буквами было написано: «Автор: Ростислав Ксаверьевич Бжезуцкий, инспектор народного контроля за исполнительной властью».
  Почерк писавшего эти строки был ужасный, но — странно! - не было сделано ни одной грамматической или пунктуационной ошибки.
  Далее следовало: «Название: Кто ответит за  загнивание картофеля в овощном магазине №5 (проспект Ударников Пятилетки, 16)?»
   Эти строки были подчеркнуты карандашной красной линией, и сразу было заметно, что для того, чтобы она стала жирнее, карандаш мусолили во рту.
  Я не буду цитировать здесь эту статью, потому  что это была, скажу прямо, чушь собачья, а еще точнее — бред сумасшедшего.  Автор  весьма реалистично описывал, как на складе указанного магазина гниют тонны картошки, обвиняя в этом последовательно: а) первого секретаря горкома КПСС; б) председателя горисполкома и в) директора магазина. Затем он делал вывод, что на вышеуказанных лиц оказывает влияние сильнейшее излучение американского синхрофазотрона, запрограммированного именно для этой цели, то есть, принудить   наше руководство к ничегонеделанию. И в конце статьи он призывал: а) обратиться к американскому народу с призывом не голосовать больше за президента Рейгана;  б) взорвать проклятый синхрофазотрон силами отряда «Альфа; в) всему населению города в ближайшее воскресенье выйти на переборку картофеля в овощной магазин №5 по адресу Проспект Ударников, 16.
  Пока я читал этот запредельный опус, его автор сидел, расслабившись, и смотрел на меня глазами гения, поразившего мир необыкновенным открытием. Вероятно, он  ждал, что я сейчас поцелую эту кипу оберточной бумаги и на вытянутых руках понесу ее в набор. 
  Именно этот самонадеянный взгляд, в котором я отразился как жалкий раб, не достойный даже возразить Нерону, возомнившему себя гением, заставил меня вспомнить все обидные слова, которые говорят  неудавшимся писакам.
  Но произнести их я не успел, и до сих пор благодарю Бога за это. В комнату вошел наш ответсекретарь Эрнест Богданович Бойко, болевший за родную газету даже тогда, когда весь коллектив во главе с главным редактором пил пиво с раками на площади, под фанерной статуей Нептуна.  Причем все они делали вид, что собирают материал об этом грандиозном празднике.  А Бойко, думая о завтрашнем номере даже в разгар народного торжества, решил забежать в редакцию, дабы узнать, как идет сбор информации. Но меня поразило не это.
  Едва переступив порог, Эрнест широко раскинул руки и радостно возопил:
   - Ростислав Ксаверьевич, какими судьбами?! Наконец -то вы решили заглянуть  к нам! И, надеюсь, не с пустыми руками?
  Он сразу заметил в моих руках сверток оберточной бумаги и, стремительно выхватив его у меня, стал изображать, что читает написанное там, не переставая тараторить:
  - Замечательно! Превосходно! А, главное, как злободневно!     Крестьяне, не покладая рук, выращивают овощи на полях, а эти негодяи гноят их на складе! Немедля в набор, немедля!
  Я оторопело смотрел на него, не понимая, что происходит, но ясно видя,  что он не шутит и не издевается над бедным сумасшедшим. А Эрнест продолжал говорить, не меняя своего серьезного и участливого тона:
   - И обязательно, Ростислав Ксаверьевич, не забудьте зайти в конце месяца за гонораром. А то прошлый раз нам пришлось высылать вам денежки по почте. А это накладно для вас.
  Наш гость, слушая  его, важничал, постукивая пальцами по крышке футляра. Ему явно хотелось что-то сказать, а, может быть, и возразить, но  говоривший не давал такой возможности, не замолкая ни на секунду.  И затем он предпринял очень умелый ход, позволивший нам избавиться от сумасшедшего посетителя.
  - Вы извините нас, господин Бжезуцкий, - торопливо произнес ответсекретарь нашей газеты, бережно складывая оберточную бумагу с его опусом, - но нам с коллегой надо срочно бежать в типографию.
  Он схватил меня за руку и потащил в коридор. Но ни в какую типографию мы не пошли, а остановившись сразу у двери, стали наблюдать через щель в ней за нашим автором.
  Бжезуцкий  встал, расправил плечи  и отряхнул пыль с рукавов своего обширного пиджака. Затем, не торопясь, засунул под мышку свой футляр и чинно покинул кабинет через парадный вход.
  Я ожидал, что Эрнеста Богдановича наконец-то разберет смех, но он оставался как никогда серьезен.
  - Несчастный человек, - сказал он печально, зашвыривая сочинение Бжезуцкого в мусорную корзину. - Он был корреспондентом   молодежной газеты, где-то на Востоке. Его репортажами  с  БАМа зачитывались  млад и стар. Потому что там было много правды. Не вся правда, конечно, но достаточно для того, чтобы всколыхнуть у народа чувство справедливости и непримиримости  к хапугам.  Сошел с ума, когда его газета «пожелтела»  до неприличия.  Как он очутился у нас, не знаю. Видимо,  у нас сумасшедшим легче выжить: тепло, и  милиция не такая свирепая, как в  других местах.
  Он сел за стол и, как мне показалось, с сожалением посмотрел на корзину, из которой торчал пук коричневой бумаги.
  - И ты знаешь, - добавил Эрнест, нервно прикурив дешевую сигарету без фильтра, - мне иногда становится страшно, когда он произносит свои потусторонние сентенции.   Я  еще не удосужился прочитать в Большой Советской Энциклопедии, что обозначает слово «оракул», но, по-моему, это он и есть. 
  … Вскоре мне пришлось задуматься над его словами. Мой отец, наконец, решил провести телефон в наш старинный дом.  Очередь на его постановку в нашем районном узле связи была огромной, и отец решил воспользоваться  так называемым блатом. Он пошел к председателю райисполкома, который был его постоянным пациентом и попросил того решить этот вопрос.
  - Нет ничего проще! - жизнерадостно воскликнул председатель. - Берешь обыкновенный  почтовый конверт, кладешь туда триста рублей и заявление и отдаешь все это начальнику узла связи. Через неделя у тебя будет телефон.
   Заметив на лице у отца глубокое недоумение, он тихо добавил,  доверительно взяв его за плечи:
  - Вы знаете, Михаил Сергеевич, я мог бы, конечно же, надавить на него, но это все равно, что лишить его зарплаты или, по крайней мере, премии.
  Эта откровенность была, вероятно, вызвана уверенностью в том, что  отец тоже берет взятки.  А он их никогда не брал...
  Через три дня после этого разговора отец с мамой возвращались с дачи на нашем стареньком «Москвиче». На узкой и извилистой дороге на них выскочил молоковоз, за рулем которого сидел пьяный водитель.
   Я знал, что даже в исключительных случаях,  при любой опасности отец обладал феноменальной реакцией, а машину водил осторожно и грамотно.
 Но я вспомнил о посещении нашей редакции сумасшедшим оракулом и понял, почему  отец не смог предотвратить катастрофу.
   Он просто задумался...
   О телефоне...
   За который надо  заплатить взятку...
   Положив ее в почтовый конверт вместе с заявлением...

© Copyright: Борис Аксюзов, 2018

Регистрационный номер №0410853

от 27 февраля 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0410853 выдан для произведения:        В редакции газеты, где я стал работать корреспондентом после окончания университета, был свой злой гений.
   Этот был маленький невзрачный человечек в соломенной шляпе и сандалиях на босу ногу и, что особенно странно, под  мышкой у него всегда торчал обыкновенный скрипичный футляр, посеревший от старости. Этого человека звали Ростислав  Бжезуцкий,  а в городе он был известен  просто как   Ростик с  Якорной Щели.
  Первый раз я столкнулся с ним, когда все мои коллеги уехали во главе с редактором на праздник Нептуна, а я остался дежурить в редакции, чтобы принимать по телефону информацию наших собкоров из района.
   Информация валила валом, так как в районе убирали виноград и начиналась осенняя путина, и я взмок от напряжения, записывая ее  в специальный журнал и боясь ошибиться в этом море цифр и фамилий.
   И вот, когда я на минуту оторвался от телефона и бумаг, я увидел в кабинете этого странного человека, который молча сидел на стуле, положив руки на футляр из-под скрипки, лежавший у него на коленях.  Он смотрел на меня всепонимающим взглядом и даже, как мне показалось, страдал, видя, как я надрываюсь на этой неблагодарной работе. Ведь все, что я сейчас запишу   в это журнал со следами моего пота на страницах, будет завтра опубликовано  в газете, но — увы! - не под  моим именем.
   Потом он встал и совершил поступок, дикий на мой взгляд, взгляд начинающего журналиста. Он подошел к стене и выдернул телефонный шнур из розетки. И при этом сказал такие слова, от которых мне стало жутко.
  - Эта машина, - произнес он хрипловатым низким голосом, -   когда-нибудь погубит твою семью.
   - Как это, погубит? - машинально спросил я. - И причем здесь моя семья, если у нас дома нет телефона?
  - У доктора Старкова нет дома телефона? - недоверчиво спросил он и хихикнул два раза, прикрывая рот грязной ладошкой.
   И именно эта ладошка, узкая, жалкая и нечистая, подсказала мне, что предо мной обыкновенный городской сумасшедший. Их в нашем городе было несколько. Милиция не трогала их, потому что они не побирались и были безобидны, люди относились к ним  по-людски, потому что они были добрыми.         
 И только после того, как я понял, кто перед мной, у меня мелькнула мысль: откуда он может знать, что я сын доктора Старкова? Я тут же спросил его об этом и получил очень вразумительный ответ:
   - В  графике    дежурств по редакции указана ваша фамилия и инициалы. Я  догадался,  что  вы  сын      Михаила
Сергеевича Старкова,  у которого я однажды лечился от воспаления легких. Он очень хороший врач, и разрешал моим друзьям навещать меня в больнице, хотя они ничего мне не приносили поесть. Он сам покупал апельсины и давал им, как будто это они  их купили для меня. 
  Для городского сумасшедшего он рассуждал слишком умно, и я начал уже начал сомневаться, справедливо  ли население нашего города причислило его к этому не слишком уважаемому разряду людей, но последующие действия моего гостя напрочь развеяли мои сомнения.
  Он открыл скрипичный футляр и достал оттуда рулончик оберточной бумаги, замотанный красной шелковой лентой, какую обычно завязывают бантом на голове девочек-первоклашек, когда он идут в школу, где должен прозвенеть первый звонок. Он не спеша размотал эту ленту, засунул ее в карман длинного, явно не по его росту, мятого пиджака и положил  бумагу мне на стол.
   - Это материал для следующего номера, - веско сказал он. - И желательно, чтобы его поместили на первой полосе. Иначе я заберу его обратно, для другой газеты.
  Я развернул свиток.
 Вверху крупными буквами было написано: «Автор: Ростислав Ксаверьевич Бжезуцкий, инспектор народного контроля за исполнительной властью».
  Почерк писавшего эти строки был ужасный, но — странно! - не было сделано ни одной грамматической или пунктуационной ошибки.
  Далее следовало: «Название: Кто ответит за  загнивание картофеля в овощном магазине №5 (проспект Ударников Пятилетки, 16)?»
   Эти строки были подчеркнуты карандашной красной линией, и сразу было заметно, что для того, чтобы она стала жирнее, карандаш мусолили во рту.
  Я не буду цитировать здесь эту статью, потому  что это была, скажу прямо, чушь собачья, а еще точнее — бред сумасшедшего.  Автор  весьма реалистично описывал, как на складе указанного магазина гниют тонны картошки, обвиняя в этом последовательно: а) первого секретаря горкома КПСС; б) председателя горисполкома и в) директора магазина. Затем он делал вывод, что на вышеуказанных лиц оказывает влияние сильнейшее излучение американского синхрофазотрона, запрограммированного именно для этой цели, то есть, принудить   наше руководство к ничегонеделанию. И в конце статьи он призывал: а) обратиться к американскому народу с призывом не голосовать больше за президента Рейгана;  б) взорвать проклятый синхрофазотрон силами отряда «Альфа; в) всему населению города в ближайшее воскресенье выйти на переборку картофеля в овощной магазин №5 по адресу Проспект Ударников, 16.
  Пока я читал этот запредельный опус, его автор сидел, расслабившись, и смотрел на меня глазами гения, поразившего мир необыкновенным открытием. Вероятно, он  ждал, что я сейчас поцелую эту кипу оберточной бумаги и на вытянутых руках понесу ее в набор. 
  Именно этот самонадеянный взгляд, в котором я отразился как жалкий раб, не достойный даже возразить Нерону, возомнившему себя гением, заставил меня вспомнить все обидные слова, которые говорят  неудавшимся писакам.
  Но произнести их я не успел, и до сих пор благодарю Бога за это. В комнату вошел наш ответсекретарь Эрнест Богданович Бойко, болевший за родную газету даже тогда, когда весь коллектив во главе с главным редактором пил пиво с раками на площади, под фанерной статуей Нептуна.  Причем все они делали вид, что собирают материал об этом грандиозном празднике.  А Бойко, думая о завтрашнем номере даже в разгар народного торжества, решил забежать в редакцию, дабы узнать, как идет сбор информации. Но меня поразило не это.
  Едва переступив порог, Эрнест широко раскинул руки и радостно возопил:
   - Ростислав Ксаверьевич, какими судьбами?! Наконец -то вы решили заглянуть  к нам! И, надеюсь, не с пустыми руками?
  Он сразу заметил в моих руках сверток оберточной бумаги и, стремительно выхватив его у меня, стал изображать, что читает написанное там, не переставая тараторить:
  - Замечательно! Превосходно! А, главное, как злободневно!     Крестьяне, не покладая рук, выращивают овощи на полях, а эти негодяи гноят их на складе! Немедля в набор, немедля!
  Я оторопело смотрел на него, не понимая, что происходит, но ясно видя,  что он не шутит и не издевается над бедным сумасшедшим. А Эрнест продолжал говорить, не меняя своего серьезного и участливого тона:
   - И обязательно, Ростислав Ксаверьевич, не забудьте зайти в конце месяца за гонораром. А то прошлый раз нам пришлось высылать вам денежки по почте. А это накладно для вас.
  Наш гость, слушая  его, важничал, постукивая пальцами по крышке футляра. Ему явно хотелось что-то сказать, а, может быть, и возразить, но  говоривший не давал такой возможности, не замолкая ни на секунду.  И затем он предпринял очень умелый ход, позволивший нам избавиться от сумасшедшего посетителя.
  - Вы извините нас, господин Бжезуцкий, - торопливо произнес ответсекретарь нашей газеты, бережно складывая оберточную бумагу с его опусом, - но нам с коллегой надо срочно бежать в типографию.
  Он схватил меня за руку и потащил в коридор. Но ни в какую типографию мы не пошли, а остановившись сразу у двери, стали наблюдать через щель в ней за нашим автором.
  Бжезуцкий  встал, расправил плечи  и отряхнул пыль с рукавов своего обширного пиджака. Затем, не торопясь, засунул под мышку свой футляр и чинно покинул кабинет через парадный вход.
  Я ожидал, что Эрнеста Богдановича наконец-то разберет смех, но он оставался как никогда серьезен.
  - Несчастный человек, - сказал он печально, зашвыривая сочинение Бжезуцкого в мусорную корзину. - Он был корреспондентом   молодежной газеты, где-то на Востоке. Его репортажами  с  БАМа зачитывались  млад и стар. Потому что там было много правды. Не вся правда, конечно, но достаточно для того, чтобы всколыхнуть у народа чувство справедливости и непримиримости  к хапугам.  Сошел с ума, когда его газета «пожелтела»  до неприличия.  Как он очутился у нас, не знаю. Видимо,  у нас сумасшедшим легче выжить: тепло, и  милиция не такая свирепая, как в  других местах.
  Он сел за стол и, как мне показалось, с сожалением посмотрел на корзину, из которой торчал пук коричневой бумаги.
  - И ты знаешь, - добавил Эрнест, нервно прикурив дешевую сигарету без фильтра, - мне иногда становится страшно, когда он произносит свои потусторонние сентенции.   Я  еще не удосужился прочитать в Большой Советской Энциклопедии, что обозначает слово «оракул», но, по-моему, это он и есть. 
  … Вскоре мне пришлось задуматься над его словами. Мой отец, наконец, решил провести телефон в наш старинный дом.  Очередь на его постановку в нашем районном узле связи была огромной, и отец решил воспользоваться  так называемым блатом. Он пошел к председателю райисполкома, который был его постоянным пациентом и попросил того решить этот вопрос.
  - Нет ничего проще! - жизнерадостно воскликнул председатель. - Берешь обыкновенный  почтовый конверт, кладешь туда триста рублей и заявление и отдаешь все это начальнику узла связи. Через неделя у тебя будет телефон.
   Заметив на лице у отца глубокое недоумение, он тихо добавил,  доверительно взяв его за плечи:
  - Вы знаете, Михаил Сергеевич, я мог бы, конечно же, надавить на него, но это все равно, что лишить его зарплаты или, по крайней мере, премии.
  Эта откровенность была, вероятно, вызвана уверенностью в том, что  отец тоже берет взятки.  А он их никогда не брал...
  Через три дня после этого разговора отец с мамой возвращались с дачи на нашем стареньком «Москвиче». На узкой и извилистой дороге на них выскочил молоковоз, за рулем которого сидел пьяный водитель.
   Я знал, что даже в исключительных случаях,  при любой опасности отец обладал феноменальной реакцией, а машину водил осторожно и грамотно.
 Но я вспомнил о посещении нашей редакции сумасшедшим оракулом и понял, почему  отец не смог предотвратить катастрофу.
   Он просто задумался...
   О телефоне...
   За который надо  заплатить взятку...
   Положив ее в почтовый конверт вместе с заявлением...

 

Рядовой Солдатов.

А ну-ка, девушки ...